Магнат

Глава 11

Глава 11

Я спокойно улыбнулся и сказал одно слово:

— Я.

Реакция была мгновенной. Лицо Мышляева исказилось, и он со всей силы попытался захлопнуть тяжелую дверь прямо у меня перед носом. Но я был готов. Моя нога уже стояла в проеме, и дубовая створка с глухим стуком врезалась в нее, не сдвинувшись ни на вершок.

— Не будьте так негостеприимны, — все с той же улыбкой произнес я. — Давайте поговорим.

— Мне не о чем с вами говорить! Убирайтесь! — прошипел он, пытаясь навалиться на дверь.

— Ну зачем же так. — Мой голос стал тихим и вкрадчивым. Я мельком взглянул на его перевязь. — Мы можем поговорить сейчас по-хорошему. Или мне для начала сломать вам что-нибудь еще для большей сговорчивости? Например, другую руку. Выбирайте.

Его взгляд метнулся за мою спину. Там, на лестничной площадке, он увидел еще двоих. Этого было достаточно.

— Чтоб ты провалился… — пробормотал он, отступая в глубь квартиры.

Я вошел первым. Но не стал закрывать дверь. Вместо этого коротко кивнул своим спутникам. Изя, нервно сжимая в руках шляпу, прошмыгнул следом. За ним, тяжело и уверенно ступая, вошел охранник и молча притворил за собой дверь, встав у самого входа. Его фигура полностью заслонила путь к отступлению.

Квартира встретила меня запахом застоявшегося табачного дыма и пролитого вина. Показная роскошь: тяжелые бархатные портьеры, резная мебель красного дерева — соседствовала с откровенным запустением. На позолоченном столике стояли пустые бутылки и грязные бокалы, на полу валялись игральные карты, и на всем лежал тонкий слой пыли.

Я, не дожидаясь приглашения, опустился в одно из кресел. Мышляев остался стоять посреди комнаты, глядя то на меня, то на грозную фигуру охранника у двери.

— Итак, — начал я, закинув ногу на ногу. — Давайте поговорим о случившемся. И о не случившемся.

Мышляев, все еще стоявший посреди комнаты, наконец совладал с первым шоком. Он выпрямился, насколько позволяла раненая рука, и на его лице появилось выражение холодного, циничного любопытства. Он был профессионалом и даже в такой ситуации пытался вернуть себе контроль.

— Любопытная философия, господин… Тарановский, — криво усмехнулся он, намеренно коверкая мою фамилию. — Вы врываетесь в мой дом, приводите с собой свиту и говорите загадками. Чего вы хотите? Я человек занятой.

Я усмехнулся в ответ, обводя взглядом запущенную комнату с пустыми бутылками и разбросанными картами.

— Ну, у вас есть время. Подлечиться, опять же, надо. — Я демонстративно кивнул на его перевязь. — Знаете, Мышляев, я не буду спрашивать, как так случилось, что вы оказались тогда в ресторане и чего хотели. И так все понятно. Я также не спрашиваю, кто вас нанял и для чего!

Мой пренебрежительный тон, очевидно, задел его за живое. Он напрягся, побагровел, словно бык перед атакой. И решил атаковать на единственном поле, которое, как он считал, давало ему преимущество.

— У вас нет чести! — выплюнул он. — Настоящие дворяне так не поступают!

Я ждал этого. На моих губах появилась улыбка, больше похожая на хищный оскал.

— Чести? — переспросил я, и в голосе моем прозвучал лед. — У меня ее явно больше, чем у вас, улан. Вы делаете это ради денег. А я — ради друзей и близких мне людей. Почувствуйте разницу.

Я подался вперед, и мой голос стал тише, но от этого зазвучал еще более грозно.

— Мне не было дела ни до вас, ни до железных дорог. Я спокойно вел свои дела. Пока кое-кто не посмел тронуть… дорогих мне людей. Есть, кажется, такая поговорка: не буди спящего медведя. Вот меня и разбудили. Да по глупости еще и палкой начали в меня тыкать.

Я откинулся на спинку кресла, оставив свои слова повисшими в гнетущей тишине. Мышляев молчал. Его напускная бравада исчезла, сменившись сосредоточенным, оценивающим взглядом хищника, который понял, что встретил другого, более крупного зверя. Наконец он справился с первым шоком, и его губы исказила злая усмешка. Он решил ответить, вернуть себе инициативу.

— Полагаете, что вы медведь? — Он оскалил зубы. — Что ж, на каждого зверя найдется свой охотник, господин Тарановский. Не забывайте об этом.

Я даже не сменил позы, продолжая расслабленно сидеть в кресле, и ответил совершенно спокойно, с легкой философской отстраненностью:

— Мы все смертны, улан. И вы, и я. Но, надо полагать, стреляю я ничуть не хуже вас. А может быть, и лучше. Так что не вы первый, не вы последний.

Я сделал паузу и с легкой, почти сочувственной улыбкой добавил:

— Вам еще повезло, господин Мышляев.

Это последнее замечание стало спусковым крючком. Напускное хладнокровие слетело с него, как дешевая позолота, и он взорвался.

— Повезло⁈ — выкрикнул он, начиная мерить шагами комнату и жестикулируя здоровой рукой. — Мне повезло⁈ Я ранен! И ранен не на дуэли, где все по чести, а в какой-то грязной драке! Неизвестно, как теперь срастутся кости, смогу ли я вообще держать в руке оружие! Моей репутации нанесен урон! Вся моя карьера теперь… — Он осекся, понимая, что в своем гневе говорит слишком много, раскрывая все свои страхи.

Я с той же вежливой улыбкой сочувственно кивнул.

— Действительно, очень печально.

В этот момент донесся тихий, но отчетливый смешок. Это не выдержал Изя.

Мышляев замер на полушаге. Он медленно, как на шарнирах, повернул голову и впился полным ненависти взглядом в моего друга. Его лицо побагровело от унижения. Одно дело — терпеть насмешки от равного противника, и совсем другое — от его прислуги, наверняка он думал что-то подобное.

Он сделал глубокий, прерывистый вдох, зажмурился на мгновение, силясь совладать с собой. Когда Мышляев снова открыл глаза и повернулся ко мне, в его взгляде уже не было ни спеси, ни гнева — только выжженная дотла усталость и деловая сухость. Он понял, что спорить и жаловаться бесполезно.

— Так чего вы хотели? — глухо произнес он. — Говорите. Или покиньте мой дом.

Я откинулся на спинку кресла, снова меняя тон с угрожающего на деловой.

— Я хочу нанять вас, улан. По вашему прямому профилю.

— С чего вы взяли, что я соглашусь иметь с вами дело? — фыркнул Мышляев.

Я посмотрел на него с преувеличенным, почти театральным сочувствием.

— С того, что вы будете хорошо вознаграждены. Я готов заплатить десять тысяч рублей. А также вы поправите свою репутацию, которая, как вы верно заметили, пострадала.

Он ошеломленно посмотрел на меня и начал мерить шагами комнату, обдумывая предложение. Его шаги были нервными и быстрыми. Наконец, словно у него подкосились ноги, он тяжело рухнул в кресло напротив.

— У меня сломана рука. — Он нашел практическое возражение, кивнув на перевязь. — И неизвестно, когда я поправлюсь.

— Я не спешу, — спокойно ответил я.

— Хорошо… — хрипло произнес он, не глядя на меня. — Я согласен. Кого?

Я снова позволил себе хищный оскал.

— Барона д’Онкло.

Мышляев тут же вскочил с кресла так резко, что вскрикнул от боли в раненой руке.

— Да вы сошли с ума⁈ — выдохнул он. — Вызвать на дуэль д’Онкло? Это не просто аристократ, это человек с огромными связями! Меня раздавят!

Я лишь удивленно вскинул бровь, словно искренне не понимая причины его волнения.

— А отчего нет? Я всегда отдаю долги, господин Мышляев. И если этот долг вернете за меня вы, это будет весьма показательно. Да и плачу я весьма щедро. А после смерти барона начнется дележка его состояния, и им будет не до вас.

Он смотрел на меня, и я видел, как в его голове идет лихорадочный подсчет. Для человека его склада и в его положении выбор был очевиден. Он медленно, тяжело опустился обратно в кресло, окончательно принимая свою новую роль.

— Я согласен, — глухо произнес он. — Десять тысяч. Плата вперед.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Всю плату получите лишь после оказанной услуги. После того как вызов будет брошен и принят.

Я встал, показывая, что торг окончен, и повернулся назад.

— Изя! Дай господину Мышляеву пятьсот рублей. На докторов и на лечение. Нужно, чтобы о раненом как следует позаботились.

На лице Изи тут же отразилось мучение. Он с таким страдальческим видом достал из своего саквояжа пачку ассигнаций, словно отрывал их от собственного сердца. С видимой неохотой он отсчитал требуемое и аккуратно положил на столик. В том, как он расставался с деньгами, видна была вся скорбь еврейского народа.

Я усмехнулся, кивнул ошеломленному Мышляеву и направился к выходу.

— А сколько вам заплатили за дуэль со мной? Мне просто любопытно!

— Не заплатили, — буркнул Мышляев. — Пообещали тысячу рублей.

— Вы изрядно продешевили. — И, кивнув напоследок улану, я направился на выход.

Мы вышли из парадной на залитую солнцем Гороховую улицу. Я чувствовал себя так, словно только что выиграл тяжелейшую шахматную партию. Изя, напротив, казался жертвой стоматолога, которой вырвали зуб без наркоза. Федотов сохранял невозмутимое выражение лица, но я заметил, что он посматривает на меня с новым, почтительным любопытством.

Как только мы сели в пролетку и тронулись с места, Изя не выдержал. Он вцепился в мой рукав, и его голос дрожал от волнения.

— Курила, я тебя умоляю, скажи, зачем ты это сделал⁈ Исполнит ли он уговор? А денег мы ему уже дали! Пятьсот рублей! А если он сейчас побежит к барону и все ему расскажет⁈

Я оставался совершенно спокойным, глядя на проплывающие мимо дома.

— Если выполнит — хорошо. А если расскажет — тоже неплохо.

— Неплохо⁈ — Глаза Изи полезли на лоб. — Что же в этом хорошего⁈

— А то, Изя, — я повернулся к нему, — что барон наверняка мнит себя неприкасаемым. Считает, что за его игры ему ничего не будет. Кто я такой для него? Выскочка из Сибири. А тут выяснится, что с ним тоже могут сыграть в эти игры. Он наверняка напряжется. Он не привык к такому. — Я усмехнулся. — Он испугается.

Я видел, как Изя пытается осмыслить мои слова.

— А мы еще больше заставим его понервничать, — продолжил я, — чтобы он поверил в опасность.

— И как? — с неподдельным интересом спросил Изя. — А не думаешь, что Мышляев или барон сообщат все жандармам?

— Может, и сообщат, — пожал я плечами. — Вот только денег мы дали «на лечение». Всегда можно сказать, что мы с господином Мышляевым примирились, и я, как благородный человек, помог ему с оплатой врачей. А по поводу всего остального… — Я понизил голос. — Изя, найди мне парочку подходящих людей. Не полных неумех, но и не профессионалов. Пусть начнут следить за бароном д’Онкло. Как он проводит день, куда ездит, кто к нему ездит.

— Так их же наверняка заметят! — воскликнул Изя. — Это же не топтуны из охранки!

— Именно, Изя. Именно. — Я с удовольствием посмотрел на его озадаченное лицо. — Не сразу, но на них обратят внимание. И как ты думаешь, что подумает д’Онкло, когда узнает, что за ним следят? Он подумает… много чего он подумает. В том числе, что есть опасность. Что его действительно могут попытаться убить. Он же первым начал. Он испугается еще больше, если Мышляев ему все расскажет, и попытается выяснить, чьи это люди. И на некоторое время затихнет. И это даст нам время спокойно все завершить. По крайней мере, я на это надеюсь.

Изя замолчал, обдумывая услышанное. Сложная, многоходовая интрига медленно укладывалась в его голове. Затем он опасливо покосился на меня, оценив мое спокойное, почти умиротворенное лицо.

— Хорошо, что мы друзья, Курила… — наконец вздохнул он с чувством облегчения и ужаса одновременно.

Вот только барон был не один там были и другие, тот же Рекамье, а может именно он и нанял Мышляева. Правда если бы я начал выяснять, это могло сломать всю игру. Не много покрутив мысль, я выкинул я е из головы, что сделано, то сделано.

Я вернулся в отель, чувствуя приятную усталость. День был долгим и продуктивным. Впереди маячила надежда на встречу с великим князем.

Вечером я нашел Кокорева в общей гостиной отеля. Он сидел в глубоком кресле под массивным торшером и, вооружившись пенсне, с головой ушел в изучение свежего номера «Биржевых ведомостей».

— Василий Александрович, доброго вечера, — обратился я к нему. — Не составите мне компанию за ужином? Есть разговор, который лучше вести за хорошим столом, а не на бегу.

Купец оторвался от газеты. Своими живыми, умными глазами он с интересом посмотрел на меня поверх оправы.

— Отчего же не составить, — прогудел он, с удовольствием откладывая газету. — Добрый ужин и добрая беседа — лучшее завершение дня. Веди, показывай, где тут кормят по-человечески.

— Сегодня вы мой гость, — улыбнулся я. — Так что место выбираете вы.

Кокорев выбрал «Тестовъ трактиръ» — место основательное, купеческое, славившееся на весь Петербург своей русской кухней. Нас провели в отдельный кабинет, где на белоснежной скатерти уже поблескивало тяжелое серебро.

Мы отужинали обстоятельно, без спешки, обсуждая последние биржевые новости и политические слухи. Кокорев был в своей стихии — он сыпал именами, цифрами, и я в очередной раз поразился масштабу этого человека, его природному уму и деловой хватке. Наконец, когда половой убрал посуду и на столе появились кофейник и вазочка с вареньем, я понял, что пришло время для главного.

Я сделал знак слуге, чтобы нас больше не беспокоили. Дверь в кабинет тихо закрылась.

— Василий Александрович, — начал я, откинувшись на спинку стула. — Я уверен, что благодаря содействию наших новых знакомых встреча с его высочеством состоится в самое ближайшее время. И, прежде чем предстану перед ним с проектом, я хотел бы обсудить кое-что с вами. Обсудить начистоту, чтобы потом между нами не было недомолвок и взаимных обид.

Кокорев мгновенно преобразился. Его добродушная расслабленность исчезла без следа. Он подобрался, поставил чашку на стол, и его взгляд стал острым, внимательным и абсолютно деловым. Он смотрел на меня уже не как на приятеля, а как на партнера по сделке.

— Внимательно вас слушаю, Владислав Антонович, — произнес он, впервые за вечер обратившись ко мне по имени и отчеству. — И что же вы хотите обсудить?