Наследник 4

Глава 5

Глава 5

Гул нарастал. В ворота уже начали колотить чем-то тяжелым. Крики становились все яростнее.

— Отдайте князя-изменника!

— Смерть Старицкому!

Я подскочил к воротам, приник к узкой щели между досками. То, что я увидел, заставило сердце упасть. Улица была забита людьми — чернь, мужики, посадские, вооруженные кто чем: кольями, топорами, рогатинами. Лица перекошены от ярости. Но среди этой ревущей массы я отчетливо разглядел группу людей — человек тридцать, не меньше, — стоявших плотно, ближе к воротам. Они были в стеганых тегиляях, некоторые даже в кольчугах, со шлемами на головах, при саблях. Простые горожане так не ходят. Это явно были не случайные бунтовщики, а опытные бойцы, направляющие толпу. Шуйский или кто-то еще позаботился о том, чтобы я не ушел.

Ворота затрещали под новыми, еще более сильными ударами. Кто-то притащил бревно и бил им, словно тараном. Мои люди, стоявшие за воротами, с трудом удерживали тяжелые засовы.

— Княже, долго не продержимся! — крикнул десятник Ивашка, один из людей Поздеева, выглянув из-за щита. — Бревно у них, воротную перекладину разобьют скоро!

— Пушка где⁈ — рявкнул я. — Тащите ее к воротам! Заряжай каменным дробом!

Люди засуетились, подкатывая небольшую легкую пушку, которую удалось привезти тайно, — к главному входу. Загрохотали шомпола, бойцы засыпали порох и дробь.

— Луки, самопалы, пистоли! Огонь по толпе! Не насмерть, но чтобы охладить пыл! Отгоните от ворот!

Внутри же все сковало холодом. Ведь толпа — это обычные люди, которых обманули, и они пришли. Если не сработает, придется бить по людям.

Войны разбежались по позициям. Все заняли места на невысоких стенах подворья и на крышах построек. Викша вскарабкался на тесовый забор, чтобы лучше разглядеть происходящее снаружи.

— А ну слезай, смерд! — раздался рев из толпы.

Не успел Викша и рта раскрыть, как в него полетел град камней. Один угодил прямо в голову. Парень вскрикнул и кулем свалился вниз, во двор. Его тут же подхватили товарищи.

— Стреляйте! — яростно крикнул я людям на стенах. — Не жалеть стрел! — И они начали стрелять поверх стен.

Послышался свист тетивы, редкие вскрики в толпе снаружи.

— Стреляют! Изменник! — взревела толпа еще яростнее. — Ломай ворота! Бей предателя!

Удары бревном стали чаще и сильнее. Дерево жалобно трещало.

Но я понимал — это лишь временная передышка. Толпа была огромна и разъярена, и среди шли умелые бойцы. Долго нам так не продержаться с полумерами. Нужно было что-то решать.

— По толпе бей, — решился я.

Здесь или я, или они!

Войны переглянулись, но приказ есть приказ. Во дворе снова началась лихорадочная подготовка, но теперь уже не к обороне, а к отчаянной атаке.

— Заряжай! Быстрее! — командовал Ивашка у пушки. Мои люди строились сзади, дабы после выстрела пойти в бой.

Все в доспехах, на конях, оружие наготове. Снаружи ревела толпа, ворота трещали под ударами бревна.

— Княже, благослови! — прохрипел Ивашка, поднося тлеющий фитиль к запальному отверстию пушки.

— Отворяй. — Засовы с грохотом отодвинули, створки распахнулись.

— С Богом! Пали! — Я выхватил саблю.

Грянул выстрел, картечь хлестнула по самым плотным рядам у ворот. Крики, паника…

— За царя Дмитрия! Вперед! Руби! — взревел я и ударил по бокам Черныша, вылетая на улицу.

Наш клич «За царя Дмитрия!» и стремительный натиск хорошо вооруженных людей возымели действие. Часть толпы, поднятая смешалась, не понимая, кто враг, кто свой. Другая часть, пришедшая сюда явно по наущению Шуйских или им подобных, на миг дрогнула от неожиданности и ярости нашего удара. Простые мужики с кольями и топорами, столкнувшись со сталью и дисциплиной, стали пятиться и разбегаться.

Но три десятка доспешных бойцов, стоявших ядром атаки, так просто не отступили.

— Держись! Бей изменника! — крикнул их предводитель.

Завязалась короткая, но злая рубка прямо перед воротами моего подворья. Эти были не чета пьяным шляхтичам — дрались умело и отчаянно. Лязг стали, хрипы, крики боли смешались с ревом разбегающейся толпы. Мои люди, воодушевленные прорывом, дрались яростно.

Преимущество в выучке и решимости было на нашей стороне. Через несколько минут сопротивление доспешной группы было сломлено. Больше десятка их лежало на земле — убитыми или тяжело раненными. Остальные, видя, что дело плохо, пытались смешаться с остатками толпы и удрать.

— Не упускать! — крикнул я. — Брать живьем!

Мои люди бросились вдогонку, сбивая с ног и обезоруживая пытавшихся скрыться бойцов. Вскоре перед нами на коленях стояло пятеро пленников, крепко связанных и изрядно помятых. Остальные либо погибли, либо сумели сбежать в общей суматохе. Толпа же рассеялась, оставив после себя пустую улицу, усеянную телами, брошенным оружием и мусором.

Я спешился, подошел к пленным. Они злобно зыркали исподлобья.

— Кто такие? Чьи люди? — спросил я. Пленные молчали. И тут подошел Елисей, который участвовал в захвате. Он вгляделся в лицо одного из пленников, затем другого. — Княже… — Он удивленно поднял на меня глаза. — Я ж их знаю! Вот этот, рябой, — ткнул он пальцем, — у Шуйского во дворе не раз виден был! А этот, чернявый, кажись, сынок князя Голицына!

Я присмотрелся. И впрямь, лицо рябого показалось мне смутно знакомым — кажется, я видел его среди челяди у Шуйского. А чернявый… Да, что-то знакомое было и в нем.

— Голицыны… — пробормотал я. — Значит, не только Шуйские. Все они заодно. И решили меня убрать руками вот этих псов да обманутых.

Я посмотрел на дымы, поднимающиеся над Москвой, прислушался к далекому гулу продолжающегося бунта. Идти сейчас к Кремлю, оставляя здесь этих пленных и не зная точной обстановки, было бы безрассудно.

— Затащить их во двор! — приказал я. — Допросить с пристрастием. Узнать все: кто послал, какой был приказ, что еще замышляют.

— Елисей, отправь людей к деду, Поздею, Агапке, к Одоевским и Хованским, Волынским пусть скажут, что в Москве беспорядки и бунт. Князь Старицкий к царю на выручку идет, и если они со мной, то я их жду на подворье. Только пусть поспешают. Ждать долго невмочно.

— Исполню, княже, — кивнул Елисей, и четверо запрыгнули в седла и помчались.

— Остальным — убрать убитых с улицы, раненым помочь, ворота укрепить. Мы пока остаемся здесь.

Мне оставалось только ждать, пока придут остальные и привезут вести с ворот кремлевских, проехал ли туда Шуйский или еще нет. Главное, не опоздать.

Время шло, минуты тянулись. Двор моего подворья гудел, как растревоженный улей.

Прибыл мой полк вместе с дядей и дедом. Приехал князь Одоевский с двумя десятками дворни, обряженной в тигеляи. Запыхавшись, подоспел князь Иван Хованский со своими людьми — тоже два десятка сабель и Агапка со своим десятком жильцов — лица у всех были мрачные, но решительные. Последними прибыли Волынские — степенный Матвей Григорьевич с двумя сыновьями, Иванами Большим и Меньшим, но людей с ними было всего пятеро. Видимо, не все решились или успели собраться.

Пленных после допроса крепко заперли в погребе под усиленной охраной. Двор очистили от тел, раненых перенесли в избы, ворота снова заперли и укрепили. Но расслабляться было некогда. Я собрал всех старших: дядю Олега, деда Савелия, Поздеева, Одоевского, Хованского, Агапку, Матвея Волынского — у себя в горнице. Мои десятники и сыновья Волынского остались ждать распоряжений снаружи.

В горнице было тесно и душно. За окном не умолкал гул набата и далекие крики. Все смотрели на меня, ожидая решения.

— Итак, бояре, воеводы, люди добрые, — начал я, обводя всех взглядом. — Вести у нас скудные, но происходит страшноей. Москва охвачена бунтом. По слову Шуйских народ поднялся ляхов бить да царя спасать. Пленные же наши показали, что Шуйские, Голицыны, Татищевы и иже с ними сами этот бунт и затеяли, дабы ляхов извести, а заодно, может, и царя. На меня же толпу натравили, чтобы я им не мешался.

— Предатели! — глухо прорычал Хованский, сжимая кулаки. Он был известен своей прямой натурой и нелюбовью к Шуйским.

— Что с царем Дмитрием — неведомо, — продолжил я. — Что думаете делать?

Наступила тишина. Первым заговорил Поздей, потирая рукоять сабли.

— Коли царь еще жив — идти на выручку надо, княже. Долг наш. Разбить изменников, пока они верх не взяли. Силы у нас теперь есть, пусть и невеликие. Внезапным ударом можем смять их.

— А коли мертв? — возразил степенный Матвей Волынский. — Коли Шуйский уже взял верх? Тогда идти в Кремль — самим в ловушку лезть. Нас там всех и положат. Может, лучше переждать здесь? Поглядеть, чья возьмет?

— Переждать⁈ — возмутился Одоевский. — Пока изменники трон захватывают? Да как можно⁈ Идти надо! Мертв царь или жив — идти и бить предателей!

— Горяч ты, князь Юрий, — покачал головой дед. — Прав Поздей — коли жив царь, идти надо. Прав и Волынский — коли мертв, идти в Кремль — погибель верная. А мы не знаем, как там дело обернулось.

— А толпа эта? — вмешался Агапка. — Вы супротив бояр идти хотите, а народ-то за них! Они ж кричат: «Ляхов бей, царя спасай!» Как мы супротив них пойдем? Нас свои же и побьют.

— Толпа обманута, — сказал я. — Но ты прав, Агапка. Идти против толпы сейчас — гиблое дело. И ждать здесь — тоже не выход. Шуйские про нас не забудут. Как только с Кремлем разберутся — придут сюда со всеми силами.

— Так что же делать, Андрей? — спросил дядя Олег, до этого молча слушавший. — Прикажи — мы исполним.

Я снова обвел взглядом собравшихся. Их лица выражали разное — решимость, сомнение, гнев, тревогу. Но все они ждали моего слова. Ответственность за их жизни, за исход этого дня лежала на мне.

— Мы пойдем в Кремль, — сказал я твердо. Все взгляды устремились на меня. — Но не сейчас и не с боем против всех. Мы пойдем под тем же кличем, что и Шуйские: «За царя Дмитрия!».

— Но зачем, княже? — удивился Хованский. — Если царь мертв, а Шуйские — предатели?

— Если царь мертв — мы это увидим. И тогда… тогда будет видно, что делать. Может, придется с Шуйскими говорить, а может, и против них идти, коли сила будет. А если царь жив? Если он еще держится? Тогда мы явимся как его верные слуги, как подмога. Наш клич собьет с толку и толпу, и самих заговорщиков. Они не посмеют открыто напасть на тех, кто идет «за царя». Это даст нам время осмотреться, понять, что происходит, и, возможно, мы решим, кто будет на троне. К тому же наш долг — быть при государе в лихую годину, мы ему крест целовали.

Я посмотрел на Поздеея, Одоевского, Хованского, Волынского, Агапку, Олега и деда Прохора.

— Это опасный путь. Почти такой же опасный, как и сидеть здесь. Но он дает нам хоть какой-то шанс действовать, а не ждать, пока нас придут резать нас, как овец. Кто со мной?

Мужчины переглянулись. План был дерзкий, рискованный, но это лучше, чем бездействие или слепая атака.

— Мы с тобой, княже, — первым сказал Поздей.

— С тобой! — поддержали Одоевский и Хованский.

— Веди, — кивнул Агапка.

— Будь по-твоему, племянник, — вздохнул Волынский. Дед Прохоро и дядя Олег молча кивнули.

— Тогда готовиться! — Я поднялся. — Сотня и люди Одоевского — впереди. Мы с Олегом, Савелием и моими сторожами — в центре. Хованский, Волынский, Агапка, прикрываете тыл. Двигаемся быстро, но плотно. На крики не отвечать, в мелкие стычки не ввязываться. Наша цель — Кремль, Спасские ворота! По коням!

И наша небольшая, но отчаянная рать двинулась из ворот подворья — навстречу неизвестности, бушующему хаосу и своей судьбе в сердце охваченной мятежом Москвы.

— За царя Дмитрия! — ревел Поздей, возглавляя авангард.

— За царя! — подхватывали мы в центре.

— За царя! — гулко отдавалось в арьергарде, где шли Хованский, Волынские и Агапка со своими людьми.

Мы двигались быстро, плотной колонной, стараясь не растягиваться. Улицы были завалены мусором, где-то валялись брошенные вещи, виднелись следы крови. Воздух был пропитан дымом и гарью — горели дворы, где жили поляки. То тут, то там попадались их трупы, растерзанные толпой. Те же, кто встречался нам на пути, заслышав наш клич «За царя!», шарахались в стороны, испуганно или недоуменно глядя нам вслед. Лишь изредка из подворотни раздавался враждебный выкрик или летел камень, но вступать в бой с нашим внушительным и организованным отрядом никто не решался.

Путь к Кремлю был недолог, но казался вечностью. Наконец впереди показались башни и стены древней крепости. Спасские ворота были открыты настежь, но охранялись усиленным караулом стрельцов. Увидев наш отряд, они заколебались, но, услышав знакомый клич «За царя Дмитрия!» и признав меня, тысяцкого пропустили без возражений, лишь провожая тревожными взглядами.

Внутри Кремля царил хаос, но иного рода, чем на улицах города. Здесь толпились растерянные придворные, лежали тела убитых — в основном поляков из царской охраны и свиты Мнишека, но были и русские. Следы недавнего боя были повсюду. Гул голосов, лязг оружия, тревожные крики эхом разносились по площади.

— К палатам! Живо! — скомандовал я, направляя коня к видневшимся впереди царским палатам.

Чем ближе мы подъезжали, тем яснее становилась картина. Перед входом в палаты на площади застыли в нерешительности две сотни стрельцов. Они были при оружии, но явно не понимали, что происходит и чьи приказы выполнять. Их командиры либо были убиты, либо перешли на сторону заговорщиков.

Рядом с ними плотным кольцом стояли вооруженные люди — боярские дети, дворяне, челядь — это был отряд Шуйских и их союзников. Они держали оборону, не подпуская никого ко входу. И у их ног, на земле, залитой кровью, лежал… царь Дмитрий.

Он был еще жив, но тяжело ранен — голова разбита, одежда разорвана и пропитана кровью, лицо искажено болью и, кажется, ужасом, а еще нога вывернута в иную сторону. Рядом с ним валялась сабля. Верные телохранители-иноземцы, пытавшиеся его защитить, лежали мертвые.

А над всей этой сценой, словно победитель, стоял князь Василий Иванович Шуйский. Рядом с ним — его братья, Дмитрий и Иван Пуговка, а также Голицыны, Татищев и другие знатные заговорщики. Лицо Василия Ивановича было спокойным, почти бесстрастным, но в глазах горел холодный огонь торжества.

Наш отряд остановился как вкопанный. Мои люди с ужасом и гневом смотрели на поверженного царя и торжествующих бояр.

Шуйский медленно повернул голову в нашу сторону. Увидев меня во главе прибывшего отряда, он не выказал ни удивления, ни страха. На его губах появилась ледяная, презрительная усмешка.

— А, и Андрюшка! — выплюнул он с презрением. — Явился, не запылился! — произнес он громко, так, чтобы слышали и стрельцы, и его люди, и мои воины. — Вот и еще один воренок подъехал. К своему дружку спешил? Да опоздал малость.