На орловском направлении. Отыгрыш

Глава 8

29 сентября 1941 года,

Орёл

Домчались, попетляв по непривычным, но узнаваемым улицам «дворянской» части города, минут за десять. За столь короткое время вряд ли возможно измыслить дельное объяснение, с чего это вдруг целый старший майор госбезопасности прибыл для инспектирования в откровенно непрезентабельном виде и без каких бы то ни было подтверждающих полномочия бумаг, как гоголевский ревизор — инкогнито. Угу, и тоже самозванец. Тут хоть день думай, хоть неделю, хоть целую вечность — фиг до чего путного додумаешься. Кроме сакраментального: наглость — второе счастье. Конечно, он, Годунов, актёр не бог весть какой, да и лгущий без зазрения совести ловкач — не его амплуа, однако ж делать нечего, придётся лицедействовать. Начальственный гнев, если рассудить, не в таком уж дальнем родстве с растерянностью. Орёл и решка одной монеты… и нужно бросить так, чтобы монета легла орлом.

Орлом.

Военкомат располагался в трехэтажном особнячке явно дореволюционной постройки. Здания этого Александр Васильевич никогда не видел, надо полагать, оно не уцелело. В другое время он, любящий всё строгое и основательное, задержался бы, чтобы неторопливо оглядеть достопримечательность. Но покой нам… даже не снится. И сон, похоже, скоро попадет в перечень контрабандных товаров: урвать реально, да цена высока.

Благо хоть надежды оправдались (вот бы и дальше так везло, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!): дверь была не только не заперта — открыта настежь и к тому же заботливо подперта камушком, наглядно свидетельствующим о простоте здешних нравов.

Годунов, старательно изобразив на лице невозмутимость, вошел, без суеты огляделся по сторонам. Из ниши слева дисциплинированно вышагнул средних лет красноармеец, наверняка из вновь мобилизованных, спросил ворчливо:

— Вы к кому, товарищ?

Наверное, подумал: заблудился мужик.

— Мне нужно срочно поговорить с военкомом, — Годунов четким эффектным движением раскрыл удостоверение на уровне глаз постового.

— Одну минуту, товарищ старший майор, — в ответе сквозило нескрываемое изумление. Но, надо отдать красноармейцу должное, подобрался он мигом, коротко взглянул на дежурного за столиком: что, мол, делать?

Тот уже делал: в руках телефонная трубка, на лице недоумение. И не через минуту, как обещано было, а секунд через десять выдал результат:

— Фомин… — Неловко, будто бы ему вдруг стал тесен ворот, повел головой. — Проводи.

Фомин тоже был отнюдь не юноша и тоже глядел оторопело, словно ему тень отца Гамлета показали. Хотя, если рассудить, сотрудник НКВД подобного ранга, вырядившийся по гражданке и рыскающий, аки тать в нощи, — сюжетец помощнее. И реализму в нём не сказать что больше.

А военком-то, похоже, здесь. Тем лучше, не придётся долго терзаться неизвестностью.

Добрая сотня шагов по полутёмным лестницам и коридорам вслед за Фоминым — а боец оглянулся всего раз-другой и то, похоже, лишь для того, чтоб убедиться: визитер не отстал и не заблудился. Радоваться или печалиться? С одной стороны, явное опровержение придумок кинематографистов о чуть ли не поголовной паранойе в Красной Армии. С другой — не слишком ли уж монументален пофигизм?

Так ничего и не надумалось: за очередным поворотом ярко высветился дверной проем.

Интерьер кабинета, понятно, оказался «как в кино». Да и его хозяин лицом и, что называется, статью напоминал киногероя: косая сажень в плечах, ладно пригнанная лётная форма, светлые волосы, зачесанные ото лба назад. И черная повязка, закрывающая левый глаз. Правый, вполне ожидаемо серо-голубой, смотрел вопрошающе, но уверенно.

— Здравия желаю, товарищ старший майор. Военный комиссар Орловской области майор Одинцов. Разрешите ваши документы.

«Во как!» — уважительно подумал Годунов, мигом корректируя своё отношение к здешней осмотрительности. Не полагается военком на дежурного и на русский авось, сам удостовериться желает. На фоне бегства командующего округом и бардака, который с большой натяжкой можно было назвать эвакуацией, кабинет с тяжёлым письменным столом, лампой под зелёным абажуром и с портретом Сталина на стене вдруг представился Александру Васильевичу райским островком порядка и организованности. А что держат двери нараспашку… ну так главное — бдят. Подобные вещи за годы службы Годунов научился улавливать мгновенно. Это сразу расположило его к майору, и убирать удостоверение он не торопился. В конце концов, корочки — единственная его надежда на легализацию, (словцо-то какое, прям из шпионских романов!), нельзя, чтобы военком усомнился в подлинности документа.

Не усомнился.

— Товарищ старший майор! На текущий момент силы гарнизона…

Это, конечно, очень важно. Без всякой натяжки — жизненно важно. Однако начальственный гнев изображать всё ж таки придётся. Во избежание последующих неудобных вопросов. Одинцов-то, по всему видать, не из раздолбаев.

— Вас ничего не удивляет, майор? — жёстко прервал Годунов и военкома, и собственные несвоевременные мысли. — Например, то, что я прибыл без предупреждения? И без сопровождения? — выдержал коротенькую, в один вздох, но очень весомую паузу. — Или мой, с позволения сказать, внешний вид?

— Прошу прощения… — сухо начал Одинцов.

— И есть за что. Что вы там о силах гарнизона? — Александр Василевич уперся кулаками в столешницу. — Начштаба округа чётко рапортует командующему Брянским фронтом: дескать, у вас тут артиллерии — хоть генеральное сражение давай, а на деле? А дело, по всему видать, швах. Железнодорожный-то узел зенитки надёжно прикрывают, нет? Про авиацию даже не спрашиваю. Тут, правда, без победных рапортов обошлось. А вот лично у меня не обошлось, как видите. В двух километрах от города под бомбёжку угодили, — Годунов перевел дух. — Так что никого со мной теперь нет и ничего, кроме удостоверения, предъявить в подтверждение своей личности и своих полномочий не могу. Придётся вам пока что поверить мне на слово…

Угу, то-то и оно, что поверить. То-то и оно, что пока. Пока не найдется кто-нибудь, чьих полномочий хватит, чтобы связаться со Ставкой, но…

«Дуракам везет», — помнится, любила повторять бабушка.

Вот и появилась возможность проверить. Даже то, что на корочках следы копоти, оказалось на удивление кстати… А кто он, Саня Годунов, если не дурак? Самая разумная мысль: надо-де отсидеться, осмотреться и озадачиться собственной судьбой, у него, конечно, возникала… Точнее, не возникала, в том смысле, что не вякала. Пряталась серой мышкой в самом темном уголке сознания — и не возникала.

Нормальный человек не преувеличивает роль личности в истории и не преуменьшает значимости собственного физического существования. А если он ещё и осведомлен, чем все кончится по большому счёту, то есть знает не только о мае и сентябре сорок пятого, но и об августе девяносто первого, и об октябре девяносто третьего? Как должен поступить такой нормальный? Сжечь удостоверение? (Спички — вот они, в боковом кармане, вместе с не початой, но уже основательно измятой пачкой папирос «Дюбек». Вот и все его личное имущество, не считая тяжеленных часов, похожих на те, которые Саньке-отроку подарил на память дед. Они долгие годы выполняли роль талисмана и на экзаменах, и на соревнованиях, и в походах, разве что от рутины не спасли… да и затерялись при одном из переездов совершенно странным образом, как будто наскучило им сопровождать раздолбая, до сорока с лишним лет так и не удосужившегося постичь истинную цену времени). Ну, сжег бы. А дальше что?

А дальше возникают, так сказать, варианты, как не быть принятым за дезертира или шпиона и сохранить голову на плечах. Если очень повезёт — даже и повлиять на что-то попытаться, всё ж таки послезнание — не совсем бесполезная штука. Наиболее запомнившиеся из альтисторических романов предлагали для достижения подобных целей самые разнообразные модели поведения. Некоторые вероятности казались осуществимыми. Только вот незадача: жизнь у него была одна, что не давало никакого простора для эксперимента. Ну, допустим, удалось с первого раза выбрать нужное направление действий и нигде не напортачить. Отлично. Но для осуществления задуманного нужно время. Опять же допустим, что незначительное. По меркам мирного времени, угу. У войны свои сроки. И в эти немногие месяцы уместится и падение Орла, и оборона Тулы, и, вполне вероятно, Московская битва. И с каждым днем твое, Годунов, послезнание будет обесцениваться.

И вообще, слишком много допущений! Слишком много, чтобы думать об этом всерьёз… Вот только совсем не думать, наверное, не выйдет.

Думать думай, но и дело делай. Присказка про белку в колесе многовековой практикой подтверждена. Вот и изволь, Александр Василич, крутиться. Да не просто так, а с толком, создавая не панику, но поступательное движение.

Вломиться со всего маху в прошлое, имея в кармане эдакие корочки, — и отсидеться? Преотличная во всех отношениях идея — отсидеться в подводной лодке, по которой хреначат глубинными бомбами!

…А ежели душой не кривить, ты ведь сразу определился: не настолько ты нормальный — правы, ох, правы оказались школьные коллеги! — чтобы стоять в стороне от того, что свершается здесь и сейчас, выгадывая какие-то будущие шансы. Завтрашний шанс — он то ли будет, то ли нет. Особенно с учетом военного времени и отсутствия каких бы то ни было документов, кроме пресловутого удостоверения.

Значит, в полном соответствии с традициями альтисторического жанра, будем считать сей документ прямым указанием к действию. Тем более что от метания громов и молний пора переходить, так сказать, к конструктивному диалогу. Ну и, памятуя о том, что в ногах правды нет, присесть, наконец.

— Товарищ Одинцов…э-э-э… позвольте узнать имя-отчество?..

— Игорь Григорьевич.

— …Игорь Григорьевич, как вы наверняка уже поняли, я уполномочен проинспектировать готовность города к обороне. Однако ж тут, я уже оценил, впору вести речь не об инспектировании, а об организации обороны города с нуля. Я связывался со штабом округа, — раз уж приходится играть, то почему бы не ва-банк? — но мне так и не смогли внятно ответить, где находится командующий.

— Отбыл, товарищ…

— Куда? — перебил Годунов.

— Не могу знать.

— Выясним. Сейчас меня больше интересует, какие воинские подразделения имеются в городе в настоящий момент и какие мы можем сформировать в течение одного-двух, ну, пусть трёх дней.

Одинцов не колебался:

— Самое боеспособное подразделение — это сто сорок шестой отдельный конвойный батальон НКВД.

Эх, товарищ майор, слышали бы тебя краеведы!

— Ещё есть семьсот человек ополченцев, отряд сформирован при Управлении НКВД.

«Ага, что и требовалось доказать!» — невесело хмыкнул про себя Годунов.

А чему радоваться? Были бы в городе пресловутые пять артполков, начал бы военком с двух батальонов чекистов, а?

— Есть с полтысячи человек в истребительных батальонах, по госпиталям выздоравливающие… тут данные надо уточнять, — с виноватым видом заключил Одинцов. И, поколебавшись, добавил: — С утра ещё два комендантских взвода было и три БА-10, но сегодня они отбыли вместе с командующим в неизвестном направлении.

«Угу, пусть будет — в неизвестном. История рассудит… жаль, история — она не военный трибунал», — подумал Годунов. И задал главный, но, по всему видать, уже излишний вопрос: — Вернёмся вот к чему. Генерал-полковнику Ерёменко докладывали о четырёх противотанковых артиллерийских полках и одном гаубичном. Они существуют…гм… в каком-либо виде?

— Если шестнадцать сорокапяток и четыре ЗИС-2 можно так назвать, — мрачнея буквально на глазах, ответил военком.

— Я сильно сомневаюсь, что в этом убедить удастся немцев, — саркастически хмыкнул Александр Васильевич. — А грядёт, не буду от вас скрывать, оборона города. В ближайшем будущем. — Одинцов сдержанно кивнул: мол, сам уже догадался. Вот и ладушки. — Так, дальше?

— Что же до гаубичного полка, наличествует двадцать четыре 122-миллиметровых гаубицы образца десятого года. Противотанковые орудия с расчётами, а в гаубичном от силы восемь расчётов укомплектовано.

— Хоть что-то, — Годунов вздохнул. И добавил про себя: «Уж очень «что-то»!»

— Кроме того, на аэродроме имеется десять машин: семь У-2, пять из которых в полной исправности, и три УТ-2. Только вот летать, — жёстко заключил военком, — некому. Об остальном подробнее можно осведомиться у замначштаба подполковника Беляева. Что касается вооружения и боеприпасов, наиболее полной информацией располагает бригвоенинтендант Оболенский, он вообще в округе всё имущество до последней портянки знает.

Годунов чувствовал себя сказочно-анекдотической старухой у разбитого корыта. Только вот не приходилось рассчитывать на появление не то что золотой рыбки, но даже какой-нибудь щедринской вяленой воблы, охочей до бестолковых советов.

— Поедемте-ка, товарищ майор, в штаб округа. Время поджимает, так что на месте разберемся, кто на что горазд. — На пару секунд задумался. — И вот ещё что. Мне бы одеться подобающим образом. Это возможно?

— Решим, товарищ старший майор, — помедлив несколько мгновений, уверенно проговорил Одинцов. — По дороге в военторг заедем. Прикажу готовить машину.

«Заодно и перекусить бы… хотя б и по дороге», — с тоскливой безнадёжностью намекнул желудок.

— Не надо машину. Я тут персональной разжился. Из гаража штаба округа.

Чередовать правду и вымысел, особенно когда в правде изрядная доля допущений, а в вымысле изрядная доля экспромта, потруднее, чем усидеть на двух стульях. Знать бы, где ты брякнешься, попаданец-самозванец, авось соломки удалось бы подстелить.

За те полчаса, что высокое начальство отсутствовало, водитель успел привести себя в подобающий вид (надо же, и печали во взгляде поубавилось) и теперь с полным основанием мог именоваться сержантом Дёминым. Ориентируясь без подсказки, он за считанные минуты доставил товарищей командиров в военторг.

А вот встретившую их на пороге Нину Фёдоровну, добрую, как сразу же стало понятно, знакомую Одинцова, впору было называть Ниночкой, прехорошенькая такая брюнеточка лет двадцати, разве что старушечий пучок на макушке немного портил впечатление. Чуточку суетясь и самую малость смущаясь (не каждый же день являются покупатели столь высокого ранга!), она подобрала форму и собственноручно привинтила к краповому сукну петлиц посеребренные ромбы, лучащиеся рубиновой эмалью.

Форма сидела непривычно. Да и вообще, поглядевшись в зеркало, капитан третьего ранга Годунов почувствовал себя ряженым. «Мало чести в том, чтобы нацепить чужие погоны!»

— Спасибо, — сказал он Ниночке, которая преданно маячила у него за спиной, и понял, что прозвучало резковато.

— Товарищ старший майор… — несмело начала девушка. — У меня вопрос… если можно.

— Слушаю, — без особого удовольствия отозвался Годунов: у него самого сейчас крутилось в голове слишком много вопросов.

— Правда ведь, вы Орёл не сдадите?

— Сделаем всё возможное, — коротко ответил он.

Всё-таки верно подметил классик: правду говорить легко. А вот приятно ли?