Обманутая жена дракона

3. Наша Лин-Лин опять не справилась

Ройнхард отступает, освобождая от своего ледяного плена.

— Гостей примешь одна. Присоединюсь позже, — говорит он и направляется прочь.

Оглушенная, провожаю его широкую спину немым взглядом. Снова ход событий изменился, ведь мой муж был со мной, а теперь уходит. Не успела подумать об этом, в зал вошли две женщины.

Амалиен Декар, моя мать, была в столице на нашей с Ройнхардом свадебной церемонии. С тех пор прошло три года.

Она не изменилась, всё так же красива, горделива и стройна, как возвышающий маяк на каменном мысе, и таким же холодным и далеким был её взгляд, встретивший меня.

Каштановые волосы собраны в сложную причёску без единого признака седины. Амалиен любила подчёркивать декольте, демонстрируя женственную естественную грудь, которую украшали драгоценные тяжёлые тёмно-синие алмазы. Морского цвета платье с недлинным шлейфом струилось как волны к полу.

Рядом с ней стояла копия матери, только молодая, свежая и цветущая, она.

Моя сводная сестра. А теперь ещё любовница мужа. Беттисия младше меня на три года, свободная и раскованная, знающая себе цену, это было видно по смелому прямому взгляду, развороту плеч и наряду. Полная тяжёлая грудь с проступающими горошинами, осиная талия, а линия бёдер мягко изгибается под нежной струящейся тканью персикового цвета, любимого цвета моего мужа.

Продемонстрировала, что знает вкусы моего мужа, в то время как на мне было такого же тона платье. Намеренно провоцирует, чтобы унизить и подчеркнуть моё положение.

Словно в тумане смотрю в её лицо, на котором лёгкая косметика, подчёркивающая бесстыжий кошачий взгляд.

Спокойной, Шерелин, держи себя в руках.

Это было непросто, магия текла огненной лавой по венам, готовая нанести удар.

Горько признать красоту и великолепие Беттис. Секс с драконом сделал ее женщиной. Она приобрела будто еще больше манкости, в то время как я после первой неудачной беременности будто утратила часть своей привлекательности.

Мой взгляд невольно опускается на ожерелье, украшающее её длинную шею. Подарок Ройнхарда?

— Шерелин, ты здесь? Ты нас примешь или так и будешь стоять? — Амалиен напрягается.

Мать приблизилась, шлейф садовой фиалки окутал душным облаком. Не люблю этот запах, он напоминает дом, в котором были вечные скандалы.

— Как поживаешь, Лин-Лин? — встаёт рядом Беттис, её высокий голос всегда заставлял мой слух напрягаться. Пожалуй, это единственный её недостаток, хотя для мужчин наверняка достоинство, стоит только вспомнить, как она стонала под ним совсем недавно.

Ненавижу это прозвище, которое дала мне она! Теперь мне ясен его смысл, звучит как «динь-динь» — звон колокольчика, когда зовут слуг. Сестра просто глумилась, называя меня так, а я даже не понимала этого.

Беттис делает шаг для объятий, а я резко поворачиваюсь к Амалиен.

— Как добрались? — леплю на губы улыбку.

— Ужасно, нас застал шторм, — закатывает глаза мать. — Судно сильно качало, до сих пор не могу отойти…

Амалиен что-то дальше рассказывала, а я следила за ней. Беттис же приняла от слуги бокал с пузыристым напитком и, качая бёдрами, разместилась в кресле, где только что сидел Ройнхард.

Как же хотелось вцепиться в её волосы и оттаскать как следует. Но что это даст? Ройнхард не поменяет своего мнения, и уже ничего не изменить. Мне дан именно этот отрезок времени, и я не имею права на ошибку. От этого зависит не только моё будущее. Я должна держаться, быть осторожной.

Амалиен вдруг прищурилась, окинув меня взглядом с головы до ног.

— Шерелин, что за фасон платья? — она быстро приближается, подхватывая подол моего платья. — Тебе не кажется, что оно слишком вызывающее, ужасная безвкусица. А фигура, ты пополнела? Опять налегаешь на сладкое? Не следишь за собой, Шерилин. А причёска? И косметики много. Прости меня, но так только шлюхи выглядят.

Её придирки хлестали плетью. Это платье одобрил Ройн, и я не поправилась, а даже исхудала от бесконечных переживаний.

Амалиен всегда несправедливо цеплялась ко мне без причины, выискивая недостатки. Каждое слово как ледяная игла впивалось больно в кожу. В такие моменты я снова превращалась в колючий комок, маленькую девочку, которая никогда не угодит.

То ли дело Беттис, её Амалиен обожает, гордится и заботится. Почему? Почему от меня что-то требуют, винят, принижают, а её боготворят? Чем я хуже Беттис? Да что со мной не так, чёрт возьми⁈

— Я слышала, что ты плохо справляешься со своими обязанностями. А Ройнхард доволен тобой? — продолжает она. — Почему у тебя такое кислое лицо? Плохо спишь? Кстати, где он, почему не с тобой? Вы поссорились?

Я буквально немею от града колючих вопросов.

А знает ли мать, что Беттис спит с моим мужем?

Тревога расползалась по телу, сообщая о том, что здесь опасность, разговор зашёл не туда. Впрочем, так подавленно я не должна была выглядеть, меня выдавало все: дрожащий, сдавленный обидой голос, затравленный взгляд, полный боли, нервные жесты, заторможенная реакция, пассивное поведение.

Если я думала, что могу выдержать эту встречу, то я ошиблась. Ком подкатил к горлу, глазам стало горячо, где-то в груди предательски болело.

— У нас всё хорошо, — выдавливаю из себя, но голос буквально срывается. — Я справляюсь со своими обязанностями.

— Неправда, — отставляет бокал Беттис и поднимается с кресла, направляясь в мою сторону.

Сжимаю кулаки, сердце стучит где-то в горле, а грудь обжигает.

Беттис была чуть выше меня, к тому же высокие каблуки добавляли ей грации. Она посмотрела на меня свысока.

— Наша Лин-Лин опять не справилась.

Она обвела меня презрительным взглядом с головы до ног, словно оценивая товар на рынке.

— И что с тобой делать, бедняжка? Ройнхард слишком добр к тебе. Ты не тянешь, Лин-Лин, просто признай это. Он заслуживает лучшего.

Я попыталась сохранить лицо, но это было почти невозможно.

— Это не твое дело, — шепчу я едва слышно, глотая слёзы.

Беттис усмехнулась, ее глаза сверкнули торжеством.

— О, поверь мне, это мое дело, — мурлыкает она, наклоняясь ближе. — Я забочусь о Ройнхарде. А ты его только позоришь.

В её словах сквозила ядовитая насмешка, и я почувствовала, как моё лицо пылает от стыда.

Беттис решила объявить мне войну, сколь же уверенной нужно быть, чтобы говорить подобное законной жене? Значит, на роль любовницы она утверждена, иначе бы не посмела подобной дерзости.

— А теперь посмотри на себя, — Беттис указывает на меня пальцем, словно на грязное пятно. — Ты жалкая. Неуверенная в себе, забитая… Как Ройнхард вообще всё ещё с тобой?

Я не могла больше этого выносить. Ярость, копившаяся во мне все эти годы, начала прорываться наружу. Но нельзя срываться, во мне зарождается новая жизнь. Ройнхард хочет потомство и думает, что моя сестра может его дать. Посмотрим, как он сильно разочаруется, они под стать друг другу, мой муж даже не знает, с какой расчётливой дрянью связался. Но Беттис серьёзно влипла.

— Рано радуешься, сестрёнка, — мой голос звучит едва слышно, ровно, как натянутая струна, без малейшего намёка на недавнюю дрожь. — Ройнхард не терпит лжи, а ты насквозь ею пропитана.

— Я подарю ему наследника.

— Ты уверена, что сможешь?

Лёгкая, словно тень бабочки, улыбка коснулась губ Беттис и тут же исчезла, оставив после себя лишь напряжённую линию.

— В отличие от тебя, да.

Я сделала шаг вперёд, переступая через ту невидимую, но ощутимую грань, что всегда держала меня на ступень ниже, заставляла чувствовать себя меньше.

— Удачи, — усмехаюсь сдержанно и горько.

Беттис хмыкнула, закатив глаза, и отступила.

Разворачиваюсь к госпоже Декар.

— Знаешь, в чём твоя главная ошибка, мама? Я не позор, не кукла для битья. Я — человек. Да, уставший, растерянный, возможно, даже сломленный. И пусть я далека от идеала, от той картинки, которую ты нарисовала в своей голове, я больше не позволю вам обеим топтаться по мне, вытирать об меня ноги, как о грязную тряпку.

Мать, до этого сверлившая меня ледяным взглядом, вдруг потемнела.

— Ты всегда смотрела на меня так, словно я твоя самая большая ошибка, провал всей жизни. Ты никогда не хотела увидеть, кем я стала, что я из себя представляю. Тебе было важно лишь то, кем я должна была быть — по твоим тщательно выверенным правилам.

Слёзы предательски блеснули в глазах, но я сдержала их, не позволила им пролиться. Внутри меня клокотал огонь обиды, боли, ярости. И я больше не собиралась прятать его, гасить, делать вид, что ничего не чувствую.

— Я больше не позволю тебе со мной так обходиться.

Тишина, что повисла в воздухе после моих слов, давила.

Беттис лениво вскинула бровь, её глаза сузились:

— И что же ты теперь собираешься делать, Лин-Лин? Чем нас удивишь?

Я медленно отвела взгляд от матери, переводя его на Беттис. В уголках губ мелькнула едва заметная усмешка:

— Поверь, мне не нужно что-то делать, — смолкаю, давая время им подумать. — Сейчас вы в моём доме, приятного отдыха. Пойду проверю, как справляются слуги.

Я развернулась, спина прямая, плечи расправлены, каждый шаг уверенный. Я больше не та испуганная девочка, загнанная в угол, готовая подчиниться любой воле. Я — женщина, у которой отняли личное счастье, но не волю. И именно она теперь ведёт меня вперёд.

Поражение жжёт. Но голову я не опущу — никогда!

Шагаю по этому ослепляющему сверкающему коридору словно на казнь. Толкаю эти помпезные двери, покрытые фацеточным стеклом, и захлопываю за собой, прислоняясь спиной.

Вдох… выдох…

Слёзы должны были смыть всю эту гадость, но вместо этого обжигают лицо лавой! Слова матери — как отравленные стрелы прямо в сердце! Какая там броня? Её нет! Только старые раны, которые я так надеялась вылечить.

Я всегда чувствовала себя лишней, некой обузой для Амалиен. Это чувство словно тень преследует меня всю жизнь, напоминает, что даже в самом близком человеке нет тепла для меня. Мой отец — незаконнорожденный потомок императорской крови, один из приближённых к трону. Его происхождение даёт ему высокий статус, хотя и омрачённый скандалом. Он не сделал союз с Амалиен официальным, хотя признал меня как дочь — формально, без любви или особого участия в моей жизни. Это было холодное признание из чувства долга, не более.

После этого позора Амалиен оказалась в сложной ситуации: одиночка с дочерью от мужчины, который не стал её защищать. Чтобы сохранить статус и вернуть благосклонность общества, она вышла замуж за другого мужчину — влиятельного. В этом браке родилась Беттис — легитимная дочь, которой Амалиен гордится открыто.

Я всегда напоминала ей о её же слабости, ошибке и унижении. И хотя та сама была участницей этих событий, всю вину она перенесла на меня.

Даже несмотря на метку истинности — знак, который открывает доступ к наследию — меня считают слабой. От отца мне досталась огненная магия. А от прабабушки по материнской линии — ипостась драконицы. Редкая, древняя. Та, что пробуждается только раз в поколение.

Но для Ройнхарда всё это — не аргумент. Я обладаю силой, но в его глазах не имею особой ценности. А теперь Беттис претендует на моё место. На мою роль. И ей начали верить.

И что самое обидное — дверь ей открыла я. И если она станет новой истинной — кем останусь я?

Просто вышвырнут на улицу с позором. Но до тех пор, пока Ройнхард не убедится, что получит от Беттис наследника, он не позволит мне уйти.

Да и куда я пойду? В родительский дом? Ну уж нет, там мне не будет покоя! У отца, которому я безразлична — подавно. Как же мне хотелось, чтобы Ройнхард никогда меня больше не нашёл.

Опускаю руку на живот.

Внутри меня зародилась жизнь, я должна думать о своей маленькой, но такой сильной частичке, и постараться сохранить её.

— Нужно подождать, пока моя кроха не заявит о себе.

Обед прошёл ужасно, мне кусок в горло не лез. Ройнхард присоединился к нам, отстранённый, холодный, чужой и величественный. Чёрный мундир ему к лицу. Беттис сияла. Она всячески пыталась говорить с ним — флиртовала, смеялась над каждой фразой, наклонялась ближе, будто невзначай.

Я сжимала зубы и молчала. В груди кипел яд — и боль, и гнев, и унижение.

Они думают, я не вижу? Или — что смирилась?

— Я останусь на несколько дней, — произносит Беттис небрежно, глядя в бокал. — У вас тут… уютно.

— Нет, — отвечаю я твёрдо, прежде чем кто-то успевает вмешаться. — Это невозможно.

Беттис подняла бровь:

— Правда?

Она сыграла на своей коронной обиде — надменно, чуть надув губы.

— Я тебе мешаю?

— Ты знаешь, что мешаешь.

Ройнхард впервые посмотрел на меня. Его взгляд был холодным, колючим.

— Шерелин, ты перегибаешь.

Он сказал это спокойно. Не защитил меня, не остановил сестру. Просто сделал меня виноватой — как будто всё случившееся было лишь проявлением моей ревности, слабости и страха.

После ужина он не пришёл в спальню.

Он просто уехал, сказав сухо:

— Тебе нужно остыть.

Может быть… ему просто удобно не видеть, как умирает любовь.

Беттис тоже смыло будто волной. Видимо, веселье продолжилось в другом месте. В ту ночь я ревела в подушку до утра. Беззвучно. Захлёбываясь.

Я будто утопающая, к которой привязали камень и толкнули в тёмную воду для бесконечных мук. Одна мысль, что он с ней развлекается, сжигала изнутри. Даже после всего я дико ревную.

Так прошло несколько дней, потом несколько недель. Молчаливый кошмар продолжался. Он не писал. Не возвращался. Не звал. А я всё ещё почему-то чувствовала к нему… Нет. Не сметь. Нет больше чувств, только пропасть.

В какой-то момент я поняла, что сильно устаю.

А в один из дней проснулась от душащей тошноты.

Поднявшись и шатаясь, прошла к окну и распахнула его. Воздух немного облегчил страдания.

Я испуганно опёрлась о подоконник. Руки дрожали. Выглядела в последнее время я очень плохо, мешки под глазами, рёбра стали выпирать, глаза тусклые.

Сердце застучало громко и не в такт. Грудь ныла.

— Госпожа, — Кармен подходит почти неслышно. — Вы побледнели. Всё хорошо?

Я закрыла глаза.

Нет, все плохо.

— Просто жара, — бормочу я.

Но во дворце не было жары. Было прохладно, особенно в последнее время.

Я выпрямилась, чтобы отойти от окна, голова закружилась, и меня замутило сильнее, едва успела добежать до ванной комнаты.