Обманутая жена дракона

5. Да, мой господин, как скажешь

Ройнхард

Холодные тени утренних деревьев словно когти впиваются в свет, проникающий сквозь приоткрытое окно. Тюль лениво колышется, подчиняясь порывам ветра, но меня больше занимают дела надвигающегося дня. Слишком много задач, чтобы позволить себе роскошь валяться в постели.

Резким движением отбрасываю в сторону стройную женскую ногу. Беттис как змея ворочается и просыпается, нарушая утреннюю тишину своим сонным дыханием. Я изначально был против её визита в штаб, но инстинкты, чертовы инстинкты взяли верх. Дракон внутри меня жаждал её плоти, желая запечатлеть свое семя в ее утробе. Меня она раздражает своей наивной похотью, но дракона дразнит, ему нужно потомство. И мне тоже. В этом мы с ним едины.

Тонкие женские руки обвиваются вокруг меня, ладони скользят по обнаженной груди, опускаются на торс и проникают в расстегнутые брюки.

— Останься еще немного, Ройн, — шепчут нежные, еще не тронутые ото сна губы.

— Достаточно, иллариэ, — произношу ее имя, имя любовницы, женщины второго плана. Так принято традициями, где иерархия важна даже в постели.

Беттис замирает, словно примеряет на себя новую роль, я чувствую сладкий вкус её волнения. Да, девочка, знай своё место.

— А твой друг с этим не согласен? — шепчет она горячо, снова принимаясь за ласки, играя пальцами в моих брюках.

И, надо признать, у нее это получается отменно. Слишком хорошо для девственницы, которой она пыталась казаться. Опыт у нее определенно есть, опыт в доставлении удовольствия мужчине. Маленькая грязная шлюшка.

Задержаться еще на пять минут пришлось лишь для того, чтобы преподать ей урок: не стоит удерживать меня, не используя свой рот для чего-то более полезного…

Раскрасневшаяся задыхающаяся маленькая шлюха рухнула обратно на постель, вытирая губы.

— Я напомню тебе, — беру её за подбородок и смотрю в глаза: — Мне нужен наследник, очень постарайся, чтобы он был, иначе ты окажешься в незавидном для себя положении.

Колышущиеся как облака груди с бледно-кремовыми вершинками вздымаются и опадают от судорожного дыхания. Глаза блестят, волосы шоколадным шёлком разбросаны по подушке, плоский живот дрожит. Красивая здоровая самка, дракон доволен — она может выносить здоровое потомство. И этого достаточно. Мне нравилось, что она быстро умела перестраиваться и соглашаться на всё, что я говорю. Тянет к ней, к этой животной страсти и вызову, с каким она смотрит на меня, и я наслаждаюсь властью над ней.

Когда-то Шери была такой же безумно горячей, а потом с этой проблемой стала холодной, заковала себя в непробиваемый панцирь льда.

Достаю из кармана мундира портмоне, открываю его и вынимаю несколько бумажек. Кидаю их на постель. Беттис смотрит на них, а затем переводит на меня взгляд, в котором бушуют жадность и восхищение. Похотливая сучка.

Она напряжённо смотрит на деньги. Но молчит. Умная девочка.

— Купи себе что-нибудь. Чтобы выглядела прилично, когда снова явишься ко мне, — добавляю хладнокровно, застёгивая ремень.

Она моргает, её губы дрожат — от злости или желания, неважно. Я вижу, как она сжимает кулаки под простыней, а потом резко выпрямляется, отбросив ткань. Гордая, голая, с выпяченной грудью и вызовом во взгляде.

— Я рожу тебе сына, Ройн. Не из-за денег. Потому что ты выбрал меня, а не её.

«Её» — и без имён понятно, кого она имеет в виду. Напрягаюсь, дыхание мгновенно становится свинцовым. Гнев хлынул лавой по венам, обжигая лёд. В мои планы не входило, чтобы Шерелин узнала о связи с Беттис. Последняя ночь была той самой каплей, когда после бурного секса она сразу закатила мне истерику. Нервы лопнули. Я долго терпел, ждал, а в итоге стал тем, кто должен её понять.

Беттис шевелится, встаёт, грациозно, как хищница. Волосы каскадом спадают по спине. Как же они похожи. И какая же она всё-таки другая.

— Не заставляй меня ждать, Беттис. У тебя несколько месяцев на это. Собирайся, — командую и шлёпаю её по упругой ягодице.

— Ай! Ройнхард! — по спальне прокатывается её смех.

— Возвращайся к себе и приедешь тогда, когда я позову. Поняла?

Достаточно того, что она здесь уже неделю.

— Да, мой господин, как скажешь.

Вхожу в давящий тишиной, как толща воды, кабинет. На столе ворох канцелярии. Планы, схемы, списки — холодная логика, призванная удержать империю в моих руках.

Они должны были бы занимать мои мысли, но реальность оказывается куда более неудобной.

Личные чувства мешают добиваться высот.

Злюсь. На себя. За эту проклятую слабость, за то, что позволил эмоциям просочиться сквозь броню рассудка. Знал ведь, что цена бездействия непомерно высока. И все равно предавался иллюзиям, тратил годы на призрачную надежду получить от Шерелин наследника.

Ничего она не смыслит, думает, власть и статус это что-то должное? Это постоянная борьба.

Отодвигаю кресло, падаю в него с нарочитой небрежностью. Бросаю взгляд на портрет в овальной серебряной рамке. Шерелин. Идеальная Шерелин. Нежный лик красавицы, фиалковые глаза, утопающие в море золотых локонов. "Самая красивая женщина Глинфорста'. Задерживаю взгляд на длинной изящной шее, на тонких ключицах, на манящих холмиках грудей, вырывающихся из кружевного плена декольте. Моя оценка холодная, отстраненная. Как на аукционе.

Она перебесится. Подумает и успокоится. В конце концов, я — дракон. Я главный. Для меня статус, власть, долг перед кланом — превыше всего, как бы она ни хотела этого отрицать. Женщина — лишь инструмент, не более. Не должна занимать в моих мыслях столько места.

Резким движением переворачиваю портрет лицом вниз. Гашу эту ненужную болезненную искру.

Так лучше. Без этого взгляда. Взгляда, в котором ещё недавно бушевал целый ураган чувств.

Проще быть волей, а не человеком. «Человек» звучит как что-то слабое. Чертовски прописная истина, которую отец вбивал в меня с самого детства. Как же он был прав. Еще один шаг в сторону — и все рухнет. Никто не должен увидеть трещины, которые уже расползаются по моей броне.

Я командующий. Я дракон. Я — Ройнхард Крэйн. Для меня важен долг, а не бабьи капризы.

Прикрываю веки, но ее взгляд, полный огня и непокорности, все еще обжигает мои воспоминания.

Сжимаю кулаки, отгоняя эти лишние мысли.

Тянусь к планам. Вчитываюсь, заставляя себя сосредоточиться на линиях и цифрах, а не на пустяках. Громкий, почти панический стук в дверь вырывает меня из сосредоточенности.

— Входи, — разрешаю я, откидываясь на спинку кресла, отбрасывая бумаги на стол.

В кабинет шагает курсант. Молодой зелёный юнец. Чётко отсалютовав, он впускает доносчика. Тот вваливается, едва не спотыкаясь на пороге, словно загнанный конь, находит мечущимся взглядом меня.

— В чём дело? — сжимаю кулаки, предчувствуя западню.

— Господин, — выдавливает он, голос срывается, — жена ваша… сбежала.

Взрыв. Невидимая ударная волна проносится по кабинету. Чувствую, как воздух сгущается словно перед бурей. Каждая мышца в моем теле каменеет, превращаясь в стальные канаты. Разум отказывается принимать эту новость.

— Что значит «сбежала»? Ты перепутал что-то? — рычу, медленно поднимаясь из-за стола. Кресло с лязгом отодвигается назад. Мой голос — низкий, угрожающий — заставляет доносчика съежиться.

— Простите, ваша светлость, — заикаясь, мотает он головой, — сам не знаю, как так получилось. Госпожа вызвала лекаря, Орвеля Мериана. Якобы приступ слабости. Охрана допустила его. А спустя час из резиденции выехала карета лекаря. Никто не догадался, что госпожа уехала вместе с ним. После слуги доложили — так и есть, госпожи нет в замке. Они нашли записку. Вот она.

Доносчик достаёт из-под полы камзола конверт из пудрово-розовой бумаги и дрожащей рукой кладет на край стола.

Грохот сердца. Что-то тяжелое поднимается из недр моего тела. Как будто встаю на край пропасти, один неверный шаг — и кану вниз. Шерелин сбежала, посмела дерзнуть, наплевав на мои слова, на моё предупреждение, ни во что меня не ставя. Накажу.

Хватаю записку. Рву бумагу. Сладкий запах ириса заполняет голову, насмешливо дразнит.

Раскрываю лист.

«Ты растоптал нашу любовь, унизил и предал, и если теперь я ухожу, то не потому что боюсь или слаба, а потому что больше не могу жить во лжи, где меня используют как вещь, обесценивают мою боль потери, стирают моё имя под ногами чужих прихотей, и пусть ты назовёшь это бегством, но для меня это — единственный путь сохранить то, что останется со мной».

Ниже подпись — «Шери».

«Бах! Бах! Бах!» — под градом ударов дубовая столешница хрустит пополам.

Кулак в кровь.

Ярость обжигает. Дыхание срывается. Перед глазами тьма. Накатывает ледяное осознание: она переиграла меня. Она посмела это сделать против моей воли, против закона, ослушалась.

Проклятье! Гадкое, щемящее, почти унизительное чувство накрывает, расползается мерзкими липкими щупальцами, душит.

— Догнать! — рявкаю я утробным рыком.