Мраморный меч (СИ)

13

Илзе любил своего Господина.

Радовался, когда его тонкие пальцы перебирали волосы, царапали короткими ногтями затылок. Терпел ноющую боль и онемение в ногах, потому что сидел на коленях уже несколько часов. Пол под ногами поначалу казался ледяным, теперь же был чуть теплым. Он подавлял в себе желание поддаться под прикосновения, держал руки за спиной, как делал это всегда и смотрел на свои колени, еле прикрытые длинной, чистой рубахой.

Господин не разрешал поднимать голову. Поэтому Илзе терпел, подавлял дрожь и смотрел на колени, дыша медленно и тихо. Чтобы не разозлить. И его за это награждали. Гладили чуть сильнее, но ласково, кормили дольками фруктов с рук и иногда позволяли принять более удобную позу. Сейчас его кормили хлебом, вином. Господин обмакивал свои пальцы и позволял слизывать пряный напиток с легким привкусом специй и слив. Его не волновало присутствие в зале гостя и советников, ведь это была такая мелочь, чтобы задобрить Господина. Илзе никогда не считали за человека, а он не возражал, лишь вслушивался в чужие слова и запоминал.

— Что ты мне расскажешь, верный Куарон.

Илзе подавил в себе дрожь, когда услышал голос своего Господина. Ласковый, но строгий, так обычно разговаривали с мертвецами, чтобы успокоить их, а потом вонзить кинжал в сердце. После такого голоса все знакомые Илзе возвращались на чьих-то руках, лежали на матрасах несколько дней. Их лихорадило, за ними присматривали лекари и постоянно наносили травяные мази на спину и другие места, про которые ему не хотелось вспоминать.

Господин накрутил прядь его волос на палец и потянул, словно желал, чтобы Илзе поднял взгляд. Однако тот на провокацию не повелся. И тут же услышал фырканье, скорее почувствовал, чем увидел, как Господин забавлялся.

За своими мыслями он пропустил часть диалога. К сожалению.

Дурак.

Он облизал поднесенные к губам пальцы и с наслаждением почувствовал привкус вина. Этот напиток он очень любил, особенно вина с южного континента, более пряные и теплые. А Господин почему-то часто делился с ним, обмакивал пальцы, как сейчас, наливал вино в чашу и подносил его к губам, поил как нерадивое дитя. Когда же он был очень зол на Илзе, то разливал вино и кидал еду на пол, заставляя слизывать и есть. Илзе подчинялся, показывал свою покорность, проклиная пьяную мать, которая продала его, мужиков, что надругались и перепродали. Но всегда любил Господина, ведь только тот был с ним ласков и справедлив.

Куарон тем временем сбивался, смотрел на Господина исподлобья и говорил.

— Леди Галатея понесла. Слуги шепчутся, что беременность у нее проходит тяжело и супруг уже едет. Поэтому за границами сейчас следит стража, но и она недобросовестно несет свою службу. Но это все на уровне слухов, мой Господин!

Куарон нервничал. Илзе понимал его, потому что беременность леди Галатея костью вставала в горле их Господина. Илзе никогда не был одаренным политиком и почти не умел читать, но всегда прислушивался к рассказам служанок, как младшие сестры Господина читали старинные легенды. Всегда слушал и запоминал, анализировал, потому что от этого зачастую зависела его жизнь и благополучие.

Поэтому он знал, что между Господином и супругом леди Галатеи давно шла холодная война за земли. Территория уже несколько столетий принадлежала герцогу Карнуэль и его потомкам, однако одной из столиц, Вермелло, правил Господин.

— Как жаль, правда Илзе? — поинтересовался Господин, потянув его за волосы на затылке. Кожу прострелило болью и, скривившись, он поднял голову, но не взгляд. Господин вновь усмехнулся и ласково погладил его затылок, словно извинялся за грубость. Илзе ему не поверил, потому что Господин никогда не сожалел, однако все равно расслабился, робко приоткрывая глаза.

— Никто не сравниться с вами, мой Господин.

— Верно, мой маленький Илзе, никто не нравиться со мной, — довольно ответил он и убрал руку. Илзе резко опустил голову и еле заметно выдохнул. Ошейник неприятно тер кожу на шее, холодил ключицы и немного душил. Илзе ощущал себя собакой, с которой поиграли и забыли. — Будем ждать. Сейчас нельзя действовать, иначе у герцога Карнуэль будет скверное настроение. К войне мы пока не готовы. Однако следите внимательно за состоянием леди Галатеи и ее выродком. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Наверняка Господину хотелось сделать что-то более существенное. Но Илзе думал, что тот не так глуп и прекрасно понимал, что их людей не так много и с войском законных правителей они не справятся. Скорее всего у Господина был какой-то план, который знал только он сам и Каурон, его верная тень. Илзе лишь надеялся, что, когда придет время, его не заденет вместе с другими.

Куарон кивнул неуверенно, Илзе это заметил, и перешел к рассказу о других местах. О каменой гряде, на которой пробуждались драконы, о феях, потерявших страх, разгуливающих спокойно по землям людей. Илзе слушал его уже в пол уха, потому что фей и русалок не боялся, да и не выпускали его из дворца уже несколько лет. А если и выпускали, то всегда был Господин или его люди, они его далеко от себя не отпускали.

Илзе лишь раз напряженно замер и тут же поспешно расслабился, не выказывая никаких признаков заинтересованности, хотя слушал внимательно.

— Как жаль. Придется Куарону приглядеть за девочками в дороге. Мы же не хотим, чтобы с ними что-то случилось.

На самом деле Господина не волновала судьба сестер, он рассматривал их как разменную монету. Одна уже помолвлена с наследником старого рода, который в случае конфликта выступит на его стороне. Две другие пока обучались и росли, потому что самая младшая едва достигла десяти лет, а старшая через год станет совершеннолетней. Но Илзе нравились сестры Господина, и он ждал их приезда, потому что в это время во дворце не устраивали пышных праздников с алкоголем и развлечениями, их вообще редко выпускали из подвальной комнаты. Сестры Господина опасались рабов или наоборот, относились к ним с жалостью. Это никому не нравилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От мысли, что совсем скоро прибудет средняя из сестер Илзе немного повеселел. Он взял с рук Господина дольку сочного персика и тут же облизал чужие пальцы, очищая их от сока.

Илзе даже не вздрогнул, когда Господин резко поднялся с места и махнул рукой, разгоняя всех. Не вздрогнул, ощущая руки в своих волосах, на шее и груди. Лишь гадал, что дальше будет делать Господин? Использует его, как иногда позволял себе или уведет обратно в подвалы? На самом деле Илзе уже морально был готов отдаться, перетерпеть, но вместо этого Господин взял тяжелую цепь, намотал на кулак и дернул. Илзе чувствовал себя дворовым псом, которого тянули за собой, почти волочили и ему просто не удавалось подняться на ноги. Поэтому он полз следом за Господином, стирая колени, смотрел преданно и умоляюще, пытался, вставал, но тут же падал и вновь проезжался боком по деревянным доскам.

Хороший мальчик, Илзе.

***

Младшая сестра Господина приехала в обеденное время.

Господин был так занят ею и своими делами, что в их камеру не приходил. Некоторых это радовало, ведь их кормили, пусть и скупо, не трогали, что не могло не радовать, но Илзе ощущал скуку. А еще холод, хотя на улице наверняка очень жарко. Он сидел на своем месте, иногда считал звенья цепи, которых ровно двадцать семь, и прислушивался к чужим разговорам. На самом деле рабы были теми еще сплетниками и всегда знали почти все и обо всех.

Многие их недооценивали, полагались на шпионов и слуг, но никогда не подкупали людей в ошейниках. Считали их куклами, ниже прислуги. Конечно, многие думали, что они никогда ничего не слушали и лишь подставлялись, выполняли приказы и носили еду. Говорили при них свободно, иногда даже не таясь, потому что знали — их легко убить. Таких не искали.

За ними сегодня не присматривали, хотя Илзе был уверен, что у двери с другой стороны кто-то стоял. Все заняты младшей сестрой Господина — леди Катариной. Средней из сестер. Даже рабы о ней говорили и особо смелые, любопытные забирались друг другу на плечи, выглядывали в окно. Но видели лишь проезжающую карету и слышали громкие голоса слуг. Многие расстраивались, потому что эту девочку любили многие. Добрая, нежная, она улыбалась даже рабам и иногда их гладила, часто читала и подкармливала. Хотя любили ее все же за разные поступки. Кто-то за внимание, кто-то за хорошее отношение, за слова или еду, а кто-то просто смотрел на нее и воскрешал образ в голове.

Илзе любил ее за все вместе и часто представлял в моменты боли и печали. Ее длинные каштановые волосы, всегда забранные в высокую прическу с несколькими выбивающимися прядями. Тонкую, длинную шею, опоясанную атласной лентой, острые ключицы и светлые платья с пышными юбками. Всегда многослойными и какой-то вышивкой по подолу. Она была похожа на прекрасных фей, которых часто рисовали в книжках. Такая же легкая, изящная и прекрасная во всех смыслах. А еще чистая, наивная. Она до сих пор не понимала и не принимала классовое разделение, пила и ела без опаски, влюблялась в красивых людей. Это умиляло, а Господина злило.

Вторую сестру, самую младшую — Миель, воспитывали няни и свихнувшаяся тетка. По слухам, они жили на краю леса и почти не выходили из особняка, окруженного деревянным забором. Маленькую наследницу обучали грамоте, этикету и умению держать себя на публике, потому что через некоторое время ее должны были представить обществу. Скорее всего Господин возлагал на нее большие надежды, потому что часто в разговорах упоминал о политическом договоре между Карнуэль и их семьей. Наверняка он рассчитывал на определенную последовательность несчастных случаев, в результате которого его маленькая сестренка займет трон, а он станет регентом. Почти правителем.

Третья сестра Господина — леди Галатея уже несколько лет принадлежала роду мужа. Тоже выгодному Господину. На самом деле Илзе до сих пор не знал, живы ли их родители и как относились к подобным отношениям, но это уже не его проблемы. Галатею он видел лишь раз и тогда почти влюбился, потому что она была так похожа на Катарину, но более старшую версию, величественную и статную. Она носила платья с корсетами и пышными, многослойными юбками. Всегда подчеркивала свои достоинства, надевала украшения и улыбалась снисходительно. Леди Галатея их недолюбливала, но терпела и некоторых даже брала себе, когда гостила во дворце.

Их не выпускали из комнаты три дня. Один раз одного из рабов, уже взрослую девушку вызвали к себе, после чего вернули глубокой ночью, когда все спали. Никто не спрашивал, что произошло и почему та молчала, кусала подушку, тихо подвывая. Не спрашивал, потому что знали и немного злились. Все уже привыкли к такому образу жизни, некоторые только так и жили, никто почти не плакал, предпочитая все держать внутри.

Лишь на четвертый день, когда жаркое солнце прямоугольником легло на каменный пол, их выпустили на прогулку. Сняли цепи, но оставили массивные, железные ошейники. Это казалось даже смешным, потому что почти всех их знали в лицо. Особенно стареньких, тех, кто много раз помогал на кухне, висел на столбе в качестве наказания или ходил с Господином на приемы. Их всегда выводили в дальнюю часть сада, с одной стороны отгороженную высокой, каменной стеной, с других стороны кустами, деревьями и зеленым лабиринтом.

Все разбрелись. Кто-то лег на траву, под ярким солнцем, кто-то отошел к деревьям или кустам. Илзе сначала стоял на месте, не зная, куда идти, а потом медленно направился к стене. Эту стену он часто видел. Когда его привозили сюда эта стена возвысилась над ним пугающей горой, когда висел на столбе, видел острые пики, смоченные ядом. Множество раз видел стену и каждый раз понимал, что она для него непреодолимое препятствие. Территорию дворца он покинет лишь ногами вперед, а может, его похоронят где-то тут или пустят тело на опыты. У Господина всегда было хорошее воображение.

Разговоры затихли полностью, однако взгляд охранников чувствовался. Илзе стоял как всегда чуть поодаль, смотрел на старое дерево, которое было намного тоньше, когда его впервые вывели сюда, на спелые яблоки в траве. Он чувствовал легкий ветерок, долгожданную тишину и фантомное ощущение свободы.

— Ты никогда не меняешься.

Он вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Катарина. Прекрасная Катарина в легком платье с пышной юбкой, вышивкой на корсете и завитками каштановых волос на висках. Илзе смотрел на нее, на повзрослевшую сестру Господина и не понимал, как она так быстро выросла. От мысли о Господине Илзе передернул плечами и склонил голову в поклоне.

— Леди, — он поцеловал чужую мягкую кожу, незаметно вдохнул легкий аромат цветов и мыла. — Небезопасно ходить одной в таком месте. Как к этому отнесется ваш брат.

— Илзе, — с укором сказала она и погладила его по щеке невесомо. Еще одна отличительная особенность Катарины. Она единственная без страха и неприязни прикасалась к рабам. К таким как он. — Ты же знаешь, что мне ничего не угрожает. К тому же брат знает и поверь, он тебя не накажет — я не позволю.

— Вы очень добры ко мне.

Катарина на его слова лишь закатила глаза, а потом улыбнулась широко. Погладила его по щеке, убрала отросшие волосы за уши и невольно скривилась, когда увидела ошейник. Ей не нравились подобные меры предосторожности и украшения на людях. Они были чем-то плохим и постыдным, она знала. А еще из-за них натиралась кожа, появлялись синяки с ссадинами и дышалось тяжело. Такое украшение не подходило ее Илзе. Смотрелось на его шее инородно из-за чего от него хотелось избавиться.

Она подошла ближе. Настолько близко, как не позволяла себе до этого, настолько, что ощущала жар его тела и запах. Еще не такой яркий, но ощутимый с легкой примесью чего-то кислого.

— Я попрошу брата снять с тебя это уродство, — тихо сказала она, с ненавистью смотря на ошейник. Это умиляло и пугало одновременно. Этим поступком Катарина могла подставить не только его, но и себя. Такого Илзе не мог допустить. Он слишком дорожил этой прекрасной, почти неземной девушкой, которая с каждым годом становилась все краше.

— Не стоит, дорогая, — так же тихо попросил он и коснулся чужой руки. Сжал ее ладонь, а потом без страха переплел пальцы. — Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.

Катарина в ответ сжала руку сильнее и вновь улыбнулась, посмотрела в его глаза открыто. Нервно осмотревшись по сторонам, она приподнялась на носочках и быстро поцеловала его, совсем по-детски невинно, но очень эмоционально. Поначалу появился страх, что их увидели, заметили и вскоре последует наказание. Но страх быстро испарился, когда она прижалась к нему, потерлась щекой о грубую ткань рубахи.

— Я так скучала по тебе, — зашептала Катарина и улыбнулась ему в шею. Было очень хорошо и приятно, его руки едва касаясь гладили спинку, накручивали локоны на пальцы. Он дышал в макушку и все это казалось таким правильным, нужным, что Катарина тихо млела. В тайне мечтала о том, что так будет всегда, что Илзе, ее дорогой, сильный, но кроткий Илзе будет рядом в качестве супруга. Как в книгах, которые она читала в тайне от нянечек.

Так скучала. Думала о нем, хранила в памяти их короткие встречи и легкие поцелуи. Единственное, что ее сильно расстраивало и напрягало, так это холодный, металлический ошейник. Доказательство того, что любимый не принадлежал всецело ей.

— Я тоже, милая. Но тебе лучше уйти. Если нас заметят, то будет много проблем.

Катарина недовольно поджала губы и обняла его сильнее. Но Илзе всегда был прав. Он заботился о ней и любил, терпел и ждал при расставании. Как бы не хотелось продлить это прекрасное ощущение, что рядом любимый человек, который гладил, всегда смотрел открыто и делал комплименты, которых защищал и смотрел на нее так, не стоило злить брата.

Коротко его поцеловав, погладила по щеке и тут же сжала ладонь, сохраняя тепло его кожи и призрачный аромат. Она ушла, немного спешно, из-за чего приподняла юбки, почти не оборачивалась, ведь это подозрительно. Ушла обратно во дворец, в свою комнату с множеством слуг и нянечек. Господин очень заботился об ее безопасности и всегда выставлял стражу у дверей, никого не пускал без особого распоряжения.

Илзе поправил рубаху, потер шею, где еще чувствовалось чужое дыхание и вернулся к остальным. Его долгое отсутствие могло быть подозрительным. Недоброжелатели наверняка будут жаловаться и его за это могут наказать.

***

После свита всегда следовала боль.

Этот урок Илзе усвоил, когда впервые попал в эту комнату. У Господина всегда была хорошая фантазия, он придумывал наказания одно хуже другого. После них уже никто не повторял своих ошибок. На высоком столбе, подвешенные за руки грубой веревкой без еды и воды висели все. Кто-то сутки, кто-то чуть больше. Половину отправляли в конюшни на десять дней. В эту комнату попадали единицы. Те, кто попал в немилость Господину и обычно не возвращался обратно.

Илзе был в этой комнате уж третий раз, поэтому сжимал губы от боли, дрожал всем телом и прислушивался. Понимал, что напрягаться не стоило, от этого было больнее, но не получалось. Каждого нового удара кожаной плетью он ждал, а Господин играл с ним. Делал перерывы, мочил плеть, иногда говорил что-то, бил неожиданно и вновь перерыв.

Обычно его отпускали после десяти ударов. Но сегодня Господин очень зол, потому что после десятого последовало одиннадцатый и двенадцатый.

— Ты меня разочаровал, милый Илзе, — неожиданно сказал Господин. Он провел ладонь в перчатке по его спине с глубокими бороздами, нажал на окровавленные участки еще целой кожи. Коленопреклонный Илзе ему нравился. Голый, со связанными руками и ошейником, доказательством того, что он всецело принадлежал Господину — он был прекрасен. А еще его сдерживаемые крики, соленые слезы и слюни, которые капали на каменный пол. — Я очень в тебе разочарован, малыш.

— Простите, Господин, — хрипло сказал он и тут же болезненно застонал. Господин с силой провел пальцами по пульсирующим ранам. — Я виноват. Господин. Простите.

Илзе не понимал, что за извинялся. Даже своего имени сейчас не помнил. В голове пульсировало, виски болели, и он думал лишь о боли. Пульсирующей, жгучей боли, которая сковывало тело. Болела спина от кнута, колени из-за долгого стояния на твердой поверхности, запястья натирала веревка. Было так больно, что он силой сдерживал рвоту.

Подобное Господину не понравиться.

— Маленький Илзе, я ведь доверял тебе больше остальных. Я думал, что могу положиться на тебя, а ты так со мной поступил, — нарочито разочарованно сказал Господин и вновь ударил. На этот раз Илзе вскрикнул и выгнулся дугой, избегая боли. Но не получилось и от досады, прострелившей все тело боли расплакался.

— Г-господин… Простите. П-простите, пож-алуйста, — сквозь всхлипы взмолился он и сжал зубы. Его грубо взяли за подбородок и вскинули голову.

Господин был слишком близко. Он смотрел на раба пристально, словно видел что-то на дне его заплаканных глаз, скривился, когда заметил искривленное лицо, искусанные в кровь губы. Дышал тепло, опаляя его щеки, крутил голову из стороны в сторону. Илзе не двигался, лишь смотрел на него в ответ, на своего любимого и прекрасного Господина, глотал слезы и всхлипы. Ему стало страшно, когда задумчивый до этого Господин вдруг нахмурился и с нескрываемы разочарованием посмотрел на него. Как на непригодную вещь. Как на испорченную игрушку.

Обычно так смотрели на вещи, которые выкидывали.

— Г-господин, — зашептал он и посмотрел на него, на своего личного Бога снизу-вверх. — Господин, — сглотнул сухой ком в горле. — Господин. Я так виноват перед вами. Я никогда не хотел предавать ваше доверие намеренно. Вы самый прекрасный, самый щедрый и лучший, Господин. Я так виноват.

Преодолевая боль и дрожь, Илзе поддался вперед и поцеловал носки его ботинок. Уверяя в своей верности, любви к одному единственному Господину, говоря, какой тот прекрасный и самый-самый, Илзе целовал ботинки, щиколотки, показывал свою покорность. Вновь и вновь, потому что Господин ничего не говорил, но и не убирал ногу.

— Как я могу верить тебе, Илзе? После такого предательства. Я думал, Илзе, что ты любишь меня, что ты всегда будешь рядом, на моей стороне. А ты предал, воспользовался моей наивной сестренкой. Что ты хотел?

От его слов Илзе напрягся и невольно задержал дыхание. Катарина. Она все-таки ослушалась его. Впервые за все это время ослушалась. Маленькая, наивная девочка. Он же предупреждал, понимал, что Господину подобное не понравиться. Прерывисто выдохнув, Илзе вновь припал губами к носку его ботинка и уперся взмокшим лбом в колени.

— Для меня существуете только вы, Господин. С леди Катариной я был обходителен. Потакал некоторым желаниям, чтобы она не доставляла вам проблем. Прошу, Господин, поверьте мне.

Господин скривился от ощущения влаги на ткани, но не отошел. Илзе, его маленький мальчик так же наивен, как и Катарина. Неужели думал, что он поверит в этот лепет? Нет, он наивным не был и от мальчишки стоило бы избавиться, но не хотелось. Илзе был идеальным рабом, знал правила, и гости его любили. Ну не избавляться же от такого ценного мальчика, которым можно пользоваться и дальше.

— Я очень надеюсь, что подобное больше не повториться. В следующий раз поркой ты не отделаешься, маленький Илзе. Пусть это послужит тебе уроком.

В комнату его вернули через несколько часов. Еще через время пришел доктор и обработал раны. Другие рабы сторонились, шептались за спиной и даже не смотрели в его сторону, может, боялись гнева Господина. Иногда Илзе слышал их тихие разговоры, недоумение, почему наказали, ведь Илзе был одним из любимых рабов. Большую часть времени он лежал на животе, иногда медленно и неуклюже выходил в сад, где сразу же садился в тени. Спина еще болела, раны затягивались медленно и словно нехотя. Его рвало, голова болела и тело ощущалось странно. Давно его не наказывали. Илзе уже отвык от боли и немилости, поэтому сейчас вел себя покладисто, всегда опускал взгляд и молчал, поддавался касаниям Господина, который, казалось, наслаждался его состоянием.

Он виновен и понес наказание. Усвоил урок.

Илзе избегал Катарину. Видел, что та обижалась, от слуг знал, что плакала ночами. Катарина, красивая и милая Катарина одевалась с каждым днем все краше, убирала волосы, оголяя тонкую шею, искала с ним встречи и расстраивалась, пыталась узнать причину, когда он отказывался. Не понимала, а Илзе боялся. Ему не хотелось вновь получить наказание от Господина. Его положение, итак, было шатким.

Через несколько дней стало чуть лучше. Илзе все еще сторонился Катарину, смотрел преданно на Господина. Но обрадовался он слишком рано. Его наказание не закончилось простой поркой.

Маленький, наивный Илзе.

Господин был сильно им разочарован. Настолько сильно, что, когда приехали деловые партнеры, его вывели из подвала, надели более легкий, элегантный ошейник, плотно прилегающий к коже, и завели к другую комнату. В специальную комнату для гостей, которую боялись все. Даже он. Поэтому напряженный, Илзе неуверенно сел на подушки и задержал дыхание, когда охранник бросил небрежное «развлекайтесь», а один из воинов погладил его по плечу.

От этой ночи он отходил долго. Каждое движение причиняло боль, в горле саднило, на каждом шагу его преследовали воспоминания и ощущение грязи. Господин отдавал его на потеху воинам два раза. Первый раз для получения опыта, второй раз в качестве наказания за непослушание. Это был третий раз и ощущалось также мерзко.

К нему опять никто не подходил. Однако к нему пришел Господин. Он с наслаждением провел ладонью в перчатке по спине, покрытой царапинами, синяками и незажившими ранами от плети. Погладил по ляжкам и поселил в небольшой, отдельной комнате. Совесть, наверное, проснулась. Но Илзе был рад. Он поцеловал пальцы своего Господина, прижался головой к бедру и тихо благодарил, преодолевая боль и сухость в горле. А тот гладил его, как собаку и говорил, что Илзе молодец, выдержал наказание и вновь получил доверие.

Илзе малодушно радовался и спал почти весь день на мягкой кровати. Наслаждался одиночеством и обстановкой, потому что никогда не оставался в подобных комнатах дольше, чем на сутки, никогда не спал на таких кроватях. Еще иногда, ближе к ночи, к нему приходила Катарина, плакала, обрабатывала раны и кормила свежими фруктами. Когда она первый раз пришла, Илзе удивился.

— Любимый, прости меня за это. Я так виновата.

Она уверяла, что больше никогда не ослушается его и будет всегда рядом. Извинялась, целовала его лицо и гладила по рукам, спине. Кормила с рук, вновь целовала и извинялась. Когда же он сквозь силу спросил, с чего она вообще пошла к Господину, Катарина раскраснелась, виновато улыбнулась.

— Мне четырнадцать скоро исполниться. Я думала, что если он не отпускает тебя, то, может, подарит. Попросила, а он разозлился и сказал, что другого раба мне отдаст, — расстроенно ответила она и тут же, спохватившись, зачастила. Будто оправдываясь, она отбросила распущенные волосы за спину и, по-детски наивно, заковыряла ногтем постельное белье. — Но ты не подумай, мне только ты нужен. Правда-правда! Я тебя люблю и хотела быть с тобой, знаешь, чтобы вместе до конца своих дней. Поэтому я очень виновата и буду о тебе заботиться. Брат не узнает об этом.

Илзе сомневался в ее словах, но все равно вымученно улыбнулся. Задремал, пока Катарина ласково наносила мазь на его раны, целовала коротко в скулы и щеки, напевала что-то тихо.