Мраморный меч (СИ)

3

Глубокий, приятный голос певца отражался от пустых каменных стен и приобретал совершенно новые, необычные нотки. Тера с наслаждением вслушивалась в немного механический призвук саксофона и скачущий голос. Новенький граммофон с большой, позолоченной трубой стоял на тумбе с литыми ручками, спица бегала по виниловой пластине, подпрыгивала и вновь опускалась. Такой же, но чуть поменьше стоял в библиотеке, только на нем ставили в основном классические произведения. Их Тера тоже любила, но больший трепет вызывал джаз. От звуков саксофона она готова была танцевать и на душе сразу становилось легко.

Даже сейчас, в окружении незнакомых людей, она чувствовала, как тело лишь на миллиметр двигалось то вправо, то влево. Улыбка, не натянутая, а вполне умиротворенная не сходила с лица. Она здоровалась с вновь прибывшими друзьями супруга и его семьи, перекидывалась парой слов с женщинами, с которыми стоило бы завести хорошие отношения. Зал наполнял приглушенный смех, цокот тонких шпилек о деревянный пол и звон бокалов с золотистым шампанским. Молодые девушки и женщины крутились, показывали платья с пайетками и длинной бахромой, которая как шерсть собаки колли разлеталась из стороны в сторону. На плечах у многих лежали меховые воротники, а в руках, между пальцами тлели тонкие сигареты. Тера медленно плавала среди гостей, ловила закрытыми черными туфлями длинные перья, смотрела на свои руки, скрытые плотными рукавами, и улыбалась на очередную шутку какого-нибудь гостя.

Многие уже обсудили погоду в туманном Лондоне и перешли к более насущным проблемам. Тера перетекала из одной компании в другую и, в наглухо застегнутом платье бордовом платье, смотрелась инородно. Она не оголяла спину, покрытую длинными царапинами от трости, не показывала бока с большими синяками от острого носка ботинка. Приучила себя делать низкие прически, чтобы россыпь засосов, выглядывающих из-под высокого ворота, была всегда закрыта. Ей не жарко, корсет не стягивал талию, хоть и давил на подживающие нижние ребра.

— Прекрасный вечер, миссис Пикфорд.

— Благодарю вас, миссис Блэкберри. Мне есть на кого ровняться, — так же улыбаясь говорила она и сама не верила своим словам. Все эти обмены любезностями ей не нравились, как и оценивающий взгляд матери мужа.

Лотти, тебе бы тут определенно понравилось.

Вскоре щеки неприятно ныли, а улыбка выглядела не такой широкой и радушной. Благо на нее никто уже не обращал внимание, занятые обсуждением последних новостей моды или искусства, дамы стояли возле колонн и редких картин. Джентльмены же стремились к уединению и сидели рядом с приоткрытыми окнами в глубоких креслах. Все они стремились угодить Освальду, который занимал не последнее место в научных кругах. Тера несколько раз находила на полу плотные листы, исписанные химическими формулами, собирала их, уже не силясь понять латинские названия. Порой это сходило ей с рук, а когда муж был в плохом настроении, он или грубо брал ее прямо на узком диванчике, или бил сильно, целясь в живот. Последние несколько дней он всегда закрывал свой кабинет на ключ, который носил в нагрудном кармане.

Пусть алкоголь будет тебе сегодня другом и любимой женой, дорогой супруг, а одеяло и пустая постель ее объятиями.

Тера вновь посмотрела на супруга с вечно искривленными в усмешке губами и пошла к выходу из большого зала. Каблуки отбивали дробь, четкий марш, заглушаемый прекрасными джазовыми мотивами. Она поставила полупустой фужер на поднос парнишки, который работал в их доме второй месяц, и вышла. Улыбка с лица буквально пропала, как пропадали пятна чая под натиском мокрой тряпки. Тера не обернулась, проваливалась в полутьму мертвых коридоров, предчувствуя завтрашний скандал. Миссис Пикфорд давно не приглашала на светские мероприятия ее семью: ни мать с отцом, которые заведовали теперь небольшой фабрикой, ни сестру, поступившей в престижный университет. Лишь Иудина ходила среди гостей, но всегда уходила под руку с каким-нибудь мужчиной, а потом жаловалась, когда ей разрешали приехать на полуденный чай.

Все дальше становились звуки саксофона, а слова еще никому не знакомого певца расплывались, сливались в одно мелодичное мычание. Тера потерла ноющий бок, покрытый синяками, все еще чувствительными ссадинами и улыбнулась слабо. По длинному, алому ковру с коротким ворсом бежал Мино, уже не щенок, а большая и грозная собака, остающаяся ребенком в душе. Черный доберман, с трогательными коричневыми пятнами на грудке и мордочке, глухо лаял, ластился к ее ладони и вилял коротким хвостом.

— Тише, Мино, — строго сказала она и погладила пса между ушей. Скольких сил и терпения ей стоило их поднять. Ее маленькая радость и гордость, пес, которого все боялись и ненавидели одновременно. Мино рос быстро и слушался лишь Теру, которая посвящала его тренировке все свое свободное время.

После ее слов Мино сел и резко замолчал, подставляя под ласковые касания свою большую морду с острыми ушами. Доберманы не милые собаки и все в особняке знали это. С его появлением в округе не гуляли больше коты и голуби, миссис Пикфорд пришлось отвезти свою любимую кошечку в свой особняк. Мино оберегал свои границы и мог перегрызть горло тем, кто пробирался, кто угрожал его хозяйке и ее покою.

— Мой ласковый, — зашептала она и принялась гладить пса уже двумя руками. Тера любила Мино как собственного ребенка и полюбила его сильнее, когда он бросился защищать ее от злого мужа. Тогда ей досталось чуть меньше, а у супруга неделю заживала царапина на ноге. Теперь Освальд злился чаще, а Мино рычал на него, пока Тера не требовала его успокоится или уйти. Все же портить отношения с мужем не стоило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тера подняла взгляд и почувствовала, как сердце подскочило до горла и замерло там. Она еще раз погладила Мино и оставила его охранять, в то время как сама направилась к тяжелым, алым шторам. Как только она подошла к большому окну с узким подоконником и достаточным местом для двух людей, сильные руки обвили талию в корсете и притянули к себе. Лишь на мгновение стало страшно, отчего дыхание перехватило, а раскрытые ладони уперлись в твидовый пиджак синего цвета. Наверняка синего.

В нос ударил терпкий аромат мужского одеколона и все посторонние мысли вылетели из головы. Остались лишь обветренные губы на губах, большие ладони на талии и сбитое дыхание на ушах, за ушной раковиной и на шее. Тера плавилась под умелыми ласками, прижималась отчаянно и чутко вслушивалась в чужой, лихорадочный шепот.

— Моя самая прекрасная, изящная… Моя. Необыкновенная. Люблю тебя безумно, — на грани слышимости шептал мужчина и прижимал к себе. Укрывал в своей ласке. Тера чувствовала трепет в районе желудка, смотрела недоверчиво в синие глаза и пропадала. Она не боялась, перебирала тонкими пальцами светлые пряди, целовала отчаянно и не могла надышаться.

Я отравлена тобой. Отравлена любовью к тебе. Но впервые я хочу умереть от этого, превратится в прах и осесть на твоей коже, чтобы всегда быть рядом.

На периферии сознания она услышала приглушенные голоса. Выпутываться из объятий не хотелось, как и не хотелось отрываться от любимых губ. Она чувствовала себя невесомой и безмерно счастливой, чувствовала, как струились в венах маленькие пузырьки то ли шампанского, то ли детской радости. Внутри все горело огнем и безмерно хотелось махнуть рукой и сбежать с этим прекрасный и безмерно любимым, важным мужчиной. Но нельзя.

— Прости любимая, я не должен был увлекаться, — мужчина говорил хрипло, целовал ее лицо, в то время как проворные пальцы поправляли задранный подол платья. Он развернул Теру к себе спиной и быстро справился с тугими лентами, вновь затягивая корсет. — В следующий раз я буду осторожнее. Люблю тебя, принцесса.

Мужчина коротко поцеловал ее в чувствительные и немного ноющие губы и ушел. Мино зарычал глухо на него, встал со своего места, готовясь защищать себя и хозяйку, но лишь подбежал, когда услышал свое имя. Он вновь терся о бедро Теры, смотрел преданно и облизывал раскрытую ладонь. Она на это лишь глухо рассмеялась и пошла в свою спальню. Ей не стоило показываться в таком виде перед гостями, иначе позора не оберешься. Однако ради любимого она готова была жить в липком позоре всю жизнь, лишь бы не в этом мертвом особняке.

***

Тело болело, каждая натруженная мышца пульсировала и отдавала ноющей болью в висках. Хотелось плакать, а еще не вставать с постели и провести весь свой день на разрозненных простынях, которые хранили ее пот и кровь, но уже лишись тепла Освальда. Да и не удивительно это было. Муж никогда не будил ее, если просыпался раньше, а потом ругался долго и бил широким ремнем себе по ладони, обтянутой кожаной перчаткой. Вспоминать об этом не хотелось, как и лежать дальше, предчувствуя скандал.

Тера встала с постели, покачнулась из-за дрожащих коленей и ощутила влажность там, где ее не должно было быть. Не с ним. Она пригладила всклоченные волосы, закуталась в тонкое одеяло, уже не пригодное для дальнейшего использования и пошла в ванную комнату. Там, стоя под тугими струями воды, которые почти плавили тело, и натирала кожу жесткой губкой до красноты, ощущая неприятный запах мыла, который нарастал с каждой секундой.

Она закрыла крепко глаза и прикусила губу, вновь подавляя в себе желание закричать. У них с Освальдом не было любви и даже хлипкой дружбы, поэтому отсутствие теплоты во взаимоотношениях ее не удивляло. Шокировало лишь то, что он позволял себе поднимать руку. Он ругался грязно при ней, придирался и явно показывал, где ее место в этом доме. Первый удар полгода назад Тера списала на легкий алкоголь в крови супруга. Через несколько недель, когда он накричал на нее и вновь побил, она не верила в этом. А потом долго плакала в библиотеке.

С того дня она каждый день писала письма Лотти, которые не отправляла, а хранила в тайном отделении шкатулки.

Скрывала синяки и не морщилась при резких движениях — этому она училась долго. Позорить себя не хотелось. Где это видано, что муж бил жену кулаками и ногами пинал скрюченное тело, таскал за волосы, а потом брал почти на сухую? Ссор из дома и спальни Тера не выносила, терпела и днем не попадалась ему на глаза. Терпела, отшучивалась и лелеяла надежду, что когда-нибудь станет лучше. И лучше стало. Но не с ним.

Выходить не хотелось, однако стоило. Муж и его семья определенно не оценили бы ее отсутствие за завтраком. В комнате уже бегала служанка, собирая грязное постельное белье, стеля новое и совершенно не обращая на нее, хозяйку, внимания. Тера хмыкнула на такой незаметный знак протеста, направилась к большому и глубокому шкафу. Достала длинное платье с высоким воротом и длинными рукавами, которое скрывало ее тело под слоями ткани. Тонкое кружевное белье, длинные чулки, пояс которых немного давил на ляжки с фиолетовыми синяками, потом платье с корсетом на тугих шнурках. Выворачивая руки под немыслимым углом, Тера затянула корсет, отчего тонкие шнуры впивались в ладони оставляя после себя темные полосы, которые должны исчезнуть. Ребра протестующе заныли, однако она лишь сжала челюсть, застегнула тугие пуговицы на вороте и рукавах, собрала все еще немного влажные волосы в высокий пучок и выдохнула.

Мое тело — мой храм. Не так важно, что над храмом надругались, насмехнулись и унизили. Он выстоял, пусть фасад пострадал, но внутри все еще горел огонь, слабый и едва теплящийся.

Она спустилась на первый этаж, не обращая внимание на абсолютно безразличных к ней слуг. Прошла через Голубую гостиную и малый Золотой зал, расправила складки на подоле и вошла в малый обеденный зал. Обилие белых и пастельно голубых тонов сразу бросилось в глаза, как и немного грубоватые лепнины, встроенные в стены ниши с изящными вазами, в которых располагались свежие цветы из сада. За овальным столом на восемь персон, богато сервированным старинным фарфором, серебряными ложками, шелковой скатертью и тонкой фарфоровой вазой с нарциссами посредине, уже сидела миссис Пикфорд в платье приятного розового цвета с мелкими камушками на лифе. По правую руку от нее сидел Освальд в привычной темной рубашке, костюме тройке глубокого темно-синего цвета и шейном платке вместо галстука. Он спокойно разрезал омлет на маленькие, ровные части. Увидев это, Тера невольно усмехнулась про себя, его дотошность проявлялись даже в таких простых вещах. По правую же сторону от миссис Пикфорд сидел ее муж и выглядел как всегда абсолютно безучастным, будто мыслями находился где-то вне дома, оставив вместо себя лишь свою оболочку.

— Доброе утро и приятно аппетита, — Тера присела в реверансе и села напротив мужа. Вокруг лениво завозились слуги, подавая кашу с малиновым варенье, которое она ненавидела, булочки с изюмом и чашку с горячим, крепким чаем. Тера вдохнула, наполняя легкие приятным ароматом еды, замерла на краткий миг от ноющей боли во всем теле и принялась за еду.

Кажется, никто не обратил на нее внимание, лишь Освальд поднял взгляд и посмотрел недовольно. Однако это уже давно не пугало ее, как и не пугали больше всплески гнева, следы которых неделями не сходили с тела. Зачем думать, если не было никому дела до этого. Кроме Лотти. Но и она не могла помочь, потому что не знала.

— Милый, когда ты поедешь в институт? — сдержано поинтересовалась миссис Пикфорд и чуть склонила голову, отчего ее короткие волосы, уложенные по последнему писку моды, мазнули по острому подбородку. Павлинье перо в волосах качнулось и Тера невольно задалась вопросом, когда оно упадет?

— Через час. Эти дилетанты ничего не могут без меня сделать.

Тера слушала их в пол уха. Ей было совершенно не интересно, кого мучал в своей лаборатории муж, пока разрабатывал новое лекарство. Она вообще не лезла в его работу, лишь иногда позволяла себе заглянуть в записи и не более. Медицина и фармацевтика далеки от нее. Она дружила с цифрами и математическими правилами, помогала семейному бухгалтеру и все же надеялась вернуться к преподаванию.

— Дорогая, вы в последнее время много спите, — миссис Пикфорд перевела колючий взгляд на Теру. Та, в свою очередь не пережевывая проглотила кашу с противным привкусом, запила ее водой и вновь съела несколько ложек. Этот разговор ей уже не нравился. Однако, что-либо добавить Тера не успела — в большую столовую лениво вошел Луи.

Он застегнул манжеты, поправил светлые волосы, обвел присутствующих пристальным взглядом и улыбнулся. Луи совсем не похож на брата: жизнерадостный, авантюрный, он смотрел на мир лукавыми синими глазами и с легкостью обходил трудности. Кажется, он вновь влез в долги и вернулся к родителям, просил денег на жилье и машину. Тера не знала точно, дали ли Пикфорды младшему сыну деньги, но Луи жил в особняке уже третий месяц.

— Матушка, отец, доброе утро, — бодро поздоровался он и сел неподалеку от Теры. — Брат, с годовщиной тебя.

И правда.

Она совсем забыла, что прошел ровно год со дня их свадьбы. Она попыталась выдавить из себя улыбку, но лишь сдержано поблагодарила и отодвинула от себя пустую тарелку. Эта новость не вызывала положительных эмоций, впрочем, отрицательных тоже было не так много. Скорее не было ничего, обычное безразличие.

— Год счастливого брака, а наследника все нет?

Тера посмотрела на миссис Пикфорд, потом на собственного супруга. Конечно, это был камень в ее огород, слова, призывающие к стыду. Но стыда не было, как и не было сожаления. Она не хотела ребенка от Освальда. Когда ей снилась маленькая, белокурая дочурка в белоснежней рубашке и заколкой в волосах, утром всегда болела голова и большую часть дня преследовала паника.

Это была твоя самая большая мечта и мой кошмар, дорогой супруг.

— Смею огорчить вас, но я не беременна, — спокойно ответила Тера и посмотрела на кружку с теплым чаем. Она поправила прическу и украдкой посмотрела на брата мужа и получила от него кривую улыбку и озорной блеск в глазах. На душе потеплело.

— Не кажется ли тебе, милый, что ты пригрел на своей груди плоскодонку? — обыденным тоном спросила миссис Пикфорд. Тера передернула плечами и титаническими усилиями сдержала эмоции, которые норовили вырваться наружу. Ей было обидно, немного стыдно и неприятно от того, что такие вопросы миссис Пикфорд задавала в ее присутствии и совершенно этого не стеснялась, будто и нет тут никого.

Тера посмотрела на супруга и довольно улыбнулась, когда увидела еле сдерживаемое раздражение. Ему это тоже не нравилось, как и не были приятны слова матери. Ведь Освальд прекрасно знал, что причина отсутствия у нее беременности не бесплодие. Она прошла достаточное количество врачей, чтобы разуверить будущую семью в своей ущербности. Освальд, гонимый желанием иметь наследника, водил ее к своим знакомым, но те ничего не находили.

Молчишь ты дорогой супруг лишь потому, что знаешь, куда бьешь меня почти каждый день. Даже если б я носила твой плод под сердцем, то давно потеряла бы его.

— Мне пора. Вернусь поздно.

Освальд промокнул губы салфеткой, попрощался с матерью, отцом, строго посмотрел на жену и полностью проигнорировал брата. Недолюбливал он этого прохиндея, который сидел у родителей на шее и ничего сам не умел. Луи никогда не хватало серьезности.

После ухода супруга, Тера тоже недолго сидела за столом. В окружении семьи Пикфорд она всегда чувствовала себя неловко, некомфортно, с самого первого дня. Миссис Пикфорд была слишком требовательной в выборе невестки и ко всем женщинам в доме относилась с прохладной настороженностью — боялась потерять авторитет. Лишь с Мартой она обращалась более сдержано, не кричала и витиевато не оскорбляла. Хотя Марту любили почти все в особняке.

Погладив Мино, Тера улыбнулась безграничной радости собаки и направилась к саду. Впервые за долгие месяцы вышло солнце и на улице очень хорошо. Она купалась в тепле, вдыхала приятный аромат свежей травы и цветов, слушала жужжание насекомых и пение первых птиц. Весна вступала в свои права. Пока Тера медленно шла мимо кустов с цветами, маленьких клумб, Мино бегал рядом, ложился на спину, подставляя ей живот, подбегал к яблоням и возвращался. Хорошо и одиноко, спокойно. Умиротворяюще.

— Отдыхаешь?

Тера вздрогнула от неожиданности и с толикой страха повернулась в сторону говорящего. Луи. Он улыбнулся криво, совсем как брат, запустил руку в растрепанные волосы и подошел почти вплотную. От его тела исходило ровное, приятно тепло, пахло терпким одеколоном и сигарами.

— Отдыхаю. А ты? Я думала ты будешь с матушкой сидеть.

Луи пренебрежительно фыркнул и оттянул ворот рубашки, которая непривычно застегнута на все пуговицы. Обычно он выглядел не так сдержанно, на рубашке всегда оставались помятости и острые складки от недобросовестной глажки, к которой и не притрагивался никто, скорее всего, и пиджак он не носил, предпочитая жилеты. Это отличало его от Освальда, который из костюмов никогда не вылезал, и даже пижама у него была строгая, скрывающее все тело, в то время как ей приходилось лежать голой и открытой.

Передернув плечами, Тера вновь посмотрела на возлюбленного и силой отогнала от себя образ его брата. Освальд — последнее, о чем ей хотелось сейчас думать. Однако весь внешний вид Луи говорил о том, что некоторое время он находился в цепких руках миссис Пикфорд.

— Я с ней и сидел, но быстро сбежал, — задорно ответил Луи и закинул руки за голову. Он посмотрел на Теру, потом немного нервно осмотрелся по сторонам и подошел, взял ее за руку, переплетая пальцы. Заметив легкий румянец на щеках Теры, ее призывный взгляд, легкую улыбку, Луи поднес их руки к лицу и коротко поцеловал пальчики, каждую выпирающую белым холмиком косточку.

— Луи, а если увидят? — взволнованно зашептала она и покраснела, осмотрелась по сторонам, заглянула в окна. Ее руки немного дрожали от нахлынувших эмоций, безграничного счастья и страха, от желания без стеснения приблизиться, утонуть в теплых объятиях, а щеки, уши и шея пылали, сливаясь цветом с гранами в ее серьгах.

И Луи был рад. Ему нравилось эта небольшая игра, поэтому раз за разом он доводил эту красивую, но строгую девушку, почти женщину до состояния, при котором она сама плыла в объятия. И это настолько прекрасно, настолько завораживающе, что он не отказывал себе в удовольствии и провоцировал, целовал в темных углах и приходил в пустынные комнаты, трогал, гладил, целовал, и боготворил тело с тонкими, редкими шрамами, фиолетовыми синяками, укусами, покрытыми тонкой корочкой запекшейся крови, теша свое самолюбие.

Брат причинял ей боль, а он даровал наслаждение.

— Не волнуйся, дорогая, нас никто не увидит. Братец с отцом на работе, а матушка вот уже больше получаса отъехала к своей давней подруге, перемывать косточки своим подружкам.

И после этих слов притянул ее к себе за талию, целуя ее в щеку, скулу и губы, затягивая в свои сети. И сейчас он видел, что Тера, которая выглядела неприступной вначале, сейчас улыбалась открыто, смотрела на него с неприкрытым обожанием и подставлялась под ласки.

С тобой я чувствуя себя живой, мой прекрасный принц.

Неожиданно к ним подбежал Мино. Он принюхался к одежде Луи, зарычал недовольно и уткнулся холодным носом в раскрытую ладонь хозяйки. Одно ее слово, любая злость или печаль с ее стороны и пес вцепиться клыками в обидчика.