Обманутая жена дракона

10. Почему?

Поднимаюсь со стула, вцепившись в сумочку.

— Я… не могу на это согласиться, — отвечаю я растерянно.

Условие настолько же ошеломительное, насколько и нелепое.

— Ты из влиятельного рода, в тебе королевская кровь, твоё имя в числе первых после императорской семьи. Оно везде открывает тебе двери, но накладывает ряд обязанностей, — он замолкает, давая мне осмыслить сказанное.

Я морщусь, сжимаю побелевшие пальцы, думаю.

— Если ты покинешь столицу, то, боюсь, станешь изгоем. Хочешь, чтобы все двери за тобой закрылись? Подумай, назад тебя уже никто не пустит. Будешь вычеркнута из всех списков, лишена поддержки, привилегий, денег и права на голос. Куда тогда пойдёшь? Кем станешь? Фабричной чернью? Прачкой? Ты превратишься в нищенку. Одинокая женщина — это дурной тон, ни один высокородный больше не посмотрит в твою сторону. Ты запятнаешь свою репутацию, и не только свою, но и императора. Тебе не простят этого, не поймут, осудят и прогонят как бездомную кошку.

Тишина после этих слов отравляет. Альвис берёт стакан, отпивает.

— Тебе не позволят выйти без потерь.

— А ты? — вырывается у меня. — Ты не слишком следовал обязательствам участвовать в моей жизни.

— Я дал тебе имя. И будущее.

— Потому что был обязан, — добавляю я. Хотя мне не следовало этого делать, я не за тем пришла, чтобы выплескивать обиду и претензии, но сдержаться оказалось сложнее.

Альвис посмотрел на меня тяжело и мрачно.

Я отворачиваюсь от его взгляда. Ног не чувствую, только жар на щеках и звон в ушах. Внутри — тугой ком из горечи и злости.

Он не двигается, только пальцы постукивают по поверхности стола, будто отмеряют время — и терпение.

— Если ты думаешь, что после развода станешь свободна — это самообман, — наконец говорит он. — У Ройнхарда влияние. У него связи. Он не позволит тебе уйти. Не из принципа. Из-за гордости. Ты для него — поражение, и он этого не стерпит.

Он делает паузу, взгляд сверкает под тяжёлыми веками.

— Другой мужчина даст тебе защиту. От него. От слухов. От осуждения, которое разорвёт тебя на куски в любом светском кругу. От множества последующих неприятностей, которые ты даже не можешь предугадать.

Сжимаю пальцы, ногти врезаются в грубую ткань сумочки, меня начинает трясти. Кажется, что в комнате стало меньше воздуха. Реальность, будто хищник, сбросила маску. Она не даёт шанса на побег. Не предлагает выхода. Только требования, только условия.

Я ведь и правда думала… Думала уехать. Забраться куда-нибудь подальше, к тишине. У матери были какие-то связи за границей — но кто откроет двери женщине, сбежавшей из столицы с именем, запятнанным скандалом, да ещё и с животом? Кто возьмёт в круг, кто даст работу? А ребёнок? Какая у него будет жизнь? Чужой среди чужих, без права на возврат, без имени, без защиты.

Тошно. Губы становятся сухими, и на секунду я чувствую, что ноги не держат. Всё, на что я надеялась, рушится будто карточный дом.

Отец сидит передо мной — не как тот, кто может помочь. Как напоминание: в этом мире ты становишься сильной, либо тебя раздавят. И я больше не уверена, что смогу.

Альвис смотрит на меня — выжидающе, спокойно, как будто всё это просто обсуждение стратегии, а не моя жизнь.

— Ты умная, — произносит он словно между прочим. — Но ты уже сделала выбор, когда вышла за него. Не получится сбежать. И ты это знаешь, — отставляет стакан, тяжёлое стеклянное дно стучит о лакированное дерево стола, как решающий приговор судьи.

Сердце стучит оглушительно, кровь отливает от лица, и как-то мутит.

— Но я не хочу замуж, — горло давит. — Это исключено.

Альвис смотрит на меня так, будто я только что заявила, что не желаю дышать.

— Почему?

Я закрываю рот и убегаю взглядом от ответа.

— Почему? — повторяет вопрос и смотрит так пристально, что кажется: уже что-то подозревает.

Чувствую, что меня к стенке прижали, тело сжимается будто в узел.

— Мне не нужен другой мужчина, — отвечаю.

Сама мысль об этом вызывает отторжение. Ройнхард был единственным мужчиной в моей жизни, и я не хочу больше никого.

— Всё-таки ты чего-то не договариваешь. Что, Шерелин? Тебе нужно быть со мной сейчас предельно честной, тогда я смогу тебе помочь. Доверие — это такая хрупкая вещь, она требует откровенности, если не будет правды, наш разговор бессмысленный. Ты любишь мужа?

— Он растоптал мои чувства! — вздёргиваю подбородок, а у самой всё дрожит внутри. — И предал.

Он не сразу отвечает. Только пристально смотрит, будто пытается заглянуть сквозь меня, выудить то, что я сама не до конца готова признать.

— Это не ответ, — произносит он наконец, медленно, почти мягко. — Ты ушла от сути. Я не спрашиваю, что он сделал. Я спрашиваю — любишь ли ты его.

Молчание становится вязким, как смола.

Я вновь отвожу взгляд.

Ройнхард… Его глаза, когда он врал. Его руки, когда касался Беттис там, в кабинете, он брал её прямо в кабинете, развлекался с ней эти две недели, чтобы заделать ребёнка. Я ненавижу его и никогда не прощу!

— Раньше, слишком сильно, — сердце давит, слова даются слишком тяжело.

Он кивает, будто именно этого ждал.

— Вот теперь мы ближе к сути. Знаешь, чем опасны чувства? Они… Могут тебя убить. Чувства страшнее даже самого страшного врага. Потому что они внутри, и ты не понимаешь, что находишься в их власти.

Воздух звенел от создавшейся тишины.

— Поэтому убери чувства. Они тебя изводят.

Я вскидываю голову, на этот раз злясь.

— Ты хочешь, чтобы я прыгнула в объятия первого, кто предложит мне защиту?

— Я хочу, чтобы ты вышла из этой ситуации с достоинством. С правом выбора. Это твоя безопасность. И твоя возможность потом жить как хочешь.

Я прикусываю губу.

— И кто же он? — спрашиваю тихо, почти шёпотом.

Альвис улыбается уголком губ — криво, без радости, но и без тепла.

— Ты его скоро узнаешь. Но сначала ты должна решить: ты хочешь свободы прямо сейчас… Или готова подождать и получить её без крови и с минимальными потерями.

У меня внутри всё снова сжимается, будто рёбра сдвигаются ближе, как и стены комнаты подаются внутрь. Воздух стал гуще, как лекарственный сироп, и горло перестало его пропускать.

— Подумай. У тебя… — он бросает взгляд на каминные часы, стрелки тикают безжалостно, как песочные капли приговора, — не так много времени.

Он откидывается в кресле, а я будто застываю в нерешительности в этом зыбком холодном «между».

Облизываю пересохшие губы, язык словно наждачный. Перед глазами чаша весов. Одна чаша — с тяжестью его поддержки, влияния, безопасности. Другая — со мной. Оголённой, уязвимой, почти беспомощной. Если я откажусь… Я лишусь фундамента. Помощь отца — это не просто защита, это вопрос выживания.

И я не одна теперь. Я должна думать не только о себе.

Мысленно кладу руку на живот. Ребёнок. Должен ли Альвис знать? Насколько это разумно — открывать эту тайну? Я не могу так рисковать, это может быть роковой ошибкой.

Голова гудит от мыслей. Допустим… Я выхожу замуж. От одной этой мысли меня буквально выворачивает изнутри. Я могу сказать, что ребёнок от нового мужа. Это… это решение.

Я зажмуриваюсь. Господи. Это неправильно. Это ложь. Это против всякой морали.

Смогу ли я сказать, что мой ребёнок — не от того, кого я любила? Как я могу лечь в постель с другим, когда внутри меня всё кричит от отвращения даже при мысли об этом?

Это невозможно. Я не смогу.

Но как тогда быть?

Остаться здесь одной? Нет, он не даст. Райнхард не даст покоя. Я помню этот тёмный взгляд там, в лесу. Он будет хладнокровно методично подавлять. Он уничтожит мою репутацию, связи, разрушит всё, что я ещё не успела построить.

Уйти? Покинуть столицу, где каждый камень знает мою фамилию? Принять клеймо позора, стать отвергнутой всеми?

Не знаю, где правильный выход. И есть ли он вообще.

Я будто зажата между стен, которые сдвигаются, прессуют.

Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть всем телом.

Альвис поднимает подбородок, смотрит на выход, потом на меня.

— Да.

Дверь раскрывается, и в кабинет входит дворецкий. Мужчина выглядит крайне хмурым и возмущённым.

— Прошу прощения, ваше сиятельство…

— Что такое, Гарц? — недовольно скрипит зубами Альвис.

— Лорд Ройнхард Дер Крейн. Он… уже внизу. Настойчиво требует аудиенции. Он…

Гарц запнулся, словно опасался, что скажет лишнего.

— Он в ярости, господин. Он знает, что леди Дер Крейн здесь, и требует встречи.

Слова оседают на меня как глыбы льда. Я едва успеваю вдохнуть, как грудь вновь сдавливает. Ройнхард. Здесь. Уже.

Конечно, он понял, что я здесь. Кармен, моя служанка, осталась в зале. Он не дождался меня утром, когда я должна была вернуться, и пошёл по следу. Второго шанса на побег у меня не будет.

Альвис поворачивается ко мне, пристально смотрит.

— Я надеюсь, ты всё обдумала и выбор сделала. В противном случае, тебе придётся вернуться к нему. Ты — его жена, с этим я не могу спорить.

— Я не хочу возвращаться к нему, — твёрдо заявляю.

— Тогда ты знаешь, что ему сказать. Идём.

— Я-я не могу, — мотаю головой, вцепившись в подлокотники липкими пальцами.

Прикрываю веки. Когда же закончится этот кошмар⁈ Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я дышала свободно.

Отец выходит из-за стола. Его лицо — маска непроницаемости.

— Будет хуже, если ты не выйдешь. Прятаться — плохая затея. Нужно сказать о своём решении чётко, и самой, я за тебя не смогу этого сделать.

Судорожно вдыхаю и медленно поднимаюсь. Ноги ватные, в голове туман, страх сжимает внутренности. Я следую за своим отцом словно неживая. Не представляю, как смотреть ему в глаза, как выдержать это всё. Смогу ли я вообще что-то сказать?

И когда я вижу его, стоящего в центре гостиной, широкоплечего, сильного, огромного Ройнхарда Дер Крейна, в груди что-то сжимается до боли. Мои шаги становятся неподъемными.

Его аура наполняет собой всё пространство, подавляя и подчиняя. Сердце грохочет так, что ломит в висках. Я следую за отцом, словно за каменной стеной, но она такая же ненадёжная перед этим молодым драконом, как те руины.

Я сразу чувствую его давящую силу. Его звериная властная сущность просачивается сквозь все мои барьеры. Драконица внутри трепетно преклоняется, дрожит и… хочет. Этого изменника и предателя. Ноги тяжелеют, в животе сладкое тепло.

«Замолчи и не смей!» — рычу я внутри на нее, пытаясь обуздать животный инстинкт.

Я сильная и справлюсь. Но как же я устала, как же хочется стереть всё из памяти, выкинуть эту боль из груди и просто податься вперёд и утонуть в его горячих сильных объятиях. Почему ты предал?

Я трачу все силы, чтобы только переставлять ноги. Отмечаю каждую деталь: зачёсанные блестящие чёрные волосы, открытый лоб с хмурящимися разлётами бровей, холодный взгляд, ровную линию красивых мужских губ. Он выглядит уставшим, это очевидно. И дико злым. Взгляд как бы говорит: «Зря ты это делаешь, Шери». Шатает мою волю.

Я держу маску холодности на лице, когда мы останавливаемся, каких же усилий мне это стоит, с каждой секундой силы капля за каплей покидают меня.

Воздух взрывается от столкновения, и наступает тишина.

Напряжённые взгляды, вздутые вены, каменные мышцы. Ройнхард не спускает с меня взгляда: тяжёлый, как лёд, и бесконечно родной. Был когда-то. Несмотря на вымотанность, он хищник, который будет сражаться на пределе своих сил, до последнего.

— Чем обязан мой дом, господин Дер Крейн? — первым нарушает тишину Альвис.

— Я приехал за своей женой.

Альвис поворачивается ко мне, говоря взглядом, что разговаривать придётся мне. Воздуха не хватает, так страшно. Нет, не дракон меня так пугал, а собственный выбор, который я была вынуждена сделать. Потому что… я не смогу вынести другой женщины рядом с ним. И, возможно, уже беременной…

Делаю шаг. Он смотрит, не отрываясь. В его взгляде — предупреждение: подумай, прежде чем откроешь рот.

— Я… — горло пересохло. — Я подаю на развод, Ройнхард.

— Какого чёрта, Шерелин? Вернись домой. Немедленно.

— Возвращайся один.

— Без тебя я с места не сдвинусь.

— Ты уже нашёл мне замену. Так что… всё честно.

Глаза дракона вспыхнули. Не просто злость — ярость, как у зверя, лишённого добычи. Он стал ещё тяжелее, чем каменные стены за его спиной.

— Шери… — выдохнул он срывающимся грудным голосом, делая шаг ко мне.

Но тут же встал между нами Альвис.

— Похоже, вы не расслышали мою дочь, господин Дер Крейн. Позвольте, я объясню, — делает паузу для обдумывания. — Я — брат короля. Шерелин — моя дочь. И она не разменная монета в вашей игре. Она — женщина. С гордостью. С честью. Поэтому я обращусь к императору с жалобой и требованием официального развода для неё.