Не твой герой

Глава 19

Утром я отправился в больницу, чтобы проверить состояние Трис. Моя операция по освобождению её из лап Фиска прошла успешно, но я волновался о том, как экспериментальное лечение повлияло на её здоровье.

Трис спала в палате интенсивной терапии, подключённая к капельницам и мониторам. Она выглядела намного лучше, чем до похищения — румянец вернулся на щёки, дыхание стало ровным. Экспериментальная терапия Фиска действительно помогла.

Доктор Коннорс сидел рядом с кроватью дочери, держа её руку в своей единственной. Когда я вошёл, он поднял голову, и я увидел в его глазах странную смесь благодарности и отчаяния.

— Питер, — сказал он тихо. — Спасибо. Я не знаю, как ты это сделал, но спасибо.

— Как она себя чувствует?

— Лучше. Намного лучше. То лечение, которое ей проводили... оно действительно работает. Показатели крови улучшились на тридцать процентов.

Я сел в кресло напротив него. За окном шёл мелкий осенний дождь, барабаня по стеклу.

— Доктор, нам нужно поговорить. О нашем препарате. О том, что случилось с лабораторией.

Коннорс кивнул:

— Да, я думал об этом всю ночь. Мы потеряли почти все наработки. Остались только образцы, которые я хранил дома, и мои записи.

— Этого достаточно, чтобы воссоздать формулу?

— Теоретически — да. Но нужна лаборатория, оборудование, время на новые эксперименты...

— У меня есть место, — перебил я. — Оборудованная лаборатория в безопасном месте. Мы можем продолжить работу там.

Коннорс удивлённо посмотрел на меня:

— Откуда у тебя лаборатория?

— Длинная история. Главное — мы можем работать, не опасаясь новых нападений.

Он задумался, глядя на спящую дочь.

— Питер, а что если мы не успеем? Тот препарат, который ей дали, — он не постоянное решение. Эффект временный. Через несколько недель болезнь может вернуться с удвоенной силой.

— Тогда мы должны работать быстрее.

— Но если мы ошибёмся с дозировкой или составом... Экспериментальное лечение может убить её быстрее, чем сама болезнь.

Я видел, как он мучается. Любящий отец, готовый на всё ради спасения дочери, но связанный клятвой врача и научной этикой.

Коннорс встал и подошёл к окну. Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень.

— Знаешь, — сказал он тихо, — когда я потерял руку, я думал, что это конец моей карьеры. Хирург без руки — какой из него хирург? Но я продолжал работать, искал способы восстановить утраченное.

— И нашли?

— Думал, что нашёл. Сыворотка на основе ДНК рептилий. Теоретически она должна была запустить процессы регенерации, восстановить руку.

Он повернулся ко мне:

— Но каждый раз, когда я был готов к эксперименту, что-то останавливало меня. Страх, сомнения, научная осторожность.

— А теперь?

— Теперь на кону жизнь моей дочери. И страх отступает.

Коннорс подошёл обратно к кровати и снова взял руку Трис:

— Понимаешь, Питер, есть вещи, которые важнее собственной безопасности. Когда ты становишься отцом, ты готов на всё ради своего ребёнка. На всё.

— Доктор, о чём вы говорите?

— Я испытаю препарат на себе.

Слова повисли в воздухе как гром среди ясного неба. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Что? Нет, это безумие!

— Это единственный способ, — сказал Коннорс твёрдо. — Мы не можем тестировать экспериментальное лечение на Трис, не зная побочных эффектов. А времени на долгие испытания у нас нет.

— Доктор, послушайте себя! Препарат разработан для лечения рака. На здорового человека он может подействовать совершенно непредсказуемо!

— Зато мы узнаем, работает ли он. И если да — сможем безопасно дать его Трис.

Коннорс встал и начал ходить по палате:

— Знаешь, сколько детей умирает от рака, пока мы тестируем препараты? Тысячи. Десятки тысяч. И всё потому, что мы боимся рискнуть, боимся нарушить протоколы.

— Но ведь протоколы существуют не просто так...

— Протоколы существуют для защиты системы, а не пациентов. — Голос Коннорса становился всё жёстче. — Система требует безопасности, предсказуемости, контроля. А болезнь не ждёт.

Он остановился у окна:

— Иногда я думаю о тех учёных, которые испытывали лекарства на себе. Александр Флеминг с пенициллином, Барри Маршалл с хеликобактером. Они рисковали своими жизнями ради прогресса. И благодаря их смелости миллионы людей остались живы.

— Доктор, вы не думаете ясно! — Я встал и преградил ему путь. — Горе затуманило ваш разум!

— Наоборот, впервые за месяцы я вижу ясно, — возразил он. — Моя дочь умирает, а я всё ещё провожу эксперименты на мышах.

— Есть другие способы! Мы можем найти добровольцев среди пациентов в терминальной стадии...

— И сколько времени это займёт? Недели? Месяцы? — Коннорс покачал головой. — У Трис нет столько времени.

Трис зашевелилась во сне, тихо простонала. Коннорс сразу же подошёл к ней, проверил показания мониторов.

— Ей снится что-то плохое, — прошептал он. — Наверное, кошмары о больнице, о лечении...

— Именно поэтому нужно действовать разумно, а не импульсивно!

— Разумно? — Он повернулся ко мне с горящими глазами. — А разумно ли было позволить Фиску её похитить? Разумно ли позволить болезни медленно убивать её?

— Доктор, я понимаю ваше отчаяние, но...

— Нет, не понимаешь! — взорвался он. — У тебя нет детей! Ты не знаешь, что значит каждую ночь засыпать с мыслью, что завтра твой ребёнок может не проснуться!

Его голос дрожал от эмоций:

— Ты не знаешь, что значит смотреть в глаза своего ребёнка и видеть там страх смерти. Не знаешь, каково это — быть врачом и не суметь вылечить собственную дочь!

Он снова сел рядом с кроватью:

— Понимаешь, когда я стал врачом, я думал, что буду спасать жизни. А оказалось, что чаще всего приходится просто наблюдать, как люди умирают. Особенно дети.

— Но вы же помогли многим...

— Помог? — горько рассмеялся он. — Я продлевал агонию. Давал ложную надежду. Говорил семьям, что ещё можно что-то сделать, хотя знал, что шансов нет.

Дождь за окном стих, но тучи всё ещё закрывали солнце.

— А теперь та же ситуация с моей собственной дочерью. И я понимаю, что все те годы я был трусом. Прятался за протоколами и процедурами, вместо того чтобы действовать.

— Доктор, вы не трус. Вы осторожный учёный!

— Осторожность — это роскошь, которую я не могу себе позволить, — твёрдо сказал Коннорс. — Сегодня вечером мы идём в твою лабораторию. И я испытаю препарат на себе.

— Я не позволю вам этого сделать!

— А как ты собираешься меня остановить? — Коннорс встал во весь рост. — Ты забываешь, Питер, что это мой препарат, мои исследования. У тебя нет права указывать мне, что делать.

— У меня есть право не дать вам совершить самоубийство!

— Самоубийство? — Он подошёл к небольшому шкафчику в углу палаты и достал оттуда потёртый чемоданчик. — Это не самоубийство. Это последний шанс спасти мою дочь.

Коннорс открыл чемоданчик, и я увидел несколько пробирок с разными жидкостями. Одна была знакомого голубоватого цвета — наш мутаген. Другая светилась слабым зелёным светом.

— Что это? — спросил я, указывая на зелёную жидкость.

— Моя собственная разработка. Сыворотка для регенерации, основанная на ДНК рептилий. Я работал над ней несколько лет.

— Для восстановления руки?

— Изначально — да. Но потом понял, что область применения может быть намного шире. Регенерация повреждённых тканей, восстановление органов, возможно, даже замедление старения.

Он взял пробирку с зелёной жидкостью:

— Теоретически она должна запустить процессы самовосстановления в организме. Но я никогда не решался её испытать.

— И правильно делали! Доктор, рептилии — не млекопитающие. Их ДНК кардинально отличается от нашей!

— Именно поэтому нужен эксперимент, — упрямо сказал Коннорс. — Теория без практики бессмысленна.

— А что если последствия будут необратимыми? Что если вы мутируете? Потеряете человеческий облик?

— Тогда я всё равно останусь отцом Трис. И если мой эксперимент поможет её спасти, я готов заплатить любую цену.

— Даже цену собственной человечности?

Коннорс долго молчал, глядя на пробирку в своих руках.

— Знаешь, Питер, я долго думал о цене мечты. О том, сколько человек готов заплатить за осуществление своих желаний.

— И к какому выводу пришли?

— Цена всегда выше, чем кажется. Но отказ от мечты стоит ещё дороже.

— Доктор, послушайте меня, — я подошёл к нему вплотную. — Да, времени мало. Да, ситуация критическая. Но есть другие варианты. Мы можем попробовать воссоздать то лечение, которое Фиск применял для Трис.

— У нас нет доступа к его лаборатории.

— Найдём. У меня есть связи, ресурсы. Мы можем выяснить, какие именно препараты он использовал.

— А если не найдём? Если это была уникальная разработка?

— Тогда найдём другой путь! — Я схватил его за руку. — Но не нужно губить себя из-за страха!

— Это не страх, а любовь к дочери!

— Нет, доктор. Это именно страх. Страх потерять её. И этот страх ослепляет вас!

Коннорс резко выдернул руку:

— Ты не понимаешь...

— Понимаю! — перебил я. — Понимаю лучше, чем вы думаете. Я тоже люблю Трис. И я тоже боюсь её потерять. Но мы должны действовать разумно!

— Разум подсказывает мне только одно решение.

— А сердце? Как вы думаете, что почувствует Трис, когда узнает, что отец превратился в монстра ради её спасения?

Это попало в цель. Коннорс дрогнул, на мгновение засомневался.

— Она... она поймёт...

— Она будет винить себя до конца жизни! — Я не давал ему опомниться. — Будет считать, что это её вина, что из-за неё отец стал чудовищем!

— Лучше живая дочь, которая меня винит, чем мёртвая дочь, которую я не смог спасти.

— А лучше живая дочь и живой отец, которые вместе борются с болезнью!

Коннорс поставил пробирку обратно в чемоданчик, но не закрыл его.

— Питер, я принял решение. И никто не заставит меня изменить его.

— Тогда я вас не пущу в лабораторию.

— Попробуй остановить меня.

— Попробую.

Мы стояли друг против друга, как два упрямых барана. Я видел решимость в его глазах, но также видел и сомнения.

— Доктор, — сказал я мягче, — дайте мне неделю. Одну неделю, чтобы найти альтернативный способ лечения.

— У нас нет недели.

— Есть. Экспериментальная терапия Фиска даёт нам время. Состояние Трис стабильно.

— Пока стабильно.

— Значит, нужно использовать это время с умом. Не на безрассудные эксперименты, а на поиск безопасного решения.

Коннорс долго молчал, борясь сам с собой.

— А если за неделю ничего не найдём?

— Тогда... тогда я не буду вас останавливать.

— Обещаешь?

— Обещаю. Но при условии, что вы дадите мне эту неделю.

Коннорс посмотрел на спящую дочь, потом на меня, потом снова на Трис.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Неделя. Но если к концу недели мы не найдём альтернативы, я иду на эксперимент.

— Договорились.

Он закрыл чемоданчик и убрал его обратно в шкафчик.

— Только знай, Питер: я готов на всё ради дочери. На всё.

— Знаю, доктор. И именно поэтому мы найдём способ спасти её, не жертвуя вами.

Но в глубине души я понимал: если через неделю мы не найдём решения, Коннорс всё равно проведёт свой эксперимент. И тогда я не смогу его остановить.

У меня была неделя, чтобы найти способ спасти Трис, не превращая её отца в монстра.

Времени было мало. Слишком мало.

Но я был готов использовать каждую минуту.

На следующий день после разговора с доктором Коннорсом я понял, что у меня нет выбора. Одной недели катастрофически мало для создания лекарства от рака традиционными методами. Нужны были ресурсы, которых у меня не было — современное оборудование, команда учёных, доступ к клиническим базам данных. И я знал только одно место, где всё это можно было получить быстро.

Озкорп.

Я нашёл Гарри в школе во время обеденного перерыва. Он сидел один за столиком в кафетерии, рассеянно ковыряя вилкой салат.

— Гарри, — сел я напротив него, — мне нужна твоя помощь. Очень серьёзная помощь.

Он поднял голову, и я увидел усталость в его глазах. Последние дни были тяжёлыми для всех нас.

— Что случилось, Питер? Опять проблемы?

— Моя девушка умирает от рака. У неё острый лимфобластный лейкоз.

Лицо Гарри сразу посерьёзнело:

— Чёрт... Питер, мне очень жаль. Я не знал.

— Я работаю с её отцом над экспериментальным лечением. У нас есть многообещающие наработки, но нужна серьёзная лаборатория и команда специалистов.

— И ты хочешь, чтобы я поговорил с отцом?

— Именно. Биомедицинское подразделение Озкорп — одно из лучших в стране. Если кто-то может помочь, то это они.

Гарри откинулся на спинку стула:

— Питер, ты понимаешь, что просишь? Отец не будет финансировать исследования просто из благотворительности. Ему нужна выгода.

— А что, если я предложу ему что-то действительно ценное?

— Например?

Я достал из рюкзака папку с документами — упрощённую версию наших исследований, где были скрыты самые важные детали, но сохранена общая концепция.

— Революционный подход к лечению рака. Препарат, который не просто уничтожает раковые клетки, но запускает процессы регенерации здоровых тканей.

Гарри взял папку и пробежал глазами первые страницы:

— Это серьёзно?

— Более чем серьёзно. Мы уже провели успешные эксперименты на лабораторных животных.

Это была ложь — эксперименты проводились на людях, но Гарри об этом знать не обязательно.

— А почему не обратиться в университет или государственные программы?

— Времени нет. У девушки недели, может быть дни. Государственная бюрократия убьёт её раньше, чем мы получим разрешения.

Гарри закрыл папку и внимательно посмотрел на меня:

— Хорошо. Сегодня вечером у отца деловой ужин дома. Приходи в семь, представлю тебя как перспективного молодого учёного.

— Спасибо, Гарри. Я тебе должен.

— Ничего не должен. Просто не подведи меня перед стариком.

Остаток дня прошёл в подготовке. Я составил подробную презентацию, подготовил образцы нашего препарата и продумал каждый аргумент. Норман Озборн был известен как жёсткий бизнесмен, который не тратил деньги впустую.

В семь вечера я стоял перед воротами особняка Озборнов в Манхэттене. Дом поражал размерами — трёхэтажное здание викторианской эпохи, окружённое ухоженным садом. Всё здесь говорило о богатстве и власти.

Гарри встретил меня в холле:

— Готов произвести впечатление на старика?

— Надеюсь.

— Помни: отец ценит конкретику. Никаких общих фраз, только факты и цифры. И не пытайся давить на жалость — он этого не переносит.

Мы прошли в роскошную столовую, где за длинным столом сидели несколько человек в дорогих костюмах. Норман Озборн председательствовал во главе стола — мужчина лет пятидесяти с проницательными глазами и волевым подбородком.

— Отец, — подошёл к нему Гарри, — позволь представить Питера Паркера. Того самого молодого учёного, о котором я рассказывал.

Норман поднял голову и оценивающе посмотрел на меня:

— Питер Паркер? Ученик старшей школы Мидтаун?

— Да, сэр.

— Слышал о тебе. Результаты тестов впечатляющие. Но Гарри говорил не о твоих школьных успехах, а о каких-то научных разработках.

— Именно так, мистер Озборн. Я работаю над революционным подходом к лечению рака.

Норман жестом пригласил меня сесть рядом с ним:

— Революционным? Громкие слова для школьника. Но меня интересуют факты, а не эпитеты.

Я достал папку с документами:

— Наш препарат основан на принципиально новом подходе. Вместо того чтобы просто уничтожать раковые клетки, он перепрограммирует их, заставляя превращаться в здоровые ткани.

— Интересно. — Норман взял документы и начал изучать. — Молекулярная структура необычная. Где вы проводили исследования?

— В лаборатории Эмпайр Стейт Университета под руководством доктора Курта Коннорса.

— Коннорса знаю. Способный учёный, но слишком осторожный. — Норман перелистнул несколько страниц. — А эти результаты экспериментов достоверны?

— Абсолютно. Препарат показал эффективность в девяноста процентах случаев.

— На мышах?

— На... различных тестовых субъектах.

Норман внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь прочитать между строк:

— Питер, в биомедицинском бизнесе я уже двадцать лет. И знаю, что такие результаты невозможно получить только на лабораторных животных.

Я почувствовал, как сжимается желудок. Озборн был умнее, чем я рассчитывал.

— Сэр, я могу объяснить...

— Объяснения потом. Сначала скажи честно: на ком вы тестировали препарат?

Несколько секунд я колебался, но потом решил рискнуть правдой:

— На добровольцах. Людях в терминальной стадии рака, которые согласились на экспериментальное лечение.

Воцарилась тишина. Остальные гости за столом переглядывались, а Гарри побледнел.

— Без одобрения FDA? — тихо спросил Норман.

— Да, сэр.

— Без официальных протоколов испытаний?

— Да.

Норман закрыл папку и откинулся на спинку стула. Я приготовился к отказу, но вместо этого он улыбнулся:

— Наконец-то учёный, который не боится действовать. Мне это нравится.

— Сэр?

— Питер, медицинская бюрократия убивает больше людей, чем спасает. То, что вы делаете, — это настоящая наука. Рискованная, но настоящая.

Он встал из-за стола:

— Господа, прошу простить, но у нас появились более важные дела. — Норман обратился ко мне: — Питер, пойдём в мой кабинет. Обсудим детали.

Мы прошли в роскошный кабинет на втором этаже. Стены были увешаны дипломами, наградами и фотографиями Нормана с известными политиками и бизнесменами.

— Итак, — сел Норман за массивный стол, — что именно тебе нужно от Озкорп?

— Лабораторное оборудование, команда специалистов и доступ к клиническим данным. Мне нужно адаптировать препарат для конкретного пациента.

— Девушки, о которой говорил Гарри?

— Да. У неё острый лимфобластный лейкоз. Времени очень мало.

— Понимаю. — Норман задумался. — А что получит Озкорп взамен?

— Эксклюзивные права на препарат после успешного завершения лечения.

— Только права? А сам препарат?

— Полную формулу и все наработки.

— Это может стоить миллиарды долларов, — сказал Норман медленно. — Но также может оказаться пустышкой.

— Не оказается. Препарат работает.

— Докажи.

Я достал из кармана маленькую пробирку с голубоватой жидкостью — образец нашего мутагена.

— Это рабочий образец. Можете провести предварительный анализ.

Норман взял пробирку и поднёс к свету:

— Необычный цвет. А молекулярная структура?

— Уникальная. Ничего подобного в мире не существует.

— Хорошо. — Норман положил пробирку на стол. — Вот мои условия. Озкорп предоставляет тебе полный доступ к биомедицинскому отделу, лучших специалистов и неограниченное финансирование.

— В обмен на что?

— Эксклюзивные права на препарат сроком на двадцать лет. И пятьдесят процентов всех доходов от его коммерческого использования.

Условия были жёсткими, но у меня не было выбора.

— Согласен.

— Отлично. — Норман встал и протянул руку. — Добро пожаловать в команду Озкорп, Питер.

Мы пожали руки, и я почувствовал, что продал душу дьяволу. Но если это спасёт Трис, то цена была приемлемой.

— Когда можем начать?

— Прямо сейчас. Лаборатории работают круглосуточно.

Норман нажал кнопку интеркома:

— Доктор Стромм, зайдите в кабинет. У нас новый проект.

Через несколько минут появился мужчина лет сорока в белом халате — высокий, худощавый, с внимательными глазами за очками в металлической оправе.

— Доктор Мендел Стромм, — представил его Норман, — главный биолог Озкорп. Мендел, знакомься — Питер Паркер. Он будет работать с твоей командой над новым препаратом от рака.

Стромм скептически посмотрел на меня:

— Школьник? Норман, ты серьёзно?

— Абсолютно серьёзно. Питер, покажи доктору образец.

Я протянул пробирку Стромму. Он внимательно изучил жидкость:

— Интересно. Можно провести экспресс-анализ?

— Конечно.

Стромм достал портативный анализатор и поместил в него каплю препарата. Через минуту прибор выдал результат. Глаза доктора расширились:

— Это... это невозможно. Такой молекулярной структуры не существует.

— Существует, — сказал я спокойно. — И это только начало.

— Мендел, — вмешался Норман, — выдели Питеру лучшую лабораторию и всё необходимое оборудование. Приоритет максимальный.

— Понял. — Стромм всё ещё не мог оторвать взгляд от анализатора. — Питер, сможешь воспроизвести синтез?

— С подходящим оборудованием — да.

— Тогда пойдём. Покажу тебе наши лаборатории.

Мы спустились на цокольный этаж здания Озкорп, где располагался исследовательский комплекс. То, что я увидел, превзошло все ожидания. Десятки лабораторий, оснащённых самым современным оборудованием. Массспектрометры, электронные микроскопы, автоматизированные системы синтеза — всё, о чём можно мечтать.

— Вот твоя лаборатория, — остановился Стромм у двери с номером 15. — Здесь есть всё для органического синтеза и биологических экспериментов.

Лаборатория была в три раза больше той, где мы работали с Коннорсом. Блестящее оборудование, идеальная чистота, системы контроля климата и безопасности.

— Команда специалистов будет в твоём распоряжении с утра, — продолжал Стромм. — Химики, биологи, фармакологи. Лучшие в своих областях.

— Спасибо, доктор.

— И Питер... — он внимательно посмотрел на меня. — Надеюсь, ты понимаешь ответственность. Если твой препарат действительно работает, это изменит мир.

— Понимаю.

Стромм ушёл, а я остался один в лаборатории. Впервые за последние дни я почувствовал надежду. Здесь, с таким оборудованием и ресурсами, у меня был реальный шанс спасти Трис.

Я достал телефон и позвонил доктору Коннорсу:

— Доктор, у меня хорошие новости. Нам предоставили лабораторию в Озкорп.

— Озкорп? Питер, как тебе это удалось?

— Долгая история. Главное — мы можем работать. Приезжайте завтра утром, начнём адаптацию препарата для Трис.

— Хорошо. И Питер... спасибо. Я знаю, это нелегко было организовать.

— Ничего. Главное — спасти вашу дочь.

Повесив трубку, я начал изучать оборудование. У меня была неделя, чтобы создать лекарство от рака. Неделя, чтобы выиграть забег со смертью.

Времени было мало, но теперь у меня были все инструменты для победы.

Следующие дни слились в один непрерывный поток работы. Я практически поселился в лаборатории Озкорп, уходя домой только для того, чтобы переодеться и принять душ. Мэй волновалась, но я объяснил ей, что участвую в важном научном проекте.

Доктор Коннорс приходил каждый день, помогая адаптировать формулу препарата. Мы работали с командой специалистов Озкорп, которые были поражены нашими наработками.

— Этот препарат противоречит всем известным принципам онкологии, — говорил доктор Харрис, ведущий онколог компании. — Но результаты анализов не оставляют сомнений — он работает.

— А побочные эффекты? — спрашивал я.

— Минимальные. Лёгкая тошнота, временное головокружение. Ничего серьёзного.

Мы скрывали от команды Озкорп истинную природу препарата — мутагенные свойства и способность создавать сверхлюдей. Для них это было просто инновационное противораковое лекарство.

К четвёртому дню мы создали адаптированную версию препарата, специально настроенную под генетический профиль Трис. Компьютерное моделирование показывало эффективность в девяноста восьми процентах случаев.

— Готовы к клиническим испытаниям? — спросил доктор Стромм.

— Нет времени на испытания, — ответил Коннорс. — Мы начинаем лечение завтра.

— Без испытаний? Это безумие!

— Это необходимость, — твёрдо сказал я. — Пациент в критическом состоянии.

Норман Озборн, который регулярно заходил проверить наш прогресс, поддержал решение:

— Иногда нужно рисковать. Особенно когда на кону человеческая жизнь.

В пятый день мы перевезли Трис в частную клинику Озкорп, где созданы идеальные условия для экспериментального лечения. Она была слаба, но в сознании.

— Питер, — сказала она, держа меня за руку, — я не боюсь. Знаю, что ты меня спасёшь.

— Конечно спасу, — ответил я, стараясь скрыть волнение. — Очень скоро ты поправишься.

Доктор Коннорс подготовил капельницу с нашим препаратом. Его руки дрожали от волнения.

— Это изменит всё, — прошептал он. — Если сработает, мы победим рак.

— Сработает, — сказал я с уверенностью, которой сам не чувствовал.

Препарат медленно поступал в вену Трис. Мы следили за каждым показателем — пульс, давление, температура, кислородная сатурация.

Первые изменения начались через час. Показатели крови стали улучшаться, раковые клетки начали разрушаться. Но самое главное — Трис чувствовала себя лучше.

— Боль проходит, — сказала она удивлённо. — Впервые за месяцы я не чувствую боли.

К концу дня было ясно — препарат работает. Раковые клетки уничтожались с невероятной скоростью, а здоровые ткани восстанавливались.

— Это чудо, — шептал доктор Коннорс, изучая результаты анализов. — Абсолютное чудо.

Норман Озборн был в восторге:

— Питер, ты только что стал миллионером. Этот препарат принесёт компании миллиарды.

Но меня интересовали не деньги. Меня интересовала только одна вещь — здоровье Трис.

И она поправлялась. С каждым часом всё лучше и лучше.

Я выиграл забег со смертью.

Фиск был мёртв. Трис была спасена. Доктор Коннорс не превратился в монстра.

Но за этой победой скрывалась новая проблема. Норман Озборн теперь владел формулой мутагена, не подозревая о его истинных возможностях.

И рано или поздно он это узнает.

Но это уже была проблема завтрашнего дня. Сегодня я просто наслаждался тем, что спас жизнь человека, которого любил.