Ментальная кухня – 3

Глава 6

— Агафоныч, не томи уже! — попросил я, запрыгивая в машину такси. — Рассказывай!

— Про инициации?

— Да!

— Про подпольные?

— Да-да-да!

Таксист от таких разговоров явно напрягся, но постарался вида не подавать. Чёрт! Пора бы уже своим транспортом обзавестись! Либо контактом глухого таксиста, потому что раз за разом в пути мы с Владимиром Агафоновичем обсасываем какие-то крайне мутные темы.

Итак… Яков Саныч залез на пассажирское, а мы с Ярышкиным, получается, сели назад. Машина тронулась по относительно свободным столичным улицам. До вечернего часа пик сейчас было ещё далеко, так что я очень надеялся долететь до пляжа хотя бы за час.

«Ну смотри», — разговор с Агафонычем продолжился по мыслесвязи: «Ты про обычную инициацию в курсе?»

«В курсе», — ответил я. И ни разу не соврал. Пока мы с Солнцевым чалились в гостинице в ожидании суда, я этот вопрос изучил. И если очень коротко, то работает это так: помимо солнечной радиации, электромагнитного поля планеты и прочих «настоящих» физических явлений, в этом мире существует ещё и магический фон. Токи маны, благодаря которым и становится возможно использование магии.

Так вот. Иногда этот фон сбоит. Как? Почему? Зачем? Это всё не ко мне вопросы. Мне главное факт: магические бури не проходят бесследно.

Экстремально-сильные случаются крайне редко, и не каждое поколение при своей жизни имеет удовольствие за этим явлением понаблюдать. А бури эти, ясен хрен, опасны. Они рвут ткань мироздания и оставляют после себя аномалии… иногда. А иногда на их месте находят кристаллизованную ману. Да, звучит как бред, согласен. Но по какой-то причине у маны есть два агрегатных состояния, и под «сильным магическим давлением она густеет и обретает массу». Вроде бы как-то так…

Я читал! Правда! Но по всей этой магической теории столько всего написано, да притом таким мудрёным языком, что вертел я углубляться дальше необходимого минимума! Меня же инициация интересует, а не законы Мироздания.

Так вот.

Мана прессуется в самородок. Здоровенный притом. Там не в каратах измерение идёт, а в десятках килограмм. Этот самородок извлекают из земли, правильным образом гранят, — тут тоже есть свои правила, — и потом пускают на инициации.

У мага, который дошёл до своего предела, рядом с этой дурой рушится барьер. Внимание, вопрос: с какого хрена в таком случае инициация стоит каких-то бесстыдных денег? А тут всё просто на самом деле. Кристалл маны имеет свойство разряжаться и превращаться в бесполезную каменюку, и никто не знает когда он придёт в негодность — через пятьдесят лет или завтра. Так что за развитие нужно платить. Конкуренция огромна, и благотворительностью никто заниматься не станет.

Сам кристалл — стратегический ресурс в монополии у государств. Причём есть он далеко не у всех, и иногда получается так, что… м-м-м… помнится, я в прошлой жизни к белорусам зубы делать катался, чтобы подешевле было. Турки с их пересадкой волос опять-таки. Вот и тут примерно то же самое.

Ну и плюс все внешнеполитические вытекающие. Кто-то жадно пополняет казну за счёт инициации иностранцев, кто-то зажимает своё в кулачок и растит сильную нацию, кто-то с кем-то дружит и помогает, кто-то с кем-то воюет и ослабляет, кто-то при помощи кристалла прожимает свои интересы. Вторая нефть по сути. Или третье золото.

Ну а теперь к вопросу о подпольщиках.

«Смотри, значит, чего они делают, — сказал Ярышкин. — Большинство из этих ушлых ребят ведут раскопки на том месте, где когда-то нашли большой самородок и выискивают самородки поменьше».

«А такие существуют?»

«Так ясен хрен, что существуют! Ты меня иногда поражаешь, Василий Викторович. Артефакторы их только так пользуют. Маленькие такие синенькие камушки, иногда с булыжник величиной, а иногда с булавочную головку… неужели не видел?»

«Ах, простите, Ваше благородие. Как-то вот, знаете ли…»

«Ладно, не урчи, — перебил Агафоныч. — Так вот! Планетка-то у нас уже не новая, и мало ли где что можно найти, если хорошо поискать. Тот, кто хочет по закону чистым оставаться, сдаёт ману в артефакторные лавки. А другие несут в подполье или сами собирают коллекцию. В ход идёт вообще всё: пыль от огранки, обломки, крошки, разряженные кристаллы и старые артефакты. Собирают они всё это в кучу, суют в мешок… ну… утрировано…»

«Я понял, ага.»

«Вот. Добирают до критической массы и проводят инициации. Но если с большим кристаллом всё чётко и наверняка, то тут побочка может быть. Всё на страх и риск подопытного, так сказать. М-м-м… то есть вместо того, чтобы спокойно перейти реку по мосту, ты её по кочкам перепрыгиваешь. Повезёт, не повезёт.»

«Понял. А теперь, если можно, поконкретней о побочках.»

«Так, а кто ж их знает⁈ Тут всё индивидуально. Мне вот один из уровней развития выжгли, так что дальше двинуться не могу. А что там с твоим грузином приключилось только гадать остаётся.»

«Ясно.»

Дальше ехали молча. Я переживал за Гио и прокручивал в голове самые мрачные сценарии, Агафоныч глазел в окно и думал о своём, а Солнцев ковырялся в телефоне и строил планы насчёт минкульта. До кольцевой немножко постояли, ну а дальше понеслись с максимально разрешённой, и в итоге на пляж приехали спустя полтора часа.

Едва выскочив из машины, я сразу же набрал Мишане и уточнил, где именно находится наш пациент. Кудыбечь послал меня в администрацию — туда мы и помчались. Время к пяти, так что народа на пляже была целая куча: все столики на пирсе заняты, все беседки и шезлонги тоже. Кто-то плещется в воде, кто-то загорает, ветер гоняет туда-сюда шашлычный дымок, а вокруг бара целая толпа наблюдает за очередным шоу Студента. Волейбольная площадка тоже не пустует — занята компанией молодых ребят.

Всё тихо; всё мирно, спокойно и достойно. Гости отдыхают, кухня работает, несколько ребят Волконского скучают на посту, и никто даже не подозревает о той драме, что разворачивается прямо сейчас в недрах домика администрации.

А на его пороге меж тем стояли двое.

Ержан и Станислава Витальевна. Первый сидел на корточках привалившись спиной к стене, отдувался и периодически трогал фингал под глазом, а вторая курила тоненькую ментоловую сигарету, — первый раз за ней такое замечаю. Причём курила Стася вприкуску с ногтями; кажется кому-то после сегодняшнего потребуется переделывать маникюр.

Тут же обретались и Тырква с Греттой. Собаки сидели чуть поодаль и не сводили с домика администрации глаз. Настороженно бдели, но пока что не более. Не сходили с ума, как тогда, на стрельбище.

— Всё плохо? — спросил я у Стаси.

— Сам посмотри, — ответила та и открыла передо мной дверь, а там…

— Ууу-ууу-ууу! — выл связанный Гио, трепыхаясь на полу посередь комнаты.

— Василий Викторович, братан, — тяжко дышал Мансур, нависая над ним сверху. — Ну это премия, ты ж понимаешь, да?

— Сочтёмся.

И это даже не обсуждается. Не знаю как, но братья Байболотовы сегодня совершили настоящий подвиг. Связать господина Пацацию против его воли — всё равно что дикого мустанга объездить. Он ведь и так, зараза, огромный, а тут ещё и магию выкрутил на полную.

И к слову, о магии…

Выглядел Гио странно. Не как обычный Гио, но и не как оборотень, — во всяком случае, не в привычном понимании этого слова. Существуют в народном фольклоре кошкодевочки, а вот он сейчас превратился в волкомальчика. Как будто бы застрял в промежуточной фазе. Мохнатые длинные уши, чёрный собачий шнопак на месте могучего грузинского носа и добротный волчий хвост, что торчит из рваных штанов. В остальном же обычный человек.

— Ууу-ууу-ууу!

— И что он, всегда так?

— Ну почти, — ответил Мансур. — Большую часть времени валяется и орёт. Иногда на нас кидается и мебель громит. А иногда успокаивается вроде бы, в зеркало смотрит, матерится и плачет.

— Понятно. Агафоныч, проассистируй, ладно?

— Давай…

Объединив усилия, мы с сенсеем на пару ворвались в сознание Гио. И надо бы начать с того, что человеку-грузину было больно. Физически. Не сказать, чтобы очень сильно, но настолько давно, что он уже устал терпеть, сдался и теперь именно боль находилась у руля. Причём болело у него вообще всё! Кроме, — внезапно, — ушей, носа и хвоста. Не уверен в своих выводах, но у меня сложилось впечатление, что каждая клеточка тела Гио сейчас пыталась совершить превращение, но не могла и страдала именно из-за этого…

— Обезбол, — сказал я Стасе, высунувшись из домика. — На кухне в аптечке что-то обязательно должно быть.

— Поняла, — кивнула Витальевна, забычковала сигарету о красную подошву дорогих-богатых туфель и пошуровала за лекарством.

Ментал менталом, но традиционная медицина тоже не помешает. Я же вернулся обратно и продолжил сканировать Гио. Через «вжух» отследил в недавнем прошлом моменты, когда его боль действительно утихала, и вот тут-то нарвался на настоящий ужас.

Короче… что по дороге сюда, что при первом взгляде на Гио, я представлял себе внутреннюю борьбу двух сущностей. Кровожадное животное против моего добродушного улыбчивого братюни. Но на деле никто Гио не завладевал. Никакой потери контроля над разумом и никакой жажды убивать. Это не та история; не про доктора Джекиллидзе и мистера Хайдашвили.

На деле Гио мучал себя сам.

У бедолаги заклинило магический источник, так что в моменты облегчения и ясности он пытался убрать к чёртовой матери свой хвост и уши, но… не мог. Не получалось. Он реально застрял! Отсюда и страх. Отсюда стыд. Отсюда целый коктейль самых ярких переживаний. А что скажут люди, когда увидят его в таком виде? А что скажет Риточка⁈ А не бросит ли она его, потому что он теперь урод! Урод-урод-урод! История несчастной любви опять повторится! Как после этого жить⁈ И как вообще жить дальше с грёбаным хвостом⁈

— Ууу-ууу! — завыл Гио, как будто бы подхватив мысль.

Агафоныч тем временем принялся кастовать. Ничего нового для себя в его работе я не увидел; Ярышкин просто успокаивал Гио и как мог снимал боль.

— Надо подождать, пока источник перестроится, — сказал он. — А там посмотрим.

Я подключился. Гио в свою очередь перестал трепыхаться и устало захныкал. А как только нам с Агафонычем удалось убедить Пацацию, что ему не больно, так и вовсе вырубился. Вместе с братьями-казахами мы перенесли его тушу на диван, и начались бдения…

Часы пробили полночь. По стечению обстоятельств на небо сегодня вышла полная луна, но на нашего персонального оборотня это никак не повлияло. Видать, сказки на этот счёт всё брешут…

Спустя три приступа, во время которых Гио начинал метаться по домику и спустя три сеанса «экзорцизма» с нашей стороны, горячая фаза закончилась. Боль наконец-то ушла. И хотелось бы мне сказать, что с тех пор всё стало хорошо и источник Гио перестроился, но нет. Кривая инициация дала побочку. Источник застыл в каком-то переходном этапе, а вместе с ним и Пацация застрял в теле волкомальчика.

Уши, хвост и нос. Ни туда и ни обратно.

— Да, Огонёчек, — со слезами на глазах сказал Гио, пытаясь сохранить бодрый голос. — Нет, не смогу сегодня. И завтра не смогу. Работы очень много, не обижайся. Нет-нет, всё хорошо. Гнусавлю? Да не гнусавлю я вроде бы, нет, всё хорошо. Нет, не заболел. Да, и я тебя. Да. Да. Пока, целую. Фу-у-у-ух, — выдохнул человек-грузин, отбросил телефон и упал лицом в ладони.

— Да почему ты ей просто не скажешь?

— Потому что!

— Так ведь это она тебя на инициацию и повела…

— И что⁈ Она хотела как лучше!

— Гио, слушай.

— Не хочу ничего слушать! Себе свои советы посоветуй!

— Ну допустим…

Бах-бах-бах! — раздался стук в дверь. Это мусье Студент принёс нам кофе. Внутрь я его, конечно же, приглашать не стал. Дело в том, что Гио вёл себя на манер закомплексованного подростка, и слёзно умолял никого к нему не пускать. Фото и видеосъёмку запретил тем более. Так что Мише и остальной команде мы пока что передали весточку о том-де, что Гио пошёл на поправку, но крепко спит и алчет тишины, поэтому не надо его беспокоить. Вот только:

— И долго ты собираешься это скрывать? — спросил я.

— Столько, сколько смогу!

Нет… я же не какая-то чёрствая падлюка без эмпатии. И не то, что примерно, а очень даже отчётливо представляю себе, что сейчас чувствует Гио. Ну… хотя бы потому, что несколько часов кряду проторчал у него в голове. Но! Никто, блин, не умер, а всё остальное решаемо. Безвыходных ситуаций не существует. А Пацация вместо того, чтобы искать решение, ударился в рефлексию и преисполнился жалости к себе. И ведь это один хрен пройдёт, так зачем делать себе мозги и тратить время?

— Кхм-кхм, — прокашлялся Агафоныч, отлипнув от ноутбука. — В сети нет упоминаний о чём-то подобном.

— Вот видите! — взорвался Гио. — Я навсегда теперь уродом останусь! Навсегда!

— Тише, Гио, тише. Не драматизируй.

— Не драматизируй⁈ Тебе легко говорить! Это не у тебя трусы рваные! — заорал Пацация, вскочил на ноги и продемонстрировал хвост. — Ты посмотри! Посмотри внимательней! А ещё на нос посмотри! Миленький, думаешь⁈ Нет, не миленький! А ещё я тухлятину в мусорных баках прямо отсюда чувствую!

Пришлось снова подрубать ментальные седатики и насильно его успокаивать. И пока суть да дело, я изо всех сил пытался мыслить критически. Как решить проблему, в которой ты вот ну ни капельки не разбираешься? Как минимум — найти того, кто разбирается, и спросить совета у него. А там, глядишь, и появится зацепка, и размотается клубочек, и доброе вместе с вечным опять восторжествуют.

— Владимир Агафоныч, а будь другом, посмотри в сети какое-нибудь общество анонимных вервольфов или что-то типа того.

— Хочешь найти другого оборотня?

— Именно.

— Логично, — кивнул Ярышкин и забарабанил по клавишам.

А я подумал ещё чутка и обратился к Гио:

— Давай так, — я похлопал великана по плечу. — Пока мы не поймём, как вернуть тебе человечий облик, ты поживёшь в одном из гостевых домиков. Отдохнёшь, выспишься на год вперёд, книжки почитаешь…

— Я тебя в шутеры играть научу!

— … Агафоныч тебя в шутеры играть научит. Эдакий внеплановый отпуск, можно даже сказать «санаторный». Как тебе такое?

— Спрятать меня хотите? Как какого-то монстра⁈

— А вот теперь точно драматизируешь, — отрезал я. — Если захочешь выйти в люди, никто тебя не держит. Медицинская маска в помощь. На уши шапку, штаны модные с провисшим очком и вперёд.

— А как же Риточка?

— А Риточке скажем, что ты на курсы повышения квалификации улетел. Во Францию или ещё куда. Напечатаем тебе диплом, поставим су-шефом.

— Правда?

— Правда.

Пацация судорожно вздохнул, как проревевшийся ребёнок, и вроде бы успокоился. Во всяком случае замолчал. Ладно… не может быть такого, чтобы Гио навсегда остался неведомой зверушкой; всё с ним будет хорошо. Найдём старого матёрого оборотня, занесём ему денег за консультацию и что-нибудь придумаем.

И может бы я не очень хороший друг, раз так считаю, но конкретно эта ситуация пока что не горит. А вот теплоход…

— Пойду я воздухом подышу, — сказал я, взял свою кофеюху и двинул из домика администрации в сторону пирса.

На пляже тем временем началась самая движуха. Самая что ни на есть мякушка, ведь после полуночи гуляет именно тот народ, который собирается гулять до упора — весело, развязно, от души.

Зажглись факелы, музло стало громче, а Серёгино шоу в темноте смотрелось ещё более зрелищно. Огоньки играли на чёрной водной глади, и где-то вдалеке покачивался катер с Тарановым на борту. В иллюминаторах горел свет; Ваньке, видимо, тоже не спалось.

Сквозь толпу веселящегося народу я протолкался к пирсу, встал где потише да поживописней и набрал Солнцева. Товарищ юрист сегодняшнее дело почему-то воспринял, как личное оскорбление, и очень рьяно взялся за дело. Однако порадовать пока не смог.

— … завтра предлагаю вернуться на «Ржевского» и посмотреть, что там такого хранится в закрытой комнате, — сказал Яков Саныч. — Есть вариант попробовать передать министерству всю экспозицию, и сыграть на этом. Или целиком её уничтожить, отделаться штрафом и снять статус музея за отсутствием экспонатов. Не знаю! Пока что звучит не очень, но интуиция подсказывает мне копать в этом направлении.

— Ну раз интуиция, — ответил я. — Да и вообще, Яков Саныч, тебе виднее.

— Значит, завтра по утру?

— Завтра по…

ДЫ-ДЫ-ДЫ-ДЫЩ! — взрыв я пронаблюдал от и до, потому что в этот самый момент смотрел на катер Таранова в упор. Крыша отлетела к чёртовой матери и теперь выделывала кульбиты где-то в звёздной вышине. Рольставни вырвало вместе с креплениями. Одна из стен каюты вывернулась мясом наружу, дым повалил буквально отовсюду и катер начал заниматься огнём.

— Алло? Василий? Что у вас там такое?

А я даже ответить не смог. Так и застыл, разинув рот и почувствовал, как на меня накатывает ужас. Дикий, блин, животный, но…

— Шайсе! — на фоне огня показался пузатенький силуэт и у меня тут же отлегло. Живой, стало быть, здоровый.

— Шайсе-шайсе-шайсе! Ёптфоюналеффо!

Ваня выбежал на палубу и первым делом отбил ладошками о колено. Но не в танце, ясен хрен, а чтобы потушить штаны. Но вот, Таранов справился с самовозгоранием, задумался, подпрыгнул на месте как внезапно что-то осознавший мультяшка, крикнул:

— Ферфлюхте шланге! — и рванул обратно в огонь. — Ком хер, ду блёде наттер!

Тем временем за этим экстремальным представлением наблюдал уже весь пляж. Музыка на ноль и тревожные шепотки среди гробового молчания. Но вот:

— Кхай-кхаа-ай! — откашливаясь дымом, Ваня снова появился на палубе. Откашлялся, осмотрелся, понял, что на него смотрят несколько сотен глаз и помахал нам рукой. В руке при этом был плотно зажат Лингам. — Жифа! — крикнул он. — Ферфлюхте шланге жифа!

Люди в ответ начали аплодировать, а Ваня метнулся к мотору, каким-то чудом завёлся одной рукой и направил горящий катер в сторону пляжа…