Магнат

Глава 21

Глава 21

Детальный план атаки на крупнейшее акционерное общество России наконец-то был полностью готов, тщательно прописан, завизирован, скреплен. Оставалось нажать на спуск, выпалив дуплетом из двух стволов, наведенных на биржи крупнейших финансовых столиц этого мира: один в Лондоне, а другой — в Париже.

В Париж поехал Василий Александрович Кокорев. Он вез с собой вексель Штиглица —финансовый таран, способный пробить любую стену недоверия.

Изя, соответственно, отбывавший в Лондон, должен был решить там две задачи — сначала встретиться с Герценым, слить через него компромат на ГОРЖД, а затем уже заявиться на биржу под именем Ицхака Ротшильда. В Европе все прекрасно знали, кто такие Ротшильды, и не было лучшей фамилии, чтобы раздражить донельзя самый чувствительный орган планеты: нервы биржевого спекулянта! Кокорев выделил Изе целых три миллиона рублей на проведение операции, естественно, под расписку, которую взяли с меня.

Пароход отбывал из морского порта в Кронштадте, до которого еще надо было добраться. И вот в день отъезда моей «десантной группы» в Европу я, встретив их на набережной, провел последний инструктаж. Кокорев, собранный и деловитый, похожий на солидного медведя своем легком дорожном пальто, сосредоточенно кивал, еще раз выслушивая детали нашего плана. Да и ехал он не один, а с управляющим и одним охранником, Изе он тоже выделил человека в помощь и охрану.

Изя находился в состоянии крайнего возбуждения: похоже, мысленно он уже находился в Лондоне. Его новый, с иголочками, английский костюм сидел так, будто он в нем родился, а в руках он вертел светлый саквояж из крокодиловой кожи, за который выложил шестьдесят рублей и который, по его словам, был «необходимым атрибутом человека из семьи Ротшильдов».

— Итак, господа, — подвел я черту, — план ясен. Вы, Василий Александрович, берете на себя биржу в Париже. Изя, твоя задача — Лондон: сначала — Герцен, а затем — вербовка брокера, сотрудничающего с домом Берингов. Имеющиеся акции начинаете продавать по моему сигналу, а потом и скупать также по сигналу!

— Таки все будет в лучшем виде, шеф! — отрапортовал Изя. — Герцен получит такую наживку, чтобы проглотить ее вместе с удочкой. Но… — он вдруг посерьезнел и понизил голос, — у меня тут есть для тебя еще один маленький подарочек на прощание. Вишенка на наш торт.

Я вопросительно поднял бровь.

— Я тут не терял времени даром, — с заговорщицким видом продолжал он. — Помнишь, ты просил меня подыскать контакты среди чиновников почтового ведомства или телеграфа? Так вот, контакт-таки есть. Ой-вэй, ты даже не представляешь, какие интересные вещи в этом городе можно узнать в игорных домах второго разряда — тех, где люди проигрываются не от скуки, а от отчаяния.

Он присел на край стола, его глаза довольно блестели.

— Короче говоря, есть один человечек: надворный советник Семен Аркадьевич Подсекин. Птичка невысокого полета, но сидит на очень теплой ветке — заведует Международным телеграфом на Почтамте. А у птички беда: проигрался подчистую в штосс.

— Тебе, что ли? Ох, герр Ротшильд, стол с зеленым сукном не доведет до добра!

— Не мне, к сожалению, — с сокрушенным видом ответил Изя, — а одному греку-ростовщику. Долг — пять тысяч. Грек уже пообещал отправить его по миру и написать жалобу на службу. Так что наш Семен Аркадьевич сейчас в таком состоянии, что за круглую сумму готов продать не только себя, но и родную матушку, если за нее хорошо заплатят.

Я прислушался, и в моей голове мгновенно начал выстраиваться новый, еще более дерзкий тактический ход. Изя, сам того не осознавая, дал мне в руки ключ.

— Ты уверен, что он на крючке? — спросил я.

— Курила, я тебя умоляю! — фыркнул Изя. — Я навел справки: у него три дочери на выданье, поместья нет, а жалованья — кот наплакал. Этот поц сейчас как перезревший плод: ткни пальцем — и он упадет тебе прямо в руки. Он готов на все. Абсолютно на все!

Я прошелся, борясь с вихрем одолевавших меня чувств. Раз он служит на телеграфе, то можно… Ох, как много всего можно устроить!

— Хорошо, Изя, — сказал я, останавливаясь. — Это ценно и очень своевременно. Я займусь этим господином лично, пока вы будете в Европе.

— Только будь с ним осторожен, — предупредила Изя. — Он труслив, как заяц. Его надо не пугать, а соблазнять. Повесь перед его носом морковку потолще, чтобы он забыл о страхе!

— Я учту, — произошло я. — Твоя задача — Лондон. Сделай все чисто!

— Не волнуйся, шеф, — подхватил он свой саквояж. — Когда «Колокол» зазвонит по этим французам, этот звон услышат по всему миру! Тю, вот и наш баркас. Поехали, Владимир Александрович!

Весело помахав нам, он испарился, оставив на открытом воздухе легкий аромат дорогого одеколона и флер неистребимого оптимизма. Кокорев, проводя его с взглядом, тоже поднялся.

— Ну, с Богом, Антоныч. Жду сигнала!

— Хорошо, Василий Александрович. Как только договоритесь с брокерами банкиров Перейра, тут же телеграфируйте. И готовьте мешки для денег. Они вам пригодятся!

Когда за ними закрылась дверь, я еще некоторое время постоял в тишине.

Пока две мои «торпеды» мирно плыли в Европу в каютах парохода «Принцесса Датская», я тоже не сидел сложа руки. Добыча золота в промышленных масштабах требовала нового, доселе нигде не выпускавшегося оборудования.

Список его был весьма велик. На досуге я накидал несколько эскизов нужного нам и теперь раздумывал, кому доверить конструирование и изготовление. Конечно, я уже сделал некоторые авансы Нобелю, но, будучи человеком прагматичным, рассчитывал доверить заказы тем, кто обеспечит лучшее качество и наиболее низкую стоимость. А выяснить это можно было лишь опытным путем — разместив заказы сразу у нескольких наиболее перспективных промышленников. Затем можно будет сравнить и дальше уже работать с тем, кто окажется наиболее исполнительным. Поэтому дни затишья перед биржевой бурей я потратил на визиты к петербургским промышленникам.

Мой первый визит был к человеку-легенде, Николаю Ивановичу Путилову. Я нашел его в литейном цеху завода. Воздух здесь был густым и тяжелым, как расплавленный металл; он пах раскаленным железом, угольной гарью и едким дымом. Сквозь полумрак, прорезанный снопами оранжевых искр от молотов и ослепительный белый свет льющегося из ковша чугуна виднелись закопченные фигуры рабочих, похожих на мифических гномов, творящих из огня и мифрила диковины невиданного мастерства.

Николай Иванович Путилов стоял среди них, отдавая какие-то распоряжения. Издали он показался мне похожим на вожака ватаги степных разбойников, атамана с серьгой в ухе, балагурящего у костра в окружении своей шайки лихих людей. Это был крупный — не тучный, а именно крупный, — кряжистый господин, весь из тугих мышц и жил. На нем не было ни сюртука, ни жилета — лишь простая рубаха, когда-то, видимо, белая, теперь же серая от копоти. Лишь с расстегнутым воротом и закатанными по самые локти рукавами, открывающими мощные, заросшие светлым волосом руки. На шее на простом шнурке болтался медный нательный крест, потемневший от пота и жара.

Его лицо оказалось под стать фигуре — широкое, обветренное, с непокорной рыжеватой бородой, кое-где опаленной искрами металла. Но главное — это его глаза, светлые, почти голубые, они горели такой неистовой энергией, которая, казалось, могла сама плавить металл.

— Николай Иванович! — крикнул я, подойдя ближе, пытаясь перекрыть голосом адский шум.

Он обернулся, смерил меня быстрым, оценивающим взглядом. Я уже был представлен ему Кокоревым в одном из ресторанов, куда он заехал на обед. Знакомство вышло шапочное, но все же.

— Владислав Антонович! — задумался он на мгновение, вспоминая меня. — Слыхал, что вы с Василием Александровичем французам хвост прищемить решили? Дело доброе! Чем могу быть полезен?

— Да вот подыскиваю поставщиков оборудования на золотоносные прииски. Возьметесь? — подойдя вплотную, почти нормальным голосом спросил я.

— Отчего нет? Пройдемте в контору, там и поговорим! — И Путилов широким жестом предложил мне следовать за ним.

«Контора» оказалась небольшой антресолью в том же цеху, чьи перегородки лишь приглушали шипение и уханье парового молота.

— Итак, чем могу служить, господин Тарановский? — любезно спросил Путилов, кидая на меня поверх стола прямой, внимательный и острый взгляд светлых глаз.

— Мне нужны паровые насосы, Николай Иванович, — сказал я, стараясь говорить так же просто и по ошибке. — Точнее говоря, две паровые машины, способные перекачивать воду в таких количествах и с таким давлением, чтобы смывать целые кучи земли, щебня и прочего дерна. Это нужно для гидродобычи золота на сибирских реках.

Путилов на мгновение замер, его взгляд устремился сквозь стену цеха, туда, в Сибирь.

— Гидродобыча… — пророкотал он. — Слыхал что-то этакое, про калифорнийский опыт. Чтобы горы смывать… это какая ж силища нужна! Это не воду из трюма качать. Это саму реку вспять повернуть!

— Именно, — кивнул я. — Задача нетривиальная. Потому и пришел к вам. Кроме того, они должны быть просты и ремонтопригодны, снабжены брандспойтами и шлангами не менее ста сажен длиной, и отвечать еще ряду параметров….

Путилов слушал мои разглагольствования, и глазах его разгорался азарт инженера, столкнувшегося с интересной задачей.

— Не беспокойся — сделаю! — еще не дослушав, рявкнул он. И воду качать будут, и землю размывать! Оставь свои чертежи и прикидки. В конце недели приходи за договором, там и по стоимости расчет будет!

Следующим пунктом был завод Берда. Здесь царила иная атмосфера. Потомок шотландских инженеров, управлявший заводом, был полной противоположностью Путилову — спокойный, методичный, с холодными глазами дельца. У него я решил заказать паровую драгу.

— Господа, мне нужна разборная паровая «черпаковая машина», то есть драга. — Я разложил на его столе эскизы, которые нарисовал по памяти, вспоминая технику XXI века. — Понтонная основа, паровой двигатель для черпаковой цепи и промывочного барабана, система шлюзов. Главное условие — разборность, чтобы можно было перевезти по самой мелководной реке.

Берд-младший долго рассматривал чертежи, постукивая карандашом по столу.

— Нестандартное изделие, — проговорил он наконец. — Это будет дорого!

— Я плачу за результат, а не за соответствие стандартам! — отрезал я.

Он поклонился.

— Надо посмотреть, попробовать, посчитать. Но не раньше весны будет.

С завода Берда я отправился к «Лесснеру и Роуэну». Здесь в аккуратных, почти по-немецки чистых цехах я заказал более тонкое оборудование.

— Мне нужны миасские чаши, — объяснил я Густаву Лесснеру. — Но не те, что на Урале, а усовершенствованные, с механическим приводом и системой подачи ртути для амальгамации. Чтобы выделять самое мелкое, пылевидное золото из хвостов после промывки.

Лесснер, педантичный и рассудительный, как его машины, тут же начал набрасывать эскиз, задавая уточняющие вопросы по производительности и расходу ртути. Он был технарем до костей мозга, и возможность создать что-то новое увлекла его больше, чем сам заказ.

Наконец, я нанес визит Нобелям. Старик Эммануил Людвигович принял меня как старого знакомого.

— Снова затеваете что-то грандиозное, герр Тарановский? — спросил он с хитрой усмешкой.

— Грандиознее некуда, господин Нобель, — ответил я. — Во-первых, мне нужна большая партия нашего нового изобретения — динамита. Очень большая!

Нобель довольно улыбнулся — производство только налаживалось, и крупный заказ был им как нельзя более кстати.

— Во-вторых, потребуется паровая бурильная машина. Чтобы можно было быстро бурить разведочные шурфы в мерзлом грунте.

— Паром растапливать вечную мерзлоту? Оригинально!

— А в-третьих, — я наклонился к нему, — мне нужна амальгамационная машина непрерывного действия. Представьте себе вращающийся барабан, куда подаются измельченные породы и ртуть. А на выходе — амальгама и пустые хвосты.

После ряда уточняющих вопросов мы договорились. Срок изготовления оборудования, как и в предыдущих случаях, составил почти полгода. Я надеялся уехать намного раньше, но это не было проблемой, — оборудование могли отправить и без меня, тем более что большая его часть поедет по морю до устья Амура, а потом вверх по реке. А мне надо было ехать через Гороховец и Тобольск.

Пока я решал вопросы с оборудованием, дело с ГОРЖД шло своим чередом. Акции Общества как ни в чем не бывало лениво оборачивались в районе номинала, находясь под защитой государственной гарантии.

Лондон встретил Изю знаменитым смогом — мелкой, въедливой моросью, превращавшей угольный дым в едкую, першащую в горле взвесь. Весь город буквально кипел, похожий на гигантскую, гудящую машину, работающую на угле и человеческих амбициях. Кэбы, омнибусы, крики разносчиков, гудки пароходов с Темзы — все это сливалось в разноголосый гул, пульс сердца мирового финансового спрута.

Изя, облаченный в превосходный фрак, который строгий критик, наверное счел бы кричащим, в цилиндр, надетый с той степенью небрежности, которая доступна лишь прирожденным аристократам или гениальным мошенникам, после долгого торга с кэбменом нанял повозку и назвал адрес, который не нуждался в комментариях: Орсетт-Террас, дом 1. Свое сопровождение он оставил в отеле, не надо им знать обо всех делах.

Дом Александра Ивановича Герцена был натуральной штаб-квартирой информационной войны. Это была вилла-заговорщика, где сверху находился респектабельный особняк английского джентльмена, а подвале — редкий день стоящие без работы типографские станки.

В приемной Изю встретил молодой человек с горящим взором и жидкой бородкой.

— Чем могу быть полезен, сэр? — спросил он по-английски.

— Мне нужен мистер Герцен, — ответила Изя по-русски, но с легким, едва уловимым немецко-польским акцентом, который должен был быть у богатого выходца из Австрийской империи. — Моя фамилия Ротшильд.

Слово сработало как надо. Молодой человек тут же исчез и почти сразу же вернулся. На его лице отражалась смесь почтительности и любопытства.

— Господин Герцен просит вас пройти!

Кабинет Герцена был завален книгами, газетами, корректурными оттисками. Сам хозяин — грузный, обрюзгший господин с еще не угасшим огнем в умных, усталых глазах — сидел за письменным столом. В этот момент он походил не на хозяина главного оппозиционного издания, а скорее на переутомленного главного редактора самой обычной газеты, задерганного наборщиками, корреспондентами и разного рода политиками и дельцами, постоянно скандалящими по поводу его статей.

— Герр Ротшильд? — произнес он, окидывая Изю изучающим взглядом, в котором не было ни подобострастия, ни враждебности. — Весьма наслышан о вашем семействе. Чем обязан? Вы желаете финансировать русскую революцию?

— О нет, — улыбнулась Изя, присаживаясь в предложенное кресло. — Я пришел предлагать не деньги, а то, что дороже денег. Сведения из России!

Наслаждаясь произведенным эффектом, он достал из дорогого кожаного портфеля две папки и довольно небрежно бросил их на стол.

— Я, как и многие в моей семье, являюсь акционером одной весьма любопытной русской компании. «Главное общество российских железных дорог» — уверен, вы о нем наслышаны.

Александр Иванович кивнул.

— В последнее время я, как и многие другие акционеры, стал терзаться смутными сомнениями по поводу эффективности управления этой компанией. И взял себе за труд провести небольшое частное расследование.

Он переместил папки к Герцену.

— Вот это, — он постучал пальцем по первому, — письмо одного весьма высокопоставленного российского господина, сенатора Глебова, где описаны факты чудовищных злоупотреблений при строительстве Нижегородской линии. Думаю, вашим читателям будет интересно узнать, как деньги, в том числе и английских акционеров, оседают в карманах «нужных людей».

Герцен открыл папку, и глаза его быстро забегали по строчкам.

— А вот это, — Изя с видом гурмана, представляющего главное блюдо, придвинул вторую папку, — вишенка на торте: независимый технический отчет, составленный светилом российской науки, профессором Горного института Лавровым, раскрывающий состояние строящейся сейчас Варшавской железной дороги, с подписями проводивших замеры и дагерротипами. Отчет был сделан как для военного ведомства, так и для Министерства путей и сообщения. Но я смог получить один из экземпляров в частном порядке. Отчет доказывает, что эта дорога, столь важная для империи, строится из гнилья и обмана.

Герцен захлопнул первую папку, впился взглядом во вторую и буквально расцвел в улыбке. Перед его глазами будто бы распахнулся целый готовый номер «Колокола». Там было все: строки, которые будут перепечатывать все. Слова, что будут разъедать репутацию не только ГОРЖД, но и всего царского дома.

Насладившись, он поднял глаза на своего посетителя.

— Зачем вы мне это принесли, господин Ротшильд? — сказал он тихо. — Какова ваша цель?

Изя улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.

— Моя цель, господин Герцен, — справедливость. Не люблю, когда меня обманывают за мои же деньги. Но, в первую очередь, конечно, справедливость. Итак, я могу рассчитывать, что все это появится в ближайшем выпуске вашей замечательной газеты?

— Непременно! — экспансивно воскликнул Александр Иванович, вскакивая с места и горячо пожимая Изе руку. — Но могу ли я сослаться на…

— Нет. Ни на кого ссылаться не надо. Вы видите документы — вам этого должно быть достаточно. А откуда они к вам попали — широкой публике знать необязательно! Мы понимаем друг друга?

— Совершенно! — подтвердил Герцен.

— Когда ожидать номер? — строго спросил господин Ротшильд.

— Через четыре дня номер выйдет, — уверенно заявил Герцен.

— Замечательно. Это все, что я хотел знать! — улыбнувшись, кивнул господин Ротшильд.