Магнат

Глава 20

— Может, привлечем московских купцов, про которых вы говорили, Василий Александрович? Староверов?

Кокорев досадливо махнул рукой.

— Эх, душа твоя бесхитростная! Пока я каждому суть дела растолкую, пока они свои бороды почешут, пока с батюшкой посоветуются, пока из кубышек свою копейку достанут! Тут быстрота нужна, натиск! Нужен один, но крупный игрок. И самое главное, чтобы быстро деньги нашел!

Он замолчал, и было видно, как в его голове тяжелыми кулями ворочаются мысли. Внезапно его лицо прояснилось.

— Штиглиц! — почти выкрикнул он, ударив ладонью по столу так, что графины снова подпрыгнули. — Барон Штиглиц!

Услышав это имя, я задумался. Александр Людвигович Штиглиц, придворный банкир, главный финансист империи, человек, через чьи руки проходили все значимые сделки. Если и был в России кто-то, способный в одиночку пободаться с Перейра и Берингами, то это он.

— Ты думаешь, он согласится? — с сомнением спросил я, вспоминая свой недавний и не слишком удачный визит к барону. — Я с ним знаком, да и пытался говорить о воровстве в обществе, он мне не поверил, правда, и доказательств у меня тогда не было, как и сенатской ревизии.

— Я тебе больше скажу, Штиглиц один из тех, кто это общество и создавал. Да только он делал это не так, как французы! — горячо возразил Кокорев. — Он вкладывается в дело в надежде получить выгоду от эксплуатации. А эти мошенники прибыль кладут себе прямо в карман со строительства! Я знаю барона, мы с ним не раз дела имели. Он близок ко двору, и для него долг перед государем не пустой звук. Если барон чего-то обещал, он это исполняет. Пять лет назад обещал построить дорогу на Петергоф — и устроил все в лучшем виде, государь был доволен. К тому же это жесткий человек, немецкого склада — не терпит, когда его обманывают. И тут, — Кокорев побагровел от досады, — эти наглецы нас всех дурачат в открытую! К тому же он патриот России, хоть и лютеранин, и ему претит, как тут последние годы хозяйничают иноземцы. Уж поверь мне, если правильно ему все преподнести, он войдет с нами в долю.

Кокорев встал и начал мерить шагами тесную комнату.

— С ним надо обстоятельно потолковать с глазу на глаз. Показать ему отчет Лаврова, письмо сенатора Глебова, объяснить, что дело пахнет не просто воровством, а государственной изменой. Неплохо бы и намекнуть, что у нас есть поддержка в верхах. — Он многозначительно посмотрел на меня. — И предложить ему взять все дело в свои руки, не просто наказать мошенников, а сделать ГОРЖД по-настоящему русским предприятием, с честным управлением. Уж он-то порядок наведет! У него нюх на такие дела. Ну, что скажешь, Антоныч?

Нда… Что тут сказать? Конечно, в таком деле «финансовая подушка» нам не помешает. Капитализация ГОРЖД на сегодняшний день — около ста миллионов. Даже если Кокорев решится пустить в дело половину своего восьмимиллионного состояния, а курс акций в результате нашей диверсии упадет ниже, чем мы предполагаем, все равно мы выкупим лишь несколько жалких процентов. А вот если барон решит финансировать нашу аферу — тут все изменится. Конечно, наша доля в будущем успехе тоже соразмерно уменьшится, но, черт побери, лучше съесть половину большого пирога, чем получить сущие крохи!

— Хорошо, — решил я. — Действуем, Василий Александрович. Но надо с ним осторожно — как бы не произошло утечки. Ни слова о нашем плане с биржевой атакой, ни слова о Герцене или о подставных брокерах. Для него наша цель — навести порядок, твердой рукой очистить Общество от жуликов. Представим это как деятельность по оздоровлению ГОРЖД. А как именно мы будем проводить «лечение» — это наша с вами тайна. Самому достаточно знать, что в данный момент нужно будет очень много и очень быстро покупать. Он банкир, он поймет. Чем меньше людей знает детали, тем надежнее план!

Кокорев остановился и посмотрел на меня с нескрываемым уважением.

— Хитер ты, Антоныч. Ох, хитер! Что ж, будь по-твоему. Скажу, что мы будем ждать удобного момента, когда акции просядут на дурных новостях. А уж как мы эти новости создаем — это наше с тобой дело. По рукам?

— По рукам, — сказал я.

Изя еще немного с нами посидел и ушел, а через полчаса и я покинул кабинет.

Кокорев, воодушевленный открывшимися перспективами, отправился составлять записку Штиглицу с просьбой о срочной встрече, а я вернулся в номер. Где Изя уже вовсю занимался делом, что-то выводил на листе отменной веленевой бумаги, видимо, для лучшего обзора разложенном на подоконнике. Рядом стояли пузырьки с разноцветными чернилами и прислоненная к оконному стеклу потрепанная книжица с готическим шрифтом.

— Что, Изя, осваиваешь искусство каллиграфии? — заинтересовался я, заглядывая ему через плечо.

— Тише, Курила, не мешай! — прошипел он, не отрываясь от своих занятий. — Искусству каллиграфии меня обучили раньше, чем я вылез из коротких штанишек! Ой-вэй, это будет не паспорт, это будет песня! Ода австрийской бюрократии! Смотри, какой орел! А какой вензель! Сам кронпринц Рудольф обзавидуется!

Я присмотрелся. На листе красовалась искусно выполненная копия герба Австрийской империи.

— Где ты этому научился? — не удержался я от вопроса.

— Ой, где-где… В Одессе! — небрежно махнул он рукой. — У нас на Малой Арнаутской любой мальчишка может нарисовать тебе диплом об окончании Сорбонны или купчую на половину Молдаванки. Невежественный люди называют это мастырить липу, а на самом деле это высокое искусство! Так, теперь подпись… Главное, чтобы она была неразборчивой и с росчерком, как будто ее ставил очень важный, но вечно пьяный чиновник. Вот так! Вуаля!

Он с гордостью откинулся на спинку стула, любуясь своим творчеством.

— Теперь осталось состарить бумагу чайной заваркой, положить для достоверности пару клякс — и можно поехать хоть к английской королеве. Она еще таки спасибо скажет за оказанную честь!

— Справишься за два дня? — спросил я.

— За два дня я тебе могу сделать паспорт на любое имя, с личной рекомендацией от герцога Веллингтона! — фыркнула Изя. — Ой-вэй, не мешай уже, дай человеку творить!

Оставив художника наедине со своими музами, я завалился спать.

И поутру после завтра отправился с Кокоревым на Английскую набережную, в особняк барона Штиглица. В отличие от первого моего визита, на этот раз мы были приняты почти без промедления. Имя Кокорева в деловых кругах действовало как волшебный ключ, отпирающий любые двери.

Барон встретил нас в своем неизменном строгом сюртуке, сухой и подтянутый, как старый прусский генерал. Он обратился ко мне как к старому знакомому и дружески пожал руку Кокореву.

— Чем обязаны, Василий Александрович? — спросил он без лишних предисловий, указывая нам на кресла. — Ваша записка была весьма интригующей!

Кокорев не стал ходить вокруг да около. Он грузно, как медведь, уселся в жалобно скрипнувшее под ним кресло и начал пламенную речь о бесчинствах иноземцев и о том, что пора наводить порядок.

— Бесчестно они поступают, Александр Людвигович, воистину бесчестно! — гудел он, энергично рубя воздух ребром ладони. — Казну грабят, народ обманывают, а главное — дело губят! Мы с вами, как промышленники, вложились в дорогу, чтобы она получила прибыль, грузы возила. А они прибыль себе в карман кладут еще до того, как поедет первый паровоз по рельсам!

Он выложил на стол отчет профессора Лаврова.

— Вот, извольте поглядеть. Ученый муж, не какой-нибудь кляузник, все по науке расписал. Мосты из сырого леса, вместо щебня-песок, рельсы недовешивают, шпалы скоро превратятся в труху… Не дорога, а одно посмешище! Не дай-то бог беда случится, так на кого пенять будем? На французов? А их уж и след простынет!

Штиглиц молча листал страницы, его сухие бескровные губы были плотно сжаты, а на лбу залегла жесткая складка. Видно было, что отчет производит на него впечатление. Но, как истинный банкир, он не спешил с выводами.

— Это серьезное обвинение, — проговорил он наконец, откладывая упор. — Но это лишь техническая экспертиза. Возможно, подрядчики допустили ошибку, возможно, имело место головотяпство… Но где доказательства злого умысла? Системного мошенничества?

Кокорев посмотрел на меня. Настал мой черед.

— Злой умысел есть, господин барон, — сказал я, доставая из своего портфеля еще одну бумагу. — И он задокументирован.

Я положил письмо сенатора Глебов а по ревизии нижегородской дороги.

— Вот, — я ударил пальцем в нужный абзац, — сенатор прямо указывает, что правление общества предоставляет фиктивные отчеты о выкупе земель. По документам потрачено вчетверо больше, чем получили землевладельцы.

Штиглиц впился глазами в текст, и на каменном лице его заиграли желваки.

— А вот, — продолжал я, — обратите внимание, это касается лично вас, господин барон. Помните, я обращался к вам по поводу имения Левицких? Вы тогда показывали мне документы, что оно выкуплено за двести сорок тысяч рублей.

Барон, явно предчувствуя недоброе, перевел мрачный взгляд на меня.

— Так вот, — я выложил на стол еще один лист, — это официальный ответ из Владимирской Дворянской опеки, полученный новым опекуном, сенатором Глебовым. Имение не продавалось. И не может быть продано без разрешения Дворянской опеки. Расписка на двести сорок тысяч, которую вы мне показывали, — я сделал паузу, — фальшивка. Деньги были просто украдены. Ваши деньги, господин барон!

Наступила мертвая тишина. Штиглиц медленно поднял голову. И, поднявшись из-за стола, начал мерить шагами комнату, потом подошел к шкафу и, достав папку, принялся ее перелистывать, после вернулся к столу и вновь перечитал письмо сенатора Глебова. Его лицо побагровело. Вся его немецкая выдержка, вся аристократическая холодность в один миг слетели, и вместо финансиста мы увидели крайне рассерженного человека…

— Доннерветтер! — прорычал он, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула тяжелая малахитовая чернильница. — Шайссе! Мошенники! Меня! Меня обмануть, как мальчишку!

Он вскочил и уже забегал по кабинету, его нафабренные усы топорщились от негодования.

— Ворюги! Я создал эту компанию! Я им верил! Я вкладывал в них репутацию своего банка! А они… они воруют все, что плохо лежит!

Кокорев понимающе кивал, позволяя барону выпустить пар. Наконец Штиглиц остановился передо мной.

— Что вы предлагаете, господа? — спросил он уже другим, ледяным тоном.

— Мы хотим разоблачить их, — спокойно ответил Кокорев. — И забрать у них Общество. Взять его под свой контроль и навести наконец-то порядок! Но для этого нужны деньги: большие деньги, чтобы на бирже в нужный момент перехватить акции.

Штиглиц, казалось, сразу все понял.

— И как вы собираетесь это сделать? Чтобы выкупить акции нужна будет весьма крупная сумма, да и не все решаться их продавать, надеясь на чудо! — полетели вопросы от барона.

Кокорев покосился на меня.

— О, — протянул я. — Тут все просто, шила в мешке не утаить, и об их делах становится известно, да и, насколько я знаю, уже многие в них разочаровываются в том числе и там, — подняв палец, указал я на потолок. — Технический отчет пойдет на стол генералу Павлу Петровичу Мельникову, главе Министерства путей и сообщений, другой экземпляр попадет военным, ну а третий, может, и кому из великих князей будет не безынтересен. Случится скандал, причем грандиозный, да и Сенатская ревизия даст о себе знать. Наверняка об этом пронюхают газетчики, такое не скрыть, — на одном дыхании произнес я.

Штиглиц слушал меня внимательно, где-то кивая, где-то хмурясь.

— А там и иностранная пресса это подхватит, акции поползут вниз, также из проверенных источников нам стало известно, что при таком повороте дел часть крупных акционеров избавится от акций, пока они полностью не обесценились. И вот тут-то в игру вступим мы, чуть ускорим этот процесс, и пока акции будут по низу рынка, начнем их скупать. Перехватывая задешево. Благодаря этому можно стать очень крупным акционером, таким, с кем правление будет считаться, а там и инициировать проверку и перехватить управление, — вкратце обрисовал я план, умалчивая многие подробности.

— Самонадеянно, авантюрно, — спустя пару минут размышлений выдал Штиглиц. И вновь задумался.

— Да, но выполнимо! — твердо произнес я, а сидящий рядом Кокорев кивнул. — Единственный момент, что к этим событиям надо быть готовым и не упустить момент, чтобы успеть купить акции по низу рынка. Такого шанса сменить правление может и не повториться, очень уж удачно складываются обстоятельства.

— Хм, — протянул Штиглиц. — Предположим ваша авантюра удастся, я готов выделить денежные средства, но каков будет мой процент в выкупленных акциях? — И он уставился на нас не мигающимся взором.

Я покосился на Кокорева и он не подвел, начав торг с банкиром.

Это было прекрасно, купец торговолся и выкручивался, держался за каждый процент, вот только и Штиглиц был не пальцем деланный, и показал свою хватку. Жаль, что с нами не было Изи, думаю ему не по ела бы. В итоге сошлись, на том, что Штиглиц при финансировании достаётся шестьдесят процентов выкупленных акций. Не так уж и плохо.

Не задавая больше вопросов, Штиглиц подошел к массивному несгораемому шкафу, отпер его и достал бланк векселя.

— Какая сумма вам будет нужна в качестве гарантии?

Кокорев посмотрел на меня, и я едва заметно кивнул.

— Двадцать четыре миллиона, — твердо сказал купец.

Барон даже не моргнул. Он сел за стол, макнул перо в чернила и своим четким, каллиграфическим почерком заполнил бланк, выписав простой вексель на предъявителя. Сумма была астрономической — четверть всего капитала ГОРЖД.

Он протянул его Кокореву.

— Вот. Этого достаточно, чтобы убедить любого маклера в серьезности ваших намерений. Действуйте, господа. И да поможет нам Бог наказать этих негодяев!

Вот только на этом все не закончилось, тут же был вызван стряпчий и составлен контракт в котором все и ппрописал.

Я вернулся в гостиницу в состоянии легкой эйфории. Сделка со Штиглицем, его ярость и выписанный вексель на астрономическую сумму — все это было подтверждением того, что мы на верном пути. Теперь осталось лишь дождаться, пока мой Рафаэль с Малой Арнаутской закончит свой шедевр.

Я застал Изю в тот самый момент, когда он поставил на свое творчество окончательный, победный мазок. Он сдул с листа невидимую пыльнику, поднес его к свету, прищурился, как настоящий художник, и, удовлетворенно хмыкнув, протянул его мне.

— Вуаля, господин компаньон! Принимайте работу! Паспорт для поездки в Лондон. Картина, шедевр, что открывает перед своим обладателем любые двери, сердца и, что самое главное, кошельки!

Я взял в руки лист плотной бумаги. Качество работы оказалось поразительным. Бумага была искусственно состарена, с легкой желтизной и потертостями именно там, где они должны быть при использовании документа. Печати выглядели так, будто их только что поставили в венской канцелярии, и вишенкой на торте стала витиеватая и совершенно неразборчивая подпись. Я с восхищением покачал головой и уже был готов рассыпаться в похвалах, как мой взгляд упал на имя владельца.

ЧТО-О-О? Ицхак Ротшильд? Да ****** ****** *******, ** твою мать!!!

Я замер, перечитал еще раз, потом еще. Поднял глаза на Изю, сиявшего, как начищенный самовар, и, очевидно, ожидавшего восторгов по поводу его мастерства. аплодисментов.

— Изя… — медленно начала я, чувствуя, как во мне закипает глухое раздражение. — Ты в своем уме?

— А что не так? — искренне удивился он. — Почерк не понравился? Могу переписать.

— Почерк тут ни при чем! — Я ткнул пальцем в семью. — Ротшильд! Ты серьезно⁈ Почему не Романов сразу? Или, например, Виндзор?

— Не знаю, что за такой Виндзор, — пожал плечами Изя, — но зато очень хорошо знаю, кто такой Ротшильд! Курила, ты таки ничего не понимаешь в высоком искусстве! Это не просто фамилия, это — ключ к победе! Ты только представь себе, что произойдет на Лондонской бирже, когда все узнают, что некий Ротшильд, пусть даже какой-то завалявшийся племянник из Кракова, начал панически продавать акции ГОРЖД! Это будет не просто паника, это будет… — зажмурился Изя.

Я прошелся по комнате, пытаясь унять нестерпимое желание хорошенько приложить Изю по морде, причем несколько раз.

— Тебя же разоблачат на любой заставе, идиот! Они пошлют запрос, и выяснится, что никакого Ицхака Ротшильда не существует!

— Ой, я тебя умоляю! — отмахнулся он с видом святой невинности. — Кто посмеет проверять человека из такой семьей? Да ему офицер пограничной стражи честь отдаст и спросит, не нужно ли помочь донести чемоданы! А если даже, — он на мгновение посерьезнел, — если даже меня и поймают, то я тебе скажу по секрету, лучше сидеть в тюрьме Ротшильдом, чем гулять на воле Шнеерсоном!

Я остановился, в бессилии поднимая руки. Спорить с ним было все равно что пытаться повернуть вспять водопад. Его логика была абсурдной, но в то же время цинично-непробиваемой.

— Ну, если тебя поймают, — процедил я, — я тебя не знаю. И никогда не знал.

— Договорились! — с готовностью произнес он, осторожно поворачивая свой «шедевр».

Я тяжело вздохнул, понимая, что его не переубедить. Ладно. Пусть будет Ротшильд. Ну нравится человеку — ну что я сделаю?

— Хорошо, — сменил я тему, — с твоим маскарадом разобрались. Что по французу? Этому мошеннику, месье Д’Онкло?

Изя тут же преобразился. Исчез самодовольный художник и появился толковый филер. Он достал из кармана записную книжку и торжественно заявил:

— Таки все есть, шеф! Мишель д’Онкло, барон, подданный Французской Империи, пятидесяти двух лет. Имеет дом на Невском. Каждое утро, ровно в одиннадцать, пьет кофе в кондитерской Вольфа и Беранже. По вечерам посещает разные салоны, либо сидит в гостях у своей пассии, актрисы французской труппы, мадемуазель Бланшар, что живет на Мойке, в доходном доме Савицкого. Играет в карты и очень много проигрывает!

Он протянул мне листок с точными адресами. Информация была превосходной. Что ж, грех этим не воспользоваться.

Сев за стол, я достал лист чистой почтовой бумаги и взялся за перо.

— Что, решил поупражняться в эпистолярном жанре? Или тоже хочешь нарисовать себе паспорт с аристократической фамилией? — съехидничал Изя.

— Я просто отправляю весточку старому знакомому, — ответил я, макая перо в чернила. — А знаешь что — пиши-ка ты сам, у тебя почерк лучше.

— Ой-вэй, и зачем я спросил? Давай потом, я сегодня даже не завтракал!

— Ничего, это быстро, — безжалостно заявил я — Пиши: «Господину Мышляеву».

— Мышлаев? Это тот бретер?

— Именно. Пиши красиво, а то он тебя застрелит. 'Надеюсь, ваша рука зажила и больше не доставляет вам неудобств при игре в карты или в упражнении с оружием. Поскольку наше знакомство, пусть и мимолетное, было связано с одним прискорбным инцидентом, считаю своим долгом напомнить о нашей договоренности и сообщить, где можно застать барона Мишеля д’Онкло.

Надеюсь, эта информация поможет Вам восстановить справедливость.

С совершеннейшим к вам почтением,

Доброжелатель'.

Я положил записку, запечатал ее в конверт без обратного адреса и протянул Изе.

— Отправь с посыльным в доходный дом Яковлева, третий этаж, квартира семь. Лично в руки ротмистру Мышляеву.

Изя взял конверт, взвесил его на руке и хитро подмигнул.

— Таки я считаю, что у кого-то скоро будет больше проблем, чем в субботний день на Привозе продают барабульки!

— Ты правильно считаешь, герр Ротшильд! — усмехнулся я.