Месть полукровки

Часть 1. Глава 14

Если бы у Дэвира не было такой цели, как создание артефакта для новорожденного ребенка — он, наверное, сошел бы с ума. То, что у него было такое важное задание в этот тяжелый момент, по сути, спасло ему жизнь. В самые черные часы после расставания, когда его захлестнуло бы непереносимое чувство вины (что все случилось из-за него, из-за того, что он не озаботился тем, чтобы защитить Трию от возможной беременности и теперь ее жизнь полетела из-за него кувырком) — он не смог позволить себе думать об этом ни секунды. И это было хорошо, поскольку Дэвир был, что называется, самоед. Он мог извести себя сам, если был в чем-то виноват. А в этом случае, он был виноват во всем целиком и полностью. Он потерял свою любимую, он создал ей столько проблем! Такие мысли могли бы его сожрать, если бы у него была хотя бы мгновение, чтобы предаться самобичеванию. А так, у него была цель: он должен создать артефакт для крошечного ребенка, чтобы никто не заметил в его ауре драконью составляющую. Но как это сделать? Дэвир пообещал Трие, что создаст такой артефакт, и вот теперь ломал голову, не понимая, как этого добиться. На ум ничего не приходило. Как он мог заблокировать кровь дракона у человечка, который еще и не родился? И вдруг его осенило! Надо найти обычного ребенка, сделать слепок его ауры и поместить этот слепок в артефакт (как в случае с Трией, только у нее была записана собственная аура Трии, а у ребенка будет чужая).

Осталось только создать артефакт, который мог не только копировать, но и сохранять бесконечное время, слепок чужой ауры. Потом в парке найти няню с коляской, и чтобы ребенок был маленьким, и чтобы был здоровым и веселым, и чтобы… не спал. Потом надо было артефактом вогнать няню в сон и почти полчаса держать у висков ребенка две деревянные пластинки. Надо было, чтобы ребенок не плакал, не боялся, иначе все это было бы отражено в его ауре.

Дэвир, к счастью, догадался взять несколько запасных пластин. У него получилось все сделать, только с третьим ребенком. Потом он лихорадочно переносил слепки на три крошечных деревянных пластинки, он испугался, что вдруг что-то случится и придется восстанавливать артефакт. Две пластинки он отдал вечером Трие, одну оставил себе. Встреча на балу была… никакой. Он появился в дверях зала, где разворачивалось все торжество. Дождался, пока Трия его заметит и быстро прошел в боковой коридор, дожидаясь ее прихода. Он услышал быстрые шаги, Трия почти бежала. Не глядя на Дэвира протянула руку, он положил ей на ладонь две крошечные пластинки.

— Их две, на всякий случай, — только и сказал он. Трия кивнула, развернулась и убежала. Дэвир по стенке сполз на пол и так просидел до утра. В его душе была пустота. Он прошел в свою комнату, лег на кровать лицом к стене, желая лишь одного, больше никогда не проснуться. Он лежал в полном оцепенении, не понимая спит он или бодрствует, и вдруг пространство вокруг него стало наполняться голосами. Сначала он услышал чуть шелестящий голос мамы-дриады.

— Ребенок может пробыть у нас до осени, потом ты же знаешь, я впадаю в спящее состояние, и папа не сможет один ухаживать за малышом, но к этому времени я думаю, ты сможешь подыскать и няню, и кормилицу, и снять для них дом, недалеко от Академии… — Дэвир подскочил на кровати, как ошпаренный.

— Чего я, как дурак развалился на кровати? — обругал он сам себя. — Мне же надо готовиться к появлению ребенка! Что там мама говорила во сне? Кормилица, няня, дом… а еще пеленки, распашонки, колыбелька, коляска… — он на секунду задумался, сколько все это может стоить, потом махнул рукой, понимая, что денег надо очень и очень много. Дэвир быстро оделся и помчался к родителям в лес, сообщить им о появлении весной ребенка.

— Ребенок может пробыть у нас до осени… — Дэвир испытал дежавю, услышав слова мамы. У него был слабый, крошечный дар предвидения, проявляющийся изредка в самых стрессовых ситуациях. Значит, он видел не сон, это было предвидение, впрочем, какая разница? Он теперь знал и понимал, что ему делать и не собирался раскисать. — Ты скажи о ребенке Лардэнам, — между тем продолжала мама (Лардэны Алиссия и Джоэр были приемными родителями Дэвира и очень его любили), — может они подскажут, где найти достойную няню и кормилицу, или где снять дом. — Дэвир согласился со словами мамы, ее совет был очень правильным. — А кто мама ребенка? — с любопытством спросила она. — Почему ты думаешь, что один будешь воспитывать ребенка? Мне кажется, что, как порядочный человек, ты должен сделать этой девушке предложение, коль у вас так далеко зашли отношения. — Только Дэвир хотел что-то ответить, как его горло предупредительно сжалось словно удавкой. Магия напоминала о клятве.

— Она не может быть моей женой, — коротко ответил он, — и не может воспитывать ребенка, — больше он не сказал ни слова, несмотря на требовательный и недовольный (таким сухим и куцым ответом) взгляд мамы. Приемные родители Дэвира горячо обрадовались возможному появлению ребенка. В отличие от мамы Дэвира, они не задали ему ни одного вопроса, сразу занявшись поисками будущей кормилицы. Она нашлась быстро. Соседка через два дома ждала третьего ребенка и судя по веселым и крепеньким старшим малышам, с молоком у нее все было в порядке. Няню Алиссия нанимать отказалась, сказав, что сама отлично поухаживает за малышом. И дом снять не разрешила, решив, что их дом станет домом не только для Дэвира, но и для его ребенка.

Дэвир вернулся в Академию, немного успокоенный, но оставался нерешенным еще один вопрос — вопрос денег. Дэвир понимал, что должен помогать родителям и обеспечить своему ребенку будущее и Дэвир начал зарабатывать изо всех сил, экономя на себе, откладывая на ребенка каждую копейку.

Дни полетели для него, почти неотличимые друг от друга. Он не заметил, как закончилось лето, наступившее время учебы с одной стороны, еще больше сократило его время отдыха, с другой стороны больше не было надобности выискивать покупателей, студенты охотно покупали артефакты и амулеты созданные Дэвиром, особенно те, что улучшали память и улучшали концентрацию внимания. Окончание семестра ознаменовалось Зимним балом. Теперь в ход шли артефакты улучшающие внешность и накладывающие небольшие иллюзии, ну и любовные зелья, амулеты и артефакты, куда же без них. Работы у Дэвира хватало, учебе приходилось уделять значительную часть времени. Дэвир понимал, что чем лучше он будет учиться, тем лучше будет зарабатывать, а, значит, у него будет больше денег. Арифметика была совершенно простая. И он учился. Дэвир похудел, и выглядел полностью отрешенным от мира, погруженным в какие-то свои мысли. Но он так выглядел с самого первого дня учебы, поэтому никто на него не обращал внимания.

Прошла зима, наступила весна. Дэвир стал сам не свой, он ждал. Ждал, что со дня на день ему каким-то способом передадут ребенка. Но прошел еще месяц — ничего не изменилось. Дэвир был на грани нервного срыва. Он не знал, что с Трией, не знал, где она вообще и что с ней происходит. Ни искать ее, ни спрашивать о ней он не мог, магическая клятва ему бы не позволила. Он иногда усмехался, восхищаясь предусмотрительностью Трии. В тот момент, когда он давал клятву, он был абсолютно уверен, что ему она ему не нужна, и если он обещает не искать встреч с Трией, то обязательно сдержит свое слово, несмотря ни на что. И вот сейчас, Дэвир вдруг понял, что не будь этих клятв, он бросился бы на поиски Трии, и ему было бы все равно, к каким последствиям это приведет, неведение, неизвестность была для него страшнее всего на свете.

Прошел первый месяц весны, за ним и второй. Душа Дэвира погрузилась в пучину черного отчаяния. От мысли, что Трия все-таки решила избавиться от ребенка, у него подкашивались ноги, и кружилась голова. В Академии вовсю шла подготовка к экзаменам, когда Дэвира неожиданно вызвали в кабинет ректора. Дэвир шел спокойно и уверенно, мысленно перебрав возможные грешки, он решил, что за изготовление артефактов его не накажут слишком сурово, и тем более не отчислят из Академии, а если и отчислят… он пребывал в такой депрессии, в такой тоске, в таком отчаянии, что ему просто было все равно. Пусть отчисляют, пусть выгоняют, пусть посадят в тюрьму, пусть казнят — плевать на все.

Дэвир был настолько отрешен от реальности, что совершенно не обратил внимания на то, какими вытаращенными глазами на него смотрит секретарша. Постучал, получил разрешение — вошел, опять же не обратив внимания, что в кабинете ректор не один, в кабинете находится посетитель, казалось бы совершенно несовместимый с этим учебным заведением. В кабинете ректора находилась… монахиня. Черное глухое платье, белоснежные манжеты, воротник, белоснежный головной убор и большая корзина, стоящая на столе ректора. Любой бы на месте Дэвир поразился и изумился этой картинке, Дэвир же лишь почтительно застыл у двери, ожидая объяснения причины для своего вызова.

Ректор не торопился что-то говорить. Он стоят у окна, заложив руки за спину, и покачиваясь с носков на пятки, склонив голову, с интересом изучал Дэвира. Казалось, он ждал от студента, каких-то эмоций, какой-то догадки, но Дэвир был совершенно спокоен.

— Прочти, вот это, — сдаваясь, сказал ректор и протянул Дэвиру помятый и засаленный бумажный лист. — Вслух читай! — грозно добавил он, и, отошел от окна, возвращаясь к своему столу. Дэвир вгляделся в строчки:

— Отец рибенка Дивер Лерден, — вслух начал читать Дэвир, в первую очередь, обратив внимание на то, что его имя и фамилия были написаны неправильно. — Он учица в академии на артинфантара. — Дочитав послание Дэвир на несколько секунд завис, совершенно не понимая написанное.

— Артинфантар — это очевидно артефактор, — ехидно объяснил ректор. Дэвир с какой-то странной задумчивостью посмотрел на него, потом снова впился взглядом в записку. «Отец рибенка» — взгляд Дэвира, наконец, выцепил самые главные строки и его сознание, наконец, озарилось догадкой.

— Ребенок? — неуверенно спросил он. — Вы говорите о ребенке?

— О ребенке! О ком же еще? — подала голос монахиня. Голос был злым и враждебным. — А еще мы говорим о негодяях, соблазняющих юных девушек, а потом бросающих их на произвол судьбы. В нашем приюте мы почти каждую неделю находим корзину с подброшенным младенцем. В эту корзину, хоть вложили записку с указанием, где искать отца, — сварливым голосом добавила она. — Ну, что признаешь ребенка? — грозно повысила она голос.

— Признаю, признаю, — быстро закивал головой Дэвир и внимательно посмотрел на корзину, только в эту минуту догадавшись, что в корзине находится младенец.

— Подожди! — неожиданно вмешался в их диалог ректор. По своему опыту он знал, что в жизни бывает все, в том числе обманы и подлоги. — Сначала надо убедиться, что ты знаешь мать этого ребенка, и что этот ребенок твой. — С этими словами ректор взял записку, провел над ней рукой, Дэвир рванулся к нему, чтобы помешать, он испугался, что сейчас ректор увидит, что записку писала Трия. Но вместо ее лица, появилось лицо рыжеволосой конопатой молодой девушки, старательно выводящей буквы. От усердия она даже высунула кончик языка. Дэвир никогда ее не видел, но вынужден был кивнуть, подтверждая, что это его знакомая. — Сейчас проверим, твой ли это ребенок, — продолжил ректор и уколол палец Дэвира специальным кинжалом, потом ректор подошел к корзине, Дэвир думал, что ребенок закричит или заплачет, но из корзины не донеслось ни звука. Капли крови поднялись в воздух, немного покружились и слились вместе. — Этот вой ребенок, — устало сказал ректор и Дэвир бросился к корзине.

— Ребенок пробыл у нас три дня, — быстро проговорила монахиня. — Мы ему давали молоко, поменяли пеленки, я везла его через весь город… — Дэвир понял, на что она намекает, поэтому без единого возражения вывернул карманы, и отдал все деньги, что у него на тот момент были. А было немало, он как раз продал три артефакта, поэтому в руки монахини перекочевали три золотые, несколько серебряных, и горсть медных монет. Женщина с достоинством рассовала деньги по необъятным карманам и покинула кабинет. Дэвир с дрожью в руках, прикоснулся к корзине.

— Отнеси ребенка лекарям, пусть осмотрят, — посоветовал ректор. — Я даю тебе три дня на решение всех вопросов связанных с ребенком. Тебе есть к кому обратиться за помощью? — участливо спросил он. Дэвир кивнул.

— Родители, они помогут, — тихо ответил он, и, наконец, взял корзину в руки. Ему захотелось тут же убежать с ней, чтобы никто не смог отобрать его малыша, но он подавил это иррациональное желание и пошел в лекарское крыло. Там уже знали о его появившемся ребенке (сплетни бежали по Академии быстрее ветра). Дежурным целителем была женщина средних лет, она подхватила ребенка на руки, положила на стол, развернула пеленки и стала сканировать малыша, при этом сюсюкая и разговаривая с ним, коверкая слова:

— Это кто тють у нас тякой маленький, тякой холосенький, такой клясивенький? — вопрошала она. Ребенок молчал, внимательно глядя на женщину. — Кто тють у нас тякой сельезненький? — продолжала сюсюкать она, тем не менее, ловко проверяя ручки, ножки, животик и спинку малыша. — Все в порядке, — уже нормальным голосом подвела она итог обследования и с улыбкой спросила: — И как ты, новоявленный папаша назвал дочку? Уже придумал ей имя?

— Какую дочку? — поразился Дэвир, который был совершенно уверен, что у него родился сын.

— А вот эту! — засмеялась женщина, откинув пеленку. На столике для пеленания лежала спокойная, красивая, тихая девочка. — Дэвир опешил — Так как ты ее назовешь? — не унималась целительница.

— Я назову ее Кейрин, — подумав всего несколько секунд, сказал Дэвир. — Кейрин — цель, смысл жизни, — тихо перевел он имя дочери. — Цель и смысл МОЕЙ жизни, — еще раз повторил он.