Аквилон. Маг воды. Том 4

Глава 15

Утренний свет проникал через окна зала таверны, рисуя блики на потолочных балках. Вода в канале покачивалась лениво, отбрасывая дрожащие отражения на стены.

Волнов уже стоял у стола с едой, оценивающе разглядывая содержимое блюд. Его седые усы подрагивали от предвкушения. Бесплатный завтрак, включённый в стоимость проживания, явно радовал старого лодочника.

Я подошёл следом, а Надежда появилась последней, задумчивая и какая-то отрешённая.

Северный стол, как здесь называли новомодную традицию самостоятельно выбирать себе блюда, выглядел основательно. Горка оладушек возвышалась на большом подносе, рядом стояли хрустальные розетки с разными видами джема. Клубничный, вишнёвый, какой-то оранжевый, возможно, облепиховый.

Корзина с выпечкой источала тёплый аромат сдобы. Под крышкой парил омлет. На отдельном подносе выстроились сосиски, похожие на маленькие брёвнышки. Дымящейся горой возвышалось картофельное пюре.

Солёности занимали целый угол стола: маринованные огурцы, квашеная капуста, грибы в рассоле. Немного необычный выбор, но пользующийся утром большой популярностью. Волнов, например, смотрел на них с большим интересом.

В большой стеклянной миске переливался цветами фруктовый салат. Рядом пыхтел самовар, в большом кофейнике стоящем на плитке можно было налить кофе, а в глиняном кувшине, судя по запаху, был морс.

Я взял тарелку, навалил гору оладушков и щедро полил их клубничным джемом. Не такие пышные и ароматные, как у Елены Павловны, но для путешествия вполне сойдет. Налил себе полную кружку крепкого чая, разбавив кипятком из самовара.

«Данила завтракает? Капля уже позавтракала!» — Капля радостно булькнула из-за окна'.

«Чем же?» — удивился я.

«Камушками!» — отозвалась она. — «Здесь столько вкусных камушков!»

«Не воруй энергию из чужих камней».

«Капля не ворует! Капля пробует! Чуть чуть! Никто не заметит!»

Волнов узнав, что набирать продукты можно только один раз, подошел к делу основательно. Взяв самую большую тарелку из стопки, он принялся методично выстраивать по её краю частокол из сосисок. Укладывал их по кругу, как брёвна крепостной стены, с видом военного инженера, возводящего укрепления. Когда кольцо замкнулось, в центр этой мясной крепости он начал загружать, пюре и солёности. Горка маринованных огурцов, холмик квашеной капусты, россыпь грибов. Довольный результатом, хмыкнул себе в усы и налил полную кружку морса.

Надежда брала еду машинально. Маленькая тарелочка, две ложки фруктового салата, не больше. Что-то её явно беспокоило, и это что-то не имело отношения к вчерашним пиратам.

Мы устроились за круглым столом у окна. Волнов сел лицом к залу, держа в поле зрения входную дверь. Я расположился напротив, Надежда сбоку, разглядывая что-то за окном. В зале ещё трое постояльцев завтракали за дальним столом, негромко переговариваясь.

— Вчера вечером интересный разговор вышел, — начал Волнов, прожевав первую сосиску. — С местными купцами в общем зале посидел. Пока вы отдыхали, я тут информацию собирал. Жалуются все как один на речных пиратов. Участились нападения в последнее время, говорят.

Он откусил ещё кусок, задумчиво пожевал.

— Но вот что любопытно. Есть тут несколько купеческих семей, чьи суда пираты никогда не трогают. Никогда, понимаешь? Люди уже шептаться начали. Но это всё намёками пока, в открытую обвинять боятся.

Я кивнул, откусывая оладушек и обдумывая услышанное. Информация действительно интересная. Если определённые купеческие семьи избегают нападений систематически, значит, существует какая-то схема. Либо они платят дань за безопасность своих судов, либо, что хуже, сами как-то связаны с организацией нападений на конкурентов.

Футляр с зашифрованными документами, который я забрал у главаря пиратов, мог содержать ключ к разгадке. Если удастся установить связи между пиратами и местными купцами, это даст серьёзное преимущество в переговорах о будущих поставках.

Я заметил, что Надя почти не притронулась к еде. Ложка лежала в салате, а сама она рассеянно смотрела в окно, где по каналу проплывала нагруженная баржа. Для неё такая задумчивость была не характерна.

— Надя, как прошла встреча с подругой? — спросил я.

Она вздрогнула, словно я вырвал её из глубоких размышлений. Перевела на меня взгляд, и я заметил, как её щёки слегка порозовели.

— Хорошо, — ответила она рассеянно. — Марина рада меня видеть.

Последовала пауза. Надежда опустила взгляд на свои руки, сцепленные в замок на столе. Набрала воздух, словно перед прыжком в холодную воду. Выдохнула.

— Данила, — начала она, и розовый цвет на щеках стал ярче. — Я понимаю, что обещала не мешать заниматься покупкой русалочьих камней. И вообще, у вас наверняка много дел…

Она замолкла, явно подбирая слова.

— Не могли бы вы… то есть, если у вас найдётся время… — Надежда глубоко вздохнула и выпалила на одном дыхании: — Сопроводить меня на званый вечер сегодня? У Гриневских, в восемь вечера. Без кавалера я буду чувствовать себя совершенно неуютно. За последнее время я совсем отвыкла от светских приёмов, а там будет много незнакомых, и Марина что-то затевает, какой-то сюрприз, а её сюрпризы…

Она осеклась, поняв, что перебивает сама себя.

— Простите, я понимаю, что прошу слишком многого. Вы ведь приехали сюда по делам, а не для того, чтобы развлекать меня на светских мероприятиях…

Я отложил вилку, промокнул губы салфеткой. Званый вечер у местной знати? Видел я мероприятия и посерьёзнее. Балы, где каждый гость мог стереть с лица земли небольшой город, требовали куда больше внимания к этикету и осторожности в словах. А здесь едва ли кто-то может меня удивить.

— Конечно, сопровожу, — сказал я спокойно. — Это не проблема.

Надежда облегчённо улыбнулась. Плечи, которые она даже не заметила, как напрягла, расслабились. Она взяла ложку и наконец-то начала есть салат по-настоящему, а не просто перекладывать кусочки фруктов с места на место.

— Спасибо, — произнесла она тихо. — Вы меня очень выручаете.

Волнов откинулся на спинку стула, поглаживая живот с видом человека, одержавшего победу над вражеской крепостью. Его мясное укрепление было успешно разрушено и съедено до последней сосиски. Он достал из кармана трубку, но вспомнив, что в зале курить не положено, спрятал её обратно.

Вместо этого он принялся травить байки. Рассказал про то, как однажды в молодости перевозил партию живых раков, и те устроили побег прямо посреди озера. История была явно приукрашена, но старый лодочник рассказывал с таким азартом, размахивая руками и изображая, как раки цеплялись клешнями за борта, что даже Надежда улыбалась, позабыв о своих переживаниях.

— … и представьте, плыву я обратно, а навстречу мне вахтенный с водохода. «Волнов, говорит, что у тебя в лодке?» А у меня там три рака сидят, как генералы на параде, клешнями по бортам стучат! — Волнов расхохотался собственной истории.

В этот момент к нашему столу подошёл портье.

Сегодня уже другой, не тот, что заселял нас вчера.

Мужчина лет сорока в форменном сюртуке таверны, тёмно-зелёном с медными пуговицами, выглядел как человек, который знает всё и обо всех в этом заведении, но умеет держать язык за зубами.

Аккуратно зачёсанные назад волосы с проседью блестели от помады, небольшие усики были подкручены с утренней тщательностью. В руке он держал сложенный листок бумаги.

— Прошу прощения за беспокойство, господа, — произнёс он, остановившись в полушаге от стола и слегка поклонившись. — Господин Ключевский? Господин Волнов?

Мы кивнули.

— Только что курьер принёс послание от Речной стражи. Адресовано вам обоим.

Я развернул послание. Волнов наклонился через стол, пытаясь прочитать текст вверх ногами, что у него, судя по шевелению губ, почти получалось. Почерк был аккуратный, чиновничий. Каждая буква выведена старательно, с нажимом. Формулировки обтекаемые, как вода вокруг камня. «Речная стража Трёхречья почтительнейше просит господ Ключевского и Волнова, если им позволит время в один из дней пребывания в славном городе, оказать содействие расследованию и дать показания касательно происшествия на реке».

Далее следовал абзац о важности гражданского долга, ценности свидетельских показаний для торжества правосудия и глубочайшей признательности за понимание и сотрудничество. Внизу подпись — размашистая, но неразборчивая. Рядом оттиск личной печати какого-то чина средней руки.

Интересно. Никакого приказа, никаких требований немедленной явки. Сплошные реверансы и любезности, словно они просят одолжения, а не вызывают на допрос свидетелей.

Моя репутация после разгрома пиратской банды, видимо, произвела впечатление. Или речная стража знала что-то ещё. Возможно, капитан Ильинская доложила начальству не только о нападении, но и о том, как именно я разделался с пиратами.

С другой стороны, такая вежливость могла быть ловушкой. Заманить медовыми речами, а потом… Впрочем, вряд ли местная стража настолько изощрённая. Скорее всего, просто перестраховываются.

Портье выдержал небольшую паузу, давая ознакомиться с письмом и добавил.

— Курьер особо подчеркнул, что спешки никакой нет, как удобно будет господам. И ещё передал устно, что начальство весьма признательно за вашу помощь в деле с пиратами. Прикажете передать ответ?

— Не нужно, — ответил я, складывая письмо. — Мы сами зайдём.

— Как изволите, господин Ключевский. — Портье поклонился и отошёл к другому столику, где его уже поджидал постоялец с каким-то вопросом о счёте.

Волнов выпрямился на стуле, почесав затылок.

— Вежливые какие стали, — удивился Волнов. — Помню, лет десять назад речная стража просто приходила и забирала на допрос. А тут «почтительнейше просят». Времена меняются.

— Или дело в обстоятельствах, — заметил я, засовывая письмо во внутренний карман. — Им нужны показания о нападении пиратов. А мы не просто свидетели, мы те, кто этих пиратов уничтожил. Разница существенная.

— Это точно, — согласился Волнов, поглаживая усы. — Так что, пойдём? Я думаю, не стоит тянуть. Сходим сейчас, после завтрака, пока день не жаркий. Заодно узнаем, что они там накопали ещё?

Я задумался, С одной стороны, связываться с официальными структурами не входило в мои планы. Лишнее внимание властей мне ни к чему. С другой стороны, отказ выглядел бы подозрительно.

К тому же, речная стража наверняка обладает информацией о пиратской активности в регионе. Маршруты нападений, частота, возможные базы. Всё это пригодится, когда я начну налаживать регулярные поставки русалочьих камней из Трёхречья в Синеозёрск. Безопасность торговых путей критически важна для любого бизнеса, а особенно для перевозки такого ценного товара, как русалочьи камни. Если я смогу выудить у стражи полезные сведения, визит окупится.

— Идём, — решил я. — Лучше разобраться с формальностями сразу.

Надежда поднялась из-за стола, разгладив складки на платье привычным жестом. Этот жест я замечал за ней постоянно, наследие строгого воспитания в аристократическом семействе. Такие мелочи постоянно выдавали её с головой.

— Мне нужно идти к Марине, — сказала она, и в голосе появились извиняющиеся нотки. — Она поможет подобрать наряд для вечера. Без её помощи я буду выглядеть…

Она не договорила, но я понял. Провинциалкой. Бедной родственницей. Кем угодно, но не дамой, достойной светского приёма.

Для Надежды, выросшей в достатке и привыкшей к определённому положению в обществе, это было важно, и я это понимал.

— Давайте встретимся без четверти восемь у дома Гриневских? — предложила она. — Так не придётся терять время на дорогу. Я опишу, как найти. От центральной площади идите по Дворянской улице прямо. Это третий дом по левой стороне, с белыми колоннами. На фасаде лепнина, херувимы держат герб. Не перепутаете, это самый помпезный дом на улице.

Она произнесла «помпезный» с лёгкой улыбкой, так что мне заранее стало смешно, представлять себе этот дом.

— Договорились. Без четверти восемь у дома с херувимами, — подтвердил я.

Надежда коснулась моего плеча. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но в нём чувствовалась благодарность. За согласие сопровождать, за понимание, за то, что не смеюсь над её волнениями.

— Спасибо, — сказала она тихо. — Вы меня очень выручаете. Я понимаю, что для вас это… обременительно.

— Для меня это возможность установить полезные связи, — ответил я прагматично. — Там наверняка будет весь цвет города. Для успешной торговли такие знакомства необходимы.

Она кивнула, принимая объяснение. Так было проще для нас обоих, делать вид, что это чисто деловое мероприятие. Хотя мы оба понимали, что дело не только в этом.

Надежда направилась к выходу. Походка была лёгкой, почти воздушной. Настроение явно улучшилось после моего согласия. У дверей она обернулась, ещё раз улыбнулась и исчезла в коридоре.

«Надя грустная была. Теперь весёлая!» — Капля всегда замечала эмоции людей.

«Да, малышка. Теперь весёлая».

Волнов поднялся, потянулся так, что хрустнули все суставы по очереди. Звук напомнил треск ломающихся сучьев.

— Ну что, молодой человек, пошли выясним, чего стражникам от нас надо? А то утро уже в разгаре, а мы всё сидим.

— Пошли, — согласился я, вставая. — Только сначала зайду в номер. Документы взять, на всякий случай.

— Дело говоришь, — кивнул Волнов. — Я пока трубочку выкурю во дворе. Встретимся у выхода.

Здание речной стражи располагалось прямо у главной пристани, словно огромный каменный страж, присматривающий за водными воротами города. Трёхэтажное, сложенное из тёмно-серого камня, оно производило впечатление основательности и неприступности.

Узкие окна первого этажа были забраны решётками, верхние этажи смотрели на реку широкими арочными проёмами.

У причала покачивались два патрульных катера, близнецы того, что вчера встретился нам на реке. Их обтекаемые корпуса блестели свежей краской.

Матрос в форменной куртке протирал ветошью медные части на одном из катеров, насвистывая что-то невнятное.

— Основательное здание, — заметил я, разглядывая постройку.

— И старое, — добавил Волнов. — Лет сто пятьдесят ему будет, не меньше. Тогда еще таможня тут была. Камень-то местный, с карьеров выше по течению. Он со временем только крепче становится.

Мы поднялись по широким ступеням. Дубовые двери были открыты настежь, впуская свежий речной воздух в казённые коридоры. В вестибюле за конторкой сидел молодой писарь, склонившийся над какими-то бумагами. Увидев нас, он поднял голову.

— Господа Ключевский и Волнов? — спросил он, даже не заглядывая в списки. Видимо, нас ждали. — Пожалуйте, вас примет начальник следственного отдела. Третий этаж, кабинет номер семь. По лестнице направо.

Лестница была широкой, с перилами из морёного дуба, отполированными тысячами рук до зеркального блеска. На стенах висели портреты в тяжёлых рамах — бывшие начальники стражи смотрели на нас со строгим неодобрением, словно подозревая в чём-то нехорошем. Под каждым портретом медная табличка с именем и годами службы. Некоторые даты действительно уходили на полтора века назад.

На третьем этаже коридор был устлан ковровой дорожкой, приглушавшей шаги. Двери кабинетов выглядели одинаково. Тёмный дуб, медная табличка с номером и должностью. Кабинет номер семь находился в конце коридора, с видом на реку.

Волнов постучал отрывисто и как-то, по-военному чётко.

— Войдите! — раздался из-за двери густой бас.

Кабинет оказался просторным, но без излишеств. Массивный письменный стол, заваленный бумагами. Два кресла для посетителей. Шкафы с папками вдоль стен. На стене карта речных путей Озёрного края, испещрённая пометками. В углу стоял глобус на деревянной подставке, явно старинный.

За столом сидел пожилой усатый мужчина, в чём-то неуловимо похожий на Волнова. Такая же выправка бывалого речника, те же натруженные руки, тот же прищур глаз, привыкших вглядываться в речные дали.

Седые волосы коротко стрижены, усы пышные. Гражданский сюртук сидел на нём так, словно он всю жизнь носил форму и только недавно переоделся в статское. Когда он поднялся нам навстречу, стало видно — под два метра ростом, широк в плечах, но поджарый.

— Господа, прошу садиться, — начал он официально. — Тихон Ермолаевич Бурлаков, старший инспектор водных путей, начальник следственного отдела речной стражи Трёхречья.

Мы расселись. Бурлаков достал из ящика толстую папку с бумагами, раскрыл её, но вдруг замер, вглядываясь в Волнова более внимательно.

— Постойте… Это не может быть… Михаил? Михаил Волнов?

Волнов прищурился, потом его лицо озарилось узнаванием.

— Ничего себе! Тихоныч! Да неужто это ты? Мы же вместе на флоте служили! На «Стремительном»! Это же… дай бог памяти… двадцать лет назад было?

— Двадцать два года! — воскликнул Бурлаков, вставая из-за стола. — Ну надо же, какая встреча!

Мужчины обменялись крепким рукопожатием, хлопая друг друга по плечам.

— А я думаю, что-то лицо знакомое, — улыбался Волнов. — Ты как в стражу-то попал?

— После отставки предложили. Опыт флотский пригодился. А ты?

— А я вольный лодочник теперь. Катаю пассажиров по озёрам. Вот, молодого человека в Трёхречье доставил, — улыбнулся Волнов, явно преуменьшив свою роль в нашем путешествии.

Бурлаков перевёл взгляд на меня, и официальность частично вернулась в его манеры, хотя смягчённая тем, что я оказался спутником старого товарища.

— Господин Ключевский. Наслышан о вашем… как бы это сказать… решительном вмешательстве в дело речной безопасности. Должен сказать, впечатляет. Восемь вооружённых головорезов — это не шутка.

— Обстоятельства сложились удачно, — ответил я сдержанно.

Хорошо, что официально он знает только про восемь.

— Ну что ж, — Бурлаков вернулся за стол, — раз Михаил с вами, то и формальности сократим, хотя показания всё равно нужны для протокола. Расскажите по порядку, что произошло.

Я изложил события сухо и по существу. Нападение пиратов на наш катер. Ответ. Бой. Обнаружение лагеря. Спасение заложников. Бурлаков слушал внимательно, иногда уточняя детали. Писарь, вызванный для протокола, строчил, не поднимая головы.

— Хочу выразить вам благодарность от лица речной стражи, — сказал Бурлаков, когда я закончил. — Вы сделали то, что мы… — он замялся, подбирая слова, — что нам не удавалось долгое время.

Он перелистнул несколько страниц в папке, нахмурился.

— Капитан Ильинская, несмотря на то что служит у нас недавно, проявила себя отлично. Её действия были чёткими и профессиональными, обстановку она оценила верно. Хороший офицер растёт.

Бурлаков достал из папки список.

— По вещам, которые вы обнаружили в пиратском лагере, мы смогли опознать владельцев. Результаты… неутешительные. Часть вещей принадлежала купцам, которые были ограблены, но остались живы. Они опознали свое имущество. Но вот другая часть…

Он помолчал, теребя ус.

— Фамильный медальон с гербом дворян Курагиных. Они пропали два месяца назад вместе с судном. Вся семья, родители и двое детей. Перстень с инициалами купца Серебрякова, владелец пропал шесть недель назад. Золотая табакерка работы столичного мастера принадлежала некоему Волконскому, исчез месяц назад. Родственники опознали вещи, но самих людей мы так и не нашли. Тел тоже не обнаружено.

В кабинете повисла тяжёлая тишина.

— Сколько же они людей погубили… — тихо произнёс Волнов.

— Слишком много, — мрачно ответил Бурлаков. — И это только те, о ком мы знаем. Сколько безвестных путешественников, мелких торговцев, о пропаже которых никто не заявлял…

Я слушал и размышлял. В внутреннем кармане лежал кожаный футляр с зашифрованными документами, взятый у главаря пиратов. Стоило ли передать его речной страже? С одной стороны, это могло помочь расследованию. С другой…

Как объяснить, почему футляр оказался у меня? Почему я не передал его сразу капитану Ильинской, когда она прибыла на место боя? Вопросы неудобные, ответы на которые выставят меня в невыгодном свете.

Но важнее другое. Речная стража до сих пор не смогла справиться с пиратами. Они действовали месяцами, если не годами, а стража ничего не могла поделать. Почему? Некомпетентность? Нехватка ресурсов? Или кто-то сливал пиратам информацию о патрульных маршрутах?

Я не знал этих людей. Бурлаков производил впечатление порядочного человека, но это ничего не значило. За двадцать с лишним лет, что они не виделись с Волновым, много воды утекло.

Нет, решил я. Футляр останется у меня.

— Мы делаем всё возможное, — словно оправдываясь, продолжил Бурлаков. — Но река большая, катеров у нас всего три, людей не хватает. Бюджет… — он махнул рукой. — Городской совет обещает увеличить финансирование уже третий год.

Малоэффективная структура, подумал я. Недофинансированная, недоукомплектованная, возможно, коррумпированная.

Безопасность речных путей критически важна для моих планов. Если пираты будут грабить суда с русалочьими камнями, вся затея потеряет смысл. Значит, нужно будет решать эту проблему самостоятельно. Полностью уничтожить пиратство на маршруте — задача амбициозная, но необходимая.

— Ваши показания очень важны для следствия, — Бурлаков вернулся к формальному тону. — Если вспомните что-то ещё, любые детали, сообщите нам.

— Непременно, — кивнул я, хотя мы оба понимали, что это просто вежливая формула.

Бурлаков кивнул, закрывая папку.

— Что ж, формальности соблюдены. Михаил, рад был повидаться. Может, выпьем как-нибудь за встречу, вспомним флотские времена?

— Обязательно, — улыбнулся Волнов. — Я в городе ещё несколько дней, найдём время.

Мы поднялись, попрощались. Бурлаков проводил нас до двери кабинета.

— Занятная встреча вышла, — заметил Волнов, когда мы спускались по лестнице. — Не ожидал старого приятеля увидеть.

— Мир тесен, — согласился я.

На втором этаже мы услышали внизу чьи-то громкие голоса. Кто-то эмоционально что-то объяснял дежурному писарю. Судя по интонациям, объяснение давалось с трудом.

— … говорю же вам, я пришёл показания дать! Нет, не могу дома сидеть!

Голос показался знакомым. Мы с Волновым переглянулись и ускорили шаг.

Спустившись в вестибюль, мы увидели источник шума.

У конторки дежурного писаря стоял купец Воробьёв. Точнее, не стоял, а переминался с ноги на ногу, размахивая руками и что-то горячо объясняя молодому стражнику, который с растерянным видом пытался что-то записать.

— … говорю же вам, я пришёл показания дать! — Воробьёв повернулся к писарю так резко, что полы его коричневого сюртука взметнулись. — Степан Иванович Воробьёв, купец, потерпевший! Вчера спасён из лап пиратов!

— Да я понял, господин Воробьёв, — устало отвечал писарь. — Но вам же вчера сказали прийти через три дня, когда раны заживут…

— Раны! — Воробьёв всплеснул руками. — Да я от ран-то не помру! А вот от заботы родных запросто!

В этот момент он заметил нас. Круглое лицо купца мгновенно просветлело, словно он увидел не просто знакомых, а ангелов-спасителей. Второй раз за два дня.

— Господин Ключевский! Господин Волнов! — он бросился к нам с распростёртыми объятиями. — Какая встреча!

Вблизи было видно, что купец действительно чувствует себя лучше. Цвет лица здоровый, розовый даже. Движения энергичные. Поразительная скорость выздоровления. Надежда и правда талантливый целитель.

— Рад видеть вас в добром здравии, господин Воробьёв, — сказал я.

— В добром здравии! — Воробьёв театрально воздел руки к потолку. — Да я чуть не помер! Но не от ран! От заботы!

Волнов не удержался от смешка.

— Как это — от заботы?

— А вот так! — Воробьёв понизил голос до заговорщического шёпота, хотя в вестибюле кроме нас и писаря никого не было. — Представляете, каждые пять минут жена в слёзы — «Степанушка, живой!» Дочка виснет на шее: «Папенька, родненький!» Служанка суетится: «Степан Иванович, голубчик!»

Он покачал головой, изображая на лице смесь умиления и ужаса.

— Первый час — хорошо. Приятно даже. Второй час — терпимо. К третьему часу я понял, что попал из огня да в полымя! Марья, жена моя, велела Феклуше не отходить от меня ни на шаг. Ни на шаг! Я в уборную, и там стоит под дверью, спрашивает, не плохо ли мне!

Писарь за конторкой прыснул в кулак. Воробьёв грозно обернулся к нему.

— Смеётесь? А вы попробуйте! Каждые полчаса отвар какой-то вонючий. «Пейте, Степан Иванович, для восстановления сил!» Каждый час примочки на голову. «Полежите, батюшка, доктор велел покой!» Есть заставляют через каждые два часа. Бульон куриный, каша манная, кисель овсяный… Я им говорю, я не младенец! А они — «Степан Иванович, вам нужно восстанавливаться!»

Он схватился за голову, ойкнул, коснувшись бинтов.

— А ночью… Ночью я проснулся — надо мной три лица склонились. Жена, дочь и служанка Феклуша. Смотрят. Я спрашиваю, что случилось? А они, «Проверяем, дышишь ли ты, Степан!» Дышу ли я!

Волнов уже откровенно хохотал, утирая слёзы.

— Так это ж хорошо, что родные заботятся!

— Заботятся? — Воробьёв посмотрел на него с укоризной. — Я вам так скажу, ещё день такой заботы, и я точно помру! Утром встал, говорю, что пойду прогуляюсь, воздухом подышу. Марья чуть в обморок не упала. «Степанушка, тебе нельзя! Доктор сказал, тебе нужен постельный режим!» Какой постельный режим, когда у меня только шишка на затылке осталась?

Он потрогал затылок, морщась.

— Кстати, о докторе. Приходил утром, осмотрел меня. Глаза вытаращил. «Невероятно, — говорит. — Вчера у вас была открытая рана, сотрясение, множественные ушибы. А сегодня всё выглядит так, как будто неделя прошла! Такая скорость заживления только при магическом вмешательстве возможна. Причём магия высокого уровня!»

Воробьёв посмотрел на меня с благодарностью.

— Передайте госпоже Светловой мою глубочайшую благодарность! Без её помощи я бы сейчас действительно лежал пластом.

— Передам обязательно, — кивнул я.

— Так вот, — продолжил Воробьёв, — говорю жене: пойду в речную стражу, показания дать надо, пока всё помню. Она опять в слёзы, мол «Степанушка, рано тебе!» Но тут я проявил твёрдость. Сказал, что долг гражданский ждать не может! И сбежал. В буквальном смысле сбежал! Как мальчишка из дома удрал!

Он огляделся по сторонам с видом заговорщика.

— Они, наверное, уже ищут меня по всему городу. Феклушу точно послали следом. Но я хитрый, через задний двор соседский пролез, чтобы не засекли!

Писарь за конторкой уже не скрывал улыбки.

— Так может, вам действительно домой вернуться? — предложил я. — Родные волнуются.

— Ни за что! — Воробьёв замахал руками. — Я ещё показания не дал! И потом… Знаете что? Раз уж я на свободе вырвался, давайте отметим наше чудесное спасение! Тут недалеко есть хорошая таверна, моряки там часто собираются. «Попутный ветер» называется. Может, смогу вас отблагодарить. Вы ведь о поставках камней приехали договариваться? Если повезёт, как раз сведу вас с нужными людьми.

Волнов удивлённо округлил глаза. Решение вопроса с поставками, к которому мы не знали, как подступиться, неожиданно нашлось во время похода в Речную стражу.

— Почему бы и нет, — согласился я.

— Вот и славно! — обрадовался Воробьёв. — Только сначала я всё-таки дам показания. Не зря же я приходил.

Писарь вздохнул и встал из-за конторки.

— Пойдёмте, господин Воробьёв. Кабинет следователя на втором этаже. Но предупреждаю — если ваши родственники придут, я скажу, где вы.

— Только не сразу! — взмолился Воробьёв. — Дайте хотя бы час свободы! Один час! Больше не прошу!

Мы проводили купца взглядами. Он семенил за писарём к лестнице, на ходу оглядываясь, не появилась ли погоня.

— Забавный человек, — заметил Волнов. — Но я его понимаю. Излишняя забота иногда хуже равнодушия.

— Подождём его здесь, — решил я.

Мы устроились на лавке у стены. В здании стражи было прохладно и тихо. Только изредка проходил кто-то из служащих, цокая каблуками по каменному полу. Где-то наверху хлопнула дверь, послышались голоса.

Минут через пятнадцать Воробьёв спустился, сияющий как начищенный самовар.

— Всё! Гражданский долг исполнен!

Мы вышли на улицу. День был в разгаре, солнце припекало, но с реки дул свежий ветерок. Воробьёв зашагал впереди, поминутно оглядываясь.

— «Попутный ветер» недалеко, — говорил он. — В портовом районе, на пересечении Большого канала и Купеческой протоки, минут пять ходьбы. Вы там были?

— Нет ещё, — ответил я.

— Купцы там часто собираются, сделки обсуждают. Днём там относительно тихо, можно спокойно поговорить. А главное, там часто мои партнёры бывают. Братья, владеют небольшой шахтой. Может, и сегодня застанем. У них как раз есть то, что вас должно заинтересовать.

Он понизил голос:

— Речной кварц добывают. Тот самый, что русалочьим камнем зовут.

Мы свернули к портовому району. Улица пошла под уклон, приближаясь к воде. Запахло смолой, рыбой, водорослями. Впереди уже виднелись корпуса стоящих у причалов судов.

Таверна «Попутный ветер» оказалась необычным зданием на массивных дубовых сваях. Половина постройки нависала над водой канала, а на широкой террасе под полосатым навесом виднелись столики. От террасы к воде спускалась лестница с перилами из корабельного каната, видимо, для тех, кто приплывал на лодках.

Внутри таверна оказалась на удивление удобной. Просторный зал с тяжёлыми дубовыми столами. Такой не столкнешь, даже если по нечаянности на него обопрешься.

Под полом тихо плескалась вода, сваи едва заметно поскрипывали. За стойкой стоял хозяин, крепкий мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом старого речника. Седые виски, мощные руки, спокойный оценивающий взгляд. Увидев Воробьёва, он кивнул:

— Степан Иваныч! Давненько не заглядывали.

— В путешествии был, — степенно кивнул наш спутник. — А братья Жилины здесь?

— Во-он там, у окна, — хозяин указал рукой на дальний угол, не видимый от входа.

Воробьёв радостно махнул рукой и повёл нас к указанному столу. За ним сидели двое мужчин, явно братья, хоть и непохожие. Старший, крепкий, основательный, с тёмной бородой, в которой уже проглядывала первая седина. Младший чуть ниже ростом, но шире в плечах, с загорелым лицом и руками в свежих ссадинах. Одеты по-разному: старший в добротном тёмно-сером купеческом сюртуке, младший наоборот в кожаном жилете поверх холщовой рубахи, словно мастеровой.

— Кузьма! Прохор! — Воробьёв подошёл к столу. — А я к вам гостей привёл. Знакомьтесь, господин Ключевский и господин Волнов, прибыли из Синеозерска.

Братья встали, и мы обменялись рукопожатиями.

— Садитесь, господа, — пригласил Кузьма.

Мы расселись. Воробьёв поднял руку, подзывая хозяина.

— Матвей Игнатьич! Морсу нам! Того самого, лесного!

— Будет сделано! — откликнулся хозяин.

Я удивился. Ожидал, что в портовой таверне первым делом предложат пива или чего покрепче. Воробьёв заметил моё изумление.

— А вы думали, сейчас пиво закажу? — усмехнулся он. — Так день же на дворе! У нас тут традиция, до вечера только морс да квас. А то выпьешь за обедом, а потом на переговорах ляпнешь лишнего или в расчётах ошибёшься. Вечером другое дело, можно и расслабиться.

— Разумно, — кивнул я.

Парнишка лет шестнадцати, принёс кувшин с морсом и глиняные кружки. Морс оказался насыщенного рубинового цвета, пах лесными ягодами, брусникой, клюквой, чем-то ещё, что я не смог определить. Я сделал первый глоток, и во рту взорвался букет кисло-сладких вкусов.

— Хорош! — искренне похвалил Волнов.

— Фирменный рецепт, — гордо сказал Воробьёв, словно собственноручно его делал. — Другого такого не найдете.

Кузьма Жилин отпил из своей кружки и посмотрел на меня с интересом.

— Из Синеозерска, говорите? А у нас по какому вопросу?

— Интересуюсь русалочьим камнем, — не стал юлить я. — Хочу договориться о поставках для производства.

Братья вдруг заметно поскучнели.

— Это не к нам, — буркнул Прохор. — Зря вас Семён привёл.

— Как, не к вам? — удивился Воробьёв. — У вас же шахта была.

— Была, да вся вышла, — вздохнули братья и переглянулись.