Невеста дома Доустер

Глава 31

Он смотрел на меня слишком внимательно, словно оценивая каждую деталь — волосы, чуть растрёпанные после сна, лёгкую ночнушку, сползшую с плеча, и то, как я устроилась в его постели. В уголке рта мелькнула кривая усмешка.

— Вид у тебя очень привлекательный, Мишель, — сказал он, задержав взгляд чуть дольше, чем следовало. — Но не для того, чтобы вести тебя на семейный завтрак с дядюшкой.

Я хмыкнула, села на край кровати, изучая своего мужа в ответ, а потом медленно поднялась на ноги.

— Тогда мне нужно переодеться, — сказала я, направляясь к двери.

— Стой, — его голос прозвучал жёстко, без тени привычной насмешки. — Тебе нельзя выходить в таком виде, пока в доме есть чужие.

Я остановилась, обернулась.

— В смысле — чужие?

Он поднялся с кровати, подошёл ближе и, опершись рукой о косяк двери, преградил мне путь.

— Флам всё ещё здесь, — тихо пояснил он. — Ты моя жена, и мне, кажется, это даже нравится. Особенно, когда ты прибегаешь ко мне ночью и так сладенько прижимаешься ко мне во сне. — Взгляд Сайласа скользнул по мне быстро и резко. — Я сам принесу тебе одежду. Подожди здесь.

Я вскинула бровь, чуть прищурилась.

— Заботливый ты, однако.

— Не выдумывай, — фыркнул он, но уголки его губ всё же дрогнули. — Просто не хочу, чтобы чужие видели то, что принадлежит мне.

Он развернулся и вышел из спальни, оставив меня одну.

Когда дверь за Сайласом закрылась, я невольно обвела комнату взглядом. Вчера, в темноте, я заметила лишь грубые очертания мебели и холодный блеск металла у его кровати. Сейчас, в утреннем свете, всё было видно куда яснее.

Комната Сайласа была совсем не такой, как у Тораса. Там царила лёгкость, живость, книги и вещи, говорящие о молодости. Здесь же было сурово и строго. Стены — тёмный камень, но не голый: кое-где висели старые боевые знамена, потертые, с зашитыми порезами, и пара щитов, украшенных выцветшими гербами. У стены — оружейная стойка, в ней пара мечей, один с тёмным клинком, второй с длинной узкой гардой. Стол — тяжёлый, дубовый, но на нём не было беспорядка: аккуратные стопки бумаг, чернильница, нож для писем. Даже кресло стояло так, словно им редко пользовались, больше для порядка.

Я подошла ближе к столу и заметила стопку книг. Толстые, в кожаных переплётах, некоторые с тиснением на корешке. Пахло старыми страницами. Пальцы сами собой потянулись — я провела ладонью по корешку, потом аккуратно взяла верхнюю. На обложке золотыми буквами было написано что-то о тактике и стратегии. Вторая книга снизу — «Летописи рода Доустеров». Я приподняла бровь: видимо, он и вправду перечитывал семейную историю.

Но больше всего меня удивила третья. Потёртый том в бордовом переплёте. Я открыла наугад — и на меня уставились строки стихов. Не тактико-стратегические выкладки, не история боёв, а стихи. Про звёзды, про огонь, про одиночество. Сайлас, суровый и язвительный, читающий стихи?

Я усмехнулась краем губ, закрыла книгу и вернула на место, прислушавшись: шагов в коридоре пока не было.

Я отложила том стихов в сторону и вернулась к тяжёлой родовой книге. Кожа переплёта была прохладна под пальцами; страницы шуршали мягко, как сухие листья. Открыла наугад — сначала шли имена, даты, короткие заметки о битвах, договорах, породах лошадей. Книга была суха и расчётлива, вся жизнь — в строках и цифрах.

Листая дальше, дошла до списка младшего поколения. Имена братьев были вписаны аккуратно, одно под другим. Рядом с Элианом, единственным, кого я почти не видела, стояла какая-то непонятная пометка — маленький знак, словно крестик, перечёркнутый полукругом. Я нахмурилась, перевела взгляд — почему такая пометка только у него? Может, это что-то о судьбе, о долгах? Ничего не объяснялось.

Листая назад, наткнулась на записи о предках: отец, дед, их даты, краткие резюме о том, чем прославились. И снова — Доустеры. Рядом с одним из имён, тем же странным знаком — отметина. Я прижала палец к строке, всматриваясь в мельчайшие символы: это не просто пометка, это код, знаковая метка карты, о которой я не знала.

Чем дальше я шла по страницам, тем яснее становился один факт: женщин в этой книге практически нет. Во всяком случае, их имена не выделены. Только мужчины, их сыновья и дела. Никаких «жён», «матерей», «сестёр» — редкие упоминания скрыты в примечаниях и обозначались, если и были, безымянно: «жена, родила», «мать приёмная» и т.п. Строго, патриархально, как будто женская линия для этого рода вторична. Я чуть сжалась — странный, чужой мне мир.

Я закрыла книгу, задумчиво провела пальцем по тиснёным буквам на корешке и всё пыталась сложить вместе знаки у имён: крестик у Элиана, отметина у дяди — почему? Что это значит для них, и для меня? Почему предки, правя домом, оставили такие отметки? Ответы не приходили.

В этот момент в дверной проём тихо вошёл Сайлас. Он нес аккуратно сложенные вещи — простое платье, туника и ещё что-то тёплое на плечи. Его походка была бесшумна; на лице — обычная смесь насмешки и ровной внимательности. Увидев книгу в моих руках, он недовольно поднял уголок рта.

— Нехорошо без спроса рыться в чужих комнатах, — сказал он спокойно, но без злобы. Голос был ровный, без привычной нотки ехидства.

Сайлас отложил вещи в сторону, даже не глянув, куда именно — будто они не имели сейчас никакого значения. Его взгляд был прикован ко мне.

— Подойди, — произнёс он низко.

Я осталась на месте, не двинулась. И он сам сделал шаг, второй, подойдя так близко, что воздух между нами ощутимо потяжелел. Обошёл меня кругом и остановился за спиной.

Губы его легко коснулись моего плеча — короткий, но почти обжигающий поцелуй. Прежде чем я успела что-то сказать, пальцы уже скользнули к подолу платья и уверенно потянули ткань вверх. Одним движением он стянул её с меня, и платье мягко упало на кресло сбоку.

Я осталась только в тонком белье, но он стоял за спиной, и видеть толком ничего не мог. Зато руки его легли на мою талию — осторожно, но твёрдо. Он провёл ладонями по коже, будто запоминая изгибы, вдохнул мой запах где-то у затылка, и горячее дыхание обожгло мне шею.

— Послушная девочка, — прошептал он почти ласково.

Его руки медленно скользнули вверх и вниз по спине, потом сколькзнули на живот, задержались на нём, и я поймала себя на том, что не сопротивляюсь. Наоборот — стою, позволяю, прислушиваюсь к ощущениям, к каждой его осторожной, но властной ласке.

Его ладони блуждали так, будто им принадлежало всё пространство моего тела. Сначала лёгкий скользящий жест по животу, потом выше — к груди. Я едва слышно втянула воздух, когда его пальцы едва коснулись — не грубо, а осторожно, проверяя мою реакцию. От этого по коже побежали мурашки, а тело само подалось вперёд, будто прося ещё.

Но в тот же миг он будто одёрнул себя. Его руки исчезли так же быстро, как появились. Сайлас наклонился, взял принесенное им платье с кресла и уверенным движением натянул его на меня сверху вниз. Ткань скользнула по коже, холодная после его ладоней, и я почти разочарованно вздохнула.

— Ты слишком манишь меня, женушка, — пробормотал он у самого уха, затягивая шнуровку на талии туже, чем нужно.

Я почувствовала, как его пальцы задержались чуть дольше на завязках.

Сайлас затянул последний узел, пригладил ткань на моей талии и почти бережно поправил спадавшие пряди. Его пальцы коснулись моей диадемы — короткое движение, и вот он отступает на шаг, глядя с привычной ехидцей.

— Готова, женушка. Теперь даже дядя не скажет, что тебя спешно одевали в мужской спальне, — протянул он с ленивой усмешкой.

Я повернулась к нему, прищурилась. Он заметил мой взгляд и усмехнулся шире:

— Почему ты так на меня смотришь?

— Как я на тебя смотрю, Сай?

— Будто я не урод, — сказал он спокойно, но в глубине глаз мелькнула осторожность.

— С чего ты взял, что ты урод? — спросила я прямо.

Его брови слегка приподнялись, и впервые в его лице проступило искреннее удивление, не спрятанное за колкостью. На миг он будто потерял почву под ногами.

Я шагнула ближе и легко коснулась его губ своими. Короткий, мягкий поцелуй, без вызова, без игры. Просто потому что мне так хотелось.

Сайлас моргнул, а потом хрипло сказал:

— Мне не нужна твоя жалость.

Я улыбнулась, чуть отстранившись, и прошептала:

— Хорошо. Потому что я не планировала тебя жалеть, муж.

Сайлас стоял близко, почти нависая надо мной, но голос его был низким, мягко-хриплым, а в глазах — всё та же привычная усмешка:

— Ты смелая, да? А если я верну тебя в постель и сделаю своей?

Я приподняла подбородок, стараясь не отступать.

— А разве я не твоя?

Уголки его губ дрогнули.

— Хитрюга, — протянул он, чуть склонив голову. — Ладно. Вернёмся к этому вопросу в другой раз.

Он взял меня за руку, будто между делом, но пальцы его обхватили мои крепко, уверенно. Я замедлила шаг, чувствуя, как в груди поднимается тревога.

— Я не хочу, чтобы Флам… — слова сорвались сами.

Сайлас взглянул вниз, на меня, и его лицо стало чуть жёстче.

— Я тоже не хочу. Но боюсь, мы этого не избежим, малышка.

— Он тоже будет считаться моим мужем?

— Да.

Я сжала губы, слова вырвались резче, чем хотела:

— Я не хочу. Он… он как раз точно захочет «сделать меня своей», как ты выразился.

Сайлас задержал дыхание, глаза его потемнели, линия рта стала жёсткой:

— Он не настолько… нет. Он не станет.

— Ты сам в это не веришь, — тихо сказала я.

Он отвёл взгляд, чуть отвернувшись, плечи его едва заметно напряглись.

— Остаётся надеяться, что связь отторгнет его как можно раньше.

— Так себе надежда, — фыркнула я.

Он усмехнулся краешком губ, не глядя.

— Чего ты хочешь? Чтобы это сделал я? Поэтому пришла ко мне ночью? Хочешь, чтобы я взял тебя, маленькая Мишель?

Я взглянула прямо, не моргая:

— Это поможет вашим предкам определиться?

— Боюсь, что нет, — в голосе его мелькнула усталость, но глаза блеснули. — Но мне будет приятно.

Я хмыкнула, не ответив. Он снова улыбнулся своей привычной, чуть лукавой улыбкой, и, крепче сжав мою руку, повёл к дверям:

— Пошли на завтрак.