Индийский поход. Махараджа

Глава 2

— Пошли! — требовательно повторила Лакши, возвращая меня из воспоминаний о нашей первой встрече, и указала на кораблик, на котором мы гнались за шлюпом Уэсли.

Баджара, средних размеров весельно-парусное судно с одной мачтой и каютой по центру, лениво покачивалась неподалеку, похожая на гончую-ветерана, разлегшуюся в тени после долгой, но безрезультатной погони за зайцем. Ее парус, издырявленный английской картечью, был разложен на палубе, и матросы-речники пытались придать ему подобие целостности, необходимой для подъема вверх по течению от устья Хугли до Калькутты. Я со своими людьми на этом кораблике — и на еще четырех аналогичных суденышках — преследовал шлюп, увозивший Ричарда Уэлсли. Бестолковая гонка — разница в классе, ретирадные орудия свели на нет все наши потуги. Капитан шлюпа оказался тертым калачом — ни разу не позволил нам приблизиться на расстояние не то что абордажа, но даже ружейного выстрела. Значительно выигрывая в скорости, мы безнадежно уступали в вооружении — тому свидетель не только тяжелораненый парус, но и избитая вдрызг, как подгулявший в порту морячок, носовая часть баджары.

— Ступай за мной, — снова приказала Лакшми, поднявшись на борт и уверенно направляясь в каюту, возвышающуюся по центру судна. Обернулась, заметила мое сурово сдвинутые брови и тут же добавила, молитвенно сложив руки. — Пожалуйста!

Каюта? Мы ее по возможности избегали по причине изнуряющей липкой речной жары. Только на палубе ближе к ночи появлялось подобие ветерка и свежести. Там я и спал, а девушка, прилипшая ко мне как банный лист, спала всегда рядом на тощей циновке — мне казалось, что после перенесенных потрясений она лишь в моем обществе чувствовала себя в безопасности. Иногда она скрывалась в душных недрах каюты — привести себя в порядок, обмыться, укрывшись от пожирающих глаз. Ее вызывающая красота манила, обтягивающее сари открывало больше, чем скрывало — я был твердо настроен держать ее подальше от Отряда по возвращении в Калькутту. Что греха таить, она и меня возбуждала так, что мысли о Марьяне отступили на задний план с момента нашей встречи. Растекался как масло, стоило скосить на нее глаза, а встретившись с ней взглядом, как в омут погружался. Не я один — Муса прыгал перед ней на цырлах, старик Козин ей улыбался как любимой племяннице, и лишь Зачетов, болея за Марьяну, еле сдерживал недовольное выражение на лице. Еле! Сам видел, как он смотрел вслед Лакшми, думая, что его никто не видит. Слюни подбирал, похотливец!

В каюте оказалось неожиданно чисто. Ее, захламленную и загаженную, как обычно у индусов, буквально выскребли, отмыли, даже окурили чем-то ароматным. То-то я смотрю, Муса в ней долго возился. Сквозь дырки от картечных пуль пробивались слабые лучи заходящего солнца, открывая расстеленную на полу большую белую скатерть, которую, как я знал, мой денщик всегда держал при себе.

— Сними сапоги, Питер-атаман, — не позволив мне спуститься с маленького трапа, приказала Лакшми.

— Слушаюсь, моя богиня, — усмехнулся я, усаживаясь на нижнюю ступеньку лестницы.

Мокрые ичиги с трудом слезали с ног. Лакшми опустилась на колени и помогла мне освободится от сапог. Это выглядело…по-библейски? Или эротично? Ждать не ужина, а ночи любви?

Она продолжала снимать с меня оружие и одежду. Как капусту, лист за листом, освобождала от шашки, кинжала, пояса, пропотевшего бешмета, тюрбана. Нательная рубаха, подштанники…

Голый, посмеиваясь от смущения, сразу покрывшись бисеринками пота из-за влажной духоты каюты, я вгляделся в ее лицо. Его озарила слабая улыбка.

— Ляг сюда, Питер-атаман. На живот, — не самым уверенным голосом попросила она, указав на большое белое пятно посередине комнаты.

На драгоценную скатерть Мусы⁈

Лакшми каким-то ловким движением освободилась от сари и предстала передо мной в костюме Евы. Не сказать, что я увидел что-то новое — по меньшей мере, верхнюю часть ее торса уже мог лицезреть в подробностях. Только замерший перед глазами темный треугольник кудрявых волос…

Я нырнул на скатерть, спасаясь от афронта — слишком откровенной вышла моя реакция.

Лакшми тихо, но победно засмеялась, как умеют смеяться женщины, чувствуя свою власть над мужчинами.

Я почувствовал, как ее тело соприкоснулось с моим. Ее жаркое дыхание охлаждало основание моей шеи. Абсурд? Нет! В удушливой атмосфере каюты, в ее застывшем кисельном воздухе любой дуновение — даже похожее на порыв иссушающего самума — казалось благом.

Разгоряченную спину слегка коснулись соски. Воображение моментально дорисовало ласкающее меня невидимое тело, и лопатки, выйдя из-под контроля, сами собой шевельнулись, вопрошая ласки.

Тщетно! Теперь пришел черед страдать, просить о пощаде бедрам. Их сжали жесткие колени тренированной наездницы, и тут же хватка ослабла — налитые груди Лакшми (я знал, чувствовал, верил, что это они) скользнули вдоль позвоночника снизу вверх, до напряженных плеч… И тут же устремились вниз — по закаменевшим мышцам спины, по вздыбленным ягодицам, по распластанным бедрам, по напряженным икрам… До беззащитных, торчащих вверх пяток…

Я застонал, не в силах сдержаться. Казалось немыслимым, что сейчас разорвется контакт, что это сложение двух тел, столь пленительное и чувственное, вдруг прервется…

Теплые, слегка прохладные ладони, упавшие на мой затылок, крепкие ноготки, вдруг вцепившиеся в кожу черепа, подсказали мне, что не все потеряно. Меня словно ударило молнией, электрический разряд прошелся по всему телу, заставив дергаться мизинцы стопы, тело выгнуло дугой. И тут же меня оседлали, горячее лоно вдавилось в поясницу, эта неистовая амазонка заставила меня снова вжаться в белое покрывало.

Она играла со мной, с моим телом, с моими любовными миражами, как опытный наездник укрощает не слишком строптивого жеребца. Да, я чаще сдавался, чем бузил, пораженный той мыслью, что писавшим великую книгу любви «Камасутру» эта девочка, наверное, читала лекции…

Я не помнил, как в нее вошел. В какой-то момент, доведенный до экстаза, был перевернут, утонул в ее синих глазах…

Упругое тело, накаченные ноги всадницы, ладони, сжимающие груди, как на древних сирийских статуях, негромкий вскрик, колыхнувший сгустившийся воздух, который уже невозможно протолкнуть в легкие… Медленно, тантрически — мы слились в одно целое… Вскрик…

Мой? Ее?..

Темп возрос.

Взрыв!

Я лопнул? Рассыпался на множество кусочков?

Поясницу сотрясал множественный спазм. Болезненный, неестественный, незнакомый. Чуть позже даже приятный, уже не животный, а отчасти контролируемый. Вызывающий позабытое чувство удовлетворенного самца.

Я лениво и сонно посмотрел на Лакшми, не желая ни шевелиться, ни произносить слова благодарности.

— Муса! — громко крикнула она, усевшаяся в моих ногах в позе пирамидки.

Я чуть не подскочил.

— Укройся, бесстыдница!

Лакшми задорно расхохоталась и ухватилась за край белоснежной скатерти, послужившей нам подстилкой. Пришлось приподняться на локтях и пятках. Красотка, выдернув ткань из-под меня, обернулась в нее как в чадру, оставив открытыми только глаза. От моего взгляда не укрылось красное пятно. Она была девушкой, девственицей, когда заманила меня на ложе! Не видел бы пятна — никогда не поверил…

Да кто ж ты такая⁈

В каюту вбежал Муса, и, видит Бог, я впервые увидел в его глазах желание услужить, но не мне!

— Скажи этому достойному оруженосцу, — распорядилась Лакшми, — что мне нужно ведро чистой воды, чтобы обмыть господина после любовных игр!

Я засмеялся и кое-как объяснил Тахтарову, что от него нужно моей «богине». Муса посмотрел на меня с укоризной!!!

И исчез выполнять приказание.

— Лакшми, ты бы чуть сбавила…

Девушка, лукаво улыбнувшись, скинула с себя скатерть и… ткнула пальцем в пятно крови на ней.

— Возьми меня в жены, Питер-атаман, — объявила она в приказном порядке.

От абсурдности происходящего меня пробило на смех. Захлебываясь, я попытался, как мог, объяснить Лакшми смысл фразы «секс — не повод для знакомства».

Она выслушала меня с доброй материнской улыбкой на устах, лишь укоризненно качая порой головой.

— Пьер! — обозвала меня Лакшми на французский манер. — Ты великолепный воин, но в гражданских делах понимаешь плохо

Я зарычал. Только дай ей волю, и она начнет меня еще и Пьеро называть, когда недовольна.

— Еще раз так ко мне обратишься, богиня, буду в ответ звать тебя Мальвиной!

Лакшми засмеялась серебряным смехом. Наклонилась ко мне и любовно провела рукой по мокрому от пота плечу.

— Мой неукротимый атаман… — она смаковала каждую букву моего титула. — Я вовсе не Мальвина из итальянских сказок. И я не дурочка, предлагающая себя удачливому военному вождю из наемников. И уж точно не бесприданница…

Девушка замолчала, опалив меня взглядом своих умопомрачительных глаз, как у Ходоков из «Игры престолов» — не просто ярко-синих, но пробирающих до печенок. Я сжался, чувствуя, что сейчас последует взрыв, который перевернет мой мир.

— И, конечно, Питер-атаман, я не Лакшми. Не богиня, но и не простолюдинка. Я принцесса!. И ты напрасно тогда смеялся. Мое имя Нур Инайят Хан, я любимая дочь падишаха Майсура, Типу Султана, внучка хункара Хайдара Али, победителя инглиси (1). И я не просто так говорю тебе «возьми меня в жены» — вместе мы восстановим империю моего отца! Имя Майсур вновь воспылает яркими красками на небосклоне Индии, когда Питер-атаман и его покорная жена, принцесса Нур, обрушат свою карающую десницу на предателей и врагов!

Повороты судьбы принцессы Нур, были не менее потрясающие, как и она сама. Я слушал и не мог поверить ушам. Девушка побывала даже в Париже! При дворе покойного гражданина Капета, когда он еще был богоданным возлюбленным Людовиком XVI (2)!

— Нас, восемнадцать детей владыки Майсура, воспитывали в духе преклонения перед Францией, — рассказывала Лакшми-Нур, выписывая на моей влажной груди нечто замысловатое, словно нанося на мое тело сложные, одной ей понятные узоры. — Я знаю наизусть комедии Мольера и похабные песенки, которые распевают моряки в портовых кабачках Марселя. Много разных учителей — из всех сословий… Слишком поздно мне стало понятно, что большинство французов, прибившихся ко двору моего отца — пустышки, неудачники, ловцы удачи. Безграмотная чернь, без стыда и совести, отчего-то решившая, что имя «француз» откроет им все двери. Отец это видел, но ему было сложно отделить зерна от плевел, он был целиком погружен в борьбу с инглиси.

Она боготворила своего отца и деда, но несколько наводящих вопросов открыли мне истину — майсурские владетели были точно такими же безродными парнями, как покойный муж Богум Самру, мрачный Рейнхардт. Какая разница, что они исповедовали ислам и имели оттенок кожи, чуть темнее, чем европейцы? Дедуля был просто удачливым полководцем, в один прекрасный момент сообразившим, что правящая династия Майсура — всего лишь дохлые вырожденцы. Он отстранил их от власти и начал крушить всех подряд — в первую очередь, маратхов, сидевших на золотой жиле в виде алмазных копей Голконды. Старший сын, Типу Султан, продолжил его дело, но в отличие от отца ему не повезло в войне, в которую активно вмешались англичане. Сперва он разбил их в хвост и гриву с помощью технологии — тех самых ракет, что раздраконили донское Войско. Но потом…

— Инглиси купили всех, Питер, — со слезами на глазах призналась мне Нур. — Нас предали. Продались за золото. Инглиси уничтожили мечту моего отца и его самого…

— И вернули власть законным правителям Майсура, — подколол я принцессу. — Узурпаторам на троне всегда нелегко. Постоянно будут находится те, кто обижен, невинно или за дело пострадал, кто мечтает занять нагретое место…

— Ты не понимаешь! Отец, он проводил реформы, он менял страну к лучшему…

— О! Тогда недоброжелателей у него наверняка было еще больше. И полагаю, он не был белой овечкой.

Нур повесила голову, но честно мне рассказала про шалости еёного папаши. Он любил скармливать своих врагов тиграм. Сия забава была настолько популярна, что ему кто-то сделал механическую куклу в натуральную величину — бенгальский тигр раздирает английского пехотинца.

Когда я со смешком объяснил ей очевидную пропасть между претензией на цивилизованность ее отца и его методами устрашения врагов, Нур как маленькая девочка принялась грызть ногти — даже у принцесс встречаются пробелы в воспитании.

— Можно подумать, что маратхи, казнящие людей при помощи слонов, чем-то отличаются? — сказала она с вызовом, убрав пальцы ото рта. — Или англичане, корчащие из себя невесть что. Они привязывали тех сипаев, в ком не были уверены, к пушкам и разрывали их на части с помощью выстрела (3).

Это было что-то новенькое. Дьявольский ветер! Я думал это куда более позднее изобретение.

— Серингапатам, — в ее голосе прозвучала искренняя боль. — Я была там, когда его захватили англичане, в том числе, и этот мерзавец Уэлсли. Они разграбили все, что могли. Убили всех, кто сопротивлялся. Моего отца, братьев, сестер… Я спаслась чудом — из нас уцелели лишь двенадцать. Взяли в плен и сделали заложниками. Меня выручило европейское платье и французский язык. В противном случае меня изнасиловали бы офицеры, а потом превратили бы в бибби в солдатском борделе. Когда выяснилось, кто я — на меня показали слуги, — меня тут же отравили в Калькутту. Как приз, как игрушку, которой место в процессии триумфатора сэра Ричарда. Он не покушался на мою честь, для него я была вторым сортом. Сам мне говорил: отвезу тебя в Лондон и буду показывать за деньги, держа в клетке. Так он шутил, когда был в настроении. А когда злился, мог и плеткой отходить.

— Мне показалось, что ты была достаточно свободна. На привязи тебя не держали…

Нур зарычала как тигрица:

— Свободна⁈ Я два года провела в Форте-Уильям, не имея возможности покинуть его стены. Да, мне оказывали некоторые знаки внимания, как знатной пленнице. Не отправили на кухню или в бордель. Мне нужно быть за это благодарной братьям Уэлсли? Подонки!

Принцесса замолчала, уронив руки, безучастная, погрузившаяся в свои мысли. Я склонился и нежно погладил ее голову. Прикоснувшись губами к щеке, собрал соленые капельки слез. В этой девушке жил настоящий океан эмоций — в нем можно было утонуть без остатка.

— Питер! — прошептала она, почти задыхаясь. — Ты женишься на мне?

Я продолжал гладить ее голову, не зная, что ответить.

— Мы пойдем убивать англичан? — продолжала допытываться она. — Тебе не помешает то, что я могу дать…

— Здесь жарко, душа моя. Давай поднимемся на палубу и спокойно все обсудим.

Пока мы предавались любовным приключениям, солнце окончательно закатилось, на Бенгалию обрушилась ночь — решительно и неотвратимо. Как тигр из засады на дереве. Но сегодня темнота спасовала. Морской берег светился — тонкий контур, повторяющий все изгибы обозримого Бенгальского залива, был словно залит неоновым белоснежным светом. Это было так красиво, так фантастично, что я невольно вскрикнул, когда увидел.

— Что за чудо⁈

Нур прижалась ко мне плечом. Если все прошедшие недолгие дни нашего знакомства она всегда была рядом, то теперь желала постоянной тактильной близости. Врать себе бессмысленно — я тоже этого хотел. Обнял ее за плечи и прижал к себе еще теснее. Принцесса обмякла, вздрогнула, часто задышала. Неужели влюбилась? Я-то точно! В такую, как она, невозможно не влюбиться. Яркий, экзотический цветок, она заставляла трепетать каждую жилочку моего тела. Бросившийся было ко мне Муса замер степным истуканом, держа в руках ведро с водой и мягкую губку, в ожидании дальнейших указаний.

— Это морские светлячки, — пояснила мне Нур. — Мириады. Если опустить ладони в воду и поднять к лицу, они светятся несколько секунд, но потом гаснут. Редко-редко они устремляются к берегу, и тогда можно наблюдать такое зрелище.

Красиво! Природа и женщина решили подсластить мне горечь неудачи с сэром Ричардом.

Принцесса вздохнула.

— Питер! Я не понимаю. Предложила тебе то, от чего любой на твоем месте был бы в восторге. Ты же смотришь на светлячков, будто только это тебе и интересно.

— Ты не менее прекрасна, любимая!

Нур благодарно потерлась щекой о мое плечо.

— Любимая… — она полоскала это слово на языке точно также, как недавно с придыханием произнесла «атаман». — Я тоже грезила о тебе. Ты был частым объектом разговоров у Уэлсли и его советников. Они говорили о тебе… с уважением? С испугом? Особенно, когда обнаружили мертвого капитана Дорсетта. Как орал генерал-губернатор на Брэддока! Это было музыкой для моих ушей!

Все понятно. Девушка сотворила себе кумира в моем лице, нарисовала в голове воздушные замки триумфального возвращения к власти семьи Типу Султана. Благородный рыцарь на белом слоне в сверкающих латах и в чалме с алмазным пером рушит ворота замка, в котором томится прекрасная пленница, уничтожает врагов, разбивает оковы…

— Брэддок, — помрачнел я. — Мы его захватили в плен. Насколько он важная фигура?

Нур рыкнула как тигрица.

— Еще один подарок от тебя, любимый! Эта жирная свинья, этот мохнатый паук… Он важен. Он центр паутины шпионской сети инглиси. Вечно хватал меня за задницу, когда никто не видел. Похотливый козел!

Я смотрел на чудесную игру природы, любовался ею, но не мог не думать о том, насколько все сложно в голове моей возлюбленной — уверен, уже можно так говорить! — переплелись личные обиды и соображения политики. Нет, эта девушка наверняка полна сюрпризов, ее знания бесценны, ее возможности нужно использовать…

Какая же я старая циничная сволочь!

— Послушай, Лакшми…

— Нур! — тут же возразила принцесса. — Называй меня Нур!

— Лакшми тоже звучит неплохо, — чуть поддразнил я красотку. — Откуда такой опыт у девы?

Нур гневно тряхнула головой и попыталась освободится от моих объятий, но тщетно. Покорившись, она объяснила:

— Когда живешь в гареме падишаха, мое сердце, хочешь не хочешь научишься, как доставить удовольствие мужчине. Думаешь у моего отца было мало наложниц, готовых поделиться со мной женскими секретами? Тебя только это волнует?

Она потерла указательными пальцами, вызвав у меня тень смущения.

Набежавшая волна качнула корабль. Я напряг мышцы, прижимая Нур к себе крепче. Она снова расслабилась в моих объятьях, но продолжила гнуть свою линию.

— Питер… Почему ты не хочешь стать махараджей?

Хороший вопрос! Хочу ли я стать нечто большим, чем командиром собственного отряда? Чего вообще я хочу? Добить англичанку, задушить эту гадюку в ее логове? Мы нанесли ей уже такой удар, что отбросили ее не менее чем на полстолетия. Лондон потерял миллиарды, еще немного и до толстосумов Сити дойдет, что на кону немного-немало будущее всей этой нации — любителей «фиш энд чипс». В покое они нас не оставят, нет, слишком высоки ставки. Они уже распробовали вкус торговли опиумом с Китаем. Это такие бабки, чтобы вот так, за здорово живешь, от них отказаться. Калькутту нужно удержать во что бы то ни стало. Бомбей должен стать нашим…

Меня пробил электрический разряд, дернулся всем телом, передав эту дрожь принцессе. Она вытянула голову, чтобы взглянуть мне в глаза, чтобы понять, о чем я думаю.

Игрок!

Я вспомнил свои мысли, когда в степи под Калмыковской крепостью встретился с фельдъегерем. Когда беседовали с Платовым в райских садах под Бухарой. Простой хорунжий Донского Войска, зачем я все время рвался вперед, зачем вступил в контры с полковниками, зачем создал собственный отряд? Зачем⁈ Чтобы награбить кучу золота, а потом помочь ее вывезти из Индии? Что за чушь! Вот она, несчастная Индия, страна, погрязшая в сварах, не замечающая, что над ней занесен меч. Что вроде бы не самый крупный удав по имени Англия уже начал, заглатывая, натягиваться на ее больное тело. Однажды, во время похода через джунгли Бенгалии, мне довелось увидеть страшную картину. Огромная змея проникла в наш лагерь, задушила солдата и полностью его поглотила! Эта мерзкая туша лежала на земле, а ее, казалось, узкое тело расперло человеческой фигурой! Отвратительное, парализующее зрелище! Мы рубили удава с остервенением, а он, отяжелевший от добычи, лишь вяло сопротивлялся — мерзкая семиметровая рептилия!

Точно такая же, как The Great Britain. Отруби голову чудовищу, и туманный Альбион не совершит промышленную модернизацию за счет великого ограбления Индии! Так и останется жалким островом на крайнем западе Европы, а не превратится в спрута, чьи щупальца вонзятся в весь мир!

— Скажи мне, принцесса, у тебя есть братья?

Мой вопрос застал Нур врасплох.

— Почему ты спрашиваешь? — задергалась она. — Ты боишься конкуренции? Да, у меня есть братья. Но что они могут — они, сидевшие на цепи, пока ты не появился? Что они скажут махарадже Питеру, у которого есть столько воинов? Что скажет владетель Хайдарабада, которого хранят только английские штыки? Кто скажет против тебя хоть слово, мой любимый⁈ Ты придешь, и весь Майсур, вся центральная Индия ляжет у твоих ног, когда ты отрубишь голову Артуру Уэлсли!

Ничего себе у нее мечты!

— Питер, Питер, — продолжила она свои уговоры. — Я дочь Типу Султана. Ты — атаман! Твое имя уже гремит по всему Индостану. Вместе мы сокрушим всех! Деньги? Оружие? Я все тебе дам!

Это звучало чертовски возбуждающе, чтобы быть правдой. Я оглянулся на застывшего Мусу. Интересно, как он и другие казаки посмотрят на перспективу стать нечто большим?

— Верь мне, верь! — горячилась она. — Ты и я — мне было видение, — мы всех победим, твой черный флаг будет реять от моря до моря!

Одна из спасшейся дюжины детей Типу Султана, она ковала железо, не отходя от кассы! Вчерашняя пленница, игрушка для англичан, не готовая упустить своего шанса.

— Ты разгромишь армию Уэлсли, сложишь трон из голов предателей моего отца, золотые кобры будут танцевать за твоими плечами, — жарко шептала она в мое ухо. — Вернемся в каюту — я подарю тебе райское блаженство!

Предложение было слишком заманчиво, чтобы от него отказаться.

(1) Нур Инайят Хан — мы не случайно выбрали это имя. Так звали дочку прямого потомка Типу Султана, родившуюся в Москве (!) в 1914 г. и ставшую во время нацистской оккупации Франции самой дольше всех продержавшейся радисткой британской разведки в Париже. Убита в концлагере Дахау в 1944 г.

(2) Незадолго до революции 1789 года в Париж прибыла делегация Типу Султана. Ее результатом не стал союз против англичан к огорчению майсурского владыки, но делегация инженеров, военных и даже садовников отправилась в Центральную Индию. Связи с Францией не ослабли и после казни короля, к падишаху прибыли посланцы Директории.

(3) Впервые казнь, получившая название Дьявольский ветер, была применена майором Гектором Монро при выдвижении к Буксару в 1764 г. Он хотел запугать колеблющихся сипаев, составлявших подавляющее большинство его отряда.

(механическая кукла-тигр Типу Султана)