Индийский поход. Махараджа

Глава 11

Дыхание будущей битвы я почувствовал заранее, еще до того, как мы скрестили шпаги с сэром Артуром Уэлсли. Перед идущими на юго-запад войсками вдруг все обезлюдело, а над холмистой равниной с пологими скалистыми возвышенностями будто заискрило напряжение. Дрожащий от зноя воздух, рыжая пыль столбом. Эта пустынная, пересеченная местность — волны каменистой красноватой земли, поросшие кустарниками и редкими, приземистыми акациям, с постепенно набухающими под дождями, хлещущими где-то в горах на севере, руслами ручьев, — возжаждала полива не муссонных дождей, а крови. Ее пролили передовые разъезды, сцепившиеся с кавалерией англичан. Окропили землю красненьким. Жутким удобрением, от которого просыпается к жизни пожухлая трава, возвращая себе изумрудный цвет, от которого сразу в ноздрях возникает запах железа, а пыль нехотя оседает, словно перепугавшись. Красная кровь! Ее сегодня прольется еще немало.

«Красная, красная кровь, через час уже просто земля», — пел и пел в моих ушах голос Виктора Цоя, с только ему присущей металлической хрипотцой.

Я рассматривал открытое пространство, залитое безжалостным индийским солнцем, складки местности, где за любым валуном мог затаиться неприятель, дыры в каменистой плоскости, из-за которых конница скорее переломает ноги лошадям, чем сможет атаковать, растрескавшуюся глину, акации, дающие не тень, а ее подобие. Идеальное место помериться силами!

Уэлсли, конечно, меня не застал врасплох, не выпрыгнул как черт из табакерки — дальняя разведка, мои казаки, срисовали заранее столбы пыли, поднятые железной поступью полков Почтенной Компании. У меня был выбор — отступить, чтобы соединиться с Войском Донским, или принять бой в одиночку. Выбрал битву. Потому что я не тень Платова, а Игрок. Если это не так, если нас сегодня сломят, то нечего и пыжиться.

Джажнипур. Убогая деревушка за спиной посреди каменистой пустоши, живущая дарами раскинувшихся неподалеку джунглей. За ней перекресток трех скал — торчащие, как бельмо на глазу, гранитные обломки с петляющей между ними дорогой. Ориентир, как мне рассказали проводники, для торговых караванов. Перед этими «зубьями» строились полки Уэлсли, пылила кавалерия, и расставлялись пушки. Как в будущем назовут наше сражение? Сражение при Джажнипуре? Битва у трех скал?

— Ваше высочество! — окликнул меня генерал Ступин. — Чтоб ложементы соорудить, и трех дней будет мало. Камень. Его долбить и долбить.

— Корзины! — подсказал я, вздрогнув и не став поправлять своего генерала.

Муж принцессы — принц? Логично. В белых штанах и сарпечем на чалме. В пору отправляться в Рио-де-Жанейро!

— Набивайте большие корзины осколками и земляной пылью, — только и выдавил из себя.

— Так уже, — откликнулся бывший урус-сардар. — Как могли, соорудили пушкам защиту. Попотчаем англичан гранатами. Созрели фрукты…

«В саду у дяди Вани», — мысленно добавил я, понимая, что весь на пределе, что все эти мои шуточки-песенки — явный признак крайнего нервного напряжения. Мне предстояло впервые командовать битвой, от моих решений зависели судьбы тысяч солдат и миллионы жизней жителей Индостана. И моей принцессы, которая, несмотря на все ее уговоры, осталась в деревне под охраной надежных людей. Она хотела сражаться бок о бок со мной, но я не разрешил.

— Не заставляй меня отвлекаться от боя из-за мыслей о твоей безопасности.

Нур уступила — с неохотой, с таким многообещающим выражением на лице, с каким говорят «будешь должен» или «я еще с тобой поговорю».

План битвы был прост. Устоять под первым натиском, использовав парочку сюрпризов, прорвать английские линии с помощью гуркхов и раджпутов, в образовавшуюся брешь ввести кавалерию рохиллов, заставить англичан на флангах перестроиться в каре и расстрелять их из зембуреков. Опробованная и хорошо показавшая себя тактика за тем лишь исключением, что у меня не было казаков, способных закружить и растерзать уланов и драгунов врага, наступавших плотным строем. Пришлось против них выставлять рогатки, лишая себя скорости пехотного маневра. По этой же причине гуркхи и мои сипаи заняли позицию на левом крыле, имея перед собой открытое пространство, изрытое щелями и провалами, расчерченное руслами мелких ручьев с кучей валунов на дне — здесь коннице не разогнаться.

В облаках поднятой пыли мало что было видно, но все же картина более-менее прояснилась благодаря данным разведки. Уэлсли разместил свои войска в две линии, артиллерию размазал по всему фронту. Кавалерия пока оставалась в резерве. Между стройными рядами пехоты бегали водоносы, разносившие питьевую воду в глиняных сосудах.

Итак, полки построены, можно начинать концерт. Я воспользовался подзорной трубой, разглядел группу офицеров в красных мундирах и треуголках, предположил, что именно там находится Уэсли, и издевательски помахал ему рукой как старому приятелю. Словно так и было задумано, мне в ответ громыхнули английские пушки. Недолет. Черные ядра, попрыгав по твердой как камень глине, не докатились до наших рядов несколько десятков саженей.

Тем не менее, я отдал приказ:

— Линии — сто шагов назад.

Задумка состояла в том, чтобы заставить англичан потаскать свои пушки — батальонные шестифунтовки, пятидюймовые гаубицы и полковые двенадцатифунтовки. Безусловно, сипаи потрясающе выносливы, но войска мадрасского президентства по своим физическим кондициям значительно уступали бенгальским. Горячий неподвижный воздух, палящее солнце представляли собой такое же оружие, как мушкеты и сабли.

Эта игра в кошки-мышки продолжалась не менее часа. Пушкари-сипаи в красных мундирах выкатывали свои орудия, производили выстрел, пушки подпрыгивали, окутываясь дымом. Когда он развеялся, прислуга разражалась злобными выкриками — проклятые мятежники снова отходили.

Видимо, пребывая в ярости, Уэлсли выдвинул часть кавалерии против моего правого фланга — в первой линии драгуны на рослых европейских лошадях, во второй туземная конница на низкорослых юрких лошадках. Горе пехоте, если запаникует и не успеет перестроиться в защитную формацию — обученные рубке драгуны ее стопчут и превратят в мелкорубленный фарш в считанные минуты, если не придут на помощь мои рохиллы.

Вражеская кавалерия начала набирать скорость, обгоняя неспешно шагавшие, локоть к локтю, полки сипаев и выдвинутую вперед цепь застрельщиков. К удивлению командира драгунов, мои индусы в белых мундирах не задергались, они прошагали очередные сто шагов назад, развернулись лицом к врагу — по-прежнему в линии, а не в каре. Драгуны приближались, их сабли, изготовленные для удара, разбрасывали солнечные блики. Неожиданно первый ряд, скакавший стремя в стремя, на что-то наткнулся. Лошади полетели на землю, сбрасывая седоков, или вышли из повиновения, жалобно плача и вскидывая пострадавшие ноги — в их копыта вонзились стальные жала искусно спрятанного в земле «чеснока», пробивая их насквозь (1).

К чести командира туземной конницы, молодого англо-индийца с толстыми ляжками в ослепительно белых бриджах, он вовремя сориентировался и увел свой полк, вооруженный копьями и тальварами, в безопасное место, не дав ему смешаться в кучу-малу с драгунами. На них уже надвигались рохиллы, приготовившись обстрелять англичан из длинных ружей. Ожила и молчавшая до поры моя единственная артпозиция из нескольких батарей — я не стал растягивать их перед передней линией, а свел все 28 орудий разного калибра в одно место, в центр правого фланга, в подготовленный наскоро ретраншемент. На замешкавшуюся конницу обрушился град ядер, обратив в бегство 19-й драгунский. Вернее, его остатки — тяжелые чугунные шары вышибали всадников из седел и ломали ноги коням, дробный грохот копыт сменился жалобными криками. Счет открыт, счет 1−0 в нашу пользу. Отличное начало большого сражения.

Деревня Джажнипур, 7 мая 1802 года.

Истошный трубный глас слона заставил генерала повернуться. Вражеское ядро вспороло несчастному элефанту бок, и он, обезумев, принялся крушить последнюю уцелевшую батарею полковых пушек. Носился по ней, разорвав постромки, не разбирая дороги, хоботом отбрасывал зарядные ящики, ногами топтал пирамиды из ядер, разломал в щепки лафет тяжелой двенадцатифунтовки, к которому изначально был привязан, и умчался назад, в сторону трех скал. Теперь достанется зеленым палаткам армейских поставщиков-банджара.

«Напрасно Уэд решил подтягивать главный калибр с помощью слона. Лучше бы он запряг буйволов», — посетовал сэр Артур и снова повернул голову к полю битвы, не проявляя особого беспокойства. Он предвидел такой вариант и потому приказал батальонам максимально быстро добраться до вражеского редута с торчащими из-за корзин грозными жерлами орудий.

Уэлсли вслушивался в звуки боя, не имея возможности оценить глазами, что происходит — сцепившиеся войска скрылись в густых облаках порохового дыма и красно-серой пыли. Так опытный ценитель музыки распознает отдельные фрагменты и с точностью может указать на того, кто сфальшивил, сбился с ритма или, наоборот, большой молодец, достойный похвалы. Гул нарастал. Нестройный пушечный лай, истеричная ружейная трескотня от черноголовых и слаженные залпы сипаев, вопли умирающих и неистовые крики сражающихся, подобные хору, подпевающему солисту, — все это читалось генералом как партитура.

Первая линия явно имела успех и вот-вот минует картечную черту вражеских орудий, ускоряясь, как и настаивал генерал. Вторая еще не вступила в бой, выдерживала дистанцию в шестьдесят ярдов — вся, кроме единственного 35-го полка королевской пехоты. С ним что-то было неладно. Построившись по ротно, он отбивал атаку противника и, похоже, держался из последних сил, тая буквально на глазах.

— Я туда! — сообщил генерал своим офицерам, указывая рукой на гибнущий полк. — Кажется, им достался зубастый противник. Если это гуркхи, не дай бог, их допустят до рукопашной схватки. Майор Уэд! — окликнул он артиллериста. — Смотрите в оба глаза и не пропустите появления зембуреков. Эти верблюды, доставившие столько хлопот армии Лейка, прекрасная цель для ваших гаубиц. Я желаю, чтобы вы вычеркнули эту составляющую из формулы сегодняшнего сражения.

— Слушаюсь, сэр, — откликнулся пунцовый, задыхающийся от жары офицер.

Майор чувствовал себя глубоко несчастным. Все его пушки, включая полковые, разбили восемнадцатифунтовки индусов — сказались навыки наемников-португальцев и превосходство калибров. Все, кроме гаубиц, которые он придержал в тылу как резерв. Теперь придется рискнуть последними орудиями. Он не предвидел особых сложностей в обстреле неповоротливых животных. Конечно, попасть в слона еще легче, что так ярко продемонстрировали пушкари врага, но и дромадеры не самая маленькая цель.

Окруженный ординарцами, Уэлсли помчался на правый фланг. Мимо с жужжанием пролетами случайные пули, на них не обращали внимания, как и на стаи мух, уже слетевшихся на запах крови. Перепрыгивая через тела погибших, огибая группы водоносов, выносивших раненых с поля боя, кавалькада приближалась к тылу второй линии. Сипаи теснили вражеские полки, действуя штыком и пулей с беспощадной яростью, но успех давался им непростой ценой — особо досаждала артиллерия этого негодяя из далекой России. «Счет мясника» рос с астрономической скоростью (2). Но Уэлсли не смущали потери. Победа любой ценой!

Внезапно конь генерала попал ногой в незамеченную то ли нору, то ли просто в большую щель в растрескавшейся глине. Раздался громкий треск, красавец-жеребец, чистокровка, прямой потомок знаменитого Эклипса, рожденный на равнинах Суффолка, повалился. Сэр Артур был опытным наездником, он учился верховой езде во французской академии в Анжере и добился впечатляющих успехов. Его не застало врасплох случившееся несчастье, он успел вовремя соскочить на землю. Но накрывшее его горе было так сильно, что он схватился руками за лицо.

— Кто-нибудь, — прохрипел он, — пристрелите бедного коня. И дайте мне другого.

Спешившийся ординарец, приготовив пистолет, протянул командиру поводья своей лошади — куда более дешевой, чем пострадавший конь.

— Энсин, заберите сбрую и отправьте ее с кем-нибудь в лагерь. Только фляжку с водой мне передайте, — генерал вздохнул. — Я пришел к выводу, что, когда это находится в моей власти, никогда не следует нападать ночью на подготовившегося и укрепившегося врага, чья позиция не была достаточно хорошо разведана днем, — печально сообщил ординарцам генерал, отворачиваясь, чтобы не смотреть, как застрелят его коня. — Но даже днем, при свете яркого солнца, опасности подстерегают нас на каждом шагу.

Насчет яркого солнца, скрывшегося за набежавшими тучами, генерал явно преувеличил. Он не заметил в пылу боя признаков приближающейся грозы. Духота усилилась, сделавшись совершенно невыносимой.

Кавалькада последовала дальше, огибая ровный ряд из мертвецов в белых мундирах. Нетрудно было вообразить, что тут случилось. Первая шеренга европейского полка, пусть и набранного в борделях Старого света, как единое целой, выплюнула во врага 700 свинцовых шариков и снесла индийскую пехоту как пушинку. Потом, прорвавшись сквозь кислую серую пелену, ударила в штыки — идеально выполнила то, чему ее так долго учили, то, ради чего ей ежемесячно платили звонкой монетой. Ударила и двинулась дальше, оставив позади несколько десятков павших товарищей и сотни врагов. Ни одного раненого — своих вынесли, врагов добили на земле, когда они корчились и взывали о милосердии.

Всадники приближались к месту боя королевского 35-го полка с невидимым противником, которое заволокла красная пыль. Чутье военного побудило сэра Артура обнажить саблю. Обнаружив выскочившего как из-под земли маленького гуркха, он нисколько не удивился. С громким хэканьем обрушил клинок вниз, отсек врагу руку у плеча. Горец не успел ничего понять, его тут же сбил с ног конь генерала. Со вторым вражеским солдатом так не получилось — здоровенный раджпут в красном мундире и белой повязкой на рукаве ударил коня в грудь штыком. И сам упал с простреленной головой — генерал разрядил в нее свой пистолет.

— Второй конь за час! — рассердился генерал и, разглядев сквозь пыльную завесу золотые галуны командира полка, закричал, перекрывая крики сержантов, требовавших сомкнуть строй. — Полковник, что у вас происходит?

Офицер побежал в сторону Уэлсли, награждая по дороге зуботычинами паникующих солдат.

— Держимся из последних сил, генерал, — доложил он, хрипло дыша. — Наши бывшие сипаи и эти мелкие дьяволы с большими ножами давят и давят. Если они подведут зембуреки…

Над треуголками офицеров с оглушительным свистом пролетали гаубичные бомбы. Раздались взрывы, и тут же — жуткий вой верблюдов.

— Майор Уэд не подвел! — радостно воскликнул Уэлсли. — Забудьте про угрозу картечи и сражайтесь, как подобает солдатам короля! Я пришлю вам подкрепление из резерва.

Кажется, появление генерала вдохнуло в солдат новые силы. Они заработали штыками с утроенной яростью, но не глядя в глаза поражаемым врагам. В армии господствовало общее убеждение, что иначе «взгляд убитого всю жизнь будет преследовать» — суеверие, без него на войне никак.

— Кто-нибудь! — окликнул Уэлсли ординарцев, снова вслушиваясь в музыку битвы и предчувствуя скорую победу. — Отправляйтесь в тыл и приведите сюда наемников-арабов. Они не захотят рисковать своими скакунами, так что пусть тащатся пешком. Дадим им возможность попрактиковаться в стрельбе из фитильных ружей или помахать кривыми саблями в рукопашной схватке. Иначе…

Он не успел договорить. Его прервал оглушительный грохот где-то в центре построения сражавшихся войск, на подступах к главному ретраншементу противника с его батареями. И тут же в небо взвилось большое сизо-багровое облако, пронизанное оранжево-красными языками и летящими ошметками глины, искаверканного оружия и человеческой плоти.

«Зарядные ящики не могли вызвать взрыва такой силы», — гадал ошеломленный генерал, уже сообразив, что вражеская диверсия слизнула несколько побеждавших батальонов. Но он тут же взял себя в руки и принялся раздавать указания.

Фугасы — вот какой подарочек я заложил для старины Уэлсли, мы вывели на них его солдат с хирургической точностью. Пороховые мины, заложенные не перед, а сзади моей линии — так никто в этом мире не делал, опасаясь, что случайная искра может наделать жутких бед. Мои саперы заложили бочки с огненным сюрпризом в русло сухого ручья и надежно перекрыли его буйволиными шкурами и щебнем. Даже гаубичная бомба не вызвала бы детонацию, так что риск был практически сведен к нулю. Пропитанные отличной селитрой из Патны фитили сработали штатно. И все равно вышло криво. Нет, мины, конечно, остановили атаку на батареи, да только индусы Радишы так перепугались, что бросились в тыл, прямо к домам Джажнипура. Их психика не справилась со страшным зрелищем разрываемых на куски мадрасских сипаев. Беломундирники многое повидали за время нашего похода, но не выдержали, когда на них посыпались с неба кишки, головы в похожих на блин тюрбанах и прочие части тел в дымящихся обрывках крапчатой униформы.

В итоге, линия фронта резко сместилась и повернулась. На левом фланге продолжалась мясорубка намертво сцепившейся гуркхо-раджпутской бригады Ступина с королевским полком и еще двумя сипайскими из Бомбея — к чести англо-индусов, стояли они стойко, и ожидаемого мною прорыва не вышло. А вот правый мой фланг откатился назад, бросив артиллерию без поддержки и фланговое прикрытие в виде рогаток.

Была у меня мысль повторить финт Холкара и приказать пушкарям притвориться мертвыми, чтобы потом пощекотать картечью спины наступающего врага. Но не решился. Португальцы имели приказ отходить в деревню, бросив орудия, предварительно их заклепав. Слишком ценный ресурс для меня — наемная орудийная прислуга, чтобы так ею рисковать.

В стороне от этой катавасии не утихало кавалерийское сражение, протекавшее с переменным успехом. Звенела сталь, трещали пистолеты, мелькали копья и оскаленные лошадиные морды, копыта взбивали пыль, в которую падали кони и всадники, вылетевшие из седла. Больше всего бед наделали английские уланы. Как же мне не хватало казаков, способных своими длинными пиками, дротиками и приемчиками джигитовки не оставить и мокрого места от регулярной конницы. Приходилось то и дело бросать эскадроны в помощь рохиллам, перебрасывая их с противоположного фланга, но перевеса ни одна из сторон добиться не могла, и конные сшибки не прекращались. Если бы сейчас Уэлсли бросил бы из своего резерва арабов на их великолепных лошадях, ситуация изменилась бы мгновенно — мы бы победили с разгромным счетом… ибо я подкупил наемников из Аравии за добрую горсть алмазов и слитки золота из храма Великой Кобры! Но чертов сэр Артур — чтоб ему не дожить до титула герцога Веллингтона! — держал арабов в резерве, а сейчас вообще зачем-то двинул их безлошадными на свой правый фланг. Большое белое пятно, составленное из множества арабских рубах-кандуру, медленно приближалось от приметных трех скал.

Ну что ж, еще ничто не потеряно, у меня заготовлена еще одна минная засада на пути к Джажнипуру. Не успел я похвалить себя за предусмотрительность, как кто-то на небесах тут же решил мне объяснить, что не все коту масленица. Прогремел гром, и в тот момент, когда Уэлсли пытался восстановить свои боевые порядки, на землю обрушился тропический ливень. Видимость упала до нуля, полусухие русла ручьев мгновенно вспучило от мутной воды, о перестрелках можно было сразу забыть, но что обиднее всего — мои фугасы были моментально испорчены!

Я зарычал от злости, плохо понимая, что дальше делать. За несколько дней до боя армии пришлось ночевать под мелким дождем. Босые солдаты в грязных белых мундирах спали вповалку, спасаясь от измороси в наскоро возведенных шалашах. И мне не могла не прийти в голову мысль: если такая погода сохранится, им предстоит встать в строй и маршировать на врага, стискивая бесполезное ружье. Их учили штыковому бою, но без практики устоят они недолго — сипаи их растерзают…

Деревня! Нур! Принцессу надо спасать, но крыши… В крышах наше спасение! В Джажнипуре в домах остались запасы сухого пороха… Мы сможем встретить врага огневым боем!

Погоняя коня и выкрикивая указания на ходу, помчался к деревне. Ливень прекратился столь же внезапно, как и начался, когда я уже раздавал указания в черте деревни. Люди Радиши, опомнившись, выстраивали ряды на околице. Я оглянулся на их строй — на тех самых бенгальцев, аудовцев, варанасийцев, кто недавно был готов улепетывать со всех ног при малейшей опасности. Озлившиеся черные лица, бешеные глаза, стиснутые в тонкую нитку губы — в воздухе застыло напряжение, готовое вот-вот взорваться. Перед ними блестел покрытый каплями дождя пологий склон, заросший низкой травой. От мокрой земли поднимался пар.

«Скользко. Как бы ни сбился строй в кучу-малу. Хотя скорее это англичанам придется нелегко».

Казаки из моего конвоя разбежались по домам, чтобы накрутить бойниц в глиняных стенах. Туда же срочно сгоняли тех, кто выполнял в полках роль застрельщиков. На единственной площади Джажнипура обнаружился Кузьма Назаров, посеченный осколками, в окровавленных бинтах и злой как тысяча шайтанов. Подчиненные ему персы-лаучи притащили фальконеты, снятые с погибших верблюдов. Их срочно расставляли на вертлюгах на крытых верандах деревенских домов. Проходы между домами забивали повозками из обоза. Джажнипур в мгновение ока превратился в самоделашный форт, готовый огрызаться пулями и картечью. Лишь бы уцелевшие английские гаубицы оказались выведены из строя прошедшим ливнем. Мы еще повоюем!

Полки Ост-Индской компании приближались. К чести английских офицеров они смогли быстро справиться с катастрофой перед нашим ретраншементом и перегруппировать батальоны. Уэлсли, по-видимому, оценил деревню как главный узел нашей обороны и решил направить на нее основной удар, хотя и не смог поддержать его артиллерийским огнем. Конница с обеих сторон расцепилась и разошлась, не рискуя гарцевать в раскисшей глине и прыгая через вздувшиеся ручьи. То же случилось и на левом фланге — бригада генерала Ступина, понеся серьезные потери и вымотанная до предела, подалась назад. Ее противник замер на месте, поджидая подкреплений. Тех самый арабов, в предательстве которых я уже не был уверен — всегда выбирается сторона победителя, а не тот, кто больше всех заплатил.

Если Уэлсли рассчитывал на быстрый успех, он просчитался. Его вымуштрованные батальоны встретила стена огня, а они не могли ответить. Каждый деревенский дом как блокгауз: мы стреляли и стреляли — непрерывно, на предельной дистанции, потом на ближней. Картечь — в живое мясо густых шеренг, пуля — в перекошенные лица. Внутри комнат и на верандах нечем было дышать, казаки, застрельщики и пушкари задыхались в пороховом дыму. Перезаряжали и снова вели огонь, вскарабкавшись на самодельные банкеты под самые крыши домов — если бы не прошедший ливень, они бы непременно вспыхнули бы как спички. И я стрелял — мне безостановочно подавала перезаряжаемые винтовки принцесса. Она хохотала! Лицо почернело от копоти, синие глаза ярко сверкали. Каждый залп из фальконетов она встречала одобрительно-пронзительным возгласом «Махакали!», словно демоны битвы завладели ее душой. У гуркхов научилась?

Сипаи, теряя офицеров и не имея возможности ответить огнем, заколебались. Сержанты, надрывая глотки, толкали их вперед — на ощетинившуюся сталью стену. Солдаты поскальзывались на мокрой траве, спотыкались о трупы товарищей и гибли от нашего огня. Откатывались и снова шагали, получив подкрепление. Завалы из трупов росли. Уэлсли — я узнал его в толпе офицеров по золотому шитью на мундире — попытался бросить батальоны в обход деревни, но беломундирники стояли непоколебимо.

— А-та-ман! — скандировали они, орудуя штыками.

Бах! Бах! Бах!

Фальконеты Назарова при помощи португальцев вели безостановочный огонь. Им вторили точные выстрелы казаков, выбивавших уже не офицеров, а сержантов. Я выцеливал Уэлсли, но все, чего добился — это попал в его коня. Несчастное животное, не слушая ни шпор, ни поводий, склонило голову и начало жевать траву (3). Генерал поменял лошадь и скрылся.

— Радиша! — закричал я, выбегая из дома, не переставая кашлять. — Пришло время атаковать!

— За Индию! — закричал, перекрывая свист картечи, свой традиционный клич мой генерал и кинулся в самую гущу схватки.

— Атаман! Махараджа Питер! Нур! Нур! Нур! — откликнулись его солдаты.

Индусы двинулись вперед, позабыв обо всем, кроме того чтобы бить и бить штыком. Месть! Истребление! Никакой пощады! Мадрасцы были слишком потрясены, чтобы оказать им серьезное сопротивление. Они побежали. Мы преследовали их по пятам, а конница англичан не могла ударить нам во фланг, чтобы спасти от разгрома весь правый фланг войск Уэлсли. И в этот самый момент на левом фланге арабы с саблями наголо атаковали с тыла «союзников». Их поддержали гуркхи и раджпуты, снова бросившись в лобовую атаку.

И тогда побежала вся хваленая армия Мадрасского и Бомбейского президентств.

(1) «Чеснок», противоконное заграждение в виде стальной колючки из четырех стержней, с успехом применялся и во времена Александра Македонского, и в начале XIX века. На Бородино его «посеяли» аж 72 тысячи пудов.

(2) «Счет мясника» — так назывались на английском армейском сленге списки потерь.

(3) Из воспоминания русского офицера, воевавшего с Шамилем: «при тяжелых, даже смертельных ранах лошади всегда щиплют траву, как будто сохраняя спокойствие: но это происходит от испуга и потери сознания».