Обманутая жена дракона

19. Приведи её сюда

Ройнхард

Смотрю на печать.

Просто кусок сургуча, расплющенный на конверте. Но на нём оттиск родового герба: корона, вонзённая в сердце мечом.

Моим собственным гербом она припечатала собственный приговор.

Нашему браку.

Мне.

Конверт давно вскрыт, письмо прочитано. Бумага до сих пор пахнет ею — цветочным нежным ароматом, таким знакомым, что аж зубы сводит.

Пальцы сами сжимаются в тугой кулак. Костяшки выпирают буграми, заливаясь мертвенной, фарфоровой белизной.

Она это сделала.

Чёрт возьми, она действительно это сделала! Провела этот проклятый ритуал и одним махом перерезала невидимые нити, что сплетали нас. То, что было священным и нерушимым, она убила. Осталась лишь бумажная шелуха — документы, делёж имущества.

Из самой глубины глотки поднимается горячий, солёный комок ярости.

Я сжимаю челюсти так, что кажется, треснут зубы.

Неконтролируемый гнев рвётся наружу, бьётся в грудной клетки, требуя выхода.

Впервые за всю жизнь я абсолютно ничего не могу поделать. Почва уходит из-под ног, оставляя лишь зияющую пустоту падения.

Я привык командовать, привык, что мир склоняется по моей воле. Привык, что она смотрит на меня с обожанием, что её шаги всегда отзываются рядом, в такт моим.

Я привык, что люди — даже самые гордые — склоняют головы перед моим словом. Что всё вокруг принадлежит мне по праву: земля, замок, люди… и она.

Мне стоило неимоверных усилий отпустить её из замка тогда. Разжать пальцы, стиснутые на её руке.

— ЧЁРТ ВОЗЬМИ! — моё рычание разрывает тишину кабинета.

Кулак со всей моей запредельной яростью обрушивается на массивную столешницу дуба.

Воздух взрывается оглушительным грохотом — треск ломающегося дерева, дикий звон хрустальной чернильницы, бьющейся о пол, перья скатываются со стола.

Эхо долго и злорадно раскатывается по стенам, затихая в книжных шкафах.

Я тяжело дышу, опершись о покалеченный стол. В висках стучит, каждый удар молота отзывается острой болью.

Массирую их пальцами, но это бесполезно. Эмоции — дикие, первобытные — берут верх над холодным рассудком. Они доминируют, и от этого ещё невыносимее.

Гнев бурлит во мне, как расплавленная порода в жерле вулкана. Он сжигает всё на своём пути — логику, расчёт, ледяное самообладание, которым я так гордился.

Никогда. Никогда раньше со мной такого не было. Я не терял контроль. Никогда.

А эта сфера… Проклятая магическая безделушка! Как она посмела показать, что наша связь не была истинной? Это ложь! Грязная ложь!

Неужели Шерелин не усомнился в подлинности ответа?

— Ты — моя. И только моя!

Мои хотят меня растоптать. Кто за этим стоит? Её отец, или кто-то ещё?

Она была моей с той самой секунды, как наши взгляды встретились. Она будет моей всегда. До самого конца. Плевать мне на эту сферу, на все ритуалы и на её желания!

Внутри меня бушует война. Ослепляющая ярость борется с леденящей пустотой. Желание всё сломать и разрушить — со жгучей, невыносимой болью от того, что я могу всё потерять, её потерять.

Вспоминаю её взгляд, когда она лежала подо мной. Помню, как вздымалась её грудь в тугом корсете, как в голубых глазах рванул испуг, смешанный с болью. И этот взгляд сейчас жжёт меня изнутри сильнее любой ярости.

Она должна была слушать меня. Её ведь всё устраивало? Я дал ей всё, что другие женщины вымаливают годами. Деньги, которые освобождают, статус, открывающий любые двери, моё безраздельное внимание. Разве можно хотеть чего-то большего? Разве этого недостаточно для счастья?

Мне же нужно было от неё только одно — следовать моим условиям.

Неужели это так трудно?

Собираю мозаику в своей голове, только ничего не сходится.

В памяти будто нарочно всплывает не её улыбка в ответ на мои подарки, а то, как она замирала, заслышав мои шаги в коридоре? Почему я сейчас с такой яростью пытаюсь забыть блеск слёз на её ресницах, который видел слишком часто?

Что они означали?

Я никогда не задавался этим вопросом.

Впервые каменная уверенность дала трещину и сквозь неё пробивается ледяной ветер сомнения.

Шерелин ведь никогда не говорила, что деньги имеют для неё большее значение. Чем моё внимание к ней…

В отличие от её алчной похотливой сестры.

В дверь раздаётся стук.

— Господин Дер Крейн, к вам пожаловала Беттис, — оповещает слуга.

Прикрываю веки, глушу гнев.

— Приведи её сюда, — громыхает мой голос в тишине.

Настенные часы тикают слишком громко, словно насмехаются, обостряя каждую секунду ожидания.

Две минуты растянулись вечностью, прежде чем дверь наконец скрипнула, и воздух прорезал густой, тяжёлый шлейф дорогих духов Беттис.

Её шаги уверенные, но лицо побледнело, когда она встретилась с моим взглядом. Я смотрел не мигая — холодно, ровно, будто отсекал ей путь любыми попытками возражать.

— Я всё решил, — мой голос звучит без тени сомнения. — Ты исчезнешь из столицы. Я дам тебе денег. Ты ни в чём не будешь нуждаться.

Лицо девушки вытягивается, по щекам бросились пятна, резанувшие её бледность, словно ожог.

— Ройнхард… о чём ты? — голос дрогнул, но она пытается держаться. — Я ведь беременна. У нас будет сын. Твой сын. Наследник, о котором ты так мечтал.

Я поднимаюсь с кресла медленно. Обхожу стол, сокращая расстояние, и останавливаюсь так близко, что чувствую её дыхание.

— С чего ты решила, что будет сын? — прищуриваюсь, вглядываясь в её глаза.

В её взгляде вспыхивает возмущение — горячее, будто мои слова задели что-то нежелательное.

— Я уверена. Женское чутьё… оно глубже, чем ты думаешь.

Я задерживаю на ней взгляд, изучаю. Что-то не сходилось. С тех пор как Шери покинула мой дом, Беттис вела себя слишком смело, слишком свободно.

— Я распоряжусь насчёт документов и всех затрат, — поворачиваюсь к столу, уже мысленно расставляя фигуры в своей игре.

— Ройнхард! — её голос срывается. — Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — отвечаю жёстко, почти отрезаю.

— Хорошо… — слова вырываются у неё с натянутым согласием. — Насколько мне нужно уехать?

Я встречаю её взгляд снова.

— Навсегда.

— Что?! — её восклицание тонет в гулком эхо.

Каблуки быстро стучат по паркету.

— Ты не можешь вот так просто всё перечеркнуть! — голос Беттис срывается.

Я медленно разворачиваюсь к ней. Её плечи невольно сжимаются, ресницы трепещут, а во взгляде скользит мимолётный блеск надменности, который она тщетно пытается скрыть за страхом.

— Я. Не могу?

— Ройн, я не понимаю, что произошло. Давай поговорим и решим вместе… Это из-за Шерелин, да? Она тебе что-то сказала? — в её голосе дрожь, но руки действуют иначе: одна скользит по моей груди, будто хочет подействовать физически. — Не верь ей… моя сестрица ещё та стерва. Она не хочет этого ребёнка, понимаешь.

Я перехватываю её запястье. Браслет с рубиновыми вставками звякает — этот подарок я узнаю. Он принадлежал Шери.

— Закрой рот, — рык вырывается из горла, отзывается в стенах кабинета. — Кажется, ты что-то путаешь. Ты ей и в подмётки не годишься. До своей сестры тебе ещё далеко.

Беттис дышит глубоко, часто, губы её сжаты в тонкую линию. Со злостью дёргает руку, освобождаясь.

— Далеко? Мне далеко? — её голос ломается, но в нём звучит вызов. — Я твоя иллариэ! Я ношу твоего ребёнка. А она? Что она тебе дала, кроме красивых глаз и тела?

Я прищуриваюсь, каждый её звук режет слух.

— Ты его ещё не родила, — отвечаю холодно. — И насчёт проверки… Ты ведь так и не прошла её. Сколько ещё будешь тянуть?

— Рано, Ройн… — она отступает на шаг, голос срывается на почти умоляющий тон. — Срок маленький, нужно три месяца.

Я двигаюсь вперёд. Тень накрывает её, она пятится, пока не упирается спиной в стол.

— Ройн… — её шёпот тонет в гулком тиканье часов.

Мои пальцы сжимают её горло. Ярость кипит в груди, обжигает, словно пламя дракона, вырвавшееся наружу. Разве истинный дракон не чувствует плод в утробе своей женщины?

— Ты меня за дурака держишь? — рык вырывается низко, с хрипотцой, будто зверь говорит вместо меня.

Она мотает головой, морщится, пальцы царапают мою руку.

Я нависаю ближе, глядя прямо в её глаза, где впервые вижу неподдельный страх. И всё же — это не то, чего я хочу.

— Если окажется, что ты врала… ты ответишь за это, — мой голос снижается до глухого, угрожающего рычания. — Я ненавижу ложь.

— Я не вру… в отличие от Шерелин, — бросает мне в лицо.

Застываю. Сердце бьётся тяжело, каждое биение отдаётся в висках. Я никогда не забывал, что однажды простил Шери ложь — её выдуманный выкидыш, её несбывшегося ребёнка. Тогда я закрыл глаза. Почему? Почему позволил?

Пальцы сами собой разжимаются.

— Дверь знаешь где. Жди моих людей, — голос снова становится ровным.

Беттис трёт покрасневшую шею, подбородок вздёрнут упрямо. В её глазах уже нет страха — лишь злоба, смешанная с чем-то ядовитым.

— Как бы ты об этом не пожалел, Ройнхард Дер Крейн, — бросает она, и, резко развернувшись, вылетает из кабинета, каблуки гулко отстукивают по полу.

Я остаюсь один. Запах её духов ещё витает в воздухе, но мысли пронзают другое: браслет Шери на её руке. Чужие следы в доме. Проверка, которую она боится пройти. И слова, сказанные с такой ненавистью.