Оборона дурацкого замка. Том 8

Глава 14

За Конфуцием как-то записали:

«Если ты ненавидишь — значит тебя победили».

«То есть, если я заставлю людей себя ненавидеть, значит — я победитель? Что-то в этом есть», — хмыкнул Саргон, пока и он, и Дун Цзе сверлили Каня многообещающими взглядами.

— Этот мудрый практик разрешил загадку, — самодовольно поклонился он Дун Цзе, которая скептически выгнула бровь.

— Говори быстрее, — девушка сжала виски руками.

Самообладание под напором ДРУЖЕЛЮБНОГО, спасительного ВНИМАНИЯ хранительницы циркуля давалось ей не легко.

И все же, идея положиться на самого молодого члена группы вызывала у брюнетки серьезное неприятие.

Саргон испытывал те же сомнения. Тем не менее, собственных идей у него не осталось.

Та лавина клубнично-сиропных, мягких как суфле, строгих, как деловой костюм, изысканных, точно вино и других маловразумительных образов вызывала слишком много ассоциаций, как из прошлого, так и из нынешнего мира, чтобы он мог с уверенностью ткнуть во что-то одно.

Ближе всего, как ни странно, те духовные целеуказания напоминали не то совместные чтения их школьного кружка, не то детские обзывательства во время подвижных игр, не то прохождение головоломок на мобильном телефоне.

Как вариант — бал аристократии, прямиком из книг наших классиков или фильмов по теме.

Четкая ассоциация: «бал Наташи Ростовой» соперничала лишь с эмоцией от книги: «Мартин Иден» Джека Лондона. Саргон окончательно запутался. Чересчур богатый внутренний мир здесь откровенно мешал, как попытка найти нужный роман в библиотеке по одному смутному воспоминанию обложки.

Рядом стояла такая же растерянная Цзе, хотя по ее выражению становилось понятно: девушка все же что-то нащупала.

Зато мелкий Кань, ощутимо меньше внезапно выросшего Саргона, довольно скалился. Впрочем, радость от собственной догадки меркла от понимания задачи.

— Стихосложение. Соревнование. Вот, на что похоже Испытание…

Саргон вынужденно согласился, после повторной атаки образами обрадованного Алтаря. Да, приятель разгадал правильно, однако что конкретно им…

— Этот худородный простолюдин уступает Высокомудрым честь провести испытание… — Кань держал голову опущенной, однако Саргон ничуть не сомневался, что в глазах подростка пляшут привычные черти.

Два красных пятна на полу завозились, зарыскали вокруг неподвижных, пойманных в плен иллюзий фигур, мало помалу подбирались к единственной вменяемой троице.

«Ах ты маленький ублюдок…» — в голове Саргона тут же возникла сцена из Симпсонов, где Гомер душит своего сына.

«Практически Иван Грозный, не хватило только посоха по балде».

Он испуганно вздрогнул, когда красный круг завис под его ногами, слился с причудливой тенью от факелов. Рядом охнула Дун Цзе, задышала тяжело и с присвистом.

Однако никакой кровожадности, никакого импульса, подталкивания к убийству не произошло.

Только настойчивая потребность… слагать рифмы. Помимо настойчивого желания раствориться в терапевтической реальности Весны.

— Я вызываю вас на дуэль стихосложения! — Отчаянно прокричал он, пока рассудок окончательно не уплыл в отрадно-лимонадную реальность.

Воздействие моментально снизилось до приемлемых размеров.

Под ногами Саргона и его противницы вспыхнул синий свет, а остальные бойцы начали медленно просыпаться от чудесной неги, хотя большая часть все равно имела осоловелый взгляд.

Исключение, как обычно, составлял фармацевт: несчастный юноша сперва кулем повалился на пол у Алтаря, а затем также поднялся и невозмутимо сграбастал свой артефакт, словно ничего экстраординарного не произошло.

«Похоже, мне на роду написано сражаться на дуэли с ЦзеДун…» — тоскливо подумал он, но его рот исторг совершенно другие звуки.

— У нас есть условия. Первый стих задает, эм, ритм, направление, тему…?

— Должно быть нечто о себе, о нас, о группе… непременно соревновательное, — девушка с головой погрузилась в разгадку алтарных импульсов.

Настолько, что позабыла следить за собой: принялась задумчиво жевать кончик черной косы. Выглядело неожиданно мило, особенно когда она поймала себя на вредной привычке и отчетливо смутилась.

— Оскорбления? Нет, скорее, утверждение превосходства. Как соревнование на экзамене!

Девушка с удивлением кивнула. Да, действительно, экзамен на чиновника мог проходить и так. На этапе принятия в конкретный отдел. А то, как он точно угадал импульс: «утверждения превосходства» заметно ее впечатлило.

— Тогда я начну первой, — быстро сказала она.

Первый стих будет самым простым, он задаст тон. Зато второй, наоборот, самым сложным. Следовало заполучить любое преимущество, ведь и награда за состязание будет не менее ценной, чем благословение прошлого зала.

Тем более, речь идет не о подарке каждому, а о победе в соревновании, причем Богини, чей аспект имел и значение: «щедрость». У девушки против воли загорелись глаза: чем же именно одарит ее Весенний Алтарь после победы?

В любом случае, деве потребуется любое преимущество, которое она способна получить. Особенно в таком благословенном месте, как Ясный Зал.

Почему-то Цзе не сомневалась: юноша перед ней может быть не менее подкован в высоком искусстве, чем она сама или даже несравненная дочь коменданта. Хотя последнее уже вряд ли возможно.

Девушка повернулась лицом к сопернику, цепко впилась в его приятное, вытянутое от минутной глупости лицо, слегка усмехнулась собственной, несомненно гениальной идеи, а затем начала:

— Встретил друга Ду Фу

Я в убежище горном,

Где снега безупречны

И ели тихи.

Что случилось?

Вы сделались тощим и чёрным.

Неужели так трудно

Даются стихи?

Последняя строфа полностью раскрыла ехидную иронию, произнесена с выверенной ухмылкой. Очень удачная импровизация. Точное описание их обстоятельств, затем пренебрежение и вызов. Девушка сходу задала планку, объявила о своем превосходстве. Заставила оппонента оправдываться или превозмогать, осуждать или противопоставлять.

Нетривиальная задача, если судить чисто по стихотворной форме. И очень узкая тема.

Сама девица Дун вряд ли справилась бы с подобной провокацией: тяжело подобрать сходу и одну-единственную удачную строфу, что хоть немного подходила бы по смыслу к этим стихам Ли Бо, продолжала подобие диалога. Пусть даже слегка невпопад.

Да, девушка расставила ловушку выше своих сил, но хвалила себя за остроумное решение, да будет благословлен гениальный поэт, чьи строфы она использовала.

Саргон заморгал, тряхнул головой, затем закатил глаза, точно вспоминая или вычисляя некие величины, после чего:

— Раскройте пыльные оконца

И отвлекитесь от говна

Грядет увенчанная в Солнце

[Ки-Ури] вечная жена.

«Фух, из десятка более-менее подходящих стихов нормально перевелось только это. Емелин — ты гений! Спасибо. Чуток только переделал под местные реалии».

От его пассажа рот открылся не только у Дун Цзе.

После первой же строчки знаменательной битвы губошлепов и стихоплетов люди стали мало-помалу выходить из транса, оглядываться по сторонам, затем благосклонно внимали хрустальному голоску отрядной злючки…

Алтаджин, Юлвей, Уру и Вань осознали ловушку моментально, смотрели на Саргона кто с насмешкой, а кто с сочувствием, пока он за разрешенную минуту пытался составить ответ.

А следом все зрители резко превратились в соляные статуи питерских наркоманов, только теперь от удивления и шока смотрели совиными глазами не в равнодушное северное небо, а на горячего аркчжэньского парня, который высоким слогом изрекал оскорбительно низкие истины.

Он разом обесценил всю ее занятую на горе позицию. Уничтожил сарказмом саму шкалу оценки.

Однако Дун Цзе с поразительным упорством и пробужденным остроумием смогла вернуть прежнюю позицию:

— Ах, как опасно, высоко!

Взойти на небо так же сложно, нелегко.

Цан Цун, Ю Фу давно создали царство Шу, уж тысяч сорок лет,

А связи между Шу и Цин и не было, и нет.

Дескать, уйди смерд. Ты здесь и рядом не стоял. Нечего юморить где не надо. Я Солнце, а ты даже голову поднять и посмотреть вверх боишься.

Толпа вокруг одобрительно загудела. Раздались аплодисменты.

«Ах вот как? Ладно. Раз вы нас каламбуром, мы вас — бурым калом. Усилим натиск!»

— А как повеяло теплом,

В какие дали поманило…

Копай заржавленным кайлом

Своим иллюзиям могилу.

Все. Не мягкий сарказм, а обреченный лязг крышки гроба. Достойное завершение поэтического поединка, пусть совершенно не в духе расслабленного настроения Алтаря Весны.

В отличие от Цзе, его вирши встретило мятое, интенсивное молчание. Люди не знали как реагировать. Слишком жестко, жестоко, слишком откровенно. Совершенно вразрез с общими традициями, но абсолютно правильно по форме, благо многоплановый переводчик из Системы превосходил даже человеческие аналоги.

Как минимум, в письме и подборе иероглифов под нужный смысл.

— Кто о чем, а Саргон о вечном, — первым молчание прервал Камей, радостно рассмеялся — он сумел искренне насладиться своеобразной дуэлью, — даже стихи в классическом стиле придумал про говно и могилу!

Ему вторили улыбки остальных людей.

Захрюкал от смеха Алтаджин, подавился хохотом Юлвей, катались по полу Кань и Ма. Вань стоял с дергающейся улыбкой, не понимая как реагировать. Смеяться вместе со всеми или возмутиться такому попранию традиций. Дун Цзе приложила ладонь к лицу в интернациональной жесте но даже за ней видна улыбка.

Только стояла в темных глазах осенняя тоска.

Они так и не поняли, кто из них остался победителем. Даже брюнетка признала победу парня, однако Алтарь и духи предков — не люди, их мышление далеко от человеческого. Поэтому никогда нельзя сказать наверняка, каким будет решение.

Впрочем, Богиня Весны, чье имя навсегда утеряно в слишком архаичной вязи каменных иероглифов, щедро одарила обоих участников.

Как и в начале Испытания, голубое пятно заплясало причудливым отражением светошара под синскими сандалиями, затем свет втянулся в две фигуры стихосложенцев…

К последнему Алтарю они шли одухотворенные. Зима тревоги осталась позади, Весна почтительно уступила место щедрому на дары Лету. Новое испытание оставалось не за горами.

А сам Саргон с восторгом ощущал дар предыдущего.

Без долгой аналитической медитации или рабочей Системы он не мог сказать, что именно досталось ему за победу (участие?) в Испытании Весны. Однако отчетливо чувствовал некий подарок, что распускался в даньтяне душистым пионом.

Новое, недоступное ему раньше знание, прием или мироощущение. От нетерпения зудели руки, но прямо сейчас ничего изучать не стоило. Сперва следовало дождаться возвращения герменевтики виртуальности.

Саргон сцепил ладони на затылке, лениво поднял голову вверх, попытался разглядеть детали архитектуры в холощенной тьме коридора. Он лишь надеялся, что следующее Испытание пройдет кто-нибудь другой.

Стих-баттл вымотал его сильнее, чем все остальные действия, кроме пыток Акургаля.

Рядом терся бледный, но уже не такой испуганный Уру. Весна успокоила, а ровное отношение остальных заставило поверить… не в безопасность, нет, в иллюзию безопасности.

Саргон все еще оставался в сомнениях, правильно ли он пощадил потенциального предателя. Фигуру, которая не могла противиться приказам свыше. С другой стороны, раскрытый агент влияния — это актив больший, чем собственный шпион в стане врага.

«Засада, если ее обнаружить и быстро окружить, нанесет такой же урон, какой враги сами хотели нанести».

Старик Вегеций знал о чем писать, не даром его трактат считается квинтэссенцией римской мысли по искусству врачевания ослов.

Поэтому юный практик принял волевое решение направить одно запуганное пытками парнокопытное на благо Первого Отряда. Пусть сливает дезу. Хватит одного раза, а потом умников похватают, как курей. Или Ксин, или Ба Мяо, или даже сам Саргон. Нужно лишь выйти на более информированного, чем Уру. А там клубок начнет разматываться.

Никому не охота получить через месяц локальный апокалипсис по месту службы.

Однако это все дела будущего. Пока Саргон решил сосредоточиться на последнем Испытании. Вот только почему-то концентрации требовало не очередное задание недоступной людям логики, а банальный переход из одного Зала в другой.

Постепенно становилось жарче. Короткий коридор длился едва ли сотню чи, зато каждый шаг словно бы повышал температуру. От неприятной промозглости кенотафа сперва к комфорту натопленного помещения, затем к духоте растопленного, под конец — точно переполненный автобус теплой апрельской оттепелью, с работающей печкой водителя.

За время перехода в Летний Алтарный Зал, каждый из них успел покраснеть, взмокнуть, вспотеть, перегреться. Некоторые высунули языки, другие — тихонько жаловались, с оглядкой на культиваторов, третьи — пытались ослабить, снять одежду, оголиться в рамках приличий.

Бесполезно.

Жара имела духовную природу, от нее не могла помочь ни полная нагота, ни ныряние в сугроб. Интенсивное тепло — лишь вольный пересказ ощущений бренному телу от самой души, которые она испытала в духовном вихре последнего зала.

Отряд еле плелся по идеально ровной, удобной для передвижений поверхности. То один, то другой боец вынужденно останавливался, опирался на стену, просил перевести дух

У каждого второго кружилась голова, ноги время от времени переставали держать усталое тело, лица давно покраснели от температуры, в глазах от внутричерепного давления темнело до мигрени…

Никакого сравнения с милосердным, деликатным касанием Весеннего Зала, настоящим отдохновением от Осенне-Зимних тягот. И необходимой передышкой перед концентрацией жизни Лета, ее пиком и… окончанием цикла.

Они вошли, нет, буквально вывалились через круглую арку-проем, словно в типичном синском поместье. Только сам вход на эту Землю Обетованную оказался выложен облицовочной плиткой в красном глянце.

Движение по алтарной комнате к ее центру далось тяжелее, чем сквозь спертую затхлость коридора. По мере движения повышалась влажность, струйки пара выбивались из-под ног брызгами луж, обжигали кожу, от невероятно едкого, вонючего пота слезились глаза и чесался нос.

Особенно сложно дались тяготы Летнего Зала земным практикам.

Кань успел дважды потерять сознание. Юлвей чуть не бросил собственный меч из-за неподъемной тяжести, от Камея несло, как от всего остального отряда разом: маринованной на солнце гнилой плотью, нотками специй по немытому телу, жареной селедкой. Фармацевт хрюкал, в ярости махал руками на манер вертолета, однако покорно плелся в хвосте группы.

Впрочем, и практикам Старого Города, и самому Саргону пришлось не менее тяжко, чем остальным. Фантомный жар давил на плечи, одышка держала дыхание в кандалах, сердце заходилось в аритмии. Даньтянь пульсировал как сумасшедший, дальние, неосвоенные каналы болели, точно по ним пустили колючую проволоку, сухожилия предупреждающе щелкали от малейшего движения.

Он едва мог оценить красоты нового зала из-за непрерывного истечения склизкого, зеленовато-коричневого пота со лба в глаза.

Но все равно жадно смотрел по сторонам. Такую возвеличенную красоту юный практик видел лишь на фотографиях городов Греции да Италии, хотя архитектурные мотивы казались ближе к индийской или греко-индийской, бактрийской цивилизации.

О, в Летнем Зале было на что посмотреть.

В отличие от блеклого лаконизма Великой Кумирни, пренебрежения Осени, изящной скромности Весны, а также Зимнего безразличия, Лето словно решило отыграться за весь предыдущий Ясный Зал.

И предстало перед мутными, пеленованными изнурением взглядами невиданной архитектурной пышностью.

Искусные барельефы со сценами охоты, мозаика сбора урожая, огромное панно с детальной картиной жертвоприношений божеству. Потолок сверкал позолотой, декоративные колонны дорогого красного цвета с основанием из нефрита обвивали деревянные лианы, настолько искусные, что казались настоящими.

Одна на все залы площадь компенсировалась продуманной плиткой на стенах, добавляла так необходимой глобальности и ощущения пространства. Усиливали монументальность небольшие ручейки с декоративными ажурными мостиками через них размером с кукольный дом, что располагались по краям дорожки из настоящей гальки.

Декоративный тракт вел в центр зала подобно магистрали, делил помещение на две части.

Вместо каменного Алтаря посреди комнаты стоял настоящий фонтан, чье нежное журчание могло быть услышано только в паре шагов от чудесного сооружения. На его вершине смесью гордости с зачарованной бронзой сверкали весы, символ Лета.

Артефакт Летнего Зала.

В отличие от предыдущих Алтарей, здесь он хранился активированным с самого начала.

Но что теперь делать?

На этом Алтаре, как и на предыдущем, духи предков не терпели привычного насилия. Следовало точно узнать, чего хочет конкретный Бог.

Хватило одного взгляда на весы, чтобы понять абсолютную тщетность попыток снять их и использовать.

Тем более, за весь адский марафон ни один из людей не ощутил привычного импульса «хотелок». Никакой ментальной волны, образов, наставлений духов предков, божественного присутствия. Ничего, что могло помочь, дать подсказки к грядущему Испытанию.

Только бездумная, монотонная работа ног от начала отрезка к его концу, к обычной двери, безо всяких игр с пространством, попыток скрыть выход.

Лишь крепло чувство, будто душу оценивают, кивают, нетерпеливо подталкивают в спину.

Он не спрашивал у других. Видел, понимал, знал своей интуицией — они испытывают тоже самое. Но не спрашивал.

Во всем Летнем Зале царило молчание, точно они заранее договорились не открывать рот. И брести к выходу, покуда хватает сил.

Потом люди стали падать.

Первым растянулся на полу Юншэн. Тело незадачливого фармацевта сотрясали конвульсии, но он поднялся. Упрямо, молча, с ненасытным страданием в темных, нечитаемых глазах, кадило в опущенной руке заскрежетало по плиткам. Плевать. Он встал, остальное не важно.

Следующим рухнул Вань.

Никто не хотел ждать.

Каждый остановился.

Но он и не думал подниматься.

Лишь трудовой пот стал чернеть, превращаться в настоящие реки, точно его облили с головы до ног. На губах запузырилась красная пена, разбавилась следом чернильными кляксами. Пальцы зачерпнули пригоршню гальки, камни заскрежетали в бессознательной хватке.

«Спайс по вене — дед весь в пене», — вдруг подумал Саргон и глупо хихикнул.

В сакральной тишине нелепый смешок хлестнул по затуманенному сознанию. Люди вздрогнули, машинально обернулись на святотатца. Даже Вань разлепил глаза.

«А, помирать, так с музыкой!»

Саргон дернул его за ворот халата, принудительно вернул вертикальное положение. После чего развернулся и побрел себе дальше без оглядки.

После инцидента странный транс, казалось, слегка отпустил, подарил возможность мыслить. И Саргон, у самого выхода из Зала, вдруг понял, что произошло: «Летний Алтарь запустил вывод шлаков и токсинов!»

Это и оказалось финальным Испытанием. Очищение, новое бытие. Конец цикла совместно с началом нового.

Даже у культиваторов, только у них слегка по-другому. Воздействие шло на всех. Организм Ваня под конец не выдержал, и Саргон своим вмешательством прошел по грани.

Если бы он не вынырнул на мгновение из транса из-за своего неуместного юмора — их товарищ так и остался бы навсегда в прекрасных Залах. Если бы он прикоснулся к телу, не к рукаву — то местный слепок духовного сознания мог посчитать это нападением.

Они очнулись спустя целый час после того, как уперлись в незапертую дверь выхода. Принудительная медитация постепенно спадала, состояние тела возвращалось к норме, а небольшой ручей рядом, декоративный водопад, что брал начало в потолке и стекал в небольшой бассейн, дал возможность смыть с себя все телесные конфузы.

Пока большая часть практиков тупо стояла под целебными, успокаивающими струями, что на диво легко очищали и одежду, и тело, Саргон пялился на чужую энергетику.

В его духовном восприятии она вдруг оказалась на грани у большей части земных практиков. Неудивительно, если самый главный катализатор перехода — очищение от шлаков и токсинов. После этой процедуры перерождение является решенным фактом, формальностью, что не заставит себя долго ждать.

"Неужели они прорвутся? Все-не все, но вот эта парочка, нет, тройка, гм, четверка? вполне вероятно. Черт, как же не вовремя. Впрочем, выбраться из Ясных Залов мы точно успеем. Похоже, нам осталось только вернуться к Алтарю Шан-ди для завершения ритуала.

А потом мы вернемся домой".