Обманутая жена дракона

16. Неужели живёт здесь?

Я смотрю на неё — снова и снова.

Без наигранных жестов, без шелестящих юбок, без рюш и кружев. А в брюках, тёмных, по ноге, сапоги по щиколотку, на поясе широкий ремень, затянутый туго, подчёркивающий талию.

Она явно здесь не для соблазнения и развлечения.

Неужели живёт здесь?

Сердце бешено колотилось, отбивая лихорадочный ритм в висках. Хотела спросить, но слова застревали в горле колючим комком.

Разве теперь важно, с кем он делит свое время, свои мысли? Нет, это не имеет значения. Важно лишь одно: чтобы он отпустил меня. Это единственное, чего я отчаянно желаю в этом хаосе чувств.

Выхожу из комнаты, стараясь держать спину прямо, и следую за ней. Мы проходим по лабиринтам коридоров, спускаемся по лестницам, но путь ускользает от моего внимания. Все мысли поглощены предстоящей встречей.

Главное не сломаться. Не дать волю слезам, не поддаться его давлению. Ройнхард — кремень, его воля закалена годами, выкована в горниле испытаний. А внутри меня всё дребезжит как хрупкий хрусталь.

Волнение плескается в груди, как языки пламени в канделябрах, испуганно, горячо, обжигающе. Больше всего я боялась именно этого — своей искренней, открытой и ранимой части. Где-то глубоко внутри я чувствую, что в решающий момент могу оступиться, потерять контроль и поддаться.

Но это невозможно! Я не прощу его. Никогда. Никаких шансов на "мы" больше не существует. Мост сожжен дотла, и пепел его развеян по ветру.

Сейчас будет наш последний разговор.

Мы оказываемся перед тяжёлой дубовой дверью, потемневшей от времени. И за ней находится дракон.

Брюнетка с удивительной лёгкостью открывает её.

— Входи.

Делаю вдох и с обреченной послушностью шагаю внутрь.

И сразу оказываюсь в полутёмном помещении, в котором пахнет воском, чем-то горьким, кожей, чернилами и цитрусом. Пахнет Ройнхардом.

И сам он стоит за столом, склоняясь над развернутыми бумагами. Его лицо сосредоточенно, тёмные брови сведены на переносице, скулы напряжены, на кистях рук проступают синие вены.

Ройнхард застывает на миг, а потом поднимает взгляд.

Магия, смешанная с мужской силой, обдаёт невидимым потоком с ног до головы, заставляя всё тело мгновенно оживиться.

Его глаза — как раскалённые угли, в которых пляшут отблески древней силы — медленно скользят по мне, словно взвешивая, оценивая, чувствуя. Ноздри слегка раздуваются, впитывая мой запах, а в воздухе витает что-то первобытное — смесь дыма, железа и необузданной мощи.

Это не просто взгляд — это незримый гнёт, от которого мурашки бегут по коже, а в жилах вспыхивает странное тепло.

Дверь за мной закрывается. Но Ройнхард даже на миг не отводит от меня взгляда.

— Нужно будет что-то ещё, я здесь, — говорит она.

— На сегодня всё, Кейл, можешь идти.

— Хорошо.

Снова слышу, как закрывается дверь, будто ловушка. И я остаюсь наедине со своим бывшим мужем.

— Зачем ты привёз меня сюда? — поворачиваюсь к Ройнхарду.

Он не спешит отвечать, будто и не слышит моего вопроса. Медленно отстраняется от стола, аккуратно откладывая карты. Я чувствую, как сердце бьётся где-то в горле, держусь из последних сил, чтобы не отступить. Мой глубокий вдох — единственное, что выдаёт волнение.

Я с ним тут. Одна. Если Ройнхард захочет… Он может многое. Бумаги ещё не вступили в силу. Только сегодня я перечеркнула всё, что связывало нас. Но разве он признает это?

— Затем, чтобы моя жена была в безопасности, — говорит он, спокойно, без единого повода оспаривать. Его голос звучит ровно, но в нём — металлическая грань. Предупреждение. Каждое неосторожное слово может обернуться ещё одной моей ошибкой.

Я не знаю, чего ждать от него. Чувствую горячий трепет в теле, пальцы рук становятся слабыми, когда его тёмно-синие, глубокие, почти чёрные глаза трогают моё тело: глаза, грудь, руки. В них — опасная смесь. Что-то первобытное, дикое. В этом взгляде — власть, голод и… желание.

Он будто весь горячее напряжение и возбуждение, дикий хищник, готовящийся к прыжку.

— Ройнхард, ты поступаешь неприемлемо, закидываешь меня на плечо как вещь, запираешь в душной карете, тащишь в замок как невольницу. И ещё, я не хочу быть одной из девиц твоего гарема.

— Гарема? — вскидывает темную бровь. — Ты про Кейл? Она моя племянница.

Я умолкаю, раскрыв огорошенно рот и одновременно покрываясь краской стыда за то, что где-то в глубине подумала иначе. Конечно, у дракона есть родственники, хоть и немногочисленные, но… Просто он о них мало говорил.

— Раз ты не захотела жить здесь, я разрешил Кейл жить здесь, — добавляет он.

— Ясно. Я думала, ты оставишь его Беттис.

И зачем сказала, открыв рану?

— Не зли меня, Шерелин.

Не злить его? Это я виновата в том, что случилось? Гнев поднимается, обжигает и тут же исчезает, когда Ройнхард выходит из-за стола и приближается, медленно, словно накатывающая волна, вселяющая трепет и страх.

— Я тебе объяснил, что это необходимость. Важная деталь для меня. Очень важная. Так нужно.

Внутри всё клокочет, затихшие чувства с новой силой накатывают. Обида, сожаление. Он не хочет меня слышать. И это больно.

Мне должно быть всё равно, пусть думает что хочет.

— Ты голодна? — скользит по мне взглядом, а у меня слабеют колени, не могу понять, что со мной происходит, душа выворачивается наизнанку, а тело, оно млеет, от этого баритона, силы и мощи.

— Отпусти меня, — срывается почти умоляющим стоном.

— Ройн, называй меня Ройн, как раньше.

— Нет.

Ройнхард напряжённо отводит взгляд в сторону и снова возвращает на меня.

— Сейчас Кейл принесёт ужин, — просто говорит он и делает шаг в сторону, — располагайся, — указывает в кресло.

А у меня просто теряются все слова, он ведёт себя так, как будто ничего не произошло.

— Ты, видимо, не понимаешь, я сегодня прошла бракоразводную церимонию. И Сфера Уз потемнела, понимаешь? Я имею право быть свободной, и больше никто этого не оспорит, ты должен был это узнать в ближайшие дни, бумаги ждут официального подтверждения, дело считанных дней.

Выдаю на одном дыхании.

Ройнхард резко останавливается, его плечи напряжены.

Тишина давит.

Он медленно поворачивается, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то похожее на боль, смешанную с гневом, но он тут же прячет это за маской непроницаемости.

— Я все прекрасно понимаю, — тихо говорит он, но в голосе чувствуется сталь. Он возвращается, делая ещё один шаг ко мне, и я невольно отступаю.

— И я знаю о Сфере Уз. Но одно дело — понимать, и совсем другое — принять.

Он замирает, глядя на меня сверху, из-под тёмных ресниц, глаза кажутся глубинами моря. В его взгляде читается нечто, от чего по коже бегут мурашки.

— Кейл принесет ужин, — повторяет он, но его голос уже не звучит так ровно и безразлично, как раньше. В нем появляется какая-то надломленность.

— Поужинаем, поговорим. Может быть, ты объяснишь мне, как такое могло произойти.

— Ройнхард, ты меня слышишь? Нечего объяснять. Не о чем говорить. Не о чем! Ты спишь с Беттис, желаешь от нее ребёнка, зачем тебе нужна я, чтобы мучить? Ты хоть понимаешь, что ты мне причиняешь боль! — мог голос всё же срывается, звенит в этих мрачных стенах криком отчаяния.

— Сядь, — ответ — грубый приказ.

Я вздрагиваю, внутри всё опускается. Понимаю, что хожу по краю пропасти, но чувства кипят, я не могу с ними справиться. Сжимаю подрагивающие пальцы. Понимаю, что не отпустит. Бесполезно. И это бессилие отнимает остатки моей уверенности. Невозможно. Просто невозможно с ним бороться. Не могу. Да и нужно беречь своего ребенка.

Медленно прохожу к креслу, опускаюсь в него. Смотрю перед собой. Ройнхард берёт что-то со стола. В этот момент в кабинет снова без стука входит Кейл. На руках у нее тяжёлый поднос.

Видимо, слуг внутри главного крыла не имелось. Эта девушка вела вполне аскетический образ жизни — судя по внешнему виду и сноровке. Будто выкована из стали. На её лице — ни единой эмоции, но теперь я замечаю: в ней сквозит нечто породистое. Те же густые иссиня-чёрные волосы, тот же холодный блеск глаз. Присутствие высокого качества, будто печать благородной марки.

Она неспешно выставляет блюда с подноса, аккуратно расставляя их на светлой скатерти, тщательно разглаженной и чуть подсвеченной мягким светом канделябров.

Блюда дымятся, источая пряные ароматы — обволакивающие, тягучие. Каждое движение её выверенное, безмолвное — как будто она старается не нарушить хрупкое равновесие в комнате. Затем она наливает янтарный сок в тонкие фужеры и тихо, почти незаметно удаляется, снова оставляя нас наедине.

Аппетитные запахи бьют в нос, раздражают, дразнят. Пахнет тушёным мясом, свежим хлебом, специями, которыми он когда-то любил баловаться. Я сжимаю губы. Мысли вовсе не о еде, но инстинкты берут своё — тело требует, желудок скручивает голодом. Я не ела с самого утра. Ну как так можно? Дер Крейн будто нарочно задумал это — морить голодом, чтобы потом обрушить на меня эту кулинарную артиллерию. Чтобы сдобрить.

Не хочу поддаваться.

Но ощущаю, как защитный барьер, выстроенный с таким трудом, слабеет. Это злит. Ещё больше, чем всё остальное. Потому что он добивается своего.

Ройнхард приближается, опускается в кресло напротив — грациозно, уверенно, кладет какие-то бумаги на стол. Дракон, которому не нужно говорить, чтобы доминировать.

Вжимаю пальцы в обивку кресла.

Мы сидим друг напротив друга — как раньше. Как в недавний вечер, когда всё было по-другому.

Воспоминания лавиной обрушиваются, глухо ударяя в грудь. Дышать тяжело. Зачем? Зачем он делает это снова?

Он молча открывает одну из серебристых крышек. Из-под неё вырываются клубы густого горячего пара, насыщенного ароматами тушёных овощей, подливки, мяса. Всё ещё горячее, как будто специально — чтобы соблазнять.

— Прошу, — говорит он, голос звучит почти заботливо.

Я отворачиваюсь.

— Ну ладно, — следует спокойный ответ. Он медленно поднимается. Сердце замирает. Я задерживаю дыхание.

Что он задумал?

Ройнхард берёт мою тарелку с такой естественностью, будто всегда делал это. Аккуратно, молча будто запомнил, что я люблю и как именно. Движения точные, почти бережные.

У меня пропадают все слова, он никогда так не делал раньше, для меня. И вообще что-то в нем неуловимо изменилось: напряжен, сконцентрирован, ловит каждое моё движение, каждый взгляд, я будто в коконе его внимая горячего пульсирующего, и у меня нет шансов на свободу.

Ставит тарелку передо мной.

— Приятного аппетита, дорогая, — голос глубокий, ровный, но в нем вибрация, как у натянутой струны.

Я поджимаю губы, не отвечаю. Он тем временем накладывает еду себе. Его движения всё такие же точные — почти машинальные, но как будто только видимость спокойствия, под которой скрыта буря. Берёт бокал из тонкого сверкающего стекла, где вино льнёт к стенкам густой, медовой волной, и делает неторопливый глоток.

— Ешь, — говорит негромко, кивает на мою тарелку, ставит бокал и берёт приборы.

Опускаю взгляд на свое блюдо. Что говорить, выглядело аппетитно, даже очень, а ароматы просто объедение. Или я настолько голодна, что даже обычная каша показалась бы вкусной.

Отказываться от ужина было бы глупо, и оставаться на ночь с пустым желудком.

Беру прохладные приборы.

— Я знал, что от еды ты не откажешься, — говорит он с едва заметной усмешкой, будто отмечая про себя ещё одну победу.

Смотрю на него исподлобья, подхватывая вилкой тушеных овощей.

— Это ничего не меняет.

Ройнхард не отвечает — только коротко, вдумчиво усмехается. Уверен в себе, в своей власти, в моих слабостях. Уверен, что я всё равно останусь, у меня нет выбора.

Еда действительно оказалась восхитительной. Овощи сладкие, чуть вяленые, с привкусом томата, пряного перца и чего-то, что сложно определить, но хочется ещё, как и мясо — мягкое, сочное. Аппетит мой увеличивается, жаль что я не могу это разделить с ним. И уже никогда не разделю.

Мы едим молча, Ройнхард не задает вопросы, не спешит — ещё бы, я никуда не денусь. А что если притвориться, что мне нездоровится?

Нет, притворятся я не умею, да и не могу. На это способна только моя сестра, а я не она.

Я снова смотрю на своего мужа. Когда-то у нас была жизнь. Настоящая. Сложная, но настоящая. Я верила, надеялась, любила. Если бы он только слышал меня тогда. Если бы верил, что я действительно зачала ребёнка. Проявлял внимание, не пытался затыкать боль подарками. Но он просто заменил чувства на удобство. Купил меня. Как красивую вещь.

Когда я доедаю последний кусочек, он откидывается на спинку кресла, не отрывая от меня взгляда. Его бокал снова в руке, а глаза тяжёлые, как железо, пронзают насквозь.

Сытый тяжёлый взгляд скользит по моему лицу. И мне становится тесно в этом огромном кабинете. Я знаю этот взгляд. Он словно стягивает с меня одежду, застывает на запястьях, скользит по шее, и мысленно раздвигает ноги.

По животу скользит волна жара, щеки вспыхивают. Я крепко сжимаю колени, прячу лицо за салфеткой.

Тело помнит. Помнит каждое прикосновение, отзывается преданно. Помнит его губы, жадные, настойчивые, сильные руки. Его желание. Его власть. Единственный мужчина, который знал меня до самой сердцевины.

И хочет снова. Прямо сейчас.

Он меня предал. Он не доверял мне. Он выбрал власть, а не меня.

Как же горько.

— Я хочу тебе кое-что сказать Шерелин. Это очень важно, — нарушает молчание он.

Мои плечи напрягаются, будто по команде. Голос его стал другим. Тише. Грубее. Опаснее. Он берёт со стола стопку бумаг, плотную, с красными печатями.

— Здесь все документы моего рода, — поясняет тон, и тембр его голоса становится глуше, угрожающе. — Если я умру без наследника, мой титул и земли перейдут к моему врагу.

— Я говорю "титул" и "земли", но это включает всё. В том числе — и тебя, Шерелин.

Мир встаёт на паузу.

— Я не говорил раньше, потому что считал это своими проблемами. Но за последние полгода меня пытались убить трижды.

Салфетка выскальзывает из пальцев.

Я знала что у мужчин-драконов не всё так просто, знала, что за каждым титулом, которых у Ройнхарда было бесчисленное множество стоит война. Даже страшно представить, какие жертвы были положены в его основе, сколько лет ковалась его власть.

Но я и честно не думала об этом. Я лишь знала то, что Ройнхард занимает первую ступень в этой жестокой иерархии. Он — первый генерал-дракон, после него целая очередь претендентов. Конечно, они не дремлют.

Не знаю почему, но слова Ройнхарда заставили меня взволноваться: тело налилось свинцом, голова потяжелела, как и сердце затвердело. Я правда мало думала об этом, жила себе во дворце, в роскоши и комфорте — золотая клетка.

И… Волтерн… герцог, неужели метит в генералы? По титулам он встаёт на второе место после моего мужа по ступени.

Я спотыкаюсь об эту мысль, а в голове одна за другой падают будто булыжники в воду обрывки речи Баернара. О его давних чувствах ко мне, о желании претендовать на мою руку. И эта спешка.

Неужели…

Меня начинает мутить. Делаю судорожный вдох, возвращаясь мыслями в кабинет. Ройнхард всё это время внимательно наблюдает за моей реакцией. Я поспешно отворачиваюсь, чтобы он не успел прочесть замешательство на моём лице.

Волтерн сделал мне предложение из-за этого? И почему отец выдвинул в кандидаты для меня именно его? Нет, должно быть просто совпадение…

Прикрываю веки, дышу часто.

— Ты должна быть в безопасности, пока я, разберусь со всем эти, — врывается в мои мысли строгий непоколебимый голос мужа.

Он заботиться? О ком только — обо мне или о своём статусе?

— Ты моя жена, Шерелин, и мне плевать, что ты там натворила, я с этим разберусь. Но отсюда ты не выйдешь. Я не позволю тебе уйти.

— Ты не можешь держать меня силой, — разлепляю губы, выдавливая из себя слова.

— Ещё как могу, я могу больше, чем ты себе представляешь. Но ты видимо этого не замечаешь, и никогда не замечала, насколько свободна ты в своих действиях.

Я встаю с кресла, грудь вздымается от учащённого дыхания, корсет нещадно давит. Воздуха не хватает.

— Спасибо за великодушие, наверное, потому что себя ты тоже особо не ограничивал, — бросаю холодное в ответ.

Во мне говорили смятение и досада, как ни стараюсь не могу сдержать эмоций, хотелось уколоть его больнее, чтобы почувствовал ту боль, что чувствую я.

Ройнхард уверенно откидывается на спинку кресла и смотрит расслабленно, раскрепощённо, он сыт, но взгляд продолжает быть голодным. О, он умел вызывать этим бурю эмоций, умел смотреть так как смотрит зверь на добычу, которая никуда от него не денется, и рассказывать взглядом всё что собирается сделать. С головы до ног всю меня оглядывает продолжая исследовать каждый изгиб моего тела. Я не знаю куда себя деть, он будто физически ко мне прикасается поворачивает и трогает со всех сторон. Обжигающая волна трепета течёт по венам, приливает к щекам, заставляя пылать.

Пока я купалась в собственных ощущениях, Ройнхард медленно поднимается, пространство вокруг меня мгновенно сжимается, начинает давить. Муж приближается и я смотрю на него подняв голову как жертва змея что гипнотизирует дико опасным взглядом.

Пальцы мои рук дрогнули по спине хлынула волна жара, когда горячие сильные пальцы мужа сжимают мой подбородок. Ройнхард смотрит мне в глаза. Синие радужки сверкают серебристыми прожилками под тенью угольных ресниц.

— У тебя такой острый горячий язычок Шери, я скучаю по нему. Мне больше нравится когда ты ласкаешь меня им, — опускает взгляд на мои губы, меня обдает новой волной жара. Зрачки в синих радужках сужаются, не могу пошевелиться прикованная им. — Я хочу тебя, прямо сейчас.

Меня несет будто водопадом куда-то вниз, всё тело наливается горячим густым свинцом, падает напряжением вниз живота и растекается по бёдрам вместе с его хриплым грудным баритоном.

Ройнхард склоняется к моему виску и с шумом вбирает в себя мой запах, прикрывая веки.

— Ты изменилась, стала ещё соблазнительней, — горячая широкая ладонь ложится мне на поясницу, Ройхнард уверенно придавливает меня к своему телу и я будто погружаюсь в горячую ванну, пахнущую благовониями и терпкостью. В живот упирается его твёрдое напряжение, каменное горячее и живое, вызывая дикое смущение и одновременно волнение. Упругое дыхание дракона обжигает шею, обволакивая теплом пахнущим вечерней свежестью.

— Будто стала ещё сочнее. Хочу заняться с тобой любовью, прямо здесь, — большой палец вдавливается в скулу скользит по щеке оставляя будто ожог. Пятерня сильнее сжимает подбородок, горячие твёрдые и сухие губы мужа, едва касаются моих, напряжение настойчиво давящее мне в живот пульсирует.

— Нет, Ройн, прошу, — с отчаянием стону я, не даю себя целовать, закрывая глаза.

Тишина.

Сердце бьётся где-то в горле, в висках бешено стучит кровь, дыхание срывается. Всё плывёт перед глазами. Ройнхард застывает словно монумент. Чувствую как его распирает изнутри.

Каких усилий мне даётся протестовать, когда всю меня трясёт от горячего безумного возбуждения, желания с каким я ещё недавно сливалась с ним. А он делил нашу близость с другой.

В груди ломит от тупой боли схлестнувшихся внутри меня противоречий.

— Хорошо, — наконец холодно говорит он и отстраняется, а меня пошатывает, хочу чтобы он не отпускал и вопиюще возмущаюсь собственным желанием, сжимая кулаки. Я не могу этого делать, после всего что он сделал с моим сердцем. С нами.

Дышу, мне нужно о что-то опираться, но не позволяю себе такой слабости. Наблюдаю как Ройнхард движется, перебирает бумаги, делаясь снова холодным неприступным, волевым и гордым.

— Ты можешь возвращаться в комнату, — вдруг говорит он, но на меня не смотрит, будто я разом перестала его интересовать, так просто, как будто только что ничего и не было.

— Ужин окончен, — добавляет он.