Магнат

Глава 17

Глава 17

— Хорошо, — сказал он наконец и дернул за болтавшийся над столом шнурок звонка. В кабинет тотчас вошел адъютант.

— Александр Кондратьевич, — приказным тоном произнес Мельников, глядя на офицера, — прошу вас срочным образом подготовить циркуляр на имя профессора Горного института Лаврова Иннокентия Степановича. В нем я, как главноуправляющий путей сообщения, предписываю профессору во главе вверенной ему группы студентов произвести полную инструментальную поверку состояния пути и искусственных сооружений на всем протяжении строящейся Варшавской железной дороги. Начальникам станций и дорожным мастерам предписываю оказывать этой группе всяческое содействие. Пишите!

Адъютант тут же присел у отдельного стола в кабинете генерал-лейтенанта и довольно споро подготовил нужную бумагу.

Мельников взял у адъютанта исписанный лист, размашисто подписал, а адъютант в свою очередь немедленно припечатал ее гербовым штампом.

— Вот, господин Тарановский. По результатам соблаговолите представить мне самый подробный отчет. Надеюсь, ваши опасения окажутся беспочвенными! — не глядя на меня, произнес Мельников с видом «я потратил уже достаточно времени на это дело, а теперь не докучайте мне!»

— Всенепременно! — пообещал я, вежливо наклонив голову, и наш небольшой отряд покинул кабинет главноуправляющего.

Василий Александрович, как только мы оказались в коридоре, шумно вздохнул:

— Ух, Антоныч, заварил ты кашу! Ну ничего, теперь эти мошенники вот у нас где!

И он экспрессивно сжал пудовый кулак.

Следующие два дня пролетели как один. Это было время лихорадочной, почти незаметной со стороны, но оттого не менее важной деятельности. Кагальницкий, прекрасно понимая, что в экспедиции никаких инструментов докупить не получится и надо полностью затариться здесь, в Петербурге, мотался по городу, закупая недостающие инструменты и снаряжение. Профессор Лавров, как и было оговорено, отобрал из числа кандидатов восемь самых толковых и перспективных студентов. Кокорев же со свойственной ему медвежьей деловитостью улаживал вопросы с провиантом и железнодорожными билетами, гремя по всей конторе и попутно раздавая указания своим приказчикам по десятку других дел. Я же по большей части исполнял роль молчаливого наблюдателя.

И вот наконец туманным, промозглым петербургским утром мы стояли на перроне только что отстроенного Варшавского вокзала. Его огромное, увенчанное часовой башней здание из красного кирпича выглядело солидно и современно, являясь символом промышленной мощи, в несостоятельности которой мне и предстояло уличить его создателей. В воздухе стоял густой, терпкий запах угольного дыма и машинного масла — настолько уже привычный, что он казался совсем родным.

Наш небольшой «экспедиционный корпус» выглядел колоритно. Во главе его стоял профессор Лавров, прямой и строгий, очень похожий в своем длинном, до пят, дорожном плаще на старого воеводу, ведущего в поход свою дружину. Рядом с ним, подтянутый и собранный, высился инженер Кагальницкий, в его руках был весь технический аспект операции. А позади них, переминаясь с ноги на ногу, весело переговариваясь друг с другом и явно сгорая от нетерпения, зубоскалили о чем-то своем восемь студентов — молодые, горячие и жадным блеском в глазах. Одетые в грубые рабочие тужурки, с обветренными лицами, увешанные вместительными саквояжами с личными вещами и тяжелыми ящиками с инструментами, свертками с измерительными приборами и треногами теодолитов, они напоминали тех молодых ребят перед порогом военкомата, с которыми я когда-то отправлялся в учебку перед Грозным. Только одежда у них архаичная и вместо рюкзаков эти дурацкие саквояжи и баулы. Что ж, в каком-то смысле эти молодые парни и есть теперь моя армия, и я отправил ее на первую битву. А если они проявят себя в ней хорошо — то перед ними распахнутся гостеприимные недра Сибири… Но не будем забегать вперед: нам бы текущее дело сделать!

— Ну, соколики! — прогремел Кокорев, широким жестом обводя всю команду. — Не подведите! Расколите шалости этих французишек, как гнилой орех! Вот, Иннокентий Степанович, — он сунул в руки слегка опешившему профессору еще один пухлый конверт, — это вам на непредвиденные расходы. Мало ли, уряднику какому-то на лапу дать или еще что…

Лавров посмотрел на конверт с таким видом, словно ему предложили выпить стопку синильной кислоты.

— Благодарю, Василий Александрович, но смета была рассчитана точно, — сухо произнес он, возвращая конверт. — А с разрешением высокопревосходительства генерала Мельникова трудностей не возникнет.

— Эх, Иннокентий Степанович, святая душа! — добродушно рявкнул купец. — Бумага бумажная, хрустящий аргумент всегда прибыльнее! Бери, бери, не стесняйся!

Я отозвал Кагальницкого в сторону, подальше от отеческих наставлений Кокорева.

— Сергей Никифорович, — тихо сказал я, глядя ему в глаза. — Профессор — человек науки. Он может увлечься и уйти в своих изысканиях «не в ту степь». А нам ведь нужны прежде всего факты! Вы ведь понимаете нашу ситуацию? Не подведите! Положение господина Нобеля тоже зависит от успеха вашей миссии!

Инженер кивнул, давай понять, что прекрасно понимает сложившуюся обстановку. Взгляд его, прямой и светлый, казалось, говорил: «Я не подведу».

— Я понимаю, Владислав Антонович. Не беспокойтесь, сделаем все в лучшем виде!

— Кроме цифр, нам бы очень пригодились наглядные материалы: скажем, фотографии, сделанные вашим дагерротипом, а если понадобится — и зарисовки самых вопиющих мест. Неплохо бы подписать акты осмотра, вскрывающие халтуру подрядчиков, не только нашими студентами, но и местными жителями, если они жаловались. Собирайте все: любая мелочь может сыграть свою роль! Помните поговорку про соломинку и спину верблюда? Вот это я и имею в виду!

— Все будет составлено наилучшим образом, — еще раз заверил меня Кагальницкий. — Не сомневайтесь. Уверен, французы предоставят нам богатейший материал для исследований!

Раздался пронзительный свисток, возвещавший о скорой отправке. Черный, лосняшийся от масла паровоз, стоявший во главе состава, сыто пыхнул паром, словно нетерпеливый зверь. Студенты засуетились, прощаясь и забираясь в вагон третьего класса, специально выделенный для них.

— Ну, с Богом! — перекрестил их размашистым жестом Кокорев.

Профессор Лавров и Кагальницкий пожали нам руки: один сдержанно и сухо, другой по-деловому, — и последние поднялись на ступеньки вагона.

Поезд тронулся. Сначала медленно, с лязгом и скрипом, а затем все быстрее и быстрее. Поезда уже ходили до Пскова, а оттуда к месту проведения работ под Динабургом Лаврову и компании придется ехать гужевым транспортом.

— Эх, Антоныч, заварил ты кашу! — шумно выдохнул купец, когда состав наконец вылетел из виду. — Ну ничего, теперь-то мы этих аферистов за жабры возьмем! Чует мое сердце, привезут студиозусы такой улов, что в самом Париже икаться будет!

— Спокойно, Василий Александрович, это был лишь самое начало, пробный шар, так сказать, — спокойно ответил я, поворачиваясь к выходу с вокзала. — А мы с вами теперь потолкуем о следующих этапах.

Всю следующую неделю я провел в Петербурге. Дважды посетил Нобеля, обсуждая проекты паровых машин, пригодных для разработки золотоносных песков. Благодаря Кокореву познакомился с Путиловым. Пока бюрократическая машина, смазанная благоволением великого князя, медленно, со скрипом, но все же проворачивала шестерни моего прошения о подданстве, я чувствовал себя словно тигр в клетке.

Изя, которому я поручил надзирать за нашими делами в столице, разделял мое нетерпение, хотя и выражал его немного по-своему.

— Курила, я тебя умоляю, — канючил он, застав меня за изучением карт западных губерний. — От этих графов и князей у меня уже скулы сводит. Все говорят намеками, улыбаются, а за спиной держат ножи. Таки обычный базар в Одессе — и то честнее! Там хоть сразу видно, кто хочет тебя обвесить, а кто — продать гнилой товар. А здесь? Здесь тебе продадут гнилой товар, обвесят, а потом еще и возьмут деньги за «честь иметь с ними беседу».

— Терпи, Изя, — беззлобно отмахнулся я. — Это называется высший свет. Мы здесь строим фундамент. Чем прочнее он будет, тем выше мы сможем построить наше здание.

— Ой-вэй, вы посмотрите, он строит фундаменты! — всплеснул он руками. — Пока мы тут строим фундамент, наши денежки утекают, как вода сквозь пальцы. А что там наши студиозусы? Нарыли они хоть что-нибудь, кроме насморка в этом промозглом климате?

Словно в ответ на его слова в двери нашего номера настойчиво постучали. На пороге стоял мальчишка-посыльный в форме и фуражке. В руках он держал небольшой бланк. Телеграмма. Сердце мое екнуло.

Я вскрыл конверт и пробежал глазами отпечатанные телеграфным аппаратом стринги.

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ТАРАНОВСКОМУ ТЧК ВОПРЕКИ НАЛИЧИЮ ОФИЦИАЛЬНОГО ЦИРКУЛЯРА ГЕНЕРАЛА МЕЛЬНИКОВА СТРОИТЕЛИ ГОРЖД ЧИНЯТ ВСЯЧЕСКИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ ПРОВЕДЕНИЯ РАБОТ ТЧК ДОСТУП К УЗЛОВЫМ СООРУЖЕНИЯМ ЗАКРЫТ ПОД НАДУМАННЫМИ ПРЕДЛОГАМИ ТЧК ЛЮДИ ДЕМОРАЛИЗОВАНЫ ТЧК ПРОСИМ СРОЧНОГО СОДЕЙСТВИЯ ТЧК КАГАЛЬНИЦКИЙ».

— Ну что, дождался? — Я протянул телеграмму Изе. — Наши студиозусы схлопотали неприятности. И кто, как ты думаешь, будет их разгребать?

Изя пробежал текст глазами, внезапно преобразился — исчезли и паясничанье, и одесский говорок.

— Таки надеюсь, что не я, — произнес он. — Эти французы не дураки. Они поняли, что студенты с молотками и теодолитами к ним не на пикник приехали. Что будем делать, Курила? Жаловаться Мельникову?

— Нет, Изя, не ты, а мы с тобой! К Мельникову идти бесполезно, — отрезал я, уже принимая решение. — Пока он напишет еще одну бумагу, пока она дойдет до места, пока ее примут к исполнению… наши ребята вконец падут духом и разбегутся, а французы окончательно переполошатся. Нет. Тут надо действовать быстро.

Я подошел к окну и посмотрел на суетливую улицу.

— Пора навести наших «партнеров» лично. Посмотреть им в глаза и вежливо поинтересоваться, что именно мешает учебной практике студентов Горного института.

— Ты поедешь сам? — вскинул брови Изя. — Один? Курила, это глупо. Они могут нанять головорезов. Это не салон, там разговор будет коротким.

— Я поеду не один, — усмехнулся я. — Ты забыл, Аглая Степановна приставила ко мне для охраны одного весьма угрюмого господина? Вспоминай, вспоминай — его фамилия Рекунов. Вот и пришло время ему отработать свое жалованье. Мы, конечно, не ладили в последнее время, но, надеюсь, совместное дело сблизит наши позиции.

Сергея Рекунова я нашел там, где и ожидал. Он сидел у окна на шатком стуле и чистил свой револьвер. Увидев меня, не выразил ни удивления, ни радости. Просто молча отложил оружие и поднял на меня свои бесцветные, холодные глаза. Кремень, а не человек.

— Собирайтесь, Рекунов, — сказал я без предисловий. — У нас дело. И людей своих возьмите!

— Мое дело — охранять вас здесь, в Петербурге, — ответил он ровным, нарочито безэмоциональным голосом. — Таков был приказ Аглаи Степановны.

— Приказ изменился, — так же ровно ответил я. — Интересы Аглаи Степановны сейчас находятся под угрозой в сотнях верст отсюда. Наша экспедиция, собранная для сбора сведений, столкнулась с противодействием. Я поеду разрешать эту проблему. И если я буду один, у меня будут неприятности. Могут даже убить. Вы этого хотите?

Рекунов нахмурился. Да, я и сам понимал, что такого рода аргументы смахивают на шантаж. Но действительно, ему было приказано охранять меня, и хоть он меня и не любил да не доверял, но приказы хозяйки оставались для него законом.

— Ладно. Что нужно делать? — коротко спросил он.

— Мне нужны вы и ваши люди. Все четверо. Мы едем на линию строящейся Варшавской дороги, вызволять наших людей. Что именно надо сделать — пока не знаю, на месте разберемся. Задача — обеспечить беспрепятственную работу для группы профессора Лаврова.

Рекунов несколько секунд молчал, взвешивая мое короткое описание.

— Через час мы будем готовы. Где встречаемся?

— На Варшавском вокзале. Через час.

Вернувшись в номер, я застал Изю в состоянии крайнего возбуждения. Он уже упаковал мне дорожный саквояж, запихнув туда смену белья, пачку денег и коробки с патронами.

— Курила, я таки все продумал! — заявил он с порога. — Зачем тебе эти казаки? У меня есть идея получше! Мы наймем десяток бродяг, переоденем их в форму рабочих артели, дадим по бутылке водки и отправим на стройку. Они там такой кавардак устроят, что французам будет не до твоих студентов!

— Прекрасная идея, Изя, — усмехнулся я, проверяя свой револьвер и убирая его в кобуру под мышкой. — Но только давай договоримся, что это — план «Б». А план «А» — это вежливый разговор!

Через некоторое время я стоял на уже знакомом мне перроне Варшавского вокзала. Рядом со мной застыл Сергей Рекунов. Чуть поодаль, стараясь не привлекать внимания, стояли его люди.

Поезд, неуклюже громыхая колесами на частых рельсовых стыках, потащился на запад. Вагон первого класса, в котором мы ехали, оказался полупустым, в нашем купе так и вообще мы с Изей сидели вдвоем, поэтому могли разговаривать совершенно свободно. Вглядываясь в мелькавшие за окном унылые пейзажи: болота, чахлые перелески, серые деревни, прижавшиеся к земле под свинцовым небом, — я наблюдал, как стремительно тает за окнами имперский лоск столицы, и перед нами встает настоящая Россия — обширная, но очень небогатая страна.

Рядом со мной, ерзая на плюшевом диване, сидел Изя. В отличие от Рекунова и его казаков, ехавших в вагоне классом ниже, мой одесский компаньон попросту не был способен долго хранить молчание. Тишина его угнетала, как коммерсанта — отсутствие денег.

— Курила, я таки не понимаю, — наконец не выдержал он, безо всякой необходимости понизив голос до заговорщицкого шепота. — Мы едем, чтобы набить морду какому-то прорабу или мастеру? Для этого можно было послать мосье Рекунова в одиночку или, того проще, нанять с Лиговки за трешницу кого. Дешевле и без лишнего шума!

— Мы едем не морду бить, Изя. — Я не отрывал взгляда от окна. — Мы едем обеспечить условия для работы группы Лаврова. Это разные вещи. Надо, чтобы все прошло относительно тихо. А то профессор, пожалуй, скажет нам адью. А там и нанесем новый удар!

— И что это будет за удар? — с некоторым любопытством подался вперед Изя. В его глазах загорелся знакомый огонек азарта. — Мы пойдем с этой бумагой к великому князю или сразу к царю?

— Царь далеко, а биржа рядом, — усмехнулся я. — Представь, Изя, такую картину маслом: в лондонских и парижских газетах почти в одно время появляются статьи со ссылками на отчет, подписанный светилом российской геологии, профессором Лавровым. С цифрами, с расчетами — все чин по чину. И написаны там будут вещи совершенно нелицеприятные — о том, что Варшавская дорога, в которую вложены миллионы франков европейских акционеров, построена на гнилых шпалах и песке, мосты могут вот-вот рухнуть, а рельсы — лопнуть. Что будет с акциями ГОРЖД?

Изя на мгновение замолчал. Его губы беззвучно шевелились, а в глазах плясали невидимые цифры.

— Ой-вэй, — выдохнул он наконец. — Акции рухнут в преисподнюю!

Это будет падение с таким грохотом, что его услышат во дворце Микадо!

— Вот именно, — сказал я. — И в этот самый момент, когда все в панике будут от них избавляться, некий скромный коммерсант начнет их скупать. Дешево. Очень дешево. И очень много!

— А какая моя партия в этом оркестре? — В Изином голосе вдруг прорезались требовательные нотки. — Или я опять буду только ноты переворачивать? Курила, я тебя умоляю! Я не для того бежал с каторги и рисковал драгоценной своей шкурой, чтобы теперь сидеть в Петербурге и торговать с портными! Дай мне настоящее дело!

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Твоя партия, Изя, будет самая важная, можно сказать, дирижерская.

Он непонимающе моргнул.

— Ты поедешь в Лондон.

Изя замер, его рот приоткрылся.

— В Лондон⁈ — переспросил он шепотом, как будто боялся спугнуть видение. — Я? В Лондон? Туда, где банки, биржа, Ротшильды?

— Именно. Ты с капиталами Кокорева и частью наших денег будешь тем самым «скромным коммерсантом». Тебе нужно будет действовать быстро, точно и очень-очень ловко — сначала уронить то, что плохо стоит, а затем — скупить все, что упало и плохо лежит. Это будет самая крупная афера в твоей и без того бурной жизни. Ну что скажешь, Изя, ты готов?

Восторг на его лице был настолько неподдельным, что я невольно улыбнулся. Он расправил плечи, его глаза заблестели. И его можно было понять — уйти от судьбы беглого каторжника и так стремительно оказаться в шкуре воротилы, повелевающего судьбами капиталов на главной бирже мира!

— Готов ли я? Курила, да я таки для этого и родился! Я заставлю этих лондонских гоев торговать рыбными потрохами на Привозе!

— Да, только есть одна маленькая проблема! — подстрелил я его мечты прямо на взлете.