Лекарь в мире ЗОМБИ 5

Глава 20 Сломанный бог

Лёха рефлекторно напрягся, не опуская руку и готовый воспользоваться телекинезом при малейшем подозрительном движении. Воздух вокруг его пальцев уже начал искажаться, образуя едва заметные волны, похожие на тепловой мираж над раскалённым асфальтом. В голове застучала мысль — надо быстрее восстановить силы. И чем больше он всматривался в эту странную женщину, тем сильнее понимал, насколько она, блядь, опасна.

Шесть мертвецов за её спиной застыли неподвижно, как статуи из гниющей плоти. И это было настолько противоестественно, что парню стало немного не по себе — ведь любой мертвяк должен был бы уже рвать её на куски, привлечённый запахом тёплого человеческого мяса. Но эти… просто стояли, как верные псы, ожидающие команды.

— Не напрягайся так, — Эхо небрежно махнула рукой, и волосы, длинные, неестественно чёрные, взметнулись и опустились с неспешной элегантностью, которая смотрелась жутко неуместно посреди апокалиптического хаоса. — Твоя телекинетическая херня сейчас мало чем поможет. Я же видела твой бой с этими отъевшимися мертвяками. Впечатляюще, не спорю. Чёрная дыра, гравитационная воронка… — она причмокнула губами, словно пробовала на вкус эти слова. — Но ты сейчас пуст. Выжат как лимон.

Она сделала шаг вперёд, и Лёха машинально отступил, чувствуя, как слабость разливается по телу ядовитой волной. Каждое движение отзывалось тягучей болью в мышцах, словно он пробежал несколько марафонов подряд. Но хуже всего была неестественная пустота внутри — та самая, которая возникала после использования его самых мощных способностей. Будто бы из него выкачали всё до последней капли, оставив лишь пустую оболочку.

— Как тебе удаётся контролировать их всех одновременно? — он кивнул на неподвижных мертвецов, напряжённо вглядываясь в их фигуры. Шесть отожранных зомби — это уже впечатляло, но синеватое мерцание силового поля вокруг одного из них заставило его внутренне содрогнуться.

Псионик-зомби. Суля по едва заметной энергетической ауре — Танк. А вокруг крайнего справа тоже что-то мерцало, но иначе… Телекин? Твою мать, она держала под контролем не просто мертвецов, а зомби-псиоников!

Он знал, сколько энергии тратят Кукловоды на контроль всего одного зомби. А эта сука управляла шестью отожранными, двое из которых ещё и обладали способностями — и всё это без видимых признаков усталости или напряжения. Бежать сейчас — не вариант, но если отвлечь её разговором, возможно, он успеет хоть немного восстановиться и понять природу её силы.

Эхо рассмеялась. Она издала хриплый, глубокий звук, странно мелодичный в своей надломленности. Её смех напоминал треск ломающегося льда на весеннем озере — опасный, но завораживающий. Смех женщины, потерявшей рассудок, но обретшей что-то иное взамен. Было в этом звуке что-то завораживающее, почти гипнотическое, заставляющее забыть об опасности и прислушаться к тёмной музыке безумия.

— Контролировать? Нет, это слишком примитивное слово, — она приблизилась к ближайшему зомби, огромному мертвецу с серой кожей, похожей на бетон, и провела рукой по его щеке с той неестественной нежностью, с которой сумасшедшая могла бы гладить ядовитую змею. — Я бы сказала, что мы… понимаем друг друга. Правда, мой хороший?

Мертвец медленно повернул голову, подставляя лицо под её ладонь, словно чудовищная пародия на домашнего кота. Его глаза, затянутые белёсой плёнкой, не выражали ничего, но в самом движении было что-то настолько противоречащее всему, что Лёха знал о зомби, что к горлу подступила тошнота.

— Это мои маленькие питомцы, — продолжила Эхо, оглаживая изуродованную шею мертвеца. — И они очень, очень послушные.

Лёха перевёл взгляд с мертвеца на женщину, пытаясь понять природу её контроля над зомби.

— Среди них два псионика, — Эхо указала на массивного мертвеца. — Этот был Танком при жизни. Дрался до последнего, защищая своих друзей. Такая трогательная верность, — она покачала головой. — А его друзья всё равно сдохли. Правда, это забавно?

Она перешла к следующему зомби — тощему, с неестественно длинными пальцами, похожими на птичьи когти.

— А этот — Телекин. Не такой впечатляющий, как ты, конечно. Но для моих целей вполне сгодится. Его я нашла в подвале супермаркета, где он прятался с остатками припасов. Цеплялся за жизнь, как утопающий за соломинку, — она вздохнула с притворной грустью. — Швырнул в меня коробку с консервами, представляешь? Разозлил моих малышей. И они за это разорвали его на куски…

Пока она говорила, Лёха незаметно просканировал местность. Силы возвращались, но мучительно медленно, каплю за каплей. Прямо сейчас ему не справиться с ней и её марионетками. Нужна еда, калории, что угодно, чтобы подстегнуть метаболизм. Его взгляд метнулся к супермаркету — наверняка там ещё осталось что-нибудь съедобное. Масло, майонез, сахар — всё, что содержит калории, которые так жизненно необходимы псионикам.

Эхо перехватила его взгляд и улыбнулась.

— Я бы на твоём месте даже не думала об этом, — её тон стал острым, как бритвенное лезвие. — Мои малыши очень не любят, когда кто-то пытается сбежать. Они становятся… неаккуратными, — она мягко погладила Танка по щеке. — Правда, дорогой?

Мертвец оскалился в жуткой пародии на улыбку, обнажая гнилые зубы и почерневшие дёсны.

— Я потратила столько усилий, чтобы найти тебя, — продолжила Эхо, шагая по кругу и не сводя с Лёхи внимательных глаз. В её движениях была грация хищника, выслеживающего добычу. — Мои люди перехватили разговоры по рации. Там говорили о неком психопате-Телекин, который способен создавать миниатюрные черные дыры и превращать зомби в фарш. Психопат, который в одиночку вычищает целые районы. Психопат, который наслаждается процессом.

Она остановилась, наклонив голову набок.

— Сначала я подумала, что это преувеличение, — её губы растянулись в улыбке, открывая слишком белые, слишком ровные зубы. — Но потом увидела тебя в действии. Как ты раздавил этого вожака, словно виноградину… — она причмокнула губами. — Это было прекрасно.

Внутри Лёхи нарастала паника — холодная, расчётливая, совсем не похожая на обычный человеческий страх. Его загнали в угол, его выследили, его переиграли. Его мозг лихорадочно просчитывал варианты, выискивал лазейки, конструировал планы побега, но каждый раз упирался в жёсткую реальность — сейчас он слишком слаб.

— Чего ты хочешь? — процедил он сквозь зубы, стараясь потянуть время.

Эхо сделала ещё шаг вперёд. Теперь они стояли так близко, что он мог видеть каждую деталь её лица — чересчур правильные черты, словно вылепленные талантливым, но безумным скульптором, и глаза — серые, с неестественно расширенными зрачками, в которых плескалась тьма.

— Тебя, — просто ответила она, словно это было самой естественной вещью в мире. — Я коллекционирую редкие экземпляры. А ты, мой дорогой, — она протянула руку и почти коснулась его щеки, но остановилась в миллиметре от кожи, — очень, очень редкий экземпляр. Самый сильный Телекин, которого я встречала. Творец чёрных дыр. Потрошитель зомби.

Её голос стал низким, почти интимным.

— В моей коллекции ты будешь самым ценным приобретением. Живым или мёртвым — мне, в общем-то, без разницы. Хотя, — она облизнула губы, — живым было бы интереснее.

Зомби за её спиной синхронно сделали шаг вперёд, словно марионетки, которых дёрнули за невидимые нити. В их пустых глазах не было ни мысли, ни воли — только отражение воли их хозяйки.

— Пошла на хуй, — выплюнул Лёха, концентрируя остатки энергии.

Он выбросил руку вперёд, фокусируя телекинетический импульс — жалкое подобие того, на что был способен в полную силу. Воздух между ними слегка исказился, как над раскалённым металлом, но Эхо даже не покачнулась. Лишь её волосы слегка всколыхнулись, словно от лёгкого ветерка.

— Это всё? — она изогнула бровь с наигранным разочарованием. — И это после всего, что я о тебе слышала? После того, что видела своими глазами?

— Дай мне время, — прохрипел Лёха, чувствуя, как пот стекает по виску от напряжения, — и я покажу тебе всё, на что способен.

— Не сомневаюсь, — она улыбнулась, и что-то хищное промелькнуло в этой улыбке. — Но времени у тебя нет.

Эхо повернулась к своим мертвецам и щёлкнула пальцами — тихий, почти неслышный звук.

— Возьмите его, — скомандовала она, и её голос внезапно изменился, стал ниже, резче, словно трансформировался в другой инструмент. — Только не сломайте слишком сильно. Я хочу, чтобы он мог встать на колени.

Шесть зомби двинулись вперёд с механической точностью, которая не имела ничего общего с обычной шаркающей походкой мертвецов. Лёха попытался отступить, но ноги подкосились от слабости, подогнувшись в самый неподходящий момент. Он покачнулся, и этой заминки хватило, чтобы зомби оказались рядом.

Первый удар пришёлся ему в живот — тяжёлый кулак Танка, похожий на бетонный блок, вышиб весь воздух из лёгких. Лёха согнулся пополам, хватая ртом воздух как выброшенная на берег рыба. Перед глазами вспыхнули чёрные точки.

Второй зомби, тот самый тощий мертвец с длинными пальцами, схватил его за волосы и резко дёрнул, запрокидывая голову. Лёха вскрикнул от неожиданной боли — не столько физической, сколько от унижения. Ему, способному крошить черепа и разрывать внутренности одним движением мысли, приходилось терпеть издевательства каких-то ходячих трупов.

Он попытался сконцентрироваться, собирая остатки телекинетической энергии. Но третий мертвец нанёс точный, рассчитанный удар по почкам. Волна боли прострелила позвоночник, и концентрация рассыпалась осколками.

Мертвецы атаковали со всех сторон, методично и безжалостно. Каждый удар, каждый толчок были чётко выверены — не для того, чтобы убить, а чтобы подавить сопротивление, причинить боль, лишить воли к борьбе. Они действовали как единый механизм, как сложная машина, управляемая невидимым оператором.

Лёха отбивался, как мог. Его ослабленный телекинез всё ещё мог приподнять зомби над землёй на несколько сантиметров, создать барьер, отклонить удар. Но каждый такой всплеск отнимал энергию, которой и так было мучительно мало. Это была битва на истощение, и он заранее знал исход.

Один из ударов зомби-танка пришёлся в грудь, и Лёха отлетел на несколько метров, врезавшись спиной в бетонную стену супермаркета. Воздух покинул лёгкие, и на мгновение мир потемнел. Когда зрение вернулось, он уже лежал на асфальте, а мертвецы окружили его плотным кольцом.

Тощий мертвец с длинными пальцами нагнулся и схватил его за горло, без усилия приподнимая над землёй. Лёха захрипел, цепляясь за гнилую руку своей культёй — протезы были отброшены при ударе о стену, и теперь беспомощно валялись где-то в стороне.

— Достаточно, — голос Эхо прорезал болевую пелену.

Мертвец разжал пальцы, и Лёха рухнул на колени, жадно втягивая воздух в истерзанные лёгкие. Перед глазами плыло, а во рту чувствовался металлический привкус крови.

Эхо медленно подошла и присела рядом, вглядываясь в его лицо с нездоровым любопытством. В её глазах плескалось что-то тёмное, голодное, бесконечно чуждое человеческой природе.

— Какая жалость, — вздохнула она, и в её голосе прозвучало что-то похожее на искреннее сожаление. — Я надеялась, что ты окажешь больше сопротивления. Где тот зверь, который разрывал зомби голыми руками? Где тот демон, который создавал чёрные дыры?

Её пальцы коснулись его подбородка, вынуждая поднять голову и встретиться с ней глазами.

— У тебя остался последний шанс, Телекин, — произнесла она, и в её голосе звучала та же нота, с которой хозяин говорит с непослушным, но ценным животным. — Я предлагаю тебе выбор.

Она неторопливо сняла свои потрёпанные кроссовки и протянула к нему ногу с удивительно чистой, ухоженной стопой. Изящные пальцы с аккуратными ногтями остановились в нескольких сантиметрах от его лица.

— Поцелуй и признай меня своей хозяйкой, — её голос стал мягче, почти соблазняющим. — И я сохраню тебе жизнь и разум. Ты будешь ценным экземпляром в моей коллекции. Живым экземпляром, с собственной волей и мыслями. В определённых рамках, конечно, — она улыбнулась, и что-то тёмное промелькнуло в этой улыбке. — В противном случае…

Она небрежно кивнула на мертвецов, застывших вокруг, как безмолвные стражи.

— В противном случае ты присоединишься к ним, — она небрежно кивнула на мертвецов, застывших вокруг. — Как очередной труп в моей коллекции. Никакого сознания, никакой воли. Просто мертвая марионетка, которую я буду дёргать за ниточки, пока твоё тело окончательно не сгниёт.

Лёха сплюнул кровь на асфальт. Он ненавидел эту женщину всеми фибрами души. Ненавидел за то, что она поставила его на колени. За то, что смогла победить его. За то, что увидела его слабость.

Но выбора не было. Смерть — не вариант. Не сейчас, когда он только начал раскрывать свой потенциал. Не так, не от рук какой-то психованной суки, возомнившей себя королевой мёртвых.

«Я вернусь,» — подумал он с холодной яростью, которая была сильнее страха и унижения. — «Я стану сильнее. И когда она перестанет быть полезной, я сотру её из существования».

С отвращением, от которого сводило желудок, он наклонился и прижался губами к её стопе. Запах лёгких духов и мыла удивил его среди всеобщей грязи апокалипсиса — она заботилась о себе даже в этом хаосе.

— Умница, — Эхо опустила руку и погладила его по волосам, как хозяйка ласкает послушного пса. — Я знала, что ты сделаешь правильный выбор. Не волнуйся, я хорошо забочусь о своих питомцах. Особенно о таких редких и ценных, как ты.

Она наклонилась, приблизившись к самому его уху.

— Ты не пожалеешь, сладкий… возможно, это было самое правильное решение в твоей жизни…

База Эхо оказалась гораздо больше, чем ожидал Лёха. Жилой комплекс на Гражданском проспекте, окружённый высоким забором, представлял собой небольшую крепость, тщательно защищённую от внешнего мира. Обычная постапокалиптическая община, подумал бы случайный наблюдатель. Но это впечатление рассыпалось бы в прах, стоило только взглянуть на периметр.

Самой впечатляющей частью обороны были не стены или заграждения из колючей проволоки. Этим уже никого не удивишь в мире, где каждый выживший сооружал баррикады из всего, что попадалось под руку. Нет, по-настоящему ужасающим был кордон из мертвецов — около сотни зомби, медленно бродивших по периметру в странном, почти гипнотическом ритме. Они имитировали естественные движения обычных ходячих, покачиваясь и шаркая ногами, но никогда не покидали границ своего патруля, словно невидимая нить удерживала их на месте.

Когда их маленький отряд приблизился к воротам, мертвецы синхронно повернули головы. Это движение — одновременное, точное, совершенно противоречащее хаотичной природе зомби — заставило Лёху внутренне содрогнуться. Он повидал достаточно ужасов в постапокалиптическом мире, но этот противоестественный порядок, эта механическая синхронность, были куда страшнее, чем беспорядочные атаки обычных ходячих.

— Как ты… — Лёха не смог сдержать удивления, глядя, как бесконечная шеренга мертвецов синхронно расступается, пропуская их.

— Контролирую их всех? — Эхо усмехнулась, словно читая его мысли. — Это не совсем контроль в том смысле, как ты думаешь. Я сама не до конца понимаю механизм. Что-то вроде… коллективного сознания?

Она пожала плечами, словно обсуждала незначительную бытовую проблему.

— Они признают меня своей… королевой, если хочешь. Я называю эту способность «аурой мёртвых». Довольно пафосно, но в точку.

Она взмахнула рукой, и ближайшие зомби расступились ещё шире, образуя идеально ровный проход.

— Они видят во мне свою защитницу. И защищают всех, кто со мной. Полезная способность, не правда ли?

Внутри жилого комплекса их встретили люди — настоящие, живые люди, а не марионетки Эхо. Лёха насчитал не меньше двух десятков в одном только дворе. Они занимались обычными делами — кто-то чинил генератор, кто-то развешивал выстиранную одежду, кто-то чистил оружие. Всё выглядело почти… нормально. Но стоило Эхо появиться, как атмосфера мгновенно изменилась.

Люди замирали, прекращая свои занятия. Некоторые кланялись, кто-то крестился, шепча что-то похожее на молитву. В их глазах Лёха видел странную смесь страха, обожания и слепой веры — тот же взгляд, с которым смотрят на божество фанатики-сектанты.

— Сколько вас здесь? — спросил Лёха, когда они поднимались по лестнице в один из корпусов. Протезы, которые ему милостиво вернули, скрипели при каждом шаге — они нуждались в серьёзной чистке после сегодняшних событий.

— Почти шестьдесят человек, — ответила Эхо с ноткой гордости. — Каждого я лично спасла от смерти. Теперь они моя семья. Моя паства.

Она обернулась с улыбкой, которая показалась бы тёплой, если бы не холод, стоявший в глазах.

— Когда-то я упивалась смертью обычных людей. Теперь я упиваюсь их верой. Это… опьяняет гораздо сильнее.

Что-то в её тоне заставило Лёху внутренне напрячься.

— А зомби? — он перевёл разговор на более безопасную тему. — Сколько их под твоим контролем?

— Почти двести, — она пожала плечами. — Но точный подсчёт я давно бросила. Слишком много возни, а толку мало. Одним больше, одним меньше — какая разница? Главное, что они следуют за мной и выполняют приказы.

Квартира, в которую они вошли, оказалась просторной и поражающе чистой. Трёхкомнатная, с минимумом мебели, но очень комфортная — работающий холодильник, мягкий диван с чистым покрывалом, даже настольная лампа, дающая тёплый электрический свет.

— Здесь находится моё личное жильё, — объяснила Эхо, включая ещё одну лампу щелчком выключателя. — У нас свой генератор на солнечных батареях и дизеле. Берегу топливо для особых случаев. — Она с видимым удовольствием провела рукой по гладкой поверхности барной стойки. — А в соседней квартире живут мои особые питомцы.

Она кивнула на мертвецов, которые остановились у входа, и приказала:

— Идите к себе.

Зомби развернулись и, шаркая, направились к выходу. Эхо проводила их до двери, а затем открыла соседнюю квартиру напротив. Мертвецы послушно вошли внутрь и встали у дальней стены, как солдаты на посту. Их пустые глаза смотрели в никуда, а тела были абсолютно неподвижны, если не считать редких подрагиваний.

— Я держу их в «спящем режиме», когда они не нужны, — пояснила Эхо, изящно проводя рукой перед лицами мертвецов. Веки послушно опустились, погружая их в подобие сна. — Так гораздо безопаснее. К тому же, — добавила она, закрывая дверь и поворачиваясь к Лёхе с лёгкой улыбкой, — так намного приятнее. Знаешь ли, они не самые… ароматные соседи. А мыть мёртвых — занятие бессмысленное.

Её смех, мелодичный и одновременно надломленный, прозвучал как звон треснувшего хрусталя. Вернувшись в собственную квартиру, хозяйка заперла дверь на два замка с педантичной тщательностью человека, привыкшего к порядку даже посреди хаоса.

Внутри витал тонкий аромат духов и чистоты — почти забытая роскошь в мире, где выжившие обычно пахли потом, кровью и страхом. Эхо жестом пригласила Лёху следовать за ней и провела в просторную спальню с широкой кроватью, застеленной белоснежным бельём — вид, от которого перехватывало дыхание своей неуместной, почти нереальной нормальностью.

— Располагайся, — она указала на кровать. — Тебе нужно отдохнуть. Завтра я покажу тебе остальную базу. У нас неплохая система канализации, своя пекарня, даже небольшая пивоварня, — она подмигнула, словно это было их маленьким секретом. — Люди должны иметь маленькие радости, даже когда мир катится в ад, не так ли?

Лёха неуверенно сел на край кровати. Его мышцы ныли после избиения, но куда сильнее болело уязвлённое самолюбие. Будь он в полной силе, эта женщина и её марионетки давно превратились бы в кровавые кляксы на асфальте. Но сейчас… сейчас он мог только ждать, восстанавливаться и планировать.

— Сними свои протезы, — внезапно попросила Эхо, садясь рядом с ним на кровать.

— Что? — он напрягся, инстинктивно отодвинувшись.

— Протезы, — она указала на его металлические руки. — Я хочу увидеть, что под ними.

Лёха застыл в нерешительности. Его протезы были частью его, его оружием и защитой. Эти куски металла были его последней линией обороны, его способом взаимодействовать с миром, не полагаясь только на телекинез. А сейчас она просила его добровольно обезоружиться.

— Не бойся, — голос Эхо неожиданно звучал мягко, почти успокаивающе. — Я не причиню тебе вреда. По крайней мере, не сейчас.

В её последних словах проскользнула угроза, но странным образом Лёха не почувствовал страха. Только усталость и странное оцепенение, словно все эмоции выгорели, оставив лишь пустую оболочку.

Он медленно расстегнул крепления на левой руке — щелчки металла, скрип пружин, глухое клацание самодельных механизмов. Протез отсоединился, обнажая культю чуть ниже локтя. Затем он проделал то же самое с правой рукой. Движения были механическими, отработанными, но в присутствии постороннего они казались неловкими и болезненно-интимными.

Когда протезы легли на прикроватный столик, Лёха почувствовал себя обнажённым сильнее, чем если бы с него содрали всю одежду. Беспомощным. Уязвимым.

Эхо жадно впилась взглядом в его культи. В её глазах горело странное, нездоровое любопытство вперемешку с чем-то непонятным.

Её пальцы — длинные, с неестественно ухоженными для постапокалипсиса ногтями — медленно поднялись и осторожно коснулись шрамов на его правой культе. Прикосновение было лёгким, почти неощутимым, но от него по позвоночнику Лёхи пробежала дрожь.

— Как это случилось? — спросила она, не отрывая взгляда от его искалеченных рук. Её голос звучал хрипло, словно ей не хватало воздуха. — Только не ври мне…

Лёха напрягся. Это был вопрос, на который он всегда отвечал выдуманной историей. Правда была слишком унизительной.

— Я недооценил одну псионичку, — ответил он сухо, глядя не на Эхо, а куда-то сквозь стену. — Думал, что она будет лёгкой добычей и… ошибся.

Пальцы Эхо продолжали скользить по его шрамам, словно слепой, читающий текст на языке Брайля. Лёха не останавливал её, хотя каждое прикосновение отдавалось болезненным спазмом где-то глубоко внутри. Не физической болью — другой, той, что разъедает душу.

— Это была Танк, — добавил он, чувствуя странное облегчение от того, что наконец говорит правду. — Она отрубила мне руки топором, когда я попытался… взять то, что она не хотела давать. — Он горько усмехнулся. — Я тогда только обрел свои способности и думал… думал, что в новом мире без правил я могу получить всё, что захочу.

Эхо придвинулась ближе. Она теперь сидела почти вплотную, всё ещё поглаживая его культи. Её дыхание стало чаще, прерывистей, а в глазах разгорался какой-то нездоровый огонь.

— Ты выжил, когда должен был умереть, — прошептала она, и в её голосе звучало что-то похожее на благоговение. — И стал сильнее через боль. Через унижение. Через потерю.

Впервые за долгое время Лёха не чувствовал отвращения к собственной ущербности. Во взгляде Эхо не было ни жалости, ни отвращения, которые он привык видеть в глазах окружающих. Там было… восхищение. Искреннее, почти болезненное в своей интенсивности.

— То, как ты создал чёрную дыру… как раздавил вожака… это было прекрасно, — продолжала она, наклоняясь ближе, почти касаясь его лица своим. — Это было… божественно.

Её лицо оказалось так близко, что он мог почувствовать её дыхание на своей коже — горячее, прерывистое. Запах лаванды и чего-то химического, похожего на медицинский спирт. И под всем этим — базовый, животный запах женщины, слишком давно находившейся в мире без душа и дезодорантов.

— Ты мог бы быть богом в этом новом мире, — прошептала она, и её глаза сузились до двух серых щелей. — Мы могли бы быть богами вместе.

И тогда она поцеловала его — не осторожно, не нежно, а жадно, требовательно, почти агрессивно. Она вгрызлась в его губы, как хищник в добычу, её зубы царапали, а язык бесцеремонно вторгся в его рот. Её руки скользнули по его телу — одна зарылась в волосы, безжалостно сжимая, словно пытаясь удержать его на месте, другая впилась в плечо с такой силой, что завтра наверняка останутся синяки.

Лёха впервые за их знакомство не думал о том, как убить её, как сбежать, как отомстить за унижение. Наоборот, что-то внутри него отзывалось на эту безумную женщину, на её властную жажду, на её безжалостную силу. Он впервые встретил кого-то, кто не считал его чудовищем, кто видел и ценил его силу, кто понимал ту тьму, что жила внутри.

Он ответил на поцелуй — неловко, но с той же необузданной жадностью.

Эхо толкнула его на кровать, нависая сверху, как хищная птица над добычей. Её волосы создавали тёмный занавес вокруг их лиц, отрезая от внешнего мира, от реальности, в которой они были врагами, в которой он был её пленником. В этом коконе из тьмы она была всем его миром — опасным, безумным, но магнетически притягательным.

— Ты мой, — прошептала она, и это прозвучало не как утверждение, а как приказ, не подлежащий обсуждению. — Ты будешь служить мне. И взамен я дам тебе то, чего ты всегда хотел.

— И что же это? — хрипло спросил он, чувствуя, как её пальцы уже расстёгивают его потрёпанную рубашку.

Она улыбнулась.

— Признание. Власть, — её голос стал ниже, интимнее. — Возможность быть собой, не притворяясь. Не скрывая своей тьмы, не извиняясь за свою силу.

Её руки скользнули по его обнажённому телу — уверенные, властные, привыкшие брать то, что хотят. Она контролировала каждое движение, не оставляя ему выбора, кроме как подчиниться. И странным образом, Лёха не сопротивлялся. Впервые с начала апокалипсиса он чувствовал себя понятым, принятым, оценённым по достоинству.

Эхо исследовала его тело как учёный — методично, тщательно, не пропуская ни дюйма кожи. Её пальцы задерживались на шрамах, оглаживая их с почти маниакальным восторгом. Особенное внимание она уделяла его культям — целовала, вылизывала изуродованную плоть, словно это были самые восхитительные части его тела.

— Красивый, — шептала она, прикусывая кожу чуть выше культи. — Сломанный и от этого ещё более прекрасный.

В этот момент Лёха увидел что-то, чего никогда раньше не замечал в глазах других. Эхо смотрела на его культи, на его шрамы, на следы прошлых увечий не с отвращением или жалостью — она смотрела с восторгом коллекционера, обнаружившего редчайший экземпляр. Не вопреки его уродству, а именно из-за него. Каждый шрам, каждая неправильность его тела, казалось, только распаляли её интерес, делали его в её глазах ещё более ценным.

Её глаза блестели, дыхание учащалось, когда пальцы скользили по его рубцам. Она изучала каждый шрам с почти научной скрупулезностью, но за этим клиническим интересом скрывалось что-то гораздо более глубокое, тёмное, первобытное. Возбуждение. Голод. Жажда обладания.

В её глазах он видел то же самое безумное восхищение, с каким она смотрела на своих мертвецов. Он был для неё таким же экспонатом — редким, ценным, уникальным. И осознание этого странным образом не отталкивало, а притягивало его ещё сильнее. В мире, где его увечья всегда были источником стыда и неудобства, её безоговорочное принятие, даже восхищение ими, пробуждало что-то глубоко похороненное в его душе.

Она поцеловала его — не нежно, как любовника, а жадно, как хищник впивается в добычу. Её язык проник в его рот, исследуя, завоёвывая, утверждая своё господство. Руки скользили по его телу с уверенной властностью, не просящей, а берущей. Она раздевала его методично, словно распаковывая долгожданный подарок, глаза сверкали в полумраке комнаты как у дикого зверя.

Когда она наконец оседлала его, это было не слияние равных, а жёсткое, безоговорочное подчинение. Она двигалась над ним как воительница, завоевавшая новую территорию — властная, непреклонная, требовательная. Её ногти оставляли глубокие борозды на его груди, зубы впивались в плечи и шею, оставляя яркие метки обладания. Она не спрашивала о его желаниях, не интересовалась его удовольствием — она брала то, что хотела, используя его тело как инструмент для собственного наслаждения.

И странным образом, ему это нравилось. В мире, где всё было разрушено до основания, где прежние правила и социальные условности превратились в пыль под ногами мертвецов, её необузданная, животная страсть была чем-то настоящим. Подлинным. Неприкрытым условностями цивилизации. Это была самая честная, самая искренняя вещь, которую он испытал с начала апокалипсиса.

Она не позволяла ему касаться её — его культи могли лишь беспомощно сжиматься в воздухе, пока она использовала его тело по своему усмотрению. Эта беспомощность, полное отсутствие контроля парадоксальным образом ощущались почти как свобода. Освобождение от необходимости решать, действовать, брать на себя ответственность.

С хищной грацией она меняла позы, всегда оставаясь доминирующей стороной. То прижимала его к стене, впиваясь ногтями в плечи, то заставляла опуститься на колени перед ней, безжалостно управляя каждым его движением. Каждое её прикосновение было одновременно наказанием и наградой — болезненным, но желанным. Она использовала его как инструмент для собственного удовольствия, не позволяя забыть ни на секунду, кто здесь хозяйка.

Когда всё закончилось, она не отстранилась сразу, а продолжала сидеть на нём, вглядываясь в его лицо с нескрываемым удовлетворением. Её пальцы медленно чертили узоры на его груди, следуя линиям свежих царапин и старых шрамов. В полумраке комнаты капли пота на её коже мерцали как крошечные бриллианты.

Спустя долгие минуты она скатилась с него и легла рядом, лениво водя пальцем по его груди. Её дыхание постепенно выравнивалось, а глаза, затуманенные страстью, снова обретали свою хищную ясность. В них появился тот холодный, аналитический блеск, который он заметил ещё при первой встрече.

— Ты будешь полезен, Телекин, — пробормотала она, прослеживая особенно глубокую царапину от ключицы до солнечного сплетения. — Очень полезен…