В Академии слухи распространялись не просто быстро — они летели, обгоняя тени на стенах и ветер в коридорах. Один шепнул в столовой, другой пересказал в тренировочном зале, и вот уже вся Академия Лунного Круга гудела, как потревоженное осиное гнездо. Говорили о ней — о той, что рискнула… или оступилась. Никто толком не знал, что именно произошло, но подробности множились с каждой минутой.
Одни утверждали, что Таррен, самый опасный и замкнутый альфа Академии, зарычал на неё так, что в зале Сириуса звенело стекло. Другие рассказывали, будто она, дерзкая и сумасшедшая, плеснула ему в лицо кофе. Кто-то бросил версию, что он схватил её и, не говоря ни слова, закинул через плечо, унёс в неизвестном направлении.
Один шакал клялся, что видел, как у неё от стыда загорелись уши. А кто-то прошептал совсем тихо, почти в ухо: «Он сказал, что она будет его личной зайкой». Эти слова вызвали волну ахов, вздохов, смешков и неприкрытого интереса. Факт оставался один — она теперь была в центре всеобщего внимания. Её имя никто не знал, но знали: это та самая зайка.
В тренировочном зале пахло потом, металлом и настойчивым возбуждением. Воздух дрожал от резких движений и выбросов энергии. В одном из углов, где на лавке скопились несколько старших студентов, звучал смех — чуть хрипловатый, уверенный.
— Серьёзно, бро, — смеялся Касс, тёмный волк с ленивой осанкой и серебряной прядью, свисающей на один глаз, — думал, ты сожрёшь её прямо на месте. А ты выдал: «Будешь моей личной зайкой»?! Это новая игра? Или у тебя ролевой период начался?
Он откинул полотенце, вытер шею и с удовольствием плюхнулся на лавку, разглядывая Таррена, как хищник, наблюдающий за другим хищником, в ожидании следующего броска.
— Похоже, наш неулыбчивый Таррен решил завести домашнего питомца, — протянул Нил, рыжеватый лис с мощными плечами и ленивой походкой. — Интересно, она будет приносить ему тапочки?
— Или кофе. Без сиропа, но с капелькой ванили, как он любит, — хмыкнул Марк, щёлкнув пальцами. Смех вспыхнул снова. Он взвился под потолок, отразился от каменных стен и вернулся, чуть искажённый, как эхо чужого удовольствия.
Таррен сидел молча. Он откинулся назад, опираясь плечами на стену, в руках беззвучно крутил пустую бутылку из-под воды, взгляд упирался в дальнюю точку, где зеркала отражали вспотевшие спины и взъерошенные волосы тренировавшихся. Он молчал. Не потому, что не слышал. А потому что выбирал, что сказать.
Смех раздражал. Не потому, что был направлен на него — ему было плевать на поддёвки. Но потому, что в их словах не было даже тени понимания. Ни один из них не видел её такой, какой видел он. Никто не заметил, как она стояла — прямая, хрупкая, как стрела из стекла, но с тенью в глазах. Ни страха. Ни покорности. Только сдержанная, почти презрительная вежливость.
— Слушайте внимательно, — произнёс он наконец, спокойно, но с такой нотой в голосе, от которой леденеют суставы. Смех оборвался. Даже Касс замер с приоткрытым ртом.
Тишина вытянулась тонкой струной.
— Эта зайка — моя. Кто тронет её, пожалеет.
Пауза. Долгая, обволакивающая. Марк моргнул. Касс приподнял бровь.
— Ты серьёзно? — Нил покачал головой, как будто проверяя, не ослышался. — Это вообще не в твоём духе. Ты же всегда говорил, что омеги-зайцы — это скука смертная.
— Податливые, бесхребетные, с повадками жертвы, — напомнил Марк, — ты сам их так описывал. Что изменилось?
Таррен медленно сжал бутылку. Тонкий пластик хрустнул, в пальцах осталась смятая форма, как символ того, что и его собственные мысли сейчас мнутся, ломаются, выгибаются в странные изгибы.
— Она не такая, — тихо сказал он. — В ней что-то есть. Нечто... неуловимое. Не заячье.
— Например? — потянул Касс, уже менее насмешливо.
И Таррен увидел перед собой её глаза. Ясные. Глубокие. Скрывающие нечто большее, чем просто испуг перед альфой. Там была уверенность, не кричащая, но несгибаемая. Она не дрожала. Не пыталась задобрить. Не заискивала. И именно это зацепило.
— Может, она крыса? — фыркнул Касс, но уже без прежней бравады.
— Или просто с характером, — задумчиво протянул Нил. — Такие не падают сразу. Их надо уговаривать. Ломать. Но если они склоняются, становятся самыми верными.
— Помнишь ту лисицу с четвёртого курса? — добавил Марк. — Ты тоже говорил, что она тебя раздражает. А потом два месяца не спал.
— Она не сломается, — произнёс Таррен. — Ни сейчас, ни потом. И знаете что? — он поднялся, отряхнул руки. — Я рад, что она вылила на меня кофе.
— Ты… рад? — Касс удивился.
— Я всё равно хотел подойти к ней. Теперь у меня есть повод держать её рядом.
— Ты собираешься… приручить её? — медленно произнёс Кел, появившийся сбоку. — Ты ведь знаешь, чем это закончится.
— Может. А может, это только начало, — Таррен бросил пустую бутылку в урну. — Я не хочу, чтобы она уходила с радаров. Не сейчас.
Он прошёл мимо друзей, ни на кого не взглянув. Двигался уверенно, с той хищной лёгкостью, которую трудно спутать с чем-то иным. И в этой лёгкости был вызов.
За ним осталась тишина.
Нил первым нарушил молчание, почесав затылок:
— Ты видел это?
— Он давно не был таким… сфокусированным, — кивнул Касс, свесив руки между колен.
— Чем она его заинтересовала?
— Я бы на её месте не радовался, — тихо сказал Марк. — Его интерес, как шторм. Красиво, но разрушительно.
— Да, — кивнул Нил. — Но одно ясно точно, теперь её жизнь в Академии не будет прежней.
И никто из них не знал, что эта зайка действительно не такая, как все.
И что она тоже умеет рычать. Только тихо. Внутри.