Индийский поход. Махараджа

Глава 5

Казацкий дуван — это прежде всего учет и правильное распределение. Без этого никак — все должно быть точно взвешено, подсчитано и расписано, кому сколько причитается. Чтобы не было свар и, чего уж таить, драк между станичниками. А то и смертоубийства — всякое случалось за долгую историю Войска Донского, вплоть до отнятия булавы у зарвавшегося атамана.

Платов был не из таковских, у него все было четко по части финансов, вот почему ценности из парадного зала дворца Бабы не просто грузили в мешки и вьюки для сдачи в Войсковую казну, а тщательно взвешивали, записывали и опломбировали. В присутствии представителя атамана чином не ниже есаула. Сегодня отправлялась последняя партия — под присмотром полковника Дюжи.

Под пристальным взглядом богини Дурги остатнее добро в виде россыпи монет на полу аккуратно собирали ползающие на карачках бойцы моей сотни. Мы с Дюжей молча за ними наблюдали. В молчанку играли. Он отводил глаза, с преувеличенным интересом разглядывая открывшийся во всем великолепии парадный зал, раньше скрытый золотыми эверестами. Я же избегал разговора из опасения вопроса: «куда делась гора злата, которую ты объявил собственностью своего Отряда?» Хотя чего обсуждать — и так понятно, что заныкал. Чай не дурак, чтобы не понять после тяжелого разговора с Матвеем Ивановичем: тиха калькуттская ночь, но сало лучше перепрятать, или, как говорят картежники, фишки к орденам! Чем правеж на круге для меня обернется — то мне, увы, неизвестно.

То, что я предложил в зеленом салоне, выходило за рамки понимания Платова. При всем его кругозоре — ограниченном, надо признать, — при его глубоком монархизме, естественным для этой эпохи да еще помноженном на авторитарность атамана, моя задумка добиться для себя престола выглядела для него подобно… святотатству? Не женитьба же православного на мусульманке его взбесила: эка невидаль — казак полонянку-басурманку за себя взял!

Я не стал спрашивать, чего он хочет добиться судом — наш разговор закончил, показав глубокую обиду. Ушел не попрощавшись, не спрашивая разрешения, а он меня не задерживал. Просто встал и удалился твердым шагом после высказанной угрозы вытащить меня на казачий круг.

Одного никак не мог допетрить. Неужели в его светлую голову не закралась простая мысль: «как же мы без Петьки из задницы индийской выкарабкаемся?» Неужели он не понимает, что без моего Отряда шансы Войска просто дойти до Бомбея, не говоря уже о том, чтобы его захватить, стремительно скатятся к нулю? Что, если в отношении меня применят суровые меры, все может завершиться резней прямо здесь, в Калькутте? На всякий случай я приказал отрядным батальонам стянуться поближе к дворцу Бабы — якобы для обеспечения безопасности при транспортировке золота. Ну и еще одно впечатляющее мероприятие запланировал на завтра — прямо перед казачьим собранием. Просто так меня не засудят…

— Найдутся персоны, у кого вся утроба возликует от твоего падения, да ты не боись, в обиду не дадим, — неожиданно разлепил уста Дюжа, когда последний мешок был аккуратно упакован во вьюк и приторочен к верблюду. Общий вес груза составил почти 800 фунтов — больше трехсот шестидесяти кило. На короткой дистанции дромедар выдержит. В последнем караване таких «горбатых» у нас ровно десять. Под три тонны золота, драгоценных камней и серебра.

Я не стал ничего переспрашивать. Внимательно всмотрелся в полковника, новых слов не дождался и, непроизвольно дернув кадыком, произнес севшим голосом.

— Пошли со мной. Подарочек у меня припасен.

Дюжа хмыкнул и двинулся за мной во внутренние помещения дворца, в неприметную комнатку с окном, забранным частой решеткой, превращенной в тюремную камеру. Там сидел мистер Брэддок с перевязанным плечом. Его по моей просьбе ежедневно допрашивал Рерберг — не потому, что был отменным дознавателем, а потому, что из моего окружения был единственным, кто мог общаться с бывшим директором Дома писателей из-за языкового барьера. Впрочем, Антон Петрович не плошал, а Лохматый паук не сопротивлялся. Мы вторглись в его обитель, в его святое святых — в архив, — и узнали много интересного, когда повыгребли все бумажки из Букингем-хауса. Брэддок с пронзительной тоской делился с нами своими секретами, как от сердца отрывал, но слишком хотел жить, чтобы что-то скрывать. Полное разоблачение! Такое условие ему поставил, и он его принял. Не особо ломаясь, если честно.

— Подпоручик Рерберг ведет допрос начальника британской разведки Бенгальского президентства, — пояснил я Дюже, куда его привел.

Полковник возмущенно засопел — такая корова и ему бы пригодилась!

— Не пыхти, Михалыч! Главный прибыток от сего господина — это сведения о подкупленных наемниках-европейцах и раджах. Оно тебе надо в индийских делах копаться?

— Мне все надо!

— А мне нужнее! — отрубил я, намекая, что от своих планов отказываться не собираюсь. — Мы еще до кучи захватили счетные книги Уэлсли, его личную переписку. Много интересного узнали. Не только о том, сколько он тратил на своих 130 слуг — не хило, да? — но и о том, кому сколько было заплачено по графе «политические расходы». Так что есть возможность проверить сведения мистера Джеймса.

— На глазах растешь, Петя, — удивился Дюжа. — Так чем порадуешь?

Я печально вздохнул.

— Скорее огорчу, — Дюжа актерски заломил бровь. — Дурную весть тебе сейчас выдам — казачок у нас засланный среди своих нашелся.

Полковник сразу все понял. Бровь вернулась на место, на лице резко обозначились морщины.

— Кто?

— Сотник Щетнев из полка Грекова, — понуро сообщил я.

— Когда? — отрывисто спросил Дюжа, сразу мне поверив.

— Еще не выяснял. Вот тебе Брэддок и переводчик — сам все вызнаешь.

Я кивнул Рербергу, подбадривая, и собрался уходить.

— Петя, — притормозил меня полковник. — Сход завтра, на Майдане. После полудня. Об одном прошу: глупостей не наделай. Не все так плохо, как ты можешь вообразить.

Глупостей? Нашли тут мальчика! У меня найдется чем впечатлить казацкую верхушку! Как бы вы сами, господа полковники, ошибочку не сотворили.

Утречко выдалось на загляденье. Жара еще только прощупывала Калькутту, прежде чем раздавить ее в своих объятьях в апреле, и сегодня решила передохнуть. Легкий ветерок ласкал лица собравшихся на Майдане, раздувал черное знамя с перекрещенными шашкой и кукри и надписью «С кем Бог, с тем и победа!» Отряд Черного флага, все его полки, были выстроены огромным квадратом для торжественного мероприятия — для принятия присяги пополнением и одним старым соединением, рохиллами Фейзуллы-хана.

— Нет у меня вам веры после последних событий, — заявил я без обиняков вождям афганцев накануне. — Без дисциплины Отряд пропадет! Да и зачем вам с нами дальше идти? Забирайте свою долю добычи, возвращайтесь в Рохилкханд, восстанавливайте княжество — будущий наваб Ауда, Вазир Али-хан, клятвенно мне пообещал отныне жить дружно с рохиллами, забыв все старые обиды. И вернуть вам захваченные земли. Союзником вашим станет! Мне нужно, чтобы Рохилкханд, Ауд и Бенарес стали надежным тылом Бенгалии.

Лица афганцев стали грустными.

— Мы воины, атаман-сахиб, не раджи, нет! С инглиси у нас джихад, — бил себя в грудь, звенящую от навешанных на нее цепочек, отважный, но падкий на золото Фейзулла-хан. — С тобой слава, да! С тобой победа, да! Требуй о нас, что хочешь — желаем с тобой быть до конца! Рохилкханд добро помнит. Рохилкханд твой навек! Это сказал я, Фейзулла-хан, и все наши вожди!

Честно признаться, это было неожиданно. Лидер гизарейцев-салангов, Азмуддин-ходжа, думал иначе. Ему хватило и славы, и богатств Калькутты, и его отряд скрылся в дождливых туманах севера. А рохиллы оказались другими, хоть такие же разбойники. Или посчитали, что мало нахапали? Теперь возмечтали о копях Голконды? Хрен их до конца разберешь.

— На Коране мне поклянетесь, что будете подчиняться моим приказам — безоговорочно. Никакой самодеятельности, никакого своеволия! Только так!

— Поклянемся, атаман-сахиб, да! Все-все сделаем, как ты скажешь!

Терять рохиллов не хотелось, и много их, считай, пять полноценных полков — конных и пеших. Полноценная бригада! Воины отважные, мы под них специальную тактику разработали с другими командирами. Решил им поверить, но от присяги не освободил. И вот теперь они, каждый по очереди, выходили в центр квадрата и, приложив руку к Корану, присягали Черному флагу и лично мне. И первым вышел Фейзулла-хан и другие вожди афганцев.

Сидевшая на подаренном мной белом коне принцесса Нур смотрела на Отряд, а Отряд во все глаза пялился на нее, гадая, что за красотка в красном заняла место по правую руку от Атамана. Она же не скрывала своего восхищения. Слышала, что у ее сердца, возлюбленного Черехова, не отряд, а настоящая армия. Теперь могла наблюдать ее воочию. Все стройные ряды закаленных воинов из тысяч и тысяч. Огромный табун лошадей под присмотром коневодов. Слоны, зембуреки с персами-лаучами. Даже своя артиллерия из захваченных английских пушек, которые обслуживали сманенные за большие деньги португальцы-наемники. Принцесса жадно смотрела, не отрывая глаз, не только на серьезных неулыбчивых рахиллов, но и на индусов генерала Радиши, половина которых давно распрощалась с шамширами и тальварами и обзавелась английскими ружьями, научившись худо-бедно из них стрелять. На храбрых гуркхов под руководством строгих урус-сардаров и их низкорослых помощников-джамадаров — уже великолепно державших строй, но лыбившихся от уха до уха, глядя с восторгом на меня, свое божество, разодетого как индийский наваб с жемчужным ожерельем на шее и груди и алмазным пером-сарпеч на белоснежной чалме (1).

Это Индия — надо соответствовать. И ковать свой образ, доступный массам и их восхищающий. В будущем этот нехитрый прием обзовут визуализацией, мифологизацией и архитипизацией имиджа политика для управления толпой избирателей. Так что социальные технологии будущего мне, будущему махарадже, в помощь…

Я заметил, что нет-нет, да скашивала принцесса глаза и на казацкую неполную сотню — пусть и малочисленную, но знаменитую на весь северный Индостан. Короля делает свита. О моей уже слагали легенды, расписывая в подробностях ее подвиги в Средней Азии, Афганистане и землях маратхов. О тех же Козине и Зачетове здесь говорили, не скрывая глубочайшего уважениях, как об отважнейших из отважных, моих ближниках и телохранителях. Даже интересно, какими достоинствами наградили сказатели страшнючего на рожу одноглазого Мусу? Про Кузьму понятно — у такого вождя, как я, не могло не быть своего пахлевана.

Но это еще не все! Наступил самый интересный момент — присягу начали приносить бывшие английские сипаи, раджпуты, «сыны царей» в высоких тюрбанах! Их красные мундиры ярким пятном выделились в общем строю, вызывая неподдельное изумление у непосвященных.

О, это была отличная оперативная комбинация, которую я провернул, нагло пользуясь своими знаниями социальной психологии. Запертые в казармах Форта-Уильям индийские солдаты уже были готовы сдаться после недельной осады, когда я появился и предложил переговоры. Потребовал, чтобы ко мне явились все «май балаам», старейшины раджпутов, называвшиеся субахдарами. После недолгого колебания они согласились, вышли из своих блокгаузов — все в мундирах с золотыми галунами, с эполетами у старших, в белых коротких штанах, босые и в сандалиях. Их насчитывалось немало — в каждой роте было два помощника офицеров и десять унтер-офицеров. С опаской, недоверием в глазах, все время оглядывались на гуркхов, державших в руках кукри. Ждали резни, подобной той, что случилась с европейцами. Но их провели ко мне, в Арсенал.

В этом высоком двухсветном здании под острой крышей имелся широкий коридор, в который выходили двери из пороховых погребов. Вдоль стен стояли уже пустые стойки, избавленные от запасных ружей. Их роздали людям Радиши. Отличный английский порох после долгих препирательств с Карповым мы поделили. Осталось решить судьбу ящиков с готовыми патронами — на них положили глаз казацкие начальники, но я не уступал. Несколько вскрытых ящиков и открытых бочек стояли прямо посередине прохода. Рядом стояла переносная печка с горячим котелком. В нем что-то булькало. Сюда и подвели переговорщиков.

Раджпуты приняли суннитский ислам несколько веков назад. Не фанатики, сохранившие многие индуистские обычаи, они, тем не менее, не могли не прийти в ярость, когда я устроил для них небольшое шоу. Многие из них понимали арабский, поэтому разговор шел без переводчика.

Без прелюдий и восточных реверансов сразу приступил к демонстрации.

— Патроны, которыми вас снабжали инглиси, подвергались предварительно осаливанию. Муса, покажи!

Татарин пробормотал очищающую молитву. Вытащил из ящика готовый патрон. Показал его раджпутам. Поскреб ногтем бумажную обертку.

— Мой денщик, предъявил вам защитную оболочку бумажного патрона, без которой он может разбухнуть от влаги или ссохнутся. Чтобы этого не случилось, скрученный патрон погружают в специальную массу.

Муса с отвращением отложил в сторону готовый патрон. Сипаи удивленно переглянулись. Тахтаров скорчил страшное лицо, выхватил из другого ящика заготовку патрона и аккуратно, удерживая его за накрученную ниточку, погрузил в котелок. Подержав минуту, вынул, покачал, давая остыть, и все с тем же отвращением на лице бросил патрон обратно в ящик.

— Субахдары! — возвысил я голос. — Вас, вероятно, уверяли, что патроны подвергаются вощению. Но это ложь. Смесь для осаливания состоит на три четверти из свечного сала, получаемого из свиньи, и лишь на четверть из воска. Бочки перед вами — можете убедиться! Каждый раз скусывая патрон, вы совершали харам! Вот что дала вам служба инглиси! За их грязные деньги вы отдали свою душу! (2)

Раджпуты яростно взревели. Но поверили не все. Слишком немыслимым показался им обман. Чрезмерным! К такому откровению они не были готовы. Многие подходили, проверяли патрон, трогали.

— Вам трудно уверовать в справедливость моих слов, — продолжил давить я и потряс в воздухе документом, написанным Брэддоком под мою диктовку. — Вот подлинное письмо генерал-губернатора Ричарда Уэсли. Прочту вам, что он пишет: «Нельзя не пожалеть, что эта прекрасная страна населена таким беспокойным и мстительным поколением, каковы здешние раджпуты. Чтобы их держать в узде, все средства хороши». Вам мало⁈

Я сделал паузу и оглядел потрясенных воинов, отказывающихся принять правду.

— Вам напомнить, как полки сипаев лишились самостоятельности? Пять лет назад у вас, субахдаров, отняли надежду на карьеру. Роты отдали безусым юнцам-инглиси, а вас всех превратили в унтер-офицеров, хоть многие из вас командовали даже батальонами. Почему так сделали? Чтобы отстранить вас от внутренних полковых дел, чтобы скрыть обман с патронами!

Тут я, конечно, откровенно наврал. Реформу в туземных войсках провели из простого недоверия к лояльности сипаев, а также потому, что на них стали возлагать более серьезные надежды, чем как на вспомогательные войска (3). Сути это не меняло. Моя стрела попала в цель. Многие старшие из «май балаам» принялись шипеть, брызгать слюной и срывать с груди золотые галуны, а с плеч — эполеты.

Я не унимался.

— Вы считаете меня таким же фарангом, как ваши господа, не готовы верить мне на слово. Мой помощник, Муса Тахтаров — ваш единоверец. Этого мало? А слову принцессы Майсура, дочери падишаха Типу Султана, поверите? Нур Инайят Хан, покажись!

Мой голос пролетел над толпой. Из внутренней караулки при входе в арсенал, словно экзотическая птица, выплыла моя Лакшми — в красном, вышитым золотом наряде, называвшимся лехенга-чоли. Намного более закрытый, чем сари, его часто надевали на мусульманскую свадьбу. В представлении принцесса не нуждалась — успела примелькаться внутри Форта-Уильям за два года заточения. И все же ее явление вызвало вздох изумленного восторга, а мой призыв — смущение.

— Нур Инайат Хан! Моя невеста! Подтверждаешь ли ты мои слова⁈

— Подтверждаю, мое сердце!

— В присутствии дочери славного падишаха, верного друга Индии и достойного врага англичан, защитника ислама, обещаю: или вы, сипаи, склоните передо мной голову, станете мне верными слугами, поклявшись на Коране, и продолжите заниматься тем, чему вас научили, в рядах Отряда Черного флага, или вы можете отдать себя в руки рус-казак, и тогда они будут решать вашу судьбу! У меня вас ждет почет, слава, деньги, и никто не заставит касаться грязной свиньи. Никто! Ваши командиры будут проверять патроны!

Короче, мое представление в клочья порвало и без того пошатнувшуюся лояльность сипаев и завершилось резней уцелевших британских офицеров в казармах. А также изъявлением мне полной покорности от остатков бывших туземных полков бенгальского президентства Ост-Индской компании. После их присяги я получу не только опытных солдат, но и — что существенно важнее — отличных инструкторов для вновь формируемых полков.

Конечно, я не был настолько наивен, чтобы слепо верить их клятве и предпринял кое-какие превентивные меры. В первую очередь, половину урус-сардаров перекинул от гуркхов на два новых сипайских полка, перетасованных, пересобранных из старых, ополовиненных при штурме Форта-Уильям. Будут у них русские полковники и капитаны, а командирские звенья ниже чином займут раджпуты-субахдары. Общее командование поручил Ступину, произведенному мной в генералы. Теперь у меня появится новая бригада из сипайско-гуркхских кампу и палтанов. И еще один уровень контроля через непальско-раджпутское боевое содружество. По-моему, статные, выше обычных индусов, бенгальские раджпуты побаивались малоросликов-гуркхов и сто раз подумают, стоит ли затевать бузу в бригаде. Кукри в брюхо — аргумент серьезный.

Беспокоило то, что не получалось рвать ротные родственные и общинные цепочки, на них, собственно, и была построена туземная пехота. Оставалось одно — присматривать в три глаза. Для этого подобрал особо человечка.

В одном из кампу Радиши служил Илхам Хабиб, раджпут, только не из Бенгалии, а из Алигарха. Он сам пришел ко мне и предложил свои услуги. Люто ненавидя англичан, он переносил часть своего гнева и на их пособников. Сперва я планировал использовать его для того, чтобы переманить на свою сторону раджпутские общины, из которых вербовали сипаев. Потом понял, что для столь масштабной задачи мне не хватит ни времени, ни ресурсов — пусть этим лучше Богум Самру занимается. Илхаму же я поручил жестко, неотрывно наблюдать и слушать за переходящими в Отряд сипаями, навербовав среди них столько информаторов и подслухов, сколько нужно. И теперь, когда раджпуты присягали, я искоса поглядывал на алигархца. Он рассматривал сипаев с индифферентным видом, будто они ему были вовсе не интересны. Но я-то видел: он уже активно включился в работу.

«Из него точно выйдет толк, или я не служил в контрразведке. А мне бы не мешало всерьез подумать об организации четкого управления и обеспечения всей армией. Вопрос давно назрел и перезрел. Штаб! Мне давно нужен штаб. Залог успеха успешной войны — связь и снабжение…»

Меня отвлек стук, раздавшийся неподалеку. В нескольких ста метрах от нашего импровизированного плаца большая группа мастеровых начала сбивать скамейки, устанавливать две палатки и аналой. Шла подготовка к казачьему Кругу, и мне только и оставалось, что набраться терпения и дождаться, когда решится моя судьба.

(1) Сарпеч (соргуч) — украшение султанов и принцев из драгоценных камней, напоминающее перо. В Индии обычно носилось на правой стороне чалмы.

(2) Как известно, история с осаливанием патронов для новой винтовки «Энфилд» спровоцировала страшное восстание сипаев в 1857 году. Честно признаемся: нам непонятно, почему этого не случилось раньше. Для «Браун Бесс», которыми были вооружены сипаи, также полагались патроны, подвергнутые осаливанию.

(3) В 1796 г. реформа в туземных войсках передала все управление в руки европейцев, хотя до этого внутренняя кухня батальонов, караулы, адъютантские обязанности лежали на плечах май балаам. В итоге, «союз, связывавший Сипаев с офицерами и правительством, был разорван» (из очерка, подготовленного в 1845 г. русским Артиллерийским отделением Военно-учёного комитета).