Наследник 4

Глава 19

Глава 19

Два дня минуло, с тех пор как мы покинули Москву. Войско растянулось по старой Владимирской дороге на несколько верст, превратившись в медленную, но грозную реку из стали, конского топота и скрипучих телег. Впереди, во главе конницы, ехал я на своем Черныше. Рядом на жеребцах держались воеводы: опытный и хмурый князь Воротынский и Михаил Скопин-Шуйский, для которого этот поход был первым настоящим делом на государевой службе. Чуть позади ехали дядя Олег, Елисей и Василий Бутурлин, а там и мой полк.

Следом за конницей, покачиваясь в седлах, ехали стрельцы — не особо привычные к этому делу. Замыкал шествие длинный обоз, скрипучие телеги, груженые припасами и малыми затинными пушками, а замыкали опять всадники. Сила, которую я вел за собой, была зримой, ощутимой. Но, глядя на нее, я не чувствовал уверенности.

Меня грызли сомнения.

Я снова и снова прокручивал в голове один и тот же вопрос: «Правильно ли поступил, что покинул Москву?»

Там, за спиной, осталось змеиное гнездо. Бояре, что кланялись мне в Грановитой палате, что сейчас они замышляют в тиши своих теремов? Мнишеки — достаточно ли Прокопа, чтобы удержать этих волков, способных на любую, самую безумную авантюру? Юзуиты и Шуйские, сидящие в темнице. Да еще поляки, оставшиеся в Москве. И мой «регентский совет»… Хорошие, верные люди, но справятся ли они, если в столице вспыхнет новый пожар смуты?

Я ушел, забрав с собой часть войска, оставив за спиной пороховую бочку с тлеющим фитилем. Может, надо было остаться? Дожать всех врагов, выкорчевать измену до последнего корня, а на самозванца послать воевод?

Я тяжело вздохнул, и Черныш, почувствовав мое настроение, прянул ушами.

Нет. Все-таки я поступил правильно.

Власть, завоеванная в кремлевских палатах хитростью и силой, — вещь непрочная. Сегодня бояре боятся меня, а завтра, если покажу слабость, они же меня и растерзают. Чтобы править этой страной, недостаточно быть самым хитрым интриганом. Нужно стать для них чем-то большим. Мне нужна воинская слава. Нужно, чтобы вся страна, от простого посадского человека до последнего смерда, увидела во мне не очередного боярина, дорвавшегося до власти, а защитника земли русской.

Победа над «воровскими казаками» и лже-Петром — идеальный способ. Это простая и понятная история: вот враги, разоряющие села, а вот я, ведущий войско, чтобы их покарать. Эта победа даст мне тот авторитет, ту народную любовь и тот страх врагов, которых не добиться никакими заседаниями Думы.

Сомнения ушли, уступив место холодной, стальной решимости. Я выпрямился в седле, чувствуя, как уходит тяжесть с плеч. Я на верном пути.

Я повернулся к ехавшему рядом Скопину-Шуйскому, на лице которого было написано напряженное ожидание.

— Ну что, князь, готов к первой настоящей битве? — спросил я, и в моем голосе уже не было и тени сомнений.

Он встрепенулся и, поймав мой уверенный взгляд, твердо кивнул.

— Готов, Андрей Володимировч, — ответил он, заставив Воротынского улыбнуться.

Бесконечная Владимирская дорога вилась меж полей и перелесков. Усталость от долгого сидения в седле начала сказываться, но дисциплина в войске была железной. Наконец на горизонте показались они — бесчисленные купола и шатры церквей, сверкающие на солнце. Суздаль.

Даже издалека город производил сильное впечатление. Он не ютился робко у реки, а стоял как настоящая крепость, ощетинившись башнями. Первым делом в глаза бросался высокий земляной вал древнего кремля, увенчанный бревенчатыми стенами. Над ними возносился белокаменный собор, а вокруг, словно могучие стражи, темнели стены монастырей — Спасо-Евфимиева и Покровского.

Войско встало лагерем на лугах у реки Каменки, не входя в город. Я не хотел пугать людей и вести себя как хозяин, не являясь таковым. В сопровождении Воротынского, Скопина-Шуйского и моего старицкого полка мы въехали в город через Ильинские ворота.

Народ замирал на месте, смотря на нас, кто-то спешил уйти, а кто-то с удивлением разглядывал. Весть о нашем войске бежала вперед нас, правда, недалеко и медленно.

Нас тут же встретили у воеводского двора внутри кремля. Здесь, в тени древнего Рождественского собора, было тихо и чинно. Ждали все начальствующие люди Суздаля. На крыльцо вышел сам воевода, Федор Плещеев, — кряжистый, бородатый мужчина с настороженным, цепким взглядом. Рядом с ним в простом черном клобуке стоял архиепископ Галактион, высокий и сухой, как старое дерево, его глаза, казалось, видели человека насквозь. Чуть поодаль толпились посадские люди — богатые купцы, городская верхушка, на чьих лицах читалась смесь страха и любопытства.

До них доходили лишь смутные и страшные слухи из Москвы, а теперь перед ними стоял один из главных виновников тех событий, да еще и во главе целого войска.

Нас провели в просторную горницу. После коротких приветствий я не стал ходить вокруг да около. Сел во главе стола и, глядя прямо на воеводу и архиепископа, начал говорить.

— Отцы святые, воеводы, посадские люди… — Мой голос звучал спокойно и властно. — Знаю, до вас доходили вести одна страшнее другой. Я прибыл, чтобы отделить правду от лжи.

Я рассказал им все, как было: о предательстве и мятеже Шуйских, которые хотели ввергнуть государство в усобицу. О печальной кончине государя Дмитрия Иоанновича, павшего жертвой их измены. О том, как мы с верными боярами и служилыми людьми пресекли бунт и восстановили порядок в столице.

— Земля не может жить без законного правителя, — продолжал я, видя, как они жадно ловят каждое мое слово. — Посему будет созван Великий Земский собор, и пройдет он в конце июля. Чтобы вся земля русская, от всех чинов и городов, выбрала себе нового законного и всеми признанного царя. Как раз беду явившуюся нежданно отведем.

Я замолчал. Видел, как меняется выражение их лиц. Они ждали очередного самозванца или жестокого узурпатора, а увидели перед собой сильного, уверенного правителя, который говорил о законе, порядке и воле всей земли.

Первым нарушил тишину воевода Плещеев.

— Вести твои ясны, княже, — произнес он с облегчением. — И воля твоя благая. Но что за беда, о которой ты говоришь?

Я рассказал им о лже-Петре и его казачьей орде, что осадила Нижний, они лишь переглянулись, видать, слухи уже доходили. Поднялся архиепископ Галактион. Он медленно, со скрипом перекрестился.

— Смута — тяжкое испытание, ниспосланное Господом за грехи наши, — произнес он глубоким старческим голосом. — Но Господь же посылает и воинов, чтобы защитить землю православную от воров и разорителей.

Он посмотрел на меня своим пронзительным взглядом.

— Благословляю тебя, князь Андрей, и войско твое на святое дело — изгнание смутьянов и защиту городов наших. А мы здесь, в Суздале, будем молиться за вашу победу.

Это было то, что мне нужно. Благословение одного из самых уважаемых иерархов церкви. После этих слов напряжение в горнице окончательно спало. Воевода даже предложил собрать полк и присоединиться к нам, но я отказался. Пока полк соберут, пару дней потеряем, а то и больше, а там и молва может дойти до лже-Петра.

Я уезжал из Суздаля, добившись своего, укрепив свою власть не силой оружия, а силой слова и закона.

После радушного приема в Суздале войско двинулось дальше с воодушевлением. Мы миновали старые погосты, густые леса и вышли на широкую дорогу, ведущую к одному из старейших городов. И вот на высоких холмах над Клязьмой показался Владимир.

В отличие от уютного, почти сказочного Суздаля, Владимир предстал перед нами как могучий, суровый исполин, помнящий величие и ордынские набеги. Надо всем городом, над десятками церквей, доминировал огромный золотой купол Успенского собора, а въезд в город, словно страж из былинных времен, преграждали величественные белокаменные Золотые ворота.

Войско, гремя оружием, торжественно проходило под их древними сводами. Я ехал во главе колонны, но мыслями был далеко. Я уже бывал здесь, всего несколько лет назад. Тогда молодой и никому не известный князь Старицкий с парой десятков людей въезжал в эти же ворота. Помню, как я с благоговением смотрел на эти древние стены, чувствуя себя песчинкой. Помню, как отправился на торг закупать тегиляи и бумажные шапки для своих людей, как торговался за каждый рубль. Помню, как пришел в монастырь Пресвятой Богородицы, чтобы поклониться мощам своего предка, святого князя Александра Невского, как меня там перехватил местный воевода князь Иван Болховской и почти силой усадил за свой стол, выпытывая московские новости. Тогда я был гостем, которого требовалось развлечь из вежливости.

А теперь… Те же стены, те же ворота. Меня больше не проверяла стража — воевода и духовенство уже ждали у ворот с низким поклоном.

Накрыло осознание того, как далеко я зашел и как невообразимо высоки теперь ставки…

Прием во Владимире был более сдержанным и официальным, чем в Суздале. Местный воевода, человек осторожный, принял нас в своем кремлевском дворе. После обмена приветствиями он перешел к делу.

— В городе и уезде неспокойно, княже, — доложил он, избегая моего взгляда. — Не бунтуют, нет, но умы в смятении. Слухи ходят…

— Какие слухи? — спросил я прямо.

Воевода замялся.

— Разные. Одни говорят, что ты герой, спасший Москву от изменников Шуйских. Другие шепчут, что ты чуть ли не сам убил царя Дмитрия…

Он сделал паузу и добавил самое главное:

— А третьи, и этих слухов все больше, передают из уст в уста, что царевич Петр не разбойник, а истинный наследник, которого сам покойный государь признал братом и позвал на помощь. Говорят, он идет не грабить, а карать убийц своего названого брата. Народ в смятении, княже. И не знает, кому верить.

Я слушал это с каменным лицом. Информационная война, которую я предвидел, была уже в самом разгаре. Моя хитроумная история, рассказанная в Думе, еще не дошла сюда, а лживые слухи — уже здесь.

— То, что доходит до вас обрывками и сплетнями, я скажу вам прямо, как есть, — произнес я спокойно, твердо и уверенно. Я изложил им свою официальную версию: о предательстве Шуйских, о гибели царя и о «военной хитрости» Дмитрия, который хотел заманить самозванца в ловушку.

Но я понимал, что одних слов мало. Кивнул Василию, и тот достал из ларца тяжелый свиток с вислой восковой печатью.

— А вот государев и боярский приговор, дабы пресечь все кривотолки.

Я передал грамоту воеводе.

— «Петр» объявлен вором, самозванцем и изменником. Прикажи зачитать этот указ на всех площадях и торгах, чтобы каждый человек во Владимире знал правду, а не слушал бабьи сплетни.

Вид официального указа, подкрепленного моим войском, произвел должное впечатление. Владимирская знать поспешила заверить меня в своей полной и безоговорочной верности.

Когда мы покидали город, направляясь к Гороховцу, я ехал рядом с Воротынским.

— Слухи бегут быстрее войска, князь, — мрачно заметил я.

— Их сеют намеренно, государь, — мудро ответил старый боярин. — Враг уже воюет с нами, хоть мы его еще и не видели. Воюет словом и ложью.

Я ничего не ответил, лишь крепче сжал поводья, а сам смотрел на дорогу, ведущую вперед. Мне нужно было как можно скорее добраться до Гороховца, требовались точные сведения от Агапки.

Через несколько дней пути на исходе дня я увидел впереди знакомые очертания. На высоком крутом берегу Клязьмы стоял Гороховец. Не могучий град, как Владимир, а небольшой, коренастый город-крепость, вросший в свой холм. Я узнавал все: земляной вал высотой в пять метров, по гребню которого темнели бревенчатые стены и пять башен крепости. Под горой, у самой реки, виднелся укрепленный посад с домами пушкарей и двумя монастырскими подворьями. А на другом берегу — маленький острог с единственной башней.

Вон там, на посаде, стоит деревянная церковь, а рядом с ней — простая звонница, два столба с перекладиной.

Когда авангард приблизился к городу, случилось то, чего я не ожидал. Весь город высыпал нам навстречу. Из простого посада и из укрепленного, с торговой площади, что в «верхнем» городе, — бежали люди. И это была не та настороженная толпа, что встречала меня в Суздале и Владимире. Это была толпа, которая радовалась.

— Князь наш! Андрей Владимирович! Войско-то какое привел!

Они знали меня. Простые посадские люди, купцы, ремесленники — многие из них видели меня, когда я еще не был князем. Да и о делах моих были наслышаны. Они махали руками, женщины крестились, мужики снимали шапки. Это была первая искренняя, горячая народная поддержка, которую я почувствовал с начала всей этой заварухи. И она согрела меня до глубины души.

Войско, слишком большое для маленького города, я приказал поставить лагерем на лугах за посадом. А сам в сопровождении въехал в город. Мы двигались по знакомым улицам, и я чувствовал на себе сотни гордых и полных надежды взглядов.

Меня тут же встретили хлебом с солью подьячие и даже голова полка, сгибаясь и держась за спину. Весь полк меня встречал, все знакомые лица.

— Агапка должен меня тут ждать с вестями, — выдал я, осматривая толпу, и вот он вышел вперед.

Он был худ, лицо осунулось и покрылось дорожной пылью, одежда была изрядно потрепана. Но в его глазах горел острый, цепкий огонь. Агапка.

Я дал себя провести в дом головы, где тут же накрыли стол. Вокруг на лавках расселись мои ближники, воеводы и лучшие люди города. Лишь Агапка остался стоять.

— Позже попируем, а сейчас поговорить и послушать хочу, — покосился я гороховчан, и они, недовольно переглянувшись, все же покинули меня. Еще бы, считай, из собственного дома выгнал.

Агапка же дождался, пока закроется дверь, и после моего кивка шагнул вперед.

— Княже, — просто сказал он, и в этом единственном слове была вся тяжесть его доклада.

— С вестями, Агапка? — спросил я.

— Все видел, как ты приказал, — кивнул он.

— Так рассказывай!