Москва – город проклятых (СИ)

Глава 77

Владислав Козырев провожал взглядом удаляющиеся бронемашины его президентского кортежа. Он завидовал Захару и ребятам. Но одновременно оставшегося без многочисленной свиты политика не покидало мерзкое чувство, что его предали. Бывшие соратники и президентские полномочия разбегались от Козырева, словно тараканы…Один его приятель в молодости несколько лет прожил у родителе жены в «двушке» у метро «Аэропорт», и рассказывал, что первое время испытывал весьма сильные эмоции, если случалось среди ночи входить в кухню. Его встречало омерзительное шуршание и стоило включить свет, во все стороны отовсюду разбегались тучи рыжих «прусаков»… А, впрочем, пока он никого прямо не мог обвинить в предательстве.

Вот и начальник его личной охраны Захар Хромов бросил его тут не по своей воле. Просто теперь Хромову приказы отдают другие люди. Хотя, что значит бросил? Никто его не бросал, тем более старый друг Хромов. «Дед» по-прежнему предан ему и сделал всё так, чтобы сохранить тайну. А вместо себя он оставил двух самых надёжных своих парней.

И всё же… тяжёлый осадок на душе остался. Козырев вспомнил недавний разговор с глазу на глаз с Хромовым. Старый служака давно вращался в высших сферах и порой говорил ему неприятные вещи, но кроме него это сделать было некому. «Этот указ, который вы недавно объявили, — об изъятии сверх доходов у компаний, работающих в металлургическим и нефтехимическом секторе российской экономики, — его они вам точно не простят — предрёк Хромов. — Вы думаете, что если сделали миллиардерами и козырными тузами всю эту провинциальную мелюзгу, так они вам до конца жизни хвалебные акафисты петь станут? Ошибаетесь».

Козырев тряхнул головой, прогоняя тягостные мысли, и заглянул через прутья решётки в чёрный провал штольни, зачем-то уточнил у проводника:

— Значит, нам туда?

— Угу, — подтвердил занятый проверкой снаряжения Макар, после чего сощурил шалые глаза и вполголоса затянул: «По реке плывёт топор до города Чугуева…». Не очень-то этот парень церемонится с главой государства, ведёт себя почти как с равным, Козырева это немного задевало, царапало его самолюбие. Впрочем, думать об этом было особо некогда, все его мысли теперь занимал предстоящий спуск в неизвестность; раньше ему не приходилось заниматься ничем подобным.

Ещё недавно через туннельную шахту качали воздух с поверхности для вентиляции подземных тоннелей. Мощные вентиляторы исключали саму вероятность проникновения в метро этим путём. Но пока они не работали.

Охранники сняли тяжёлую предохранительную решётку. Один из них, Казбек, был суровый бородатый кавказец. Другой рыжеватый Макар, молодой, крепкий, кровь с молоком. Этих парней Козырев раньше не знал, вероятно они были прикомандированными из какого-то столичного подразделения.

Казбек должен был идти первым. Перед тем как забраться с ногами в кажущийся бездонным колодец он проверил закреплённое на себе оружие. Через пару минут после того как разведчик скрылся в штольне, затих бодрый стук его ботинок по стальным ступенькам трапа. Наверху товарищи напряжённо ожидали, когда он подаст сигнал, что всё нормально. Наконец, Казбек достиг дна и подёргал за альпинистскую верёвку. Козырев помог Макару спустить вниз баулы со снаряжением. Теперь их черёд.

Как и его напарник, второй президентский телохранитель Макар шёл вниз не безоружным: помимо укороченного автомата на плотно подогнанном к телу заплечном ремне, в подмышечной кобуре у него висел пистолет Стечкина. А ещё у парня имелись аж четыре ручные гранаты в подсумках и десантный нож. Вячеслав Викторович тоже чувствовал бы себя спокойней, имея что-нибудь серьёзное для самообороны, но многоопытный сталкер отсоветовал:

— Каждый лишний грамм там в трубе норовит прикинуться килограммом, скоро сами почувствуете…

— Тем не менее ты увешался оружием с головы до ног, — едко заметил Козырев.

— Так я за вашу жизнь отвечаю головой — Макар улыбнулся. Он оказался обаятельным парнем с гагаринской улыбкой и внимательным прищуром. А что до его немногословности, то как раз таким молчунам стоит верить гораздо больше, чем записным друзьям, которые чуть ли не каждый день клянутся тебе в вечной преданности и много болтают.

К тому же Макар явно обладал обезьяньей ловкостью и недюжинной выносливостью, это было видно по его фигуре. Он тоже был невысок ростом, как Козырев, но очень ладно сбитый. Чувствовалось, что ему хорошо и удобно в собственном, очень послушном, манёвренном теле.

— Пора, — зачем-то взглянул на часы Макар. Козырев снова заглянул в колодец, скользнул взглядом по металлическим скобам-ступенькам, уходящим в чёрную бездну. Обычно на такую глубину в несколько сотен метров в любой штрек или забой людей доставляет лифт, и надо поистине быть сумасшедшим, чтобы решиться на подобный экстрим. Но в любом случае отказаться нельзя. Разве что, если бы вдруг от Маргариты и дочери прилетела долгожданная весточка, — тогда бы он с лёгким сердцем бросился к ним, где-бы они не находились.

Маргарите Павловне Козыревой было за что благодарить господа. Посланный им милосердный и отважный спаситель с ангелоподобным ликом, будто сошедший со старинной византийской иконы, привёл их, чудом избежавших сожжения, к очень необычному зданию. Фасад старинного особняка, прилепившийся к круглой башне, был помещён за стеклянную витрину или скорее за пуленепробиваемый экран. Оказалось, они пришли к знаменитой синагоге на Большой Бронной. Скоро они окажутся внутри настоящей крепости, если, конечно, их впустят. Провожатый провёл своих спутниц через калитку в чугунной ограду, во дворике дежурили трое молодцов с ружьями. Маргарита Павловна приготовилась доказывать, что они с дочерью не больны, но этого не потребовалось. «Они со мной» — кивнул Михаил на идущих следом мать с дочерью и этого оказалось достаточно чтобы их пропустили. Маргарите это показалось удивительным и неправильным. Да, да, с одной стороны она была счастлива оказаться в безопасности, но с другой стороны так сюда рано или поздно сможет проникнуть под видом беженца заражённый.

— Странно, — произнесла женщина, когда они отдалились от охранников на достаточное расстояние, чтобы те не могли услышать её слов, — неужели вы ничего не боитесь? Неужели ваша церковь никогда, никогда не подвергалась атакам извне?

— Почему не подвергалась? — пожал плечами Михаил. — Евреям никогда и нигде не давали долго чувствовать себя спокойно, в том числе здесь в Москве. Наша история — это непрерывная цепь притеснений и угнетений, само это место доверху нагружено памятью, весьма трагической. Уже при строительстве синагоги был сделан подземный ход на случай погрома. В 1939 расстреляли раввина, синагогу закрыли. В 1993-ем, уже после того, как синагогу вернули верующим, нам бросили одну бомбу, а вторую — еще через пять лет — обнаружили в молитвенном зале и едва успели вынести во двор, где она и грохнула.

— Поэтому вы закрылись пуленепробиваемым экраном, — понимающе оценила мудрость такого решения Маргарита.

— Это обычное витражное стекло, — мягко улыбнулся молодой человек. — Но не надо воспринимать его как модный нынче дизайнерский трюк. Просто так мы попытались выразить бережное отношение к святыне. Это место связано с людьми, память о которых мы хотим сохранить. Но поскольку святыня эта всё-таки не картина, то и витраж тут — не столько витрина. Скорее для нас это символ, не знаю, сможете ли вы понять меня.

— Я вас прекрасно поняла. Но почему вам было не сделать витрину из пулестойкого стекла, чтобы заодно обезопасить своих прихожан?

— Отчасти соглашусь с вами, с точки зрения обычной логики архитектурное решение выглядит небезопасным, но в тоже время его можно рассматривать как символом непокорности. Да, дерзкий падающий витраж — это вызов: любые стены — бренны и не могут гарантировать спасения; гарантированное спасения возможно лишь в вере…

Михаил указал Маргарите рукой:

— В облике нашего храма заложено много символов. Вот обратите внимание на те вогнутые балки, на которых держится витраж, они символизируют ковчег Завета, и еще и производят впечатление рвущейся наружу энергии.

— И всё же я человек приземлённый, и предпочла бы пуленепробиваемое стекло — проворчала Марго.

Михаил улыбнулся и сказал ей не в упрёк, а с искренним сочувствием:

— Мне бывает очень жаль так называемых «умных» людей, отвергнувших Бога, как изживший своё анахронизм. В итоге они остаются один на один с собственным левым «аналитическим» полушарием, пытаясь всё объяснить логикой, но рано или поздно ужас перед равнодушной бездной жизни ввергает их в пучину самого чёрного отчаяния… Ведь что такое разум? По мне так просто вычислительный прибор, средненький компьютер. А у кого-то даже арифмометр. При этом мы абсолютно зависимы от эмоций, а эмоции определяются сиюминутным гормональным фоном. Поэтому я, как и мой учитель, считаю, что без существующей божественной души само по себе тело слишком очевидно не дотягивает до звания Венца творения.

Между тем вслед за провожатым Козыревы вошли в молельный зал и словно попали в другой мир. Огромное пространство освещали десятки напольных светильников — знаменитых менор («семисвечников»). Свод у них над головами представлял собой великолепный стеклянный купол в виде подсвеченной громадной восьмиконечной звезды Давида. Убранство храма, каждая деталь его были продуманы до мелочей и выполнены с большим тщанием. Многое тут представляло собой отдельное произведение искусства. В воздухе была разлита какая-то торжественность.

Здесь было многолюдно, и все были чем-то заняты: некоторые, разбившись на небольшие группки, о чём-то тихо разговаривали или читали вполголоса. Другие же предпочитали быть в одиночестве и им никто не мешал; кто-то отдыхал на положенных на полу матрацах. Но большинство будто находились в ожидании чего-то.

К новеньким подошёл бородатый человек в облачении раввина, в широкополой чёрной шляпе, с мягким добрым взглядом. Михаил коротко рассказал, что спас этих двоих от расправы и попросил позволить им остаться. Священник ответил, что здесь рады любому нуждающемуся в крове и еде. Маргарите захотелось выразить переполняющую её благодарность, но она не знала как следует правильно обращаться к священникам этой церкви, поэтому попыталась поцеловать руку милосердному бородачу, но тот добродушно рассмеялся и просто пожал ей руку. У раввина оказалась очень мягкая рука, как и у всех старцев и святых отцов.

— Я велю, чтобы вас накормили, — заботливо сообщил священник. Он хотел было идти дальше, однако задержался, внимательно взглянул на чем-то взволнованную женщину, чуть склонив голову набок. — Может, у вас есть ещё какие-нибудь пожелания?

Маргарита смущённо взглянула на Михаила и всё-таки решилась снова повторить то, что её так взволновало:

— Мы вам очень благодарны, Ребе, но меня беспокоит, что из-за недостаточно строго организованной охраны к вам могут проникнуть заражённые. Я вижу тут у вас много женщин, стариков и детей. И меня это не может не беспокоить.

Раввин понимающе переглянулся со своим молодым единоверцем, мягко улыбнулся в бороду и ласково коснулся руки Маргариты:

— В отличие от вас мирян, мы привыкли во всём полагаться на бога.

— На бога надейся, но порох держи сухим! — дерзко заметила супруга президента.

Бородач не стал с ней спорить, сказав лишь, что об этом будет его сегодняшняя проповедь. И ушёл. Михаил тоже отправился по своим делам, предварительно перепоручив Козыревых заботам женщины лет пятидесяти, которую звали Полина — полная, но не толстая, в яркой цветастой косынке, с добрым простым лицом, она мгновенно вызывала к себе симпатию. На груди у неё в вырезе платья Маргарита заметила православный крестик и иконку святой Матроны. Женщина должна была накормить новых обитательниц Ковчега. Для этого Полина провела Маргариту и Дашу в небольшую столовую.

Когда они вошли, то увидели человека в углу за отдельным столиком. Он напоминал нахохлившегося ворона: на остром кончике его горбоносого носа сидели очёчки, поверх которых был направлен внимательный взгляд пронзительных угольных глаз. На затылке надзирателя сидела маленькая круглая шапочка-кипа, дужки его очков удерживались шнурками, наброшенными на большие оттопыренные уши, поросшие чёрными волосами. На столике перед ним лежал толстенный талмуд с серебренным тиснением на обложке, со множеством выглядывающих закладок, и не менее толстый гроссбух — второй вероятно для ведения учёта. И никаких компьютеров.

Маргарита с дочерью поздоровались, мужчина ответил им кивком. Дальнейшее действие происходило под бдительным взглядом контролёра. Маргарите стало неловко. Но исходящее от Полины искреннее сочувствие отчасти смягчало ситуацию. Пока кормилица наливала им в миски суп, рядом с ней постоянно крутилась девочка, совсем малютка, просто ангелочек с лёгкими пушистыми волосиками. Её огромные голубые глаза были с любопытством распахнуты на новых людей. Особенно её заинтересовала Даша.

Полина поставила перед Козыревыми миски с дымящимся ароматным супом и пожелала приятного аппетита. Вскоре надзирателя позвали по какому-то делу и он вышел из комнаты. Полина беззлобно вздохнула ему вслед:

— За каждым половником следит, чтобы строго по норме отпускала. А что поделать — строгий учёт. Нас ведь тут много собралось, и неизвестно сколько ещё просидим под одной крышей, надо экономить продукты.

— А вы ведь не из этой церкви, — указала взглядом на крестик Маргарита.

— А тут не только евреи, — ответила Полина. — И православные, и католики, и мусульмане. Со всех церквей есть люди — и священники и прихожане. Во многих церквях стало небезопасно, вот люди здесь собрались. Здешний настоятель никому не отказывает. Святые отцы вместе молятся. Бог то ведь един. И неверующих здесь немало, но они как правило себя не выпячивают, со всеми вместе молятся о спасении себя и своих близких. У нас тут как во времена ветхозаветного Ковчега.

— А это ваша дочка? — у Маргариты руки сами потянулись к кудрявому одуванчику, она усадила малышку к себе на коленки.

— Нет, внучка. Её родители… — Полина осеклась на половине фразы, смахнула украдкой слезу, протяжно о чём-то вздохнула, но стоило ей заговорить о своей любимице и лицо её вновь осветилось:

— Нам с Анечкой хорошо вместе.

Тут добрая женщина заметила, что дочь Маргариты уже опустошила свою тарелку и жуёт один хлеб. Полина быстро оглянулась на дверь, не идёт ли её контролирующий:

— Давайте-ка я вам ещё по половничку добавки плесну, проголодались небось.

И всё равно Даша вышла из столовой раздражённой, вероятно сказывались усталость и нервное напряжение, в котором уже вторые сутки находилась 14-летняя девочка.

— Я больше не хочу хлебать эту бурду, мамочка! И где мы будем спать? Тут очень шумно и нечем дышать.

— Мы должны учиться терпению, доченька. И быть благодарны за приют и еду. Посмотри, как много вокруг тех, кому гораздо тяжелее, чем нам.

— Всё равно ты должны сказать им, чья мы семья! — капризничала Даш. — Тогда они свяжутся с папой и он пришлёт за нами одного из своих генералов.

— К сожалению, Дашонок, они не смогут позвонить папе, потому что в городе не работает мобильная связь, — терпеливо объясняла Маргарита. То, что порой дочь вела себя как чересчур избалованный ребёнок, было неизбежным следствием того, как мало времени они с мужем могли посвящать ей времени. Из-за постоянной занятости на работе они переложили обязанности по воспитанию дочери на учителей и гувернанток, откупаясь подарками и карманными деньгами, вот их единственная дочь и выросла с замашками капризной принцессы.

— Пусть тогда пошлют гонца. Стоит папе узнать, где мы, и он сумеет вытащить нас! — не сомневалась Даша. — Потому что он круче любого супермена.

Маргарита мягко улыбнулась, а про себя подумала: «А ведь когда мы только начали встречаться с Владом, он совсем не выглядел суперменом. Обычный молодой человек с ничем не примечательной внешностью, разве что умные глаза и магическая улыбка обращали на себя внимание. Но что верно, то верно, сейчас Владик, Владислав Викторович — настоящий супермужчина! В прошлом году журналисты одного влиятельного американского издания даже поставили его на первое место в рейтинге самых влиятельных и могущественных политиков в мире. И чтобы найти их, он точно задействует по максимуму свою огромную власть. Так что наверняка тысячи военных и сотрудников спецслужб уже сбились с ног, разыскивая их по всей Москве, надо лишь ещё немного продержаться, пока их найдут».

Между тем в главном молельном зале состоялась обещанная проповедь бородатого раввина.

— Многих из вас привёл сюда ужас перед смертью, которая преследовала их по пятам до самых дверей храма — обратился он к переполненному залу. — Но даже в этих стенах души спасённых не свободны от страха перед грозящим им небытиём. Но может быть стоит использовать это время передышки, которое подарил всем нам Господь, для переосмысления происходящего с нами. Со всеми нами… Задумайтесь на минуту о тех, кто жил на свете и уже умер, чьи глаза и слух не будут больше ласкать шелест листьев, пение птиц и ласковые лучи утреннего солнца. Всё, что было так дорого им при жизни, для них больше не существует. Прожить так чудовищно мало, чтобы затем, — только войдя во вкус, — умереть… Истлеть, обратиться в прах. Что может быть печальнее, не так ли? Смерть венчает собой любую жизнь, и новым поколениям, эгоистично занятым своими заботами, нет никакого дела до тех, кто жил раньше. Но затем и они, — упивающиеся своим владением этим миром, тоже в свою очередь, должны будут уступить место потомкам. Их жизнь ещё тлеет какое-то время, но потом неизбежно угасает… Жизнь поразительно, несправедливо быстротечна! А молчаливые могилы терпеливо ждут, когда их заполнят. — От таких слов священника веяло безысходностью, становилось не по себе, а в его облике и голосе уже словно что-то переменилось, будто забрезжил луч надежды:

— Однако, в некотором смысле, мертвым можно и позавидовать. Для них позади уже и жизнь, и сама смерть. А разве не заманчиво оставить другим все жизненные невзгоды и, оказавшись под землей, обрести, наконец, долгожданный покой и забвение… Забыть и боль, и страдания, и вечный страх смерти. Упокоившимся не придется больше жить — бороться и страдать. Они не будут уже ломать голову над своими и чужими поступками, ждать и надеяться, любить и ненавидеть, мучатся, страдать и ежечасно думать о завтрашнем дне. И не придется угасать, понимая что спасения нет; не придётся чувствовать боль и задумываться о том, что предстоит испытать, когда настанет страшный час смерти… Вы никогда не задавались вопросом, почему жизнь кажется нам такой прекрасной или отвратительной, радостной или печальной, но все же значительной, пока мы живем, и оказывается столь пустой и нелепой, когда все подходит к концу?

И снова короткая пауза, взятая оратором, предоставляла возможность аудитории поразмыслить над сказанным.

— Люди рождаются и умирают, а в промежутке между этим они живут иногда счастливо, иногда нет, но в конце концов смерть уравнивает всех — и бомжа и олигарха, и президента и дворника. Но что заставляет людей так бояться смерти? Не только боль. Не всегда. Ведь гибель может быть мгновенной и почти безболезненной; она сама по себе является концом боли. Так почему же все-таки люди боятся умирать?… Возможно кто-то знает ответ на этот вопрос?

Священник ждал, но ни один голос не нарушил тишину, и раввин продолжал:

— Быть может, мы смогли бы узнать об этом у тех, кто уже умер, если б им удалось хоть на минуту вновь оказаться среди нас; если бы они воскресли из мертвых?.. Но кто скажет, друзей или врагов мы встретили бы в их лице? И смогли бы мы вообще иметь с ними дело — мы, кто никогда не был в силах преодолеть свой страх и прямо взглянуть в лицо смерти…

Священник указал на дверь, ведущую на улицу:

— То, что происходит за пределами этого храма безусловно трагедия. Но если для неверующего происходящее имеет лишь один чёрный цвет абсолютного зла, то должны ли люди, бесконечно доверяющие Богу, ежеминутно готовящие себя к встрече с Вечностью, воспринимать всё так однозначно? Кто теперь эти люди, которых мы так боимся? Что стало с их бессмертной душой, после того как мозг их поразил неведомый науке вирус? Возможно, против своей воли им удалось заглянуть туда, куда мало кому из смертных дозволялось заглядывать… Какой тайный смысл мы можем почерпнуть для себя из творящегося на наших глазах Армагеддона, чтобы укрепиться в нашей вере? Ибо другой достойной цели не может быть у тех, для кого жизнь лишь подготовка к смерти… Я уверен, что даже у этих падших ангелов сохранилась душа. Потому что душа, а не тело — вот главное наше сокровище. Она бессмертна. Человек может помутиться рассудком, поддаться злу, но рано или поздно, душа всё равно возопит в нём голосом совести. Думаю, души этих людей поражены болезнью. Не тела, а в первую очередь души. Потеря духовных ориентиров, ослабление веры — вот мой диагноз. И пусть учёные бьются над созданием вакцины, мы должны укрепляться в вере… Вот наша вакцина, и вот наше спасение! А также спасение для уже заболевших. Можем ли мы отречься от них, как от прокажённых, ведь среди них есть наши матери, сёстры, друзья и соседи? Думаю ответ для всех, кто тут собрался очевиден: наш долг молиться за их духовное исцеление. Они нем не враги…

Маргарита с дочерью опоздали к началу проповеди, почти все места в зале уже оказались заняты. Полина выдала им два стула, на которых они сели в дальней части зала.

Рядом появился какой-то неопрятно одетый человек и не слишком вежливым тоном предложил Маргарите взять ребёнка на колени, потому что ему видите ли негде сесть.

Козыревой он сразу не понравился. Мало того, что от него пахло козлом, с этим бы она как-нибудь смерилась: многие теперь вынуждены покинуть свои дома и выживать на улице без элементарных бытовых удобств. Но этот тип вызывал у неё неосознанное неприятие своим поведением. Слушая проповедника, Маргарита украдкой поглядывала на неприятного типа. Узкий длинный, лишенный растительности череп, убегающий назад подбородок, тонкие губы, почти белёсые выпуклые злые глаза делали его похожим на шпиона. В какой-то момент он тихо заговорил, комментируя слова священника, хотя об этом его никто не спросил, но неприятному типу было наплевать на чужое мнение.

— Полная чушь! Никакой души нет, а человек — лишь перепуганное животное, в данном случае действительно обречённое на скорую смерть.

— Тогда зачем же вы тут? — зыркнула на незадачливого болтуна Маргарита.

— Надо же где-то пересидеть грозу — сосед будто удивился её недогадливости. — Однако я не столь туп, как подавляющее большинство присутствующих. — Губы и щёки его изогнулись в презрительной гримасе.

— Хм, так вы считаете себя выше других? — не смогла сдержать ядовитой усмешки Маргарита, хотя не собиралась продолжать разговор.

— Штука в том, что большинство собравшихся ещё на что-то надеются, — мужчина окинул презрительным взглядом зал. — Смотрите, как витиевато проповедник плетёт кружева. Сразу и не поймёшь, куда он клонит. Евреи — они такие…

— Зато вам конечно известно всё тайное, — съехидничала Козырева.

— Конечно — на полном серьёзе подтвердил мужчина. — Здешние хозяева с лёгкостью пожертвуют всем этим жертвенным стадом для своих целей. Слышали к чему призывает нас оратор? Вместо того, чтобы заботится о спасении своего бренного тела, нам предлагается думать лишь о душе… Вы заметили, что на входе в здание отсутствует какой-либо элементарный санитарный кордон? Пускают всех подряд. Никто не интересуется здоровы ли вы; тут не предусмотрен карантин для возможных носителей вируса.

После таких слов Маргарита невольно с большим вниманием стала слушать соседа:

— Человек — то же животное — разглагольствовал он, упиваясь собой и мало обращая внимания на окружающих. — Учёные изучали влияние паразитов на животных, так вот часто звери ведут себя так, чтобы заражать всех сородичей по стае паразитами. Они поступают так неосознанно. Тем не менее и у человека разумного тоже так бывает, когда ему удаётся промыть мозг. Особенно опасны религиозные фанатики. Они притупляют у своих последователей бдительность и инстинкт самосохранения, отключают башку. Своими проповедями и ритуалами открывают дорогу заразе. «Святые источники» и «святая вода» часто насыщены опасными микробами, «священные реликвии», которые в ходе религиозных церемоний целует множество народа, становятся средством распространения холеры, чумы, проказы, смертельных форм гриппа. Христиане лобызают кресты, иконы и обложки Библии, мусульмане — Черный Камень Каабы, а иудеи — Стену Плача. Для инфекции это шведский стол, кушать подано!.. Но наш случай особый…

Сосед замолчал, чтобы закурить, ему было наплевать на всех, и что он в церкви. И Маргарита напряжённо ждала, что он скажет ещё, слова бородатого проповедника с добрыми глазами и мягкими ладонями, теперь пролетали мимо её сознания.

Щёлкнув зажигалкой и несколько раз затянувшись сигаретой, мужчина повернулся и посмотрел Маргарите прямо в глаза:

— Зря вы привели сюда дочь. Проклятые жиды принесут её в жертву своему языческому божку.

— То есть как?! Что вы такое говорите?

— Всё просто. Они вас заманили в синагогу, чтобы шойхет, это резник общины перерезал несчастной горло, а кровь соберут в специальный сосуд. Кровь малолетних они используют в ритуальных целях. Им нужны жертвы, много жертв, чтобы договориться со своим богом и спастись самим.

Маргарита словно схватилась за оголённый провод, разум её понимал, что это какая-то ерунда, ведь такого просто не может быть, но накрывшая её с головой волна ужаса, страха за Дашеньку, парализовала. Женщина хлопала глазами на и не могла произнести даже слова. Мужчина с удовольствием наблюдал её реакцию, потом приблизился своим лицом вплотную к ней и прошептал:

— Вы в западне. — Потом он отвернул лацкан своего пиджака и показал значок: — Я секретный агент полиции. Но законными методами сейчас трудно бороться, поэтому скоро я сожгу проклятый храм сатаны. Но одному мне не справиться, поэтому я выбрал вас. Вы похожи на мою мать…Эти чернокнижники убили её.

— То есть как убили?

— Заткнули ей рот, чтобы лишнего не сболтнула об их делах.