Солнце ещё не взошло над пиками Серых гор, но тонкая нить рассвета уже начинала прорезать низкое небо, окрашивая край горизонта в призрачные оттенки золота и стали. Карета, скрипя, будто жалуясь на каждую мелочь дороги, остановилась на приподнятом холме. Под копытами лошадей хрустел мелкий гравий, перемешанный с опавшими листьями и клочьями тумана. В этом тумане всё казалось не вполне реальным — как будто сама земля, дышащая влажным дыханием осени, не хотела открывать свои тайны, укрывая корни деревьев, основания башен и статуи вдоль дороги мутной вуалью забвения.
На фоне серого неба вырисовывался силуэт Академии Лунного Круга — стройные башни, стены, обвитые чёрным плющом, и флаг, лениво колышущийся на утреннем ветру, где среди звёзд и луны сверкали белые клыки. Это место жило своей жизнью, вне времени, вне шума внешнего мира. Как будто за воротами начиналась не просто школа, а иная реальность, требующая полной отдачи и полной маскировки.
— Доехали, принцесса, — негромко произнёс возница, не оборачиваясь. Его голос прозвучал почти ровно, но в этой ровности была осторожность, как у человека, говорящего с тем, кого боится обидеть.
Ана медленно наклонилась вперёд. Её лицо было наполовину скрыто капюшоном дорожного плаща, глубоким, тёмным, будто впитавшим в себя ночь. Только тонкая линия губ и кончик подбородка ловили тусклый свет рассвета.
— Я просила звать меня просто Ана, — произнесла она твёрдо, с лёгкой холодной ноткой, отточенной в детстве при переговорах с альфами и взрослыми, которые вежливо улыбались, но всегда смотрели на неё как на пешку. — Здесь я не принцесса. Я — студентка. На ближайший год забудь, кто я. Забудь, что ты вёз меня.
Голос её был ровным, но внутри сжималось что-то острое, тяжёлое, такое знакомое: страх и решимость, тревога и злость. Всё сплелось в единый клубок. Рука в кармане нащупала крохотный стеклянный пузырёк с мутной жидкостью, хранящийся как последняя линия обороны. Или как последний акт предательства по отношению к себе.
Ана достала флакон и задержала на нём взгляд. Стекло казалось живым, внутри поблёскивала вязкая эссенция, похожая на туман в бутылке. Это зелье было её щитом, оружием и петлёй одновременно. Её запах, истинный, яркий, хищный, исчезал после блокатора. Исчезала пантера. Исчезала правда.
Она отвинтила крышку и залпом выпила. Жидкость обожгла горло, пробежала по пищеводу ледяной змейкой, оставив после себя лёгкое головокружение. На миг всё застыло — звук, вкус, дыхание. Затем пришла пустота. Её собственный запах, некогда тёплый, с дикими нотами влажных тропиков, исчез. Остался только лёгкий, ничем не выделяющийся аромат свежей травы после дождя. Стерильный, безопасный, ничей.
Она зажала флакон в ладони так крепко, что ногти впились в стекло.
— Он не узнает, — прошептала она себе. — Никто не узнает.
Отец дал ей год. Один. Без права на ошибку. Если справится, сможет жить, как хочет, без политического брака, без цепей. Если провалит — она станет женой Риона, наследника Львиного дома.
— Львы… — Ана выдохнула, презрительно скривив губы. — Надменные высокомерные выскочки. Ни за что. Я скорее сбегу, чем выйду за одного из них.
Собрав волосы в тугой хвост, она выпрямилась, расправила плечи и распахнула дверцу. Её сапоги мягко ступили на землю, гравий хрустнул. За её спиной хлопнула дверца кареты, лошади заржали, возница тронулся. Она осталась одна. Один на один с древними башнями, туманом и внутренним боем.
На площади перед академическим зданием уже толпились первокурсники. Шепот, запахи, тревожные взгляды. У кого-то пульс бился в висках, у кого-то руки нервно мяли рукава. Каждый искал, кто здесь сильнее. Кто подчинится. Кто выживет.
Ана остановилась у края площади, разглядывая ворота. Камень был гладким, старым, в трещинах от времени, но всё ещё казался живым. Плющ, карабкавшийся вверх по стенам, будто тянулся к небу, как напоминание — здесь ничего не скрыть. Всё всплывёт. Даже то, что должно быть спрятано.
Она больше не пахнет как пантера. Для всех она теперь… заяц.
— Эй! — Окликнул её кто-то сбоку. — Кто твой зверь?
Она повернулась. И сразу пожалела.
Парень стоял, скрестив руки. Высокий, с мускулистыми плечами и темными, растрёпанными волосами, падавшими на лоб. Серебристо-серые глаза смотрели с насмешкой и хищным интересом. В его запахе чувствовалось что-то морозное, как лёд на скалах, мята, ель и звериная сила. Волк.
— Я? — Ана равнодушно пожала плечами, — Заяц.
Он моргнул, будто переспросил, затем вдохнул , но тщетно. Блокаторы работали идеально.
— Серьёзно? Смело. Не каждый заяц решится поступить сюда. Особенно в этом году.
— Что с этим годом? — Ана не выдала тревоги, но пальцы в карманах невольно сжались.
— Много волков. — ответил он с хищной улыбкой. — И один из них — это я.
— Поздравляю, — отрезала она и отвернулась, не дожидаясь, пока он продолжит.
И, не дожидаясь его ответа, пошла вперёд.
Он проводил её взглядом.
Внутри холла было прохладно. Каменные стены источали запах сырости, старой бумаги, немного золы. Ана вдохнула поглубже и сразу почувствовала, что это место впитало в себя силу сотен поколений. На стенах висели портреты выпускников: волки с клыками, лисы с остроконечными мордами, тигры с золотыми глазами. Ни одной пантеры. Ни одного зайца.
Очередь к столу регистрации двигалась быстро.
— Имя? — женщина в очках даже не посмотрела.
— Ана Вель.
— Вид?
Короткая пауза. Глухая. Почти болезненная.
— Заяц.
Женщина подняла глаза. Что-то мелькнуло в её взгляде — сожаление, может, лёгкое удивление.
— Северный корпус, четвёртый этаж, комната сорок седьмая. Не опаздывайте на построения. Здесь никого не жалеют.
Ана взяла ключ, кивнула, не сказав ни слова, и повернулась к выходу.
Она сделала это. Прошла сквозь ворота. Получила комнату. Никто не узнал. Пока что.
И где-то за её спиной, в толпе новичков, серебристые глаза всё ещё смотрели ей вслед. Улыбаясь. Жадно. Будто уже предвкушая охоту.