Оборона дурацкого замка. Том 8

Глава 2

Говорят, хлеб всему голова.

Тогда чему голова настоящая голова, отдельно от тела?

Демонический практик оказался в нелегком деле усекновения ближнего своего лишь первой ласточкой. Декапитация стала модной болезнью, весенней инфлюэнцей, сезонным ротавирусом.

Потому что первое, на что наткнулся Саргон после того, как открыл утром глаза — уродливое, желтушное лицо аристократа Юлвея.

Белесые глаза закатились, взгляд бессмысленно-липкий, болотистый, резиновый язык вывален, челюсть некрасиво отвисла, кожа на лице сухая, отливает пугающей, неестественной синевой.

Все бы ничего, непритязательный внешний вид уставом не регламентируется. Пусть себе выглядит живым мертвецом. Проблема крылась в другом: Юлвей выглядел мертвецом вполне себе мертвым, без кинематографа.

Обезглавленное тело мирно прислонено к дверному косяку. Кровь из обрубка шеи аккуратно слили вниз, на черные от времени доски подвесного моста, в остатки рва, в засыпанный под него песок.

Все проделано тихо, с деловитой профессиональностью, с вниманием к мелочам. Так забивают свинью или птицу в домашнем хозяйстве: без лишних мучений, без возможности испачкать кровью округу, с рачительностью хозяина.

Голова в момент удара откатилась… Нет. Ее откатили, отрубили после, выпнули подальше. Слишком характерные следы на шее — зарубки, как на деревянном чурбане: как бы ни погиб Юлвей, голову ему отрезали уже после убийства.

Саргон тупо пялился на труп, пока выдернутый из спячки мозг рождал предположения, отмечал детали, настороженно вслушивался в тихую возню за женской ширмой.

Тело бросило в жар, на душе стало гадко.

Потому что первой эмоцией, которую он ощутил, когда встретился взглядом с застывшими, подернутыми жирной пленкой зрачками своего товарища, оказалась брезгливость.

Лишь спустя пару секунд, когда затуманенное сознание аварийным рывком привело в чувство тело и разум, когда реакцией на труп побежала по духовным каналам разогнанная, гудящая от возможностей светлая Ци, когда глаза четко зафиксировали обстановку вокруг…

Он понял, прочувствовал всем телом, что его отряд понес безвозвратные потери.

Впервые с момента первой волны с хорном-культиватором.

— Юлвей… — плечи опустились.

Глупый, по-детски обиженный мозг никак не хотел верить в простую истину чужой смерти. Саргон не испытывал страха перед убийцей, что легко и просто снял часового вплотную к их безмятежно спящим телам. Культиватор успеет отреагировать на враждебное намерение.

Саргон не испытывал ненависти, гнева, разочарования или спортивной злости. Слишком внезапно, слишком утилитарно, с промышленной деловитостью попавшего под станок рабочего умер аристократ.

Лишь глухое неприятие расползлось в тревожность, та стала горящей магмой разливаться по диафрагме, пока в горле ворочался противный комок и надежно перекрывал голосовые связки.

Вокруг вовсю храпели сокомандники.

Игривые солнечные лучи проникали сквозь дырявую крышу, сквозь прорехи каменной кладки и узкие бойницы второго яруса башни, проказливо светили в закрытые глаза спящих мужчин, оставляли мягкие полосы на древних, грустных от времени досках, подсвечивали красные пятна на дверном косяке, задорными искрами серебрились на луже крови под телом Юлвея, точно искры на снежных сугробах.

Все оставалось мирным, погруженным в сонливую тишину и солнечный праздник нового утра.

Только какой-то дурак решил не проснуться.

Саргон почувствовал знакомую дрожь в руках. Не тот прилив адреналина, сил, энергии, иногда ярости или стойкой решимости. Нет, эта эмоция ощущалась мягче, компромисснее, как мягок и неконфликтен бывает сознательный прием таблеток с простым и тривиальным превышением безопасной дозы.

Жжение в груди, когда сонная магия утра перетекает в тупое, тревожное горе, открытая бездна в центре желудка, чувство беспомощного падения, головокружительная двойственность — ты все еще твердо стоишь на ногах, но словно проваливаешься вниз, а мир тошнотворно вертится вокруг.

И в застывших чертах мертвого лица чудится укор, чудится обвинение.

— ПОДЪЕМ!!! — закричал он во всю мощь усиленных духовной энергией легких, пока горький комок рассасывался случайными каплями в уголках глаз — как после зевка или ветра.

Люди подорвались при первых же звуках командного голоса.

«В запоздалой тревоге нет никакого смысла: враг убил Юлвея и ушел незамеченным. Начали появляться трупные пятна — он пролежал не меньше часа. А то и больше, на холоде-то».

Оружие моментально оказалось в руках бойцов, никакой суматохи, никакой паники — ровный строй спина к спине, внимание на двух приоритетных угрозах: кое-как перегороженный деревянной балкой наружный вход в башню и огромная деревянная дверь в основные покои Ясного Зала.

«Почему враг убил лишь часового? С этого обычно все только начинается!».

Алтаджин принялся раздавать приказы. Казалось, он не ложился спать вовсе: темная кожа некрасиво посерела, лицо осунулось, на лбу то и дело выступал холодный пот.

Свое плохое состояние он компенсировал хорошим криком и добрыми, домашними, как домашнее насилие, угрозами.

Настолько действенными, что пугливый Ма первый выскочил из Ясного Зала в опасный, жуткий окружающий мир. Он рванул от единственных людей так, словно за ним гналась тысяча чертей во главе с самим капитаном королевских мушкетеров, ушел в скрыт сразу, как только покинул территорию древнего сооружения.

Саргон не сомневался: бывшему вору оказалась поручена самая опасная миссия, неважно, скрывался ли в лесу или нет вчерашний убийца.

Остальные с облегчением вздохнули (на смерть отправили другого), после чего начали осторожно обшаривать маленькое пространство Куньлуньской башни: Дун Цзе деловито склонилась над обезглавленным телом, Ян пыталась активировать «Взор сиятельного цилиня», позабыв про невозможность активных духовных техник, ее била дрожь запоздалого страха, Кань полез на второй ярус, его прикрывал Камей, Уру исследовал каменную кладку, а также пол на предмет скрытых проходов.

Юншэн… Юншэн продолжал безбожно дрыхнуть, абсолютно невосприимчивый ни к каким словам, крикам или действиям, обращенным на общество людей в целом. Он мог слушать только те слова, которые произносились адресно, ему или с его упоминанием.

Конечно, если в чужих криках не содержалось ничего интересного. Тогда он кружил вокруг голодной акулой и творил глупости, богохульства или несмываемые оскорбления.

Юный практик неуверенно посмотрел на второй и последний выход из башни: дверь в покои зала предков.

Ее исследовал радостный Вань, ползал по периметру, отмечал каждый цунь, скрипел косяком, изучал рисунок пылевых отложений, подглядывал в замочную скважину, тогда как более уместный в расследовании культиватор Алтаджин тупо махнул на все рукой и уселся в позу медитации.

В итоге, лишь один Саргон неловко топтался посреди этого сборища деловитых людей, каждый из которых выглядел напряженным, устрашенным или ожесточенным, но никто — просто скорбящим.

Он понимал, что так поступать правильно, что они на задании, что сперва следует гарантировать безопасность себя и окружающих, и только потом позволить себе испытывать чувства, но все же, все же, все же…

Его отряд слишком давно не нес безвозвратных потерь.

«А ведь мне только начал нравиться наш больше-не-спесивый аристократ. Хороший парень, когда перестал говорить с каждым через губу и чванливую рожу».

Ему не хотелось ни плакать, ни рыдать, ни причитать. Словом, делать все то, чем занимаются профессиональные женщины на похоронах или в преддверии крупной покупки.

Есть такое слово в японском: «моттаинай». «Слишком расточительно», чувство сожаления о безвозвратной потере, которая того не стоила. Такое слово ближе всего описывало смятенную душу Саргона.

«Как же глупо ты погиб», — он без разговоров взял на руки тело, когда Дун Цзе закончила осмотр и ткнула на него пальцем.

— Можно выкинуть… — заикнулась она, но натолкнулась на злой, по-настоящему злой взгляд Саргона и благоразумно промолчала.

— Я сам похороню его.

— У нас нет на это времени! — Ян, между тем, спорила с остальными членами команды, вернее, давила на них своим авторитетом и аурой, — мы должны как можно скорее покинуть это место! Никакой мести, никаких расследований! Это не наша работа. Надо вызвать более опытных заклинателей… то есть специальный отряд из Форта!

— Который уже не будет неизвестным образом проклят и с самого начала будет понимать, с чем столкнется, — добавил Алтаджин.

Не в качестве поддержки или согласия — он лишь бесстрастно иллюстрировал ход ее мыслей.

Его медитация прервалась чуть ли не сразу после старта и сейчас он походил на оставленного в Ясном Зале стража, терракотового солдата с хорошо прорисованным человеческим лицом, которое лишь слегка облупилось от времени.

Для мира живых Алтаджин выглядел слишком мертвым.

Паршивая внешность отражала не только проблемы со здоровьем, но и самочувствие, эмоциональную опустошенность. После убийства демонического культиватора, вернее, после потери сознания, кочевник словно бы выцвел, превратился в собственную нелицензионную копию, где, кроме старого-доброго Алтаджина с задорной кровожадностью и фанатичными выкриками, ютилось еще 99 игр на картридже.

Голос стал старческим, шелестящим. Брови комичным домиком хмурились на переносице, губы по-старушечьи сжаты. В глазах — вялость и апатия.

"Неужели все это из-за того, что придурок перестал слышать голос своего Бога? Если проблема в этом, то передо мной натурально фанатик, потерявший связь с реальностью. Своей собственной, правда, но группе от этого не легче.

Сейчас большинство действий, командование, например, или поход в кустики, он выполняет на автомате. Что произойдет еще спустя несколько суток внутри ситуации: «абонент временно не доступен» даже думать не хочется. Ян права: нам нужно как можно скорее уходить отсюда".

— Добрая госпожа, этот старый десятник все понимает и не хочет мести, — зубы людей вокруг него заскрипели ожесточением, задушенные возгласы раздались тут и там — десятник и дева Старого Города предпочли не обращать на них внимания, — однако мы не можем просто взять и уйти…

— Почему⁈ — яростный крик души вырвался на волю, а самому Акургалю прилетел маленький кулачок: шатенка окончательно потеряла самообладание, — враг подкрался к нам и НИКТО НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛ!!! Он мог убить КОГО УГОДНО!!!

— В каком направлении стоит идти, Ян-нюйши? — прохрипел Акургаль куда-то в аккуратные туфли-лодочки юной девушки.

Паникующая девица резко осеклась. Ее глаза комично округлились, будто в новомодных сериалах старого мира Саргона, рот открылся, чтобы невысказанные слова вырвались безобидным выдохом, затем челюсть захлопнулась обратно.

— Этот десятник уже отправил подчиненных на разведку, — мягким, увещевательным, почти отеческим голосом продолжал Акургаль, пока осторожно вставал обратно на ноги, — скоро они вернутся назад, зачитают доклад, а затем госпожа Ян сама и решит, что дальше делать, куда идти. Надо только подождать совсем немного…

Меньше всего потрепанному мужику хотелось снова провоцировать культиватора.

Спустя час, волнения окончательно улеглись. Саргон лично похоронил тело невезучего аристократа в одном из нетронутых временем рвов у восточной стены, проследил за опросом предыдущих часовых: Уру не слышал ничего подозрительного, когда передавал пост Юлвею, а Камея аристократ так и не разбудил, отчего тот счастливо дрых вместе со всеми остальными, когда наступил его час дежурства.

Дун Цзе не нашла ничего примечательного: убит перерезанием горла, то есть достали его вплотную.

Голову действительно отрезали после, кровь осторожно слили, словно крестьяне свинье или корове. Никаких следов вторженец не оставил, признаков Ци не имелось: все сделано исключительно человеческими силами, даже если действовал культиватор или потусторонняя тварь.

Тем временем, с разведки возвратился целый и здоровый, однако чем-то расстроенный Ма, пошептался с Акургалем, потом оба пошли на поклон к Алтаджину, тот отфутболил их к ЦзэДун, за брюнеткой увязалась ее шимей, обе слушали отчет со всевозрастающим изумлением и тревогой на лицах, выражение Ян снова стало беспокойным, загнанным, почти паническим.

Следующий приказ Дун Цзе озвучивала, ненароком касаясь плечом своей младшей.

— А теперь разошлись! Встреча будет здесь же, перед воротами, через шичэнь.

Саргон вздохнул и поплелся в сторону.

Разведка всеми, кроме только что пришедшего Ма и его десятника. Алтаджин и не думал принимать участие в общем обсуждении или действиях: так и просидел в позе медитации, лишь кивнул на брюнетку, когда к нему подошел с отчетом бывший вор.

— Пошли, Юншэн, — вздох вырвался сам собой.

Вот уж кого ситуация не волновала ни в малейшей степени: все, чего хотел фармацевт — это найти интересные ингредиенты, сцапать уголь из костра, пока никто не замечает да как можно чаще использовать подаренный артефакт. В идеале с возвышенности и в толпу людей: статистика сама себя не соберет.

Одно везение — с его ужасной координацией забраться на остатки второго этажа Куньлуньской башни практически невозможно.

Впрочем, он сосредоточился на синице в руках и уже успел наскрести в свои коробки несколько видов мха с башни, один — со стен, парочку невзрачных растений у северного угла, а также… пропитанный кровью Юлвея песок из-под остатков подвесного моста, сам по себе редкий в этих снежных краях.

Саргон не стал просить его выкинуть столь неприятный ингредиент или взывать к чувствам, который фармацевт не испытывает. Лишь отвернулся, ощущая, как шевельнулся тревожный комок невысказанной злости и чувства вины где-то под солнечным сплетением.

— Попытаться найти дорогу к Форту. Или любую другую тропинку, просеку, след пребывания людей или хотя бы вчерашнюю поляну, поле боя с ублюдским демонопоклонником, — вольно повторил он отданный приказ.

В этот раз на разведку шла большая часть Первого Отряда. На месте оставалась только троица культиваторов Старого Города, а также Ма с десятником, которые должны проверить окрестности, набрать дров и выполнить другую поденную работу.

Девушки пытались осторожно изучить дверь во внутренние залы, Алтаджин сразу после инструкций внаглую уселся медитировать, после чего оказался окончательно потерян окружающим миром.

Саргон пожал плечами, помахал рукой товарищам, чтобы разбивались на пары и выбрал себе самую опасную сторону, отчего каждый из четверки украдкой вздохнул.

Сам культиватор только пожал плечами на их просьбы быть осторожнее. Беспомощная злость пополам с исступленным раздражением гнала его вперед. Хотелось драки, хотелось разбить парочку (десятков) черепов, хотелось вернуться в казарму и побыть в одиночестве, запустить циркуляцию Ци на полную, чтобы проклятый холод позорно бежал из его промороженных костей.

Хотелось многого и ничего не хотелось вовсе, но движение и действие, любое действие, могли помочь. Поэтому он потянул недовольного фармацевта к выходу из башни и вышел наружу.

Странное дело: в красочных, совершенно Пушкинских зимних лучах неизвестное строение вовсе не потеряло своего тревожного, слегка инфернального вида.

При свете дня башня стала выглядеть куда пристойнее, чем в виде темной заброшки в пузыре звуконепроницаемой тьмы, как вчерашним вечером. Однако теперь стали открываться другие подробности, ранее тщательно скрытые покровом ночи.

Башню явно пытались поджечь: строение основательно подкоптилось сверху, обугленный навес выглядел потекшим, будто состоял из пластмассы, а по всему зданию, сверху донизу, шли следы копоти… в виде отпечатков человеческих рук. Десятки, если не сотни. Ни одной одинаковой, но все чем-то похожие: узкие, мелкие, слишком тонкие, чтобы…

«Костей, не рук», — понял Саргон и вспомнил невеселую находку под порогом, а также одну из ям во рву, доверху заполненную полуистлевшими желтыми позвонками.

— Что за дерьмо здесь творилось?

Казалось, лес вокруг судорожно вздохнул в ответ на его вопрос: резко зашумели листья от ветра, заскрипели ветки, где-то вдали заперхали разноголосьем две вороны, а потом все также внезапно затихло.

Посреди привычной тишины эта короткая какофония заставила парня подпрыгнуть на месте и начать озираться. Но пейзаж оставался неподвижным, застывшим во времени — словно не часть реального мира, а искусная картина, запечатление некой местности на холсте с дотошностью камеры обскуры.

Краски этого полотна включали в себя исключительно холодные оттенки.

Юншэн все порывался пошарить в ямах около рва, пришлось буквально тащить его за руку и рычать в лицо, чтобы непонятливый фармацевт все-таки прислушался к его мнению.

Им остался восток, сторона противоположная той, откуда они пришли. Вань с Уру пытались пройти по вчерашним следам, найти дорогу назад, тогда как Камей с Канем исследовали южный участок: он мог вывести их к дороге. Северный признали совсем бесперспективным: деревья там образовали совершенно непролазный бурелом, который переходил в густой лес до самых гор.

В итоге, Саргону и Ко пришлось обходить Ясный Зал, как делал вчера Юлвей, подозрительно много знавший о…

Юный практик остановился на месте. Встал у мышастых стен точно разом иссохшее дерево. Внезапная догадка вызвала в нем волну тошноты.

«Нет, это может быть простым совпадением».

Он уже знал: никаких совпадений здесь нет. Потому что Ци стучала в его груди сердечным ритмом, била в висках тревожным сигналом, трепетала хищником, посаженным на цепь, где все звенья — единое целое.

Его вывод легко объяснял все странности, все нестыковки и прочее, упускал лишь мотив. Мотив, который легко мог знать убитый демонический практик: именно сюда он так настойчиво пытался попасть, даже во время преследования слаженной боевой группой.

Сейчас, когда Саргон хорошо выспался, отдохнул, а другие эмоции полностью вытеснили горячку и гордячку прошлого боя, он смог посмотреть на вчерашние события с холодной головой.

И увидеть множество тревожных мелочей, нелогичных действий, которые совершал демонолюб. Далеко не все из них можно списать на личность, на помешательство или другие варианты отупения из-за неправедной секты.

"Почему практик уровня Алтаджина просто не стал петлять по лесу? Он мог оторваться от большей части бойцов, а потом щелкать остальных по очереди. Почему не устроил засаду раньше, когда понял, что его догоняют? Почему его подельник не помог ему, если я прав и у нас предательство внутри группы.

Положим, сделать засаду или гадость заранее он не мог, оторваться, благодаря мстительным духам Алтаджина, тоже. Но почему дрался в одиночку? Не знал про союзника? Это два совершенно разных практика из разных сект? Конкуренция?

Пока поведение демонического культиватора — самое слабое место моей теории".

Саргон двинулся дальше, влекомый фармацевтом. В том все же проснулось рвение, стоило ему увидеть на той стороне редкие цветущие сосны: во всем неотличимые от остальных, только на кончиках веток между иголок виднелись мелкие желтые цветы.

«Пускай соберет все. Даже я слышал про редкость таких ингредиентов. Авось, с новым артефактом и избытком разных трав для экспериментов Юншэн выдаст нечто действительно мощное для новых волн и конца света».

Стена с другой стороны приютившей их башни казалась более целой, сохранилась лучше, нежели остальные три участка. Лишь плотная, длинная, почему-то зеленая, подстать сосновой хвое, паутина раскинулась сразу на десяток квадратных метров каменной кладки. Не она ли стала причиной подобной сохранности?

— Юншэн, кто мог оставить такую паутину?

Фармацевт скорчил мерзкую рожу, что у него означало пренебрежение и нечто вроде покровительственного вздоха.

— Лю.ой.бл.шой.па.вук. Се.-ый.жнец. Пан.ци-ный. Яш.мо.-ый.пау.ти-.ник.

Слова посреди зимней хмари и черных деревьев звучали жутко, как будто шепот в этих суровых местах оставался куда безопаснее обычной речи.

После очередного взгляда на паутину Саргона едва заметно передернуло. Демонов с чертами насекомых он не любил больше всего. Те же дилоу пугали сильнее хорнов, хотя представляли меньше опасности и вообще оказались куда слабее — гибриды змеи с насекомыми уступали во всем, только двигались лучше и получились мобильнее за счет змеиных тел.

Саргону очень не хотелось проверять, каким по силе окажется неизвестный паук, чья паутина так удачно раскинулась по стене, при этом загадочно отсутствовала на ближайших к Ясному Залу деревьях. Факт, неприятный своей нелогичностью.

— Пошли дальше, — буркнул юный практик через полчаса, когда их отрядный фармацевт насобирал целый мешок странных хвойных цветов.

Все это время он высматривал «блшого павука», но так никого и не обнаружил. Неужели хозяин ловчей сети уже успел умереть? Признаться, это устроило бы парня больше всего, хотя в такой удачный расклад он не верил ни на секунду.

Повернуться спиной к паутине оказалось сложнее, чем предполагал Саргон. Заставить себя оголить тыл казалось психологически невозможным, хотя и понимал: с новым восприятием Ци он почти наверняка заметит атаку до того, как та нанесет урон. Бояться нечего.

Но когда подобные успокоительные мантры вообще действовали на человека?

«А-а-а! Черт-черт-черт! А мы еще спали с такой дрянью на здании! А вдруг бы нам членистоногое страховидло встретилось прям ночью⁈ Блин, Юлвей, мог и сказать нам. Точно же видел паутину. Или, хотя бы, чувствовал руками».

Через пару минут Саргон сумел пересилить себя и они углубились в лес. С восточной стороны он подступал вплотную к Ясному Залу, при этом никакого подобия тропы, просеки или былого присутствия дороги не было и в помине.

Зато деревья здесь, в отличие от северной стороны, стояли далеко друг от друга, а упавшие стволы, засохшие части и прочий валежник совершенно не мешали движению.

"Хм. Может, комплекс скрывали в старые времена? Не вижу никаких признаков былой цивилизации, как по пути сюда или вокруг поляны с Ясным Залом. Вероятно, туда вела только одна дорога, по которой мы и попали в башню.

А с этой стороны дальше только голая природа, негостеприимный край, который стал совершенно убийственным после катаклизма и гибели Аркада. Идти дальше вперед вообще не имеет смысла, если только я не хочу заблудиться да помереть от голода".

В этот момент фармацевт замер, а потом начал что-то мычать и дергать задумчивого товарища за руку, требовать отпустить или обратить внимание.

— Ну что там, Юншэн? — раздраженно бросил он, поднял голову и удивленно округлил глаза.

Впереди, насколько хватало взгляд, между редких деревьев располагалось вялое, плешивое снежное безмолвие. Сквозь жидкую белую пленку иногда проглядывали коричневые участки почвы или невнятно-зеленые пятна мха. Деревья стояли поодаль друг от друга больше в шахматном порядке. Под ногами пружинил хвойный перегной на тонкой снежной посыпке, как посыпка на куличе.

А вдалеке, на границе обычного человеческого зрения, как нельзя более четко виднелся знакомый извив насыпанного дорожного полотна.

— Мы нашли путь обратно, Юншэн! — Саргон бледно улыбнулся своему спутнику, тот хмуро оглядывал путь и неприязненно пыхтел, а также мотал головой, словно не хотел идти дальше.

— Да ладно тебе, нам надо разведать полностью, вдруг там непроходимый овраг или этот участок дороги ведет в никуда…

Фармацевт зашипел, рванулся из хватки. Тщетно. Саргон держал крепко. Его терпение, обычно очень большое по отношению к больному недугом Яншао, сегодня истощилось до опасной отметки.

— Либо ты идешь со мной, либо я иду один, без тебя, — равнодушно сказал он.

Юншэн невольно вздрогнул. Не от слов, от интонации, от неприятного равнодушия. От печального, невыносимого, невозможного сходства, с… с теми, с ДРУГИМИ. Всеми остальными, которые не Саргон.

И юный практик заметил эту невольную дрожь.

Ему стало стыдно, он пробормотал: «прости», слегка приобнял товарища, пока тот злобно вырывался и шипел среди деревьев не хуже тропической змеи. Но решения своего не изменил.

Они медленно, осторожно, потом все более быстрым шагом двинулись к дороге.

Через пустую, безжизненную пустошь, мимо редких кустарников, мимо деревьев, бурелома, участка изломанных в щепки елей, по снегу, по хвое, по истлевшей ткани с черным от времени древком, мимо паутины, мимо паутины, мимо деревьев, почти, скоро, близко, ближе, еще ближе, шаг, быстрый шаг, очень быстрый шаг, бег, быстрый бег, деревья, паутина, деревья, скелет, деревья, снег, паутина, гигантский паук…

Саргон резко пришел в себя. Мир перед глазами вертелся противосолонь бесконечными слайдами, пятнами в калейдоскопах, бессознательными образами, вспышка вызвала мигрень, головокружение казалось настолько сильным, что он с трудом остался на ногах.

Рядом стоял на коленях Юншэн, отрывисто кашлял, отфыркивался, в приступе ярости царапал себе шею грязными ногтями, пока его товарищ не спохватился, не взял за запястье и отвел руки окровавленной, покрытой тройкой длинных, неопрятных царапин шеи.

Саргон почувствовал прилив стыдливого облегчения. В своем беспомощном исступлении, абсолютной концентрации на цели впереди он совершенно забыл о напарнике. К счастью, тот все же сумел выдержать последние сотню метров взвинченного темпа культиватора и не оторваться по пути.

Он не хотел думать, к чему это могло привести. Учитывая смутные образы в его памяти…

И все же,

— Что вообще произошло, когда…

Саргон осекся.

Вокруг него стояли бойцы Первого Отряда, вся четверка отправленных на разведку. Люди имели бледный вид, саркастические усмешки, увядающее эхо гордой радости на лице.

Пока темный, глубинный ужас все сильнее мерцал изнутри их глаз, прорывался наружу с уловленными фотонами света, держал в твердой хватки их бессмертные души.

Все четверо встретились друг с другом практически одновременно у разбитых ворот в Куньлуньскую башню, с остатками гордой радости на лице и твердым намерением дойти до ориентира. Саргон с фармацевтом припозднились меньше, чем на двадцать-тридцать ударов сердца.

Каждая пара испытала одно и то же.

Стоило людям отойти примерно на половину ли от Ясного Зала, как они внезапно замечали знакомый ориентир, у каждого разный, в сердце тут же разгоралось воодушевление, начинался душевный подъем, ноги начинали нести все быстрее и быстрее, ориентир безраздельно завладевал вниманием, окружающий мир превращался в фоновый шум, а затем они также скоропостижно оказывались рядом с Куньлуньской башней.

Все это, только намного дольше и бессвязнее, четверка «разведчиков» вывалила на Саргона, тогда как фармацевт до белых костяшек сжимал в объятиях мешок с ингредиентами и серебряный артефакт.

— Мы не сможем отсюда уйти, — тихо прошептал Уру.

Из всего отряда именно он выглядел наиболее напуганным. Вторым, как ни странно, шел Камей. Мужчина так сильно сдавливал свое копье, что на ладонях остались характерные полосы от полированного древка.

— Идите с докладом, я попытаюсь прорваться в одиночку, — хмуро бросил им юный культиватор, чем подавил приступ паники.

По крайней мере, на какое-то время.

Недолгое, потому что сам Саргон не верил в успех самоназначенной миссии. Нечто внутри, шестое чувство, духовная интуиция говорили ему, что здесь замешано нечто более фундаментальное, чем чьи-то злые проделки трехсотлетней давности.

Так и получилось.

Вернулся обратно Саргон через полчаса, ровно два кэ, еще более злой, чем уходивший в разведку. И тут же двинулся в другую сторону.

Он пробовал дважды, в две стороны, куда раньше пошли другие группы. На третий раз потратил времени больше, чем на предыдущие вместе взятые: он взял исключенное ранее северное направление.

Приходилось пробираться через бурелом, бегать от дерева к дереву, а также отбиваться, нет, уворачиваться от странных теней в глубине чащи как раз в тот момент, когда увлеченность ориентиром шла крещендо: малейшее неверное движение в таком состоянии могло стать последним.

Когда он оказался на поляне в третий раз, его уже ждала вся остальная группа, включая и трех культиваторов Старого Города. Саргон застонал от чудовищной мигрени, обхватил руками затылок, затем проморгался, перестал видеть боковым зрением яркие пятна и остаточные образы, выпрямился, обвел молчаливых людей вокруг него долгим неприязненным взглядом.

Никому не нравится одному выполнять самую долгую и опасную работу.