Лебёдка аэронавта

Глава 8

Шпиль Альбион, хаббл Монинг, вентиляционные тоннели.

У него не было времени среагировать, и не было места для замаха даже коротким прямым лезвием меча. Гримм упал под ужасным давящим весом и ткнул в него рукой, отпихивая что-то, что зашипело, начало плеваться и пустило ему кровь зубами и когтями. Тварь была, возможно, размером с крупного ребенка. Она отпрыгнула от него вверх и в сторону.

— Гримм!

— Я в порядке! — рявкнул Гримм, стремительно вскочив на ноги. Он сорвал куртку с плеч и быстро обернул ее вокруг левой руки.

— Коты?

— Думаю, нет. Ни один кот не издает таких звуков.

Воющий звук повторился с другой стороны туннеля.

— Их тут больше одного, — произнес Гримм.

— Спина к спине, — ответил Баярд, и Гримм вдруг ощутил, как жилистые плечи мужчины прижались к его лопаткам.

— Мне следовало дружить с более высокими людьми, — выдохнул Гримм.

— Прикуси язык, старина, или я перерублю тебе лодыжки.

Что-то снова зашевелилось в темноте, и тварь снова бросилась на Гримма. В этот раз он подставил руку, защищенную кожаным наручем, и почувствовал, как когти и зубы погружаются в него. Гримм испустил крик и крутанулся влево, ударяя тварью по каменной стене шпиля. Он продолжил вращательное движение правой рукой, направляя свое короткое лезвие в цель, в неведомую тварь, и почувствовал, как остро и глубоко вгрызается клинок. Булькающий вопль, не похожий на что-либо, что он слышал раньше, наполнил коридор, и в тоже время он услышал, как Баярд вскрикнул:

— Ха!

Рычащий крик раздался где-то за спиной у Гримма.

У Гримма не было времени повернуться к Баярду. Тварь бешено вырывалась, ее когти рвали руку Гримма даже через толстые слои выделанной кожи. Он наносил удары мечом так быстро и жестоко, как мог, молясь, чтобы не ошибиться в длине клинка во мраке и не проткнуть собственную руку. Он не видел ничего, кроме смутного силуэта, сопротивляющегося ему, но он чувствовал, как горячая кровь хлещет из ран, нанесенных его мечом.

Тварь издала еще один вопль и затем внезапно исчезла. Крики отражались с обеих сторон коридора, стихая по мере того, как они отступали. Гримм инстинктивно нашел Баярда, и удостоверился что он прижат к нему спиной в течении следующих нескольких мгновений. Оба они тяжело дышали. Раненая рука Гримма пульсировала и горела крайне неприятным образом.

— Трусы, — выдохнул Баярд мгновение спустя, когда стало ясно, что атака завершилась. — Проклятые трусливые твари.

— Точно, — сказал Гримм. — Разве нам не следует убегать?

— Безусловно, — подтвердил Баярд. — Но полминутки. Где-то тут у меня был свет.

Гримм нетерпеливо ждал, пока Баярд шуршал одеждой.

— А! — произнес он. — В жилете, я почти забыл.

Мгновение спустя появился тусклый источник бледно-голубого света, когда Баярд вытащил световой кристалл размером с ноготь из кармана и поднял его.

Тоннель выглядел неприглядно. Кровь, выглядевшая черной в бледном свете, была разбрызгана повсюду, больше вокруг Гримма, нежели Баярда. Сам Баярд практически не испачкался во время драки. Хотя его меч наполовину был темным от крови.

— Господи, ты бы себя видел, — произнес Баярд, приподнимая бровь, — да тут больше крови, чем есть в человеке.

Он перевел взгляд с Гримма на многочисленные брызги на стене.

— Честное слово, старик. Ты явно упустил свое признание в качестве мясника.

— Пробовал, — сказал Гримм, — но не справился. Пришлось довольствоваться флотом.

— Горечь тебе не идет, дружище, — сказал Баярд. Его темные глаза оглядывали коридор.

— Как твоя рука?

— Болит, — сказал Гримм. — Я не буду разворачивать куртку, пока мы не доберемся куда-нибудь, где есть бинты.

— Тогда нам лучше не торопиться, — сказал Баярд. — Было бы довольно забавно смотреть, как твое сердце выкачивает всю кровь во время бега, но боюсь Абигейл рассердится на меня. Она может отвергать мою заботу несколько часов. Даже дней.

— Мы не можем этого допустить, — сказал Гримм. Он стряхнул столько крови, сколько смог с лезвия меча, а затем, скривившись, вытер его о штанину, которая еще не была пропитана этой гадостью. Он вернул оружие в ножны как раз, когда Баярд наконец вытер меч чистым платком и предложил его Гримму.

— Тебе следовало сказать что-нибудь, — прорычал Гримм.

— Этот костюм в любом случае испорчен.

Гримм сердито уставился на него и открыл рот, чтобы еще что-то сказать, когда Баярд резко качнулся в сторону и начал падать.

«Нет, все было совсем не так» — подумал Гримм. Баярд стоял совершенно неподвижно. Его друг не падал — Гримм упал. Он рассеяно ощущал холод каменного пола под щекой. Губы Баярда шевелились, но слова, казалось, уходят на несколько сотен ярдов дальше по тоннелю, и он совершенно не мог их понять. Гримм попытался положить руку под себя и подняться вверх, но конечности не двигались.

— Черт возьми, — пробормотал Гримм. — Это довольно неловко.

Баярд наклонился и близко заглянул в лицо Гримма. Последнее, что помнил Гримм, — это ощущения момента, когда его подняли на тонкие жилистые плечи Баярда.

Гримм открыл глаза в теплой сумрачной комнате. Потолок был сделан из затвердевшей глины — одного из наиболее распространенных строительных материалов для небогатых домов в башне Альбиона. Он не был окрашен в белый цвет, вместо этого его покрывали красочные и довольно причудливые росписи, которые выглядели так, словно их сделал чрезвычайно восторженный ребенок. Это не имело смысла: вроде бы случайные изображения дирижаблей, солнца, каких-то странных растений, лишь частично напоминавших деревья, и изображение луны, которая была слишком большой по отношению к солнцу напротив. Странные существа занимали то же пространство, ни одно из них не знакомо Гримму, хотя он, возможно, видел некоторых из них в самых фантастических детских книжках.

Комната освещалась десятками и десятками крошечных, почти мертвых световых кристаллов, собранных в банки из прозрачного стекла. Их свет был призрачным, четко освещал все вокруг, при этом, казалось, возникал из ниоткуда. Комната была маленькой и скромной, с ученическим столом и маленькой переполненной книжной полкой. Он лежал на кровати из сплетеных веревок с тонким матрасом, наваленные на него одеяла грозили скорее задушить его, чем удержать в тепле.

Он начал расталкивать их в стороны, и только тогда обнаружил, что его левая рука прибинтована к груди. И рука и грудь были обмотаны, как показалось ему, совершенно неуместным количеством бинтов. Они не были белыми. Вместо этого они представляли собой широкий спектр любых цветов и тканей, какие можно представить. На одной из лент маленькие розовые сердечки перемежались с яркими желтыми солнышками.

Гримм сел, морщась от боли в руке. Похоже, у него было еще много порезов на груди, которые тоже были покрыты бинтами, да еще и какой-то вонючей обеззараживающей мазью. Он не мог вспомнить, как получил эти меньшие раны, но в бою это было не удивительно. Во рту у него обосновался мерзкий привкус, а горло горело от жажды. На тумбочке у кровати очень кстати стояли кувшин и кружка, и он налил себе полную кружку воды и осушил ее трижды, прежде чем его тело начало расслабляться.

Кто-то постучал в дверь и открыл ее. Гримм поднял глаза и увидел, как в комнату вошла молодая женщина. Она была одета… не то, чтобы неряшливо, решил он, но скорее случайным образом. Ее серая рубашка была сшита из эфирного шелка, залатана в нескольких местах и выглядела так, будто шили ее на мужчину фунтов на двести тяжелее, чем она. Хотя рубашка была достаточно длинной, чтобы служить платьем, под ней она носила зеленый сарафан с шуршащими юбками, которые доставали до пола. Когда она подошла к нему, он увидел, что вместо туфель у нее были чулки с зелеными и белыми горошинами на одной ноге и с оранжевыми и фиолетовыми полосами на другой.

На ней был фартук, но он выглядел сделанным из кожи и был прожжен в нескольких местах, скорее атрибут кузнеца, чем кухонная одежда. Ее волосы были выкрашены в белый и малиновый цвета, а затем заплетены в косички так, что стали похожи на мятные леденцы. Одна линза в ее очках была розовой, вторая зеленой, а лента на ее цилиндре, который был ей велик, почти разрывалась от заткнутых за нее сложенных листов бумаги. Она носила ожерелье, с которого свисал стеклянный сосуд, наполненный почти выгоревшими световыми кристаллами, а в руках она несла накрытый поднос.

— О, — сказала она, остановившись. — Он проснулся. Боже. Это было неожиданно.

Она склонила голову, глядя на него сначала сквозь одну, потом сквозь другую линзу очков.

— Вот, видите? Он в порядке. Он не безумен. Разве только сумасшедший. Я бы знала.

Она поставила поднос на небольшой столик у стены и прошептала:

— Должны ли мы сказать ему, как неприлично для джентльмена не надевать рубашку в присутствии молодой леди? Не то чтобы нам не нравился вид, потому что он довольно мужественный, но кажется, кто-то должен сказать об этом.

Гримм глянул на себя и, нащупав одеяла, потянул их вверх рукой.

— Ах, пожалуйста, простите, юная леди. Мне кажется, я потерял рубашку.

— Он думает, что я леди, — сказала она, и заулыбалась. — Это довольно необычно, по моему опыту.

Гримм мучительно задумался над правильным ответом в таких обстоятельствах и не придумал ничего лучше, чем спросить:

— Называться леди?

— Думать так, — сказала девушка. — Итак, вот немного свежего супа, он не очень на вкус, но он должен съесть его целиком, так как яду он не нравится сильнее.

Гримм моргнул.

— Яду?

Девушка повернулась к нему и подошла достаточно близко, чтобы положить руку на лоб.

— Ох. У него снова лихорадка? Нет, нет. Ох, хорошо. Возможно, он просто недотепа. Бедняжка.

Прежде чем она смогла отвернуться, Гримм поймал её запястье.

Дыхание девушки… нет, решил он, девочки, казалось, застряло в горле. Её тело напряглось, и она выдохнула:

— Ох. Надеюсь, он не решит причинить мне вред. Он довольно хорош в этом. Ушла вечность, чтобы отмыть всю кровь.

— Дитя, — тихо сказал Гримм. — Посмотри на меня.

Она резко замерла. После секундного молчания она произнесла:

— О, я не должна.

— Посмотри на меня, девочка, — сказал Гримм мягким, спокойным голосом. — Никто не причинит тебе вреда.

Девочка кинула на него очень быстрый взгляд. Он увидел только блеск её глаз за стеклами очков. Один был ровного серого цвета. Другой — бледного яблочно-зеленого. Она дрожала и казалась ослабевшей, её запястье обмякло у него в руке.

— Ох, — она вздохнула. — Это так грустно.

— С кем ты разговариваешь, дитя?

— Он не знает, что я говорю с вами, — сказала девочка. Кончики её пальцев потянулись к кристаллам в маленькой бутылке, висящей у неё на шее.

— Как он может слышать меня и при этом не понимать таких простых вещей?

— А, — сказал Гримм и медленно и аккуратно отпустил запястье девушки, будто выпуская хрупкое тельце птицы. — Ты эфиромант. Прости меня, дитя. Я не понял.

— Он думает, что я мастер, — сказала девочка, склоняя голову и краснея. — Как он может быть одновременно так умен и так глуп? Это должно быть очень больно. Он желает нам добра, бедняжка. И он в сознании, двигается и бодр. Нам надо сказать мастеру, что, похоже, он выживет.

С этими словами девочка выбежала из комнаты, кивая собственным мыслям, а ее тихое бормотание будто бы повисло на мгновение в комнате после её ухода.

Гримм покачал головой. Кем бы ни была эта девочка, она уже довольно долго ходила в учениках, несмотря на ее кажущуюся молодость. Все эфироманты были чудаковатыми, и с возрастом это проявлялось ещё сильнее. Некоторые были гораздо чудаковатее остальных. Это дитя было столь же странным, что и другие эфироманты, которых ему довелось встречать.

Он подошёл к подносу и снял крышку. На нем была миска с супом, несколько лепешек и ложка, которая могла показаться скромной, не будь она сделана из тёмного блестящего дерева. Он попробовал суп, готовясь к горечи, характерной для всех лекарств, но к своему удивлению обнаружил, что он хоть и оказался пресным, но довольно приятным.

Он подвинул стул, присел к столу и проглотил суп вместе с лепешками и еще двумя стаканами воды. К тому времени, как он закончил, он уже чувствовал себя почти человеком. Он заметил невзрачный халат, который, похоже, оставили для него, и умудрился накинуть его одной рукой и завязать на поясе.

Не успел он с этим покончить, как что-то глухо ударило в дверь его комнаты.

— Ой, — послышался мужской голос. — Разрази тебя гром.

Щеколда несколько раз дернулась, и мужчина выдохнул нетерпеливым тоном.

— Фолли.

— Он не пытается вас обидеть, сказала девочка извиняющимся тоном. — Он просто слишком гениален для вас.

Дверь открылась, и девочка спешно отступила, не встречаясь взглядом с Гриммом.

В комнату вошел мужчина, держа платок у носа, из которого, похоже, шла кровь. Он был худощавым, если не считать небольшого брюшка, по сравнению с которым конечности его выглядели непропорционально, почти паучьими. Его волосы выглядели, как грязная серая мочалка, а лицо покрывала редкая белая щетина. Одет он был в костюм сдержанных серых и коричневых тонов, уже лет двадцать как вышедший из моды, и большие мягкие тапочки, сшитые из какого-то зверя с полосатым черно-зеленым мехом. Слишком старый, чтобы быть среднего возраста, слишком молодой, чтобы казаться престарелым, у мужчины были глаза такого пронзительного голубого цвета, какой Гримму приходилось видеть только в осеннем небе высоко над дымкой. Мужчина шел, опираясь на деревянную трость, навершием которой служил, похоже, кристалл от легкой корабельной пушки. Он был размером с кулак.

— А! — сказал он. — Ага! Капитан Гримм, добро пожаловать, добро пожаловать, так приятно, наконец, поговорить с вами, когда вы не в бреду.

Он скосил глаза на девочку и пробормотал в ее сторону:

— Он ведь уже не бредит, верно?

Девочка покачала головой, не отрывая широко раскрытых глаз от пола.

— Нет, мастер.

Гримм был совсем не уверен, как вежливо ответить на такое приветствие, но он вышел из положения слегка поклонившись.

— Мы раньше не встречались, сэр. Боюсь, у вас передо мной преимущество.

— Да, мы встречались, завтра, — сказал старик. — И нет, вы не боитесь, а последнее, пожалуй, может стать темой для дискуссии. Как думаешь, Фолли?

Фолли закусила губу и прикоснулась к сосуду с кристаллами.

— Он не понимает, что капитану Гримму довольно неудобно, потому что он не знает ничьих имен.

— Неправда! — убежденно заявил эфиромант. — Полагаю, он знает свое имя и, по крайней мере, одно из твоих. У него были секунды и секунды, чтобы отправить эти знания в память. Разве что, конечно, он по-прежнему бредит.

Старик скосил глаза на Гримма.

— Вы уверены, что вы в своем уме, сэр?

— Временами меня самого это интересует, — ответил Гримм.

Что-то очень юное и полное озорства замерцало в глубине глаз эфироманта, и он широко улыбнулся.

— Ах. Ах! Сдержанный человек, либо фальшивый настолько, что это кажется правдой, либо правдивый настолько, что это кажется абсолютной ложью. Я понимаю, почему Баярд так хорошо о вас отзывался, сэр.

Старик коснулся концом трости пола далеко с стороне и с танцевальным изяществом склонился в сложном поклоне.

— Я — Эфферус Эффренус Ферус, к вашим услугам, сэр. А это — Фолли.

— Фолли, — повторила девочка и присела в реверансе в сторону дальнего угла.

— Свитера, — рассудительно сказал Ферус. — Свитера, милая. И две пары носков, одни шерстяные. О, и принеси мне шляпу не больше шестого размера и затем замочи её в уксусе.

Девочка снова сделала реверанс и поспешила из комнаты.

Ферус лучезарно улыбнулся.

— Такое милое дитя. И она всегда отлично запоминает. Так вот, капитан. — Он повернулся к Гримму. — У вас есть вопросы, у меня — ответы. Проверим, совпадают ли они?

— Пожалуйста, — сказал Гримм. — Я, похоже, ваш гость. Должен ли я поблагодарить вас за заботу?

Ферус опустил плечи с очевидным разочарованием.

— Судя по всему, они не совпадают. Я собирался сказать «клубника».

Он сжал губы и покачал головой.

— Вы не очень хороши в этой игре, капитан.

— Я так понимаю, что вы мне помогли, сэр.

Ферус махнул рукой.

— Осмелюсь сказать, Баярд сделал для вас больше, чем я. И вместе с тем… да, я был вынужден использовать свои умения в ваших интересах.

— Умения, сэр?

Эфиромант кивнул.

— Сегодня я врач, лечащий болезнь, с которой практически никто не сталкивается. Спроси вы меня двадцать лет назад, я бы сказал вам, что это кажется очень сомнительным долгосрочным вложением с малой вероятностью коммерческого успеха. Но вот как все сложилось.

Гримм понял, что улыбается.

— Конечно. Так все сложилось. Спасибо вам за помощь.

Старик просиял и забарабанил кончиком трости по полу.

— Именно, именно. Какая бы зверушка не попыталась вас съесть, она много чего опасного оставила в вашей крови — как невежливо, сэр, как невежливо и очень нечестно.

— Яд? — спросил Гримм.

Ферус покачал головой.

— Да. На самом деле нет, даже близко нет, но на данный момент скажем, что да.

Гримм нахмурился.

— Э. Ммм. Я в опасности?

— Да вы мертвы, как камень, молодой человек!

— Мертв?

— Да. На самом деле нет, даже близко нет, но на данный момент скажем, что да. — Феррус кивнул на его руку. — Ты все запутал. Мне надо проверить твою рану, чтобы удостовериться, что я тщательно поработал. Не возражаешь?

— Нет, — сказал Гримм. — Полагаю, что нет.

— Отлично, — сказал Ферус. Затем он встал и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Мгновение Гримм стоял нахмурившись. Затем он покачал головой и начал садиться обратно.

— Эй! — крикнул Ферус из коридора. — Нет, прекратите двигаться, молодой человек! Как я по-вашему я могу что-то увидеть, если вы джигу пляшете по всей комнате?

Гримм замер на месте.

— А. Так… так лучше?

— Ты выглядишь довольно нелепо в таком полуприседе. Ты случайно не в туалет сходить собрался?

Гримм вздохнул.

— Нет.

— И постарайся не сходить, пока я не закончу.

— Э, господин Ферус. Могу я спросить, как именно вы меня осматриваете? Вы ведь не можете оттуда видеть рану?

— Неверно! — сказал Ферус. — Отсюда я вообще кроме нее мало, что вижу. Ну вот, готово, я славно постарался, раз уж сам так сказал.

Шаги прошуршали по полу до двери и нерешительно замерли, возможно, в футе от нее.

Дверная ручка снова часто задергалась и замерла.

— Вот досада, — сказал Ферус. — Проклятая штука. Зачем ты надо мной издеваешься?

Гримм пересек комнату и открыл дверь.

Ферус выдохнул.

— Спасибо, молодой человек, спасибо. Будь я в вашем возрасте, я бы с легкостью выучил этот трюк, но, видите ли, разум… Он немного зачерствел.

— Это меньшее, что я могу сделать, — сказал Гримм.

— Неверно! — провозгласил Ферус. — Меньшим, что вы можете сделать, будет ничего. Боже, надеюсь, вы умнее, чем кажетесь. Мы действительно не можем тратить время на ваше обучение, капитан.

— Нет? — спросил Гримм. — И почему же нет?

И в одно мгновение старик изменился.

Его ранее оживленный голос стал тихим и ровным. Что-то изменилось в его плечах и походке, создавая ощущение абсолютной уверенности и силы, которые сильно шли вразрез с его безобидным телосложением. Но больше всего изменились глаза: искорки в них преобразились, выделившись в сдержанный огонь, который встретился со взглядом Гримма без расчета или слабости.

Гримм неожиданно понял, что перед ним стоит очень опасный человек.

— Потому что, Френсис Мэдисон Гримм, мы подошли к концу, — сказал мастер Ферус.

— Концу? Чего?

— Начала конечно, — сказал эфиромант. — К концу начала.