Оборона дурацкого замка. Том 8

Глава 13

"И дикий крик и стон глухой

Промчались в глубине долины"

Продекламировал Саргон.

Дальше в лирике шло бегство каких-то робких представителей малых народов, но последовать их примеру не могли ни он, ни его товарищи. Вся группа так и осталась заперта в «глубине долины» — маленькой приалтарной комнате.

Имелся ли шанс на спасение? Этим как раз занимались остальные люди.

С сомнительным успехом.

Алтаджин ползал по абсолютно непроницаемым стенам настоящим человеком-пауком. Тем, где, в основном, паук. То, как он враскоряку лез на четырех конечностях по отвесной стене вызывало отвращение пополам с болезненным любопытством. С таким же люди смотрят, как кто-то ест тараканов или пьет ведро собственного пота.

Дун Цзе вместе со своей шимей опять занимались духовной аналитикой то стен, то алтаря, Юлвей с Ванем взахлеб перебрасывались вариантами в полном соответствии с мозговым штурмом, хотя Саргон назвал бы его щит-штурмом: каждая из пулеметных идей казалась мусорной, нелепой, отчаянной или вовсе мерзотной.

Остальные либо слоняли слонов, либо впадали в панику.

Саргон отвернулся и прикрыл глаза.

Наверное, он просто устал. Наверное, стоило все же взять себя в руки, попытаться наравне с остальными решить проблему. Просто

Ему надоело каждый раз тащить на себе груз спасения всей команды. Часть из них помогала ситуативно. Другие — хотя бы не мешали. Третьи — мешали, и сильно.

Никто не работал также эффективно, исступленно, на износ, как делал это сам юный практик.

Умом он понимал, что умрет, если не начнет решать загадку. Эмоционально ему вдруг стало плевать на все.

«О, так вот, что значит выгорание», — грустно пошутил он.

На самом деле нет. Не так глобально. Просто опустошенность, как будто после тяжелого рабочего дня ты приходишь в квартиру и сходу натыкаешься на маленький семейный скандал, хоть с родителями, хоть с детьми.

В какой-то момент вдруг становится все равно и ты хлопаешь дверью. Даже если нельзя, даже если у тебя нет права развернуться и уйти, нет возможностей. Десять лет тебе или сорок.

Но ты щелкаешь замком в обратную сторону, давишь телесной массой на ручку, впускаешь в свою падшую обитель звуки чужой, равнодушной улицы.

И выходишь наружу.

Саргон уселся прямо на каменный Алтарь.

Плевать.

Пусть они все сдохнут еще раз.

«Вот он, неочевидный минус временной петли», — попытался усмехнуться он, однако лишь изменил на мгновение кривизну губ, — «исчезает страх смерти. Экзи-стен-ци-аль-но. Даже если я знаю, что больше халявы не будет. Я убил только одну… одного культиватора».

Рядом прошаркал фармацевт. Из серебряной кадильницы таинственно мерцал редкий белесый дымок.

Саргону вдруг стало весело.

— Что за мать породила их?

Развелись там и тут,

Всюду машут кадилами,

Бородами трясут.

— У. -еня. нет. б-.ро.-ы. Не. пом.-ю. мать, — заявил фармацевт слегка обиженно.

— А, прости Юншэн, — легкомысленно отмахнулся он, — так, пришлось к слову.

Тот примостился рядом. Сидел, дергал головой, временами корчил рожи, с некоторым любопытством наблюдал за потугами остальных. Как и сам культиватор. Исключая рожи. Довольно расслабляюще смотреть, как кто-то другой в панике пытается спасти свою жизнь.

Даже если от его действий зависит и твоя — тоже.

Впрочем, ни одна идиллия не длится вечно.

— Какое удивительное спокойствие, Саргон, — Дун Цзе, акцент на имени, демонстративное недоверие. Считает, что имя фальшивое? Или подчеркивает национальное неравенство?

Возмущенная, уязвленная, с выбившейся прядью из идеальной прически, ищет на ком сорвать злость.

«Хм, а ведь на этом самом Алтаре…», — мысль вызвала отклик даже через пелену безразличия.

Небольшой, но все же. А еще, смотреть на нее эстетически приятно. Особенно, когда становится плевать на строгие рамки сословного общества. Почему бы благородному дону и не попялиться на красивую девушку?

«Интересно, что будет, если я прямо сейчас эту злючку попытаюсь притянуть к себе за талию, твердо прижать к себе, оставить засос на шее…», — меланхолично рассуждал Саргон.

А девица все ждала ответа, когда он принялся пожирать ее взглядом, бессовестно и откровенно.

— Хватит пялиться, бесстыдник! Мы тут скоро все задохнемся, а ты…! — она не сумела полностью скрыть стыдливый румянец, он алел тем больше, чем сильнее она злилась.

«Собственно, а в чем проблема? Мы с ней оба культиваторы. Я сильнее, как выяснилось. Неподходящее время? Оно всегда неподходящее», — пока мысли лениво обкатывались в его нерасторопном рассудке, Саргон не забывал о приятном: усердно пожирал взглядом девушку, пока даже остальные не стали замечать странности в их диалоге.

Особенно быстро появились чуткий на события Кань и два оставшихся культиватора. Алтаджин, вдобавок, гадостно ухмылялся — новая возможность позлить или посмущать ближних своих никогда не должна пропадать вблизи его надзора.

Тратить свои силы еще и на огульного охальника Саргон не хотел, поэтому кинул, как собакам кость, ближайшую мысль. Бахнул с видом умудренной годами черепахи в супе первое, что пришло в голову:

— "В покое следуют уровню,

В движении следуют отвесу".

Лишь бы отстали.

— Причем здесь эта рифмованная инструкция? — брюнетка сама решила не обострять, особенно когда рядом обиженно дует губы, пронзает ее и парня негодующим взглядом такая милая, непосредственная шимей.

«Вот и догадайся сама», — хотелось улыбнуться или сказать вслух, но тогда выйдет совсем уж пряничный образ шифу от четырнадцати- (пятнадцати-? он не помнил свой возраст) летнего недоросля.

Или наглого смерда.

Да, вряд ли кто-то сознательно подумает о первом.

Но все равно забавно.

— На Алтаре Шан-ди лежал отвес, — снова тот же выверенный тон, будто каждое слово взвешено, найдено легким, а затем вытолкнуто через глотку наружу в стиле инструктора, который выпинывает зеленых десантников из вертолета.

«Ну, точнее, распознал только уровень. А непонятная хрень рядом, методом исключения, являлась отвесом. Все правильно. Хм, а зачем я вообще начал про этот дурацкий стих?»

— Лучше не пользоваться артефактами из Великой Кумирни без серьезной нужды, — усомнился Юлвей, — тем более, тогда придется заходить на круг заново.

— Мы застряли тут, сянкун бендан, причем здесь можно-нельзя! — не выдержал Камей, — как мы тебе его достанем⁈

А Саргон вдруг вспомнил прошлый цикл.

Когда Кань случайно активировал угольник, то тускло, неровно засветилась секция пола. Это свечение должно было передать некую информацию, но не передало точно. О ровности пола? Он сам иронизировал по этому поводу.

«Могло ли это быть связано? Уровень — в покое. Отвес — в движении. Хм. Получится ли использовать угольник в качестве местной замены отвеса? Стих Дун Цзе ведь написан не для конкретного мин тан, они все уникальны, если верить Юлвею…»

Он против воли заинтересовался собственными словами, сказанными случайно и на отвали, пока вокруг рядом спорили, кричали, выдвигали гипотезы и били друг друга в челюсть. Черт возьми, Камей!

«Точно! Ну точно же! Не все инструкции следует понимать буквально!»

Его мрачная, обреченная апатия стала уходить, меняться на робкое воодушевление.

Впрочем, настолько упадочное настроение редко держится дольше пятнадцати минут без внешней подпитки.

«Уф, хрен бы я догадался без прошлого цикла. Так бы и сдохли, ведь зачем использовать инструмент? Максимум, тот каменный нож для внеочередной жертвы, как предложила Цзе…»

— Нужно использовать угольник вместо отвеса! — четко произнес он уверенным голосом.

«Время опять взять спасение в свои руки».

Воцарилась тишина.

— Кань, пробуй, — приказал он товарищу, пока остальные только глазами хлопали от внезапной смены парадигмы обвинения, ругательств и мордобоя на конструктивные действия.

Вань неуверенно покосился на сына, Ян в сомнении прикусила губу, Алтаджин пожал плечами. Сам же подросток использовать уникальную цацку оказался более чем непротив.

— Направь на участок стены. Видишь, они полосами делятся как бы на отдельные параллелепипеды.

— Что такое парапле-тьфу-пед? — Кань уже перебирал по инструменту пальцами — быстро и жадно, как обезьянка.

— Прямоугольник, — растерянно квакнула Ян.

— В покое следуют уровню, в движении — отвесу. Мы, очевидно, в движении. А что измеряет отвес? Насколько ровная поверхность. В случае отвеса — стена.

То, что сказали сокомандники. Сам Саргон в нюансах строительных инструментов древности не разбирался от слова: «бетономешалка мешает бетон».

— Насколько стена ровная…

Камей понял, что Саргон имел в виду. Догадались и остальные.

Он помог Каню активировать инструмент, после чего угольник, как и в прошлом, подсветил участок пола. Руки направили угол выше, подсвеченная область перешла на стену… и вот тут они сразу заметили, какая из секций отличалась ровной поверхностью.

Стоило только подсветить три идеально ровных участка, как они замерцали в неровном, предательском свете редких факелов, зрение на мгновение мигнуло, ноги подкосились от внезапной тряски, водовороты природной Ци вокруг радостно загудели, запели, вибрация прошла от Алтаря внутрь, во тьму Дао

В ответ глянуло нечто, сонливо и недовольно

Саргон моргнул.

Он стоял как стоял.

Люди из Первого Отряда и Старого Города в тех же самых позах, запертое пламя беззвучно кидается на фонарные стенки в настенных нишах, все снова так, исхода нет.

Алтарь камнем за пазухой, нависает потолок, темнеют гипнотические черные линии на стенах. У одного участка они вовсе сливались в однородную массу

Он вздрогнул, когда очередной порыв тусклого огня разогнал тени, показал открытый, неосвещенный коридор.

«Все же получилось», — удовлетворенная мысль мелькнула и пропала.

Следовало идти дальше.

Коридор вел в новый алтарь.

Комната похожа на предыдущую, однако редкая утварь с другими мотивами, каменный кинжал основательно иззубрен, инструмент — весы с грузом, безмен. Они вошли в комнату Бога Зимы.

Отряд не размышлял долго — Алтаджин с Дун Цзе единогласно приняли решение повторить прошлую схему, раз уж она сработала. Старая-добрая кровь воина, что жил на пороге смерти. Предпочтения Богов Осени и Зимы не отличались с той серьезностью, которая могла создать им проблемы.

В этот раз Юлвей, помимо восторга, фонтанировал неуверенностью, его кинули вперед, на баррикады, на амбразуры, на жертвенный каменный круг, чтобы он напитал его кровью, потому что больше никто не знал граничных условий правильного подношения Богу зимы.

В ритуалах способ иногда важнее результата. Своей здоровой наглостью у первого алтаря Саргон прошел по грани. И только потому, что помнил, как подобное сошло с рук Камею в первом цикле.

У их всезнайки-аристократа получилось с куда более тонкой настройкой. Очередная причина радоваться его спасению: замудренный ритуал, построенный на классических видах подношений и схем просьб Богам не то, что можно хакнуть дополнительными попытками. Хоть сотню раз пересохраняйся.

У Саргона сейчас нет и одной-единственной загрузки.

Привычный гул, очередные завихрения и схемы потоков природной Ци, новое ощущение подобия воли, эманаций далекого присутствия.

Точно пыльный Бог решил глянуть спросонья на тихих, невзрачных посетителей, чтобы тут же забыть о них по дороге в вечность.

Культиваторы попытались с ходу провалиться в медитацию. Бросились к дармовой силе жадно, неудержимо. Каждый из них почувствовал прикосновение к душе. Для Алтаджина, с его рангом и опытом, такого рода контакт оказался насквозь обыденным делом.

Для Саргона же то, как чужой Бог задал его душе смачного щупака, являлось событием экстраординарным.

Но исключительно позитивным. Никакого подвоха, фаренгейтовский ноль побочных эффектов. Скорее, временное благословение.

Стало легко и радостно, словно некое обязательство, что угрожающе давило на средоточие души, вдруг отдалилось, позволило взять отсрочку, отвадило назойливых кредиторов.

Юный практик ощутил, как расширяется его даньтянь, укрепляется энергетическая система, а личная Ци переходит на иной уровень реальности, уплотняется, густеет.

Благословение зимы стало катализатором личного прорыва.

Прогресс начался еще во время постоянного использования Ци в аномальной зоне мин тан, идеальной для тренировок на грани. Прошлый цикл для него шел в плюс, у культиваторов тело подстраивается под душу. А теперь, после благословения Бога Зимы, и так на месяцы ускоренное Ясным Залом совершенствование получило еще один качественный скачок.

«Везет Древним Императорам. Если у них за год получалось объездить несколько мин тан в провинции, а затем еще и в столице, да на каждый потратить двадцать четыре часа, помедитировать, получить благословения…»

Саргон задохнулся от внезапной жадности.

Подобные сооружения могли за несколько таких посещений вознести его с нуля до Закалки Тела. Один ленивый год, неделя, потраченная на посещение разных мин тан. А уж если посещать их так с ранних лет, оставаться внутри подольше, иметь учителя, что будет поощрять прогресс

Он перестал думать на эту тему. Хватит.

Ощущение чужого присутствия покинуло помещение.

Краски моментально поблекли, цвета износились, стало неуютно и холодно, радость выцвела облупленной краской старых узоров, Алтарь перестал вызывать сакральный восторг, почему-то захотелось дать подзатыльник Юлвею, Саргон занял руки безменом, подсветил новый участок стены

Секунда помешательства удачно перемешала мысли, дрожь земли отдалась в ногах приятной вибрацией, свет разогнал коридорные тени; новый проход заставил сосредоточиться на себе.

— Ты идешь первым, вместе со мной, — Алтаджин воодушевился даже больше остальных, вернул себе часть наглого, ватажного оптимизма, авантюрное легкомыслие баловня судьбы.

Тем более, самые неприятные залы они прошли. Сины вообще не любят Зиму, для них это ассоциация ближе по негативу к цифре «4», а Осень всегда является антиподом Весны, символизирует упадок, увядание, закат и прочие декадентские ассоциации.

Поэтому группа серьезно воодушевилась, стоило только преодолеть Зимнюю залу. Казалось, их кошмар скоро законится.

Они вошли в следующий зал Весны с расправленными плечами. Радостные, уверенные в себе, своих силах, своем будущем. Мрачные, негостеприимные залы отошли на второй план, жизненные передряги стали восприниматься легче.

Буквально.

Каждый шаг по коридору от Бога Зимы к Весне окрылял душу ред буллом из рекламы, заставлял походку пружинить, а лицевую мимику судорожно искать и натягивать радостную улыбку.

От мягкой, дружелюбной атмосферы цветения, второй молодости, дара новой жизни даже у измученного Саргона потеплело на душе. Пережитые смерти отошли на второй план, сострадательная Ци Богини этого места принялась рубцевать кровоточащие сердечные раны.

Глядя на прекрасные, идеальные в своей изящной простоте потолочные фрески с цветущей сливой мейхуа и незатейливым узором он вдруг понял, что его отпускает не только сожаления, но и обида.

Он…

Простил Акургаля.

И попросил у него прощения.

За то, что не смог остановиться.

За то, что…

Саргон вздрогнул.

Осознание мягко, нежно, ласково и всепрощающе ударило его под дых.

Также, как и этот зал.

Его спутники стояли с глупыми лицами, расфокусированными зрачками, все в плену желаний, сожалений, очищения души.

Никто из них не выглядел в состоянии пройти грядущее испытание. Особенно, когда неясно, в чем оно заключалось.

В отличие от Осени, нельзя просто взять и оставить кровь воина на Алтаре.

Богиня Весны не приемлет кровавых жертв.

Ее подношение должно подходить, резонировать с эффектом присутствия. Быть: легким, невесомым, радужным, задумчивым, благословляющим, игривым, смешным, провокационным, остроумным, даже оскорбительным… любым возможным проявлением высших эмоций человека.

Саргону стоило приступить к своему непонятному заданию поскорее.

Потому что у его спутников уже начали течь слюни и стекленеть глаза.

В отличие от прошлого зала, им не грозила смерть, нет. Лишь долгий, приятный процесс психотерапии. Который будет продолжаться, пока каждый из них не исцелит все свои душевные раны.

Или не умрет от голода, если ран получилось слишком много. Что поделать — ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

«Так сладок мед, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус», — юный практик почувствовал, как против воли этого места ужас начинает вытеснять молочные реки всепрощения и кисельные берега возможностей.

Он не хотел навсегда остаться в самой приятной психбольнице на тысячи километров вокруг. Ни в какой не хотел. Впрочем, вести бой с системой, сопротивляться неизбежному в этом «кукушкином гнезде» он не планировал вовсе. Следовало найти лазейку, пока мягкая сила воздействия не додавит окончательно его странную психологическую устойчивость.

Кроме Саргона, мягкой силе Весеннего Зала более менее сопротивлялось еще несколько человек. Сам практик смог преодолеть воздействие только из-за… своего постыдного детского опыта. Тогда он пал жертвой собственной нерешительности и неумения говорить нет, согласился попробовать со сверстниками некоторые способы расслабиться.

Некие таблетки дали лихорадочное, избыточное в своей нагрузке опьянение и невыносимую головную боль напоследок, от которой он блевал дальше, чем видел. Краткий миг невропатического, неестественного воодушевления слишком дорого стоил.

От других вариантов он сморкался коричневыми соплями и начинал слезливо и многословно жаловаться на жизнь. Третьи заставляли вонять его тело, его душу, его одежду. Так, что даже самые толерантные работники из сферы народных слуг демонстративно зажимали носы и не соглашались одолжить ему денег на маршрутку или пойти на свидание.

Весь этот опыт, а также необычная культивация сделали Саргона устойчивым к ментальным воздействиям, в том числе из-за природы Ци и закрытого разума.

Похожим сопротивлением обладала Дун Цзе и, неожиданно, Кань.

Алтаджин сдался целиком и полностью, со слезами на глазах встал на колени, повернулся к Алтарю, шумно и сопливо поприветствовал своего Бога, начал жаловаться на его отсутствие, сквернословил, ругался, оскорблял остальных участников.

Вань тупо замер на месте, Юлвей и Камей с кем-то оживленно разговаривали, с экспрессией, жестикуляцией и горячностью юношей перед полуголой девушкой, что почти сказала: «да», Ян просто уселась на какой-то старый коврик, не иначе из советского детства Саргона, после чего принялась многословно рассказывать о своих успехах и неудачах в культивации невидимому собеседнику.

Троица сохранивших рассудок переглянулась и…

— Кажется, я догадался, что нам нужно делать, — бросил Кань в пространство, чтобы не обращаться почтительно ни к одному из собеседников

что окончательно насторожило Саргона.