Обманутая жена дракона

12. Ты должна произвести впечатление

Шерелин

— Госпожа, вам надо больше есть… Вы совсем как соломинка, — Кармен натягивает шнуровку на спине и бережно, но туго затягивает корсет.

Я смотрю в зеркало и молча киваю. Она права. Талия и без того хрупкая, а теперь кажется и вовсе игрушечной — тонкая настолько, что её, пожалуй, можно обхватить двумя ладонями.

Прошло всего три дня с моего приезда к отцу. Три дня — и ни шага за пределы спальни. После того разговора я просто... погасла. Лежала, смотрела в потолок, не выходила.

Еду почти не трогала — не потому что не голодна, а потому что каждый кусок казался подозрительным.

Что, если отравлено? После сцены, которую закатила его жена, даже слуги боятся высунуться из своих углов.

Я уже молчу о его дочери…

Та смотрела на меня как на грязную лужу под ногами. Ни слова не сказала мне больше, но её взгляд был холоднее мрамора на полу. Ненавидела — не за поступки, а просто за само существование.

А вчера вечером Альвис снова позвал меня в свой кабинет и поставил в известность, чтобы я готовилась к сегодняшнему ужину, на который он пригласил важного гостя.

Вот уж к чему я не была готова, так к этому.

Всю ночь я почти не спала. Несколько раз порывалась собрать вещи и уехать. Но… а дальше что? Альвис достаточно обрисовал картину моего будущего. Пока от меня ничего не требуют и не заставляют, у меня ещё есть время, но чем дольше я тяну, тем хуже для меня.

Кармен закончила со шнуровкой и слегка дотронулась до моего плеча.

— А ещё вам бы выйти на воздух, госпожа. Тут в саду за домом жасмин зацвёл… Может, хоть он вам понравится?

Я кивнула, но машинально. Мы обе знали, что я не выйду. Пока не почувствую себя в безопасности — хотя бы на каплю.

— Что говорят внизу? — наконец выдавила я.

Кармен помедлила.

— Что вы приехали за наследством, — сказала она осторожно. — Что вы хотите отнять у них всё.

— А ты? — я встретила её взгляд в зеркале. — Тоже так думаешь?

— Я думаю… вы правильно поступили, покинув тот дом, — ответила и тут же опустила взгляд, губы её как-то побледнели. — А ещё, думаю, вы слишком худая, чтобы быть угрозой, — едва заметно улыбнулась она, но глаза у неё оставались тревожными.

Я отвернулась от зеркала. Корсет давил грудную клетку, как кольцо цепи, приподнимая грудь.

Чувствую себя зажатой со всех сторон. Мать и сестра, заставившие меня. Отец, решивший использовать меня для укрепления связей, его жена с каплями яда в бокале или дочка с ножом за спиной. А ещё Ройнхард…

Расправляя пышный подъюбник по кринолину, а потом ещё один, атласный, нежно-персикового цвета, я потянулась за перчатками, пока Кармен завязывала юбку и взбивала по моим плечам завитые локоны.

Вот я и была готова.

— Оставь меня на минуту, — бросаю служанке.

Кармен, поклонившись, покидает спальню.

Бросаю перчатки на столик и опираюсь о его край руками.

Дыхание дрожит. Ладони влажные.

" Ты должна произвести впечатление", — сказал отец вчера.

Он хочет выдать меня замуж, будто я свободна. А я — нет. Я всё ещё связана с Ройнхардом.

Перед глазами всплывает лицо мужа, его страшный взгляд — в тот момент, когда он сказал отцу:

“Кто посмеет посягнуть на неё — вырву руки и псам скормлю. Скормлю собакам любого, кто встанет у меня на пути.”

Это какое-то безумие.

Желудок сжался. Пальцы сжимаются в кулак. Чувствую, как под корсетом бешено стучит сердце.

Он не отпускал меня и не хочет отпускать. Любовь ли это была — или привычка владеть?

Я не уверена.

Боже, Шерелин, он изменил тебе. Из-за него ты потеряла ребёнка. Ты умерла тогда — и до сих пор держишься за ту любовь, которая тебя же и уничтожила.

Хватаю перчатки. Отступаю от зеркала. Хватит.

Пора выбрать себя. Пора жить дальше.

“Иди начни заново. Не цепляйся за прошлое”, — повторяю мысленно, словно заклинание.

Я справлюсь. Ради себя. Ради малыша.

Я прикасаюсь к животу. В этот раз я не подведу.

Если я выйду сейчас — всё изменится. Я смогу вырваться. Смогу стать свободной.

Правда?

…И всё же внутри сидит другое желание — чтобы кто-то сам разорвал всё за меня. Разбил, сжёг, уничтожил. Чтобы мне не пришлось делать этот шаг.

Чтобы меня спасли — от этой боли, от вины, которую я ношу с собой каждый день.

Вины за то, что не смогла сохранить самое ценное, что у меня было.

— Госпожа? — повторно зовёт лакей, чуть настойчивее, когда я останавливаюсь перед сверкающими дверьми, что открыли мне путь в большую гостиную.

— Сейчас, — отвечаю я, но голос звучит тревожно.

Я выпрямляюсь. И делаю шаг. Не потому что уверена, а потому что стоять на месте — больнее.

Прохожу вглубь комфортной обстановки из мягких тканей и позолоты.

Первое, что меня встречает, это чужой запах. Именно чужой, чуть горьковатый, похожий на тлеющую ароматную палочку бамбука и дорогого одеколона. Тяжёлый запах, он буквально придавливает меня, делая голову чугунной.

В гостиной было двое мужчин. Альвис, мой отец, и он, герцог южных земель империи, Волтерн.

Это мужчина довольно высокий и с атлетичным телосложением, синий камзол изысканно это подчёркивает, сапоги с высоким голенищем добавляют аристократии, впрочем, как и перчатки за поясом и прикреплённый чёрный кожаный хлыст для верховой езды. Выглядит опасно.

Он чуть поворачивается, и я будто бабочка, угодившая в паутину. Карие, почти чёрные, как уголь, глаза гипнотизируют.

Грудная клетка будто каменеет, и невозможно сделать вдох. Странный холодок залег внутри живота.

Я не делаю никаких движений, даже не моргаю. Но уже через секунду на меня обрушивается осознание, позволяющее отлипнуть от этой паутины.

Быстро отвожу взгляд. Что я вообще делаю? Зачем соглашаюсь на это нелепое, даже авантюрное предложение? Беги, Шерелин, просто беги.

— Шерелин, — окликает отец.

Я вздрагиваю, сердце оживляется и начинает биться горячо.

— Не стой у порога, проходи. Я тебя ждал.

Немного сжимаю веер в пальцах. Минутный испуг растворяется как туман. Альвис улыбается, его глаза живые, видно, что только что он оживленно разговаривал с гостем.

Ну что я в самом деле так испугалась? Это всего лишь светский ужин. Самое важное — это получить развод с драконом, а дальше я что-нибудь придумаю. Мне нужно искать союзников, знать, что я не одна, и отец предоставляет такую возможность.

Я так долго была в золотой клетке, ждала Ройнхарда, ловила с жадностью каждый его жест внимания, старалась для него, занималась хозяйственными делами, несмотря на проблемы, улыбалась, терпеливо надеялась на его понимание, в конце концов, думала, что он не просто верит мне, а разделяет мою боль несостоявшегося материнства, а в итоге получила нож в спину.

И поэтому я не понимаю, зачем преследует, почему не отпустит, будто я что-то значу в его жизни.

Статус — вот что ему нужно было от нашего союза. Что ж, Ройнхард, теперь твоя очередь потерять. Думаю, ты переживешь это, но только без меня.

Направляюсь к мужчинам. Так, что нужно? Улыбка, прямая спина.

— Моя старшая дочь, Шерелин, — произносит Альвис с такой гордостью, что моё сердце дрогнуло и растаяло, как кусок льда, запульсировало какой-то радостью. Не знала, что это может быть так... тепло, каково это — чувствовать, что я нужная, важная, ценная… Это приятно, очень. Сердце будто истосковалось по этому признанию и жадно вобрало в себя как губка.

Мои глаза запекло. Смотрю на отца с дрогнувшей улыбкой.

— А это, — смотрит на гостя, — Волтерн Баернар.

Что?

Резко перевожу взгляд на того, чьё имя было озвучено.

Медленно, чувствуя свинцовую тяжесть, поднимаю взгляд по золотым запонкам камзола на груди, словно по лесенке, выше, на квадратный, тяжёлый, гладко выбритый подбородок, на твёрдые сухие губы, рельефный выразительный нос — и застываю.

— Рад знакомству. У вас изысканно красивая дочь, — делает комплимент он.

Наши взгляды наконец встречаются, и я будто чувствую прикосновение паучьих лапок, изучающих добычу.

Он не пронзительный, не агрессивный, но методичный и бесстрастный.

Кажется, будто этот взгляд способен проанализировать меня насквозь, расчленить на составляющие и оценить каждую деталь.

В нем нет ни тепла, ни дружелюбия, лишь пристальная заинтересованность. Этот взгляд как будто говорит:

“Я вижу тебя. Я знаю, кто ты. И я решу, что с тобой делать”.

Волтерн Баернар…

Знакомое имя. Слишком знакомое. Я медленно провела пальцами по вееру, ощущая тонкий шёлк и металлические спицы.

Ройнхард злился страшно всякий раз, когда это имя упоминали за ужином. Волтерн — сын императорского советника, который упрямо держался за старые законы, не изменяя господствующим древним ценностям. Его отравили восемь лет назад.

Но вот что забавно — сам Волтерн, если верить слухам, плевать хотел на отцовские идеалы.

Тогда почему Ройнхард скрипел зубами при каждом намёке на эту фамилию?

Передо мной сейчас стоит не просто гость отца. А “тень” — человек, о котором империя шепталась в будуарах, но чьё имя никто не решался произнести громко.

Мой взгляд скользнул по его перчаткам — чёрная кожа, безупречный крой. Такие носят, чтобы не оставлять отпечатков.

— Рада знакомству, — мой голос звучит слишком хрипло. Я невольно берусь за спинку стоящего рядом кресла. — Не ожидала встретить вас здесь…

— Вы тоже редко появляетесь на публике, Шерелин. А очень жаль, такой бриллиант должен сиять, грех его прятать, в этом плане я не понимаю Дер Крейна.

Меня будто посадили в тёмную и тесную коробку, в которой весьма неудобно. Он говорит так, будто всё это время только и делал, что следил за мной и Ройнхардом, хотя это невозможно и мне только кажется.

Меня охватывает дрожь. Сначала лёгкая, как трепет листа на ветру, а потом — взрывная волна, пробежавшая от висков до кончиков пальцев под его напряженным взглядом.

Взмахиваю веером, вложив его в руку, так и не раскрыв, выжав из себя улыбку, чтобы скрыть неловкость.

Это просто волнение. Только волнение…

— Шерелин, — вмешивается отец, — я поставил в известность Волтера о твоём семейном положении, — прозвучало как удар топора по тонкому льду. — И лорд предложил помощь.

Горло сжимается, будто кто-то обмотал его колючей проволокой и дёрнул. Я чуть не закашлялась.

Это ведь личное, семейное.

Но разве я не сама ворвалась к Альвису как побитая кошка? Просила помощи. А теперь возмущаюсь, что её предлагают?

“Не думала же ты, что он один будет этим заниматься?”

Отец хмыкнул, будто говорил с непонятливым ребёнком.

Логично. Да. Мы не договаривались о посторонних. Хотя... я и не настаивала.

Но почему тогда живот скрутило так, будто я проглотила стекло?

Волтерн расслабленно опускает руку на пояс, чуть касаясь пальцами рукояти кнута. Ни тени смущения. Будто мой развод — просто деловая процессия. И он хозяин положения.

— У меня есть хороший друг, который занимается бракоразводными процессами, — его голос слишком гладкий, как шёлк на лезвии. — Он может провести ритуал. После него... возражения будут невозможны.

Смотрю, широко распахнутыми глазами уставившись на него, как на раскрытую книгу. Краем глаза вижу, как Альвис одобрительно кивает.

Ритуал? Это слово пахло пеплом и старыми клятвами.

— Это... — облизала губы: они прилипли друг к другу как пергамент. — Неожиданное предложение, герцог Баернар. Но что за ритуал?

— Тот, который ещё в действии и никто не запрещал. Если вы слышали о Сфере Уз что-то…

— Да… я знаю.

Слышала, это нечто вроде проверки на истинность, сфера — источник родовой силы. Часто с помощью него разрешались споры, конфликты и даже вражда — единственный способ доказать правду документально.

— Вот и отлично. Так вы согласны? — он наклоняется чуть вперёд, и я усилием остаюсь стоять на месте.

Пауза повисла паутиной.

Шаг назад — отказ. Шаг вперёд — согласие. И никаких других вариантов.

Но оба пути ведут в пропасть, я это понимаю.

— Ты получишь достаточно, если согласишься, — подбрасывает дров в костёр отец.

Достаточно чего? Защиты? Или новых цепей?

— Я… согласна, — голос предательски дрожит на последнем слоге.

Словно срываюсь утёса, но ещё не понимаю, разобьюсь о камни или смогу полететь.

— Замечательно, — Волтерн улыбается.

И в этой улыбке было что-то недосказанное, сокрытое. Слишком спокоен. Слишком точен. Каждое слово — выверенный ход.

“И это мой новый муж?” — мысль обожгла как раскалённая игла.

Незнакомец. Чужой, непонятный и опасный, не могу отделаться от этого ощущения.

И дальше, когда он говорил, я ловила себя на том, что тоже смотрю на него и будто вязну. Совершенно точно он создавал о себе хорошее впечатление, но это только внешне.

За ужином я наконец разжала плечи и немного расслабилась. Густой аромат элитного вина, тёплый свет свечей — всё это медленно растворяло мою настороженность.

Я пью лимонную воду со льдом, что обжигает губы, и не могу смыть им горький привкус мыслей.

Волтерн ловко подхватывал нить разговора, переведя его на светские сплетни — тему, от которой меня обычно клонило в сон. Но сейчас я слушала. Не новости, нет — его голос, плавный, как дым от восковой свечи.

И позволила себе рассмотреть его вблизи.

Его волосы — не просто каштановые. Цвет мокрой коры дуба, тёмный, с рыжиной в отсветах, будто в них застыл последний луч заката. Идеально уложенные, несмотря на скачку верхом. У Ройнхарда они всегда были чуть растрёпанными, непослушными, и я... я любила их поправлять и пропускать через пальцы.

Сердце сжалось от боли при мысли об этих моментах, а кольцо на пальце особенно обожгло жаром.

“Наверняка и у него десяток любовниц”, — мелькнуло у меня.

Губы сами собой скривились. Он заметил? Нет, лишь подался вперёд, и его глаза… почему они такие ощупывающие? Жаль, что я не накинула на голые плечи пелерину.

Волтерн что-то говорит мне, я не слышу, и уголок его губ дрожит в полуулыбке. Вдруг представила, как эти губы касаются моей шеи — ужасно! Чужие, холодные, всё внутри меня противится этому.

Сдавливаю бокал в ладони.

Нет. Я не могу. Не могу согласиться на предложение Альвиса. Но только уже поздно.

Мысли сбиваются, когда Волтерн вдруг наклоняется, чтобы поднять салфетку, которую я уронила, не заметив. Его запах — глубокий и стойкий — на секунду окутывает, и я протестую.

Встаю со стула так резко, что даже отец изумлённо вскидывает брови.

Розовею, как редиска в грядке.

— Извините, мне нужно на воздух, — сумбурно лепечу я, избегая взглядов.

— Хорошо, — после некоторого молчания выдаёт отец и переводит взгляд на Волтерна, который не сводил с меня глаз за последние три минуты ни разу.

— Позволите вас сопроводить, Шерелин?

Легкий кивок, и я разворачиваюсь, оставляя столовую позади.

Шаги ведут меня к открытой террасе, где ночной воздух пропитан сладким дурманом жасмина.

Кармен не соврала. Только-только раскрылся, а аромат уже обволакивает нектаром — густой, томный, манящий. На секунду веки сами собой смыкаются: тело расслабляется, дыхание замедляется.

Шаги за спиной нарушают идиллию. Пальцы рефлекторно сжимают веер, костяшки белеют от напряжения.

— Удивительный вечер, — доносится до моего слуха, голос Баернара льется как тёплый коньяк, но я не расслабляюсь.

Поворачиваюсь лишь настолько, чтобы видеть его краем глаза: он закладывает руки за спину, поза нарочито небрежная, но плечи выдают готовность к движению.

— Шерелин… — он делает паузу, и каждое слово падает как камень в воду, оставляя круги тревоги. — Не знаю, что нашептал вам Альвис, но я вижу — вы меня побаиваетесь. Можете швырнуть в меня веером, если я не прав.

Замираю.

— С чего вы так решили, что я боюсь вас? — придавая своему голосу безмятежность, отвожу взгляд, теряя его в угасающем пурпурном закате.

Баернар усмехается, продолжая быть наблюдательным.

— Это очевидно. Вы из тех женщин, чьи эмоции не скрыты за ледяной маской.

Поворачиваюсь, пристально изучаю его лицо. Он не старше Ройнхарда. Но взгляд — словно прожил вдвое больше. Может, поэтому я так распереживалась и просто надумала себе лишнего. Он ведь просто поднял салфетку, а я представила невесть что.

Боже, как же стыдно.

— Видимо, вам не везло с женщинами.

Волтер чуть поднимает уголок губ — не улыбка, а тень удовлетворения, будто и в самом деле паук, почувствовавший колебание паутины.

— Нам нужно познакомиться поближе, не так ли?

Голос у него низкий, обволакивающий, но в нём скользит что-то острое, как лезвие под шёлком.

— Зачем вам это? — прорывается наружу вопрос, и я сама удивляюсь своей резкости. — Вы ведь не знаете меня. Да что там — даже не видели.

Он медленно наклоняет голову, будто рассматривает редкий экземпляр в коллекции.

— Ошибаетесь.

Пауза.

— Знаю. И видел. Много раз.

Ледяная волна пробегает по спине. Я вздрагиваю, пальцы непроизвольно впиваются в складки платья.

— Где?..

Но вопрос застревает в горле. Потому что вдруг понимаю: он не спускал с меня глаз.

Не год назад.

Не месяц.

Гораздо раньше.

— Помните дворец Ливронье?

Его голос звучит тихо, почти ностальгически, но в глазах прямая провокация.

— Вашу подругу увёл на прогулку кавалер, а вы остались одна и сильно за неё переживали.

Я замираю, пальцы непроизвольно сжимают складки платья.

Как он?..

— Я… насыпал в бумажный кулёк орехов в шоколадной глазури и угостил вас, чтобы развеселить. — Он слегка морщится, будто ему и правда неловко. — Честно, неудобно это вспоминать. Совсем мальчишеский поступок.

Воспоминания накатывают волной. Бал в Ливронье. Мы тогда с матерью и Беттис остановились в Глинфорсте — её муж вел переговоры в столице. Белые колонны, мерцающие люстры и…

— Со мной была не подруга, а сестра. Беттис. Да, я тогда запаниковала. Она была несовершеннолетней, мать оставила её под моим присмотром, а она ускользнула от меня в парк с первым встречным.

Волтер смотрит с едва уловимой усмешкой, будто знает, что я вот-вот дорисую картину.

— Но… погодите, — резко поднимаю взгляд, всматриваюсь в его черты, — это точно были вы?

В памяти всплывает образ: бледный юноша с угловатыми плечами, слегка сутулящийся, и… со взглядом, слишком взрослым для его лет.

— Вот, даже имя не запомнили, а я надеялся…

— Просто невероятно, — смеюсь я.

— Вам смешно? — он качает головой, — а я тогда боялся, что вы швырнете в меня этот кулёк.

— Ну уж нет, — фыркаю я, — я тогда была отчаянной сладкоежкой.

Но его следующая фраза обрубает лёгкость.

— Вы должны были выйти за Лисандро Кравери, моего дядю.

Улыбка на моём лице застывает, затем медленно сползает. Я резко отворачиваюсь к террасе, чтобы скрыть лицо. Нельзя показывать, как я ненавидела эту мысль. Неприлично.

— Я тоже счёл это несправедливым, — тихо добавляет он после паузы, будто видит меня в отражении. — Вы мне понравились с первого взгляда, Шерелин. Вы другая. Не похожая на остальных. Умная, начитанная…

Его голос снижается до шёпота, будто признание.

— …и слишком красивы, чтобы я мог только мечтать о вас.

Я прикрываю веки.

Теперь всё сходится: и то, почему он так смотрел на меня, и почему вообще здесь. И как я не поняла сразу? Нужно было разузнать всё подробно у Альвиса, хотя что это бы решило.

— А теперь… вы хотите развестись с драконом.

Я разворачиваюсь к нему, подчеркнуто медленно.

— Раньше вас пугала сама мысль подойти ко мне, а сейчас не боитесь моего мужа. Он против развода.

Лицо Вольтера застывает.

Будто кто-то выключил все эмоции, оставив лишь холодную маску аристократа. Но глаза — нет.

Его взгляд тяжёлый, как смола, вязкий, затягивающий в глубину.

Холодок пробегает по животу, но я не отвожу взгляда.

Он приподнимает бровь — едва заметно, словно ставит мысленную галочку. Отводит глаза в сторону, будто раздумывает, стоит ли отвечать.

И возвращает взгляд — уже другой.

— Страх — интересная штука, Шерелин.

Голос тихий, почти ласковый, но в нём что-то скребётся, как когти по стеклу.

— Он живёт там, где есть неуверенность.

Пауза. Он делает шаг ближе, но не нарушает дистанцию ровно настолько, чтобы я почувствовала его запах.

— Ваш муж…

Губы Вольтера двигаются так, что я могла бы понять его без слов.

— …он ведь так и не смог сделать вас счастливой, да?

Удар ниже пояса.

Я не дышу.

— А я помню, как вы смеялись над теми орехами и прикрывали веки от удовольствия, когда шоколад таял у вас на языке.

Его рука поднимается медленно, будто давая мне время отпрянуть. Пальцы едва не касаются моей руки, но останавливаются в сантиметре.

— Вы тогда…

Палец проводит по воздуху вдоль моей ладони.

— …держали кулёк так бережно, будто это было что-то драгоценное.

Глаза Вольтера вспыхивают, в них внезапно слишком много тепла.

— Вот чего я боюсь.

Ещё один шаг. Теперь его дыхание смешивается с моим.

— Что однажды вы… разожмёте пальцы.