(не) Зайка для Волка (СИ)

Похищение Аны

Таррен, привычно оттолкнув одеяло, надел тёмную футболку и брюки, мысленно отметив, что сегодня Ана должна работать в кафе. Обычно он не признавался себе, зачем туда ходит, но в глубине души знал, просто чтобы видеть её, услышать её голос, вдохнуть ее запах.

Он вошёл в зал, как всегда, почти не задерживая взгляда на деталях — всё это было частью привычного ритуала: стальной каркас кофемашины, стеклянные витрины с пирожными, ровные линии столов. Но сегодня что-то было не так. Слишком спокойно, слишком пусто. Её не было за стойкой, она не мелькала между столиками, не склонялась над чашками с тем сосредоточенным выражением, которое он мог бы нарисовать по памяти.

Холодная пустота разлилась внутри, словно кто-то выдернул стержень, на котором держалось субботнее утро.

Он молча сел за крайний столик у окна, где обычно не задерживался, бросив взгляд на дверь кухни. Вдруг сейчас она выйдет, отряхивая руки о фартук, с тем самым взглядом, который мог бы невзначай зацепить его за живое.

Пять минут. Десять.

Кофе так и остался незаказанным.

Он наконец выдохнул и поманил хозяйку лёгким, почти ленивым движением пальцев — внешне всё было спокойно, только пальцы на другой руке незаметно сжались в кулак, выдавая напряжение.

— Где Ана? — голос прозвучал ровно, почти обыденно, но под этой ровностью скрывалось что-то слишком острое, чтобы не заметить.

Женщина, протирая кружку, замерла, подняла брови, чуть прищурившись, мягко ответила:

— Ана? Не пришла сегодня. И даже не предупредила. Она никогда так не делала. Это на неё не похоже.

Он не ответил. Не поблагодарил, не уточнил, не остался сидеть, как положено воспитанным посетителям. Просто поднялся и вышел, так быстро, что дверной колокольчик звякнул, не успев догнать его шагов.

Ветер ударил в лицо, хлестко и резко, будто пытаясь привести его в чувство, стряхнуть наваждение. Но вместо этого только подтвердил худшее, что-то не так. Совсем не так.

Пустые коридоры Академии встречали его равнодушным эхом.

Он шёл быстро, почти на грани бега, заставляя себя верить, что ещё не поздно. Что сейчас она откроет дверь, как всегда слегка нахмурившись, и скажет что-нибудь колкое о том, как ему нечего делать возле её комнаты.

Он постучал. Сначала осторожно, почти мягко, будто боялся спугнуть что-то хрупкое за этой тонкой преградой.

Потом сильнее, требовательнее.

И, наконец, холодно, властно, так, как привык добиваться ответа.

— Ана, — голос звучал уже глухо, почти сухо, — открой.

Тишина за дверью была слишком плотной, слишком долгой. И именно эта тишина вдруг стала страшнее всех его опасений.

Таррен ударил в дверь плечом — резким, отчаянным движением, не оставляющим места для сомнений. Дерево глухо дрогнуло, но осталось непоколебимо. Сердце стучало где-то в горле, сбивая дыхание, и каждый удар отдавался глухой болью в висках.

Он отступил на шаг, стиснул зубы, заставляя себя не поддаваться панике, но пальцы всё равно дрожали, сжимаясь в кулаки так сильно, что костяшки побелели.

Ответа не будет. Она не там.

Он резко развернулся, почти бегом преодолевая коридоры, где эхо его шагов звучало гулко и зловеще. Ему нужно было найти кого-то, кто мог бы знать хоть что-то.

Лея.

Он увидел её у лестницы, та как раз собиралась повернуть в другую сторону, но, заметив его, замерла, приподняв брови в лёгком удивлении, словно не ожидала увидеть волка с таким выражением лица.

— Ты её видела? — голос был сдержанным, но под этой сдержанностью ощущалась натянутая до предела струна.

Лея нахмурилась, задумчиво тронула край рукава пальцами:

— Сегодня? Нет, не видела. Она вчера говорила, что у нее утром смена.

Её тон был спокойным, но в нём промелькнула тревога.

— Что-то случилось?

Он не ответил. Слова застряли в горле, как ком. Потому что там, внутри, под кожей, под ребрами, уже сжалась сталь. Холодная, жгущая, знакомая с детства. Предчувствие.

И теперь этот голос звучал почти уверенно.

Ана в беде.

Он уже сделал шаг, чтобы уйти, как вдруг за спиной раздался негромкий голос, сухой, чуть насмешливый, будто не до конца осознающий тяжесть момента:

— Эй, Таррен, это тебе.

Он обернулся, и кто-то, незнакомый студент из младших курсов, протянул ему сложенный вдвое лист бумаги. В руках этого парня бумага выглядела безобидной, почти случайной, но Таррен уже почувствовал, что-то не так.

Он взял её двумя пальцами, не торопясь разворачивать. Запах ударил в нос прежде, чем глаза встретились со строчками. Знакомый запах. Резкий. Враждебный.

Он развернул листок, и буквы, написанные неаккуратным почерком, прыгнули перед глазами:

«Встретимся на заброшенном заводе. Никому не говори, если хочешь видеть свою омегу живой. Приходи один.»

Мир словно пошатнулся на мгновение, пропустив удар. Холодное, ледяное оцепенение пронеслось по позвоночнику, обжигая нервы. Воздух вокруг стал вязким, тяжёлым, как перед бурей.

Он сжал листок так сильно, что тот затрещал, будто могла треснуть и сама реальность вокруг. Ещё секунда — и он порвал бы его, но остановился. Смысл уже врезался в сознание, оставляя следы, которые не вычеркнуть.

Без колебаний, быстро и целенаправленно, он направился к выходу, его шаги стали твёрже, быстрее, словно каждая секунда теперь стоила чьей-то жизни. Почти добрался до ворот, когда из-за угла вышел Томас. Тот остановился на его пути, и сразу же, уловив напряжение, прищурился:

— Что с тобой? Ты как тень.

Таррен хотел пройти мимо, не тратя времени на объяснения, но Томас сделал шаг вперёд, перекрыв дорогу, и голос его стал твёрже:

— Стой. Говори. Сейчас же.

Волк задержал дыхание, сжал челюсть так сильно, что на мгновение стало больно, и сквозь зубы, почти не разжимая губ, бросил:

— Ану похитили. Заброшенный завод на окраине. Мне велели прийти одному.

На лице Томаса мелькнула тень недоверия, потом вспышка ярости. Он резко схватил Таррена за плечо, удерживая на месте:

— Ты с ума сошёл? Один? Это ловушка, очевидная, как белый день. Тебя там порвут. Или её. Или вас обоих. Ты не пойдёшь туда один.

Но Таррен вырвался, встряхнув плечом, и его голос стал жестким, режущим, как обнажённое лезвие:

— Она там. Я не могу рисковать её жизнью.

Леопард зло выдохнул, его пальцы дрожали, но он не отпустил взгляд:

— Ты хоть знаешь, кто это устроил? Или слепо несёшься на убой?

Таррен на миг опустил глаза, сдерживая рвущийся наружу гнев, и коротко кивнул:

— Знаю, узнал по запаху. У нас с ним старые счёты.

Томас выругался, едва слышно, сжал кулаки, заставляя себя не сорваться. Он сделал полшага назад, но голос его стал почти рычанием:

— Тогда будь осторожен.