Оборона дурацкого замка. Том 8

Глава 6

«Если ты ищешь битвы, то потом не жалуйся, что она имела не тот исход. Если ты наносишь вред людям, то не возмущайся, когда люди станут вредить тебе», — говорят, эти слова раньше любил повторять Чжэнь лао сянь-шен, когда бил новобранцев бамбуковой палкой.

Та палка давно уже сломалась, в очередной раз подтвердив его высказывание. Поэтому расстроенный куратор поклялся больше не использовать столь хрупкую драгоценность: с тех пор он околачивал дурней исключительно здоровенной дубиной из чертодрева, пока, в конце-концов, не раскололась и она.

Тот день люди из Лагеря Новобранцев нарекли Днем Всех Святых и каждый год праздновали, заодно пугали новичков рассказами о кураторе. К сожалению, и славная традиция, и посторонние предметы в руке куратора уже давно канули в прошлое.

А пинки он отвешивал еще больнее, чем удары дубиной.

Впрочем, боль от побоев сейчас казалась Саргону куда приятнее, чем медленная смерть от удушья.

Он не знал, как долго они пробыли под барьером. После того, как Вань взял в руки угольник? С момента жертвы Камея? С самого начала, когда последний человек переступил порог этой священной клетушки?

От кэ до часа.

А воздуха уже перестало хватать на всех земных практиков.

Вряд ли им осталось больше десяти-пятнадцати минут.

А через несколько часов, после окончательного исчерпания кислорода, задохнется и сам Саргон. Ци могла многое, но перерабатывать углекислый газ, подобно растениям и мхам, не под силу и ей. По крайней мере, на его уровне развития.

Что там у других культиваторов группы юный практик не знал, но если картина и отличалась от его личной, то разве что в худшую сторону.

— Я не понимаю, простите… — Ян поникла, закусила губу в непритворном стыде, — никаких уязвимостей. Мне он кажется монолитным.

Она не смогла расшифровать барьер, как до этого не смогла и ее старшая сестра Цзе.

Впрочем, та успела куда быстрее: грубая бумажка со сложной сикаракой из чернил помигала сломанным светофором, стала дымиться по краям, после чего брюнетка сноровисто спрятала ее обратно в рукав и развела руками.

— Надо попробовать…

Саргон осекся, когда Алтаджин перекрыл его своим громким, но при этом вялым, незаинтересованным голосом уездного чиновника на выезде в деревню:

— Этот недостойный просит предков узреть Испытание!

Он поклонился так тягуче, словно успел несколько раз заснуть, пока тело двигалось туда-обратно.

А затем стуком костлявой задницы о каменный пол хлопнулся в медитацию, с лицом бестягостным и благоприимным. Дальнейшие события моментально перестали его интересовать.

На несколько секунд воцарилась недобрая, искрящаяся тишина, полная подозрительных взглядов и взаимных претензий, что срывались с губ гибельным шепотом углекислого газа.

Алтарь загудел.

А затем…

На его поверхности родилось из дымки, из пропитанных жертвенным подношением полостей в камне облако кровяных сгустков, что быстро стало двумерным, потемнело, расплылось, разделилось на два красных круга, точно пролитая жидкость идеальной формы.

После чего два кровавых диска стекли…сползли… переместились вниз, на угрюмые плиты пола, беззвучно шлепнулись на него странными блинами, при этом нисколько не изменили форму.

Красные пятна заскользили по полу с задорной клубной вибрацией. Словно дискошар направлял освещение ночного клуба, а не Алтарь выбирал… Выбирал что? И как вообще работает этот покинутый Богами сакральный артефакт?

— Культ предков, — ответил ему вслух Уру, пока Саргон любовался красным кругом ровно под своими ногами. Другой остановился под изящной фигурой Дун Цзе.

«О, так вот, как это рабо…»

Она ударила неожиданно.

Подло.

Когда красная область только нацелилась на ее безмятежную фигуру.

Видимое безразличие обернулось змеиным выпадом.

Саргон надеялся поговорить со вторым кандидатом, подключить Алтаджина, попробовать обойтись миром. Но в глубине души понимал, что ничего не выйдет.

Поэтому на его пальцах уже плясала особо неприятная мерзость, концентрация многих сил, размышлений и подспудной ненависти самой сути Ци темной стороны луны.

«Высуши, забери жизнь. Заставь страдать, заставь кричать от боли…»

Первый удар Дун Цзе силен, выверен, хирургически точен.

Взмах изящной руки, три талисмана хрупкой рисовой бумаги шелестят в воздухе, опорная нога толкает тело вперед, кулак летит в живот противнику, пока амулеты вокруг женской фигуры вспыхивают прозаическим красно-желтым пламенем.

Мерзость Саргона хлопает безвредной промокашкой прямо перед глазами, две печати перехватили ее сразу после броска.

БАХ!

Резкий уворот, кулак Цзе задевает тело по касательной, разворачивает в воздухе, противника отбрасывает назад, она бросается следом, тело Саргона пропускает кулак над головой, выгибается с тошнотворным хрустом, ответный удар ногой упирается в последний барьер-амулет, левая рука Цзе сверкает кинжалом из рукава, металл скрежещет по коже подростка с гудением и искрами духовного покрова, ответный выпад ломает барьер, на его месте появляется следующий, мятым куском пародии на бумагу приземляется у плеча хозяйки.

Темп взвинчен, бумажные амулеты жалят, защищают, скрывают. Грубые, слабые поделки меняют рисунок боя, Саргон должен поспевать, должен быть сильнее, бой не на жизнь, а на смерть мало закончить чужой смертью, он должен победить не убивая.

Сложно, тяжело, больно.

Темная Ци уравнивает шансы, едким натром нейтрализует амулеты, размазывает чернила, плавит уродливую, дешевую бумагу, поджигает чужой конструкт раньше времени, надо только подать больше, кидать темные капли, сгустки, шары чаще, примитивнее, быстрее, больше энергии меньше мастерства…

Новый выпад зачарованным лезвием не может пробить защиту закрытой циркуляции, удар кинжалом ощущается на порядок слабее чужих кулаков, гнилая зелень борозды у острия наводит на мысли о яде.

«Жаль, но моя защитная техника не потерялась в местной аномалии, как твои техники», — злорадная усмешка против воли лезет на лицо.

Новому выпаду — новый кинжал. Чернила очередной бумажки сползают на лезвие, взмах оставляет длинную царапину на предплечье, защита гудит, пытается закрыть пораженную область, Ци на поверхности кожи идет в разнос, темная гниль вспыхивает у самого лица, испуг, ответный удар из низкой стойки едва не проламывает нежное запястье, отдача сводит судорогой женские пальцы, оружие падает звонко, хрустит под ногами атакующего практика.

ФШШ!

Драка на кулаках отрывает цветастый рукав, обнажает на руке резной деревянный амулет, новый удар следует за пропущенным, Саргон небрежно блокирует выпад плечом, чужой браслет выпускает струю магически-белого дыма в благородный профиль культиватора.

«Спасибо, Юншэн!»

Носоглотка, рот и слизистые глаз защищены достаточно, чтобы сделать безопасным получение в лицо неизвестным составом.

Саргон со злорадным, слегка постыдным удовлетворением опустил локоть на ее предплечье, треск, шипение темной Ци, мазутное пятно растекается по нежной коже, ощущение чужого смятения через гримасу боли и паволоку на глазах.

«Сломай, поставь на колени, заставь молить о пощаде…»

Девушка тонко вскрикнула, болезненный стон против воли огласил комнату, отразился от хмурых каменных стен.

Собственная обида, наведенный гнев, отголоски грязных, отвратительных эмоций владельцев голосов, Ци обратной стороны луны, что незаметно окрашивала все его чувства и реакции в темные оттенки, адреналиновая эйфория движений на пределе молодого тела, злой кураж схватки культиваторов…

Ужасный коктейль заставлял кровь кипеть, а боль противницы, ее мимика и стоны, доставила искреннее наслаждение.

Прийти в себя он ей не дал.

Новая партия амулетов еще не успела прогореть, барьерный Саргон проломил кулаком, Цзе увернулась, увернулась, выпад, промах, потеря темпа, уверну, отбила, вспышка, отбила, увер, мощная оплеуха возвратным ударом оглушает, отбрасывает к Алтарю, секундное замешательство подводит, тонкие пальчики хватают лишь пустоту вместо тяжелой плиты позади.

«Надо дожать, надо заставить признать поражение».

Саргон чувствовал, как теряет контроль над реакциями, как сатанеет от вида ослабленного, такого хрупкого противника, нет, противни цы. Почему это важно?

«ПризнАет ли Алтарь…»

Голоса становились привычнее, естественнее, чаще попадали в унисон собственным мыслям.

Локоть бьется с локтем, выпад, удар, кулак-в-кулак, барьер, ошибка, светлая Ци не слушается, рвется, гаснет, болит голова, последняя вспышка, рывок, барьер проломлен, Ци уходит с ним, неважно, удар, темный всплеск, пропуск, слабо, новый удар, больше, сильнее, удар, удар, удар-удар-ударударудар

Темная Ци скорее мешает, отвлекает, скользит с ладони слабая, полуоформленная, без нужной концентрации и намерений, лишь слегка обжигает кулаки и открытую кожу Дун Цзе.

Но Саргон уже не может отказаться от ее использования. Тратит все больше и больше, все расточительнее, заливает ей каждую атаку, плещет неоформленными волнами, транжирит, как золотой мальчик отцовские деньги…

Неважно.

Всегда есть больше.

Хозяева голосов охотно делятся своей личной мерзостью, оформленной в духовную силу.

Эйфория каждого удара перекрывает все недостатки, Ци и не думает кончаться, голоса наполняют тело дополнительной силой, скоростью плетения, новыми идеями новых мерзостей…

Оплеуха отбрасывает девушку на Алтарь, поясница бьется о каменное основание, левая рука разодрана наждачной поверхностью ребра овальной плиты, кровь неопрятно размазана по священному месту, расточительно капает на безликие плиты.

«Я пустил кровь… ПУСТИЛ КРОВЬ!!! По… по-почему Испытание никак не закончится⁈»

Даже в таком состоянии, издерганный, перевозбужденный, в плену темных страстей, он ясно помнит про свою цель.

И не должен, не хочет убивать ее. Только.

Слегка.

Немного.

Причинить боль.

Дать почувствовать. Вкус

«Унижения. Поражения. Страха…»

«Если я заставлю. ПризнАет ли Алтарь? Поражение. Ее».

Саргон не дает выпрямится, наваливается следом. На лице Дун Цзе замешательство, боль мешается со злостью, отчаяния нет. Почему? Гдетвоеотчаяние, женщина?

— Нна!

Он вошел в клинч, бросил ее на Алтарь, придавил сверху, жестко, бескомпромиссно, на грани удушения прижал горло своим локтем, пока правая рука наносила удары по ребрам, селезенке, печени.

Девушка под ним хрипела, ответные удары стали слабее, глаза стали подергиваться дымкой, ожидание в них стало бороться с неизбежностью и крепнущей решимостью.

Последняя эмоция привела его в ярость, удары стали сильнее, Ци девы истощилась, почти перестала защищать…

«Нет! Я не должен ее убивать!»

«Пролей, пролей кровь, кровь — это жертва, жертва, сила и жертва»

«Но я уже! Просто сейчас недостаточно…»

«Нет, стоп! А сколько будет достаточно? Так она умрет…»

Импульс, жажду убийства удалось отвратить в самый последний момент. Каменный нож вместо груди вонзился в середину ладони, пригвоздил ее к месту. Ожидание во взгляде сменилось болью.

Дун Цзе издала полузадушенный крик, кадык заходил под тяжестью предплечья, ломкое тело под ним выгнулось дугой, но так и не смогло скинуть с себя массивную мужскую тяжесть недавнего подростка.

Из-под отворота ханьфу выпало маленькое, плотное зерцало чистого железа, иероглифы по краям медленно гасли, мистический свет уходил, истончался по спирали, использованный в никуда.

Если бы Саргон попытался пронзить не ладонь, а сердце…

Белые от напряжения, от истеричного гнева пальцы вцепляются в кокетливое ханьфу, ткань рвется неохотно, расходится завязками, а не треском, руки встряхивают тело на предмет очередной подлянки,

бессмысленно, не нужно, руками движет безотчетное желание, рубаха под ханьфу рвется не в пример охотнее, обнажает скромную девичью грудь с небольшой родинкой под левым соском, дорожки пота на тонкой, почти прозрачной коже, верх живота, с едва заметным намеком на кубики пресса и светлым девичьим пушком.

Кровоподтеки от ударов лишь подчеркивают привлекательность тренированного, больше не человеческого тела. Показывают эфемерность, неземное изящество высокомудрой девы. Поднять руку на такую утонченную редкость…

Темная часть его вопит от восторга, хочет больше, хочет уничтожить, осквернить этот прекрасный вид.

«Есть и другой вид крови, и другой способ ее пролить»

В гулком, бессмысленно-злом голосе намек и насмешка.

«Способ оставить в живых»

Он отвлекся едва ли на долю секунды, когда голодный взгляд впился в открытое перед ним зрелище.

Очередной амулет прошуршал в спертом, умирающем воздухе, взорвался густой, мучнистой тучей безвредного, но исключительно плотного дыма у его лица.

Лица наблюдателей, очертания комнаты, верх и низ — все скрыто дымовой завесой девы-культиватора.

Со всех сторон раздался мучительный, выворачивающий нутро кашель. Не из-за компонентов дыма, из-за самого его появления.

Счет чужих жизней, и так короткий, пошел на минуты.

Тело под ним снова задергалось, от двух мощных ударов ногами Саргон покачнулся, вовремя заметил угрозу, прижался ближе, снизил возможность сильных ударов

Глаза Дун Цзе некрасиво выпучились.

Усилил напор, с радостью улыбнулся в напряженное, потное, прекрасно видимое лицо.

Весь мир за пределами Алтаря превратился в серый туман.

За. Пределами. Алтаря.

Ни единой струйки дыма не проникло за невидимую границу.

Прекрасный план почти столь же прекрасной начертательницы опять пошел прахом из-за сущей случайности.

Усиленный напор на горло заставил брюнетку закатить глаза, потратить остатки Ци на защиту трахеи.

«Клятва слуги в обмен на жизнь…»

Прошлый голос продолжал убеждать его заставить девушку принять клятву. И делать, делать с ней все, что предусмотрено договором.

Для его заключения подойдет консумация.

«Перед Алтарем, как обряд вхождения в семью, подчинения мужчине, свадьба для наложницы»

Маленькая грудь с гипнотически привлекательной родинкой заходила ходуном под его ненасытным взглядом, пыталась вдохнуть сильнее, продавить больше Ци вверх, от легких к изящной шее.

Испытание будет завершено покорением одного участника другим.

«Так пусть же ублажит победителя!» — хохочущий голос эхом вторил одурманенным, разгоряченным мыслям в темных оттенках обратной стороны луны.

Он резко ослабил давление локтя, подался вперед, накрыл ее губы своими, когда брюнетка инстинктивно приоткрыла ротик

Она бессознательно ответила на поцелуй, глаза расширились, вспыхнули огнем желания, мычание сдерживаемого стона сквозь поцелуй сменилось криком боли от движения пронзенной кинжалом ладони, а затем очередным сладострастным вздохом.

Пальцы правой руки юноши ощутили, насколько она уже мокрая там внизу, возбуждение бессознательно довлело не только над ним одним.

«Так вот в чем может быть смысл испытания!»

От удивления в парне на секунду проснулось благоразумие.

«Очередная синская двойственность. Мужчины бьются насмерть, познают друг друга в бою. Мужчина и женщина бьются насмерть, поединок сменяется и они познают друг друга в парной культивации».

Он уже не мог противиться своим (своим ли?) своим! желаниям.

Теперь пала последняя преграда морали.

«Она хочет меня!»

Ладонь собственническим жестом огладила низ живота, кончики пальцев нежно сжали горошину клитора, принялись поглаживать, примеряться к дырочке внизу

Прекратилось ее сопротивление, но не его давление

Громкие стоны поглощались ненасытным серым облаком, ноги в туфлях экстатично стучали в кромку Алтаря, упирались и скребли по камню, дергались в воздухе, скользили по бедрам юноши на ней, одна слетела, обнажила маленькую ступню, что вывернулась, уперлась в его плечо, затем обе ноги скрестились за его спиной, сжались, сдавили, потянули вниз

Рука двинулась дальше

Щель такая узкая, что указательный палец едва влез на всю длину несмотря на всю смазку

Дун Цзе задвигала бедрами, стонала и хныкала, глаза потемнели от невыносимого желания

Однако в тот момент, когда он уже почувствовал ее горячее лоно, почти вошел в нее, когда пальцы их рук переплелись, языки вели друг с другом неравный бой, а его левая рука, с нежностью сжимая пальцы ее правой, продолжала локтем давить на девичье горло, чувствуя, как возбуждает ее эта вынужденная покорность, это ощущение властного доминирования

.

.

.

БАБАХ!!!

Взрывная волна подарила секунду опустошительной, беспомощной невесомости.

Защитный покров сорвало как упаковочную пленку, дуновение благодати проникло внутрь, голоса разом зашлись в уродливых, звериных криках, чужая, наведенная ненависть, гнев и садизм отступили, сбежали глубже, в потемки его вознесенной души.

Голоса замолчали

Тело вбило в черные, тюремные полосы древней стены, светлая Ци отозвалась радостным золотистым ретривером, темная заворчала в глубинах, кольнула голову предупреждением.

Взрыв смел весь прошлый туман. Две дорогие, сияющие пластины зависли в воздухе с противоположной стороны Алтаря. Там, под малиновый звон золотого амулета, затягивала расхристанный поясок ханьфу избитая, израненная, злая, как все грешники Диюй, Дун Цзе.

«Гунге Цунванг — Почетный Король Великого Сострадания», — успел прочитать Саргон, прежде чем одна из бесценных пластин утратила свой блеск, позеленела окисленной медью и моментально спрятана бледными, все еще непослушными пальцами брюнетки обратно в рукав.

Второй артефакт не имел официальных иероглифов «спонсора» техники или явления. Лишь архаичный символ инь-ян, который медленно наливался тревожным черно-белым блеском, почему-то с красной каймой.

Когда он завершил рисунок, Дун Цзе издала крик раненого, падшего торжества, «мы за ценой не постоим», когда эта цена стала чрезмерной.

Зато теперь Саргон прекрасно ощущал, как ее переполняла Ци. Своя, не чужая, не заемная, не временная или с другими ограничениями.

«Раунд цу. Файт!» — сострил он у себя в голове, хотя положение не располагало к веселью.

«Вот почему она не боялась. До последнего держала козырь»

Он все еще чувствовал присутствие тьмы на задворках сознания. Кровожадность никуда не делась, лишь снизилась до переносимых значений, остатки эйфории одарили легкомысленностью, прошедшее возбуждение — пренебрежением к противнице.

Единственное, что четко осознавал Саргон — это собственную неадекватность.

«Спасибо Дун Цзе и за это. Хотя я был бы более благодарен, если бы мы все же успели завершить Испытание… пусть и таким странным образом»

Образ стонущей под ним миниатюрной женщины снова вскипятил кровь темными мыслями.

Светлой Ци осталось меньше половины, использование темной слишком чревато, даже без «беды с башкой» каналы горели от чрезмерного использования линьши гадкой стороны Луны, а также пропущенного объема переданной голосами энергии.

Саргон заранее знал, что не сможет без нее обойтись. Следовало хотя бы попытаться снизить последствия.

В своем неадеквате он пропустил через каналы почти двойной объем даньтяня заемной мерзости. Еще хотя бы треть от уже использованного, и каналы могут просто не выдержать.

«Очень не хочется выяснять, чем духовный тромб отличается от физического», — весело хмыкнул слегка безумный юноша, хотя в душе ему хотелось рвать на себе волосы, — «Надеюсь, мне будет достаточно просто победить ее… в смысле вырубить. С полностью восстановленной Ци, когда я близок к донышку. Эх, и сдаваться злая гордячка явно не желает, а завершить начатое…» — он осклабился разом от стыда, гордости, смущения и остатков плотских желаний.

А потом Дун Цзе с яростным криком метнула в него легкий, дымчато-фиолетовый луч.