Курсант Сенька

Глава 9

Новый день, и снова учёба… Сегодня предстояли занятия по баллистике — почти на весь день. Я уже сидел в аудитории номер двенадцать, собранный и подтянутый, борясь с дремотой. В воздухе висел знакомый запах мела, казённой краски и едва уловимый — пота.

— Встать! Смирно! — рявкнул дежурный по роте, когда в аудиторию вошёл майор Черпаков.

Мы, словно пружины, вскочили с мест, и сапоги дружно стукнули по деревянному полу. Майор Иван Семёнович Черпаков — высокий, жилистый, с орлиным носом и пронзительными серыми глазами, которые, казалось, видели человека насквозь.

— Садитесь! — скомандовал майор, и мы синхронно опустились на места.

Я расположился в третьем ряду среди товарищей. Слева устроился Пашка — у него была дурная привычка щёлкать костяшками пальцев, когда нервничал. Щёлкал и сейчас… Справа сидел Коля с вечно беспечным и добродушным выражением лица, а позади пыхтел Лёха Форсунков — этот умудрялся оставаться голодным даже сразу после обеда в столовой.

— Товарищи курсанты! — начал майор Черпаков, окидывая нас пронзительным взглядом. — Сегодня изучаем расчёт траектории полёта артиллерийского снаряда. Кто скажет, от чего зависит дальность полёта?

Несколько рук взметнулись вверх. Майор кивнул Семёнову из первого ряда — не мне, а другому Семёнову, нас было трое на курсе.

— От угла возвышения ствола, товарищ майор!

— Правильно. Ещё?

— От начальной скорости снаряда!

— Верно. Теперь берите тетради и решайте задачу.

Майор повернулся к доске и принялся писать условие. А я украдкой глянул на Пашку — тот уже склонился над тетрадью и что-то усердно чертил. Пашка был помешан на точности — мог полчаса выводить одну цифру, добиваясь идеальной ровности.

— Дано: начальная скорость снаряда восемьсот метров в секунду, угол возвышения сорок пять градусов, — диктовал майор. — Найти: дальность полёта снаряда, время полёта, максимальную высоту траектории.

Я принялся за расчёты, время от времени поглядывая на Пашкину тетрадь. Но что-то в его вычислениях настораживало. Пашка сосредоточенно водил ручкой по бумаге, щёлкая костяшками свободной руки.

— Пашка, — прошептал я, — ты уверен в формуле?

— Конечно! — прошипел он в ответ. — Дальность равна… Стоп.

Пашка уставился на свои расчёты, и лицо его вытянулось.

— Сенька, у меня снаряд назад полетел, — прошептал он растерянно.

Заглянув в его тетрадь, я едва сдержал усмешку. Рогозин умудрился так перепутать формулы, что вместо дальности полета вычислил нечто совершенно фантастическое.

— Ты синус с косинусом перепутал, — прошептал я, наклонившись к нему. — Смотри, правильная формула вот такая, — показал ему.

Овечкин же, сидевший рядом и уловивший наш шепот, тоже заглянул в Пашкину тетрадь.

— Батюшки, — едва слышно протянул он, — у тебя снаряд в ствол обратно залетает. Это революция в баллистике.

— Отвяжись, — прошипел Рогозин, лихорадочно перечеркивая расчеты. — Сейчас все исправлю.

Тем временем Форсунков за моей спиной и вовсе забросил вычисления. Положив голову на сложенные руки, он мирно дремал, изредка издавая едва различимое сопение. Пришлось толкнуть его локтем.

— Лёха, очнись! Майор засечет!

— А? Что такое? — Алексей поднял затуманенные сном глаза. — Я не сплю — я размышляю.

— Ага, размышляешь. Небось о котлетах в столовой.

— Не о котлетах, а о гуляше, — с полной серьезностью ответил Форсунков. — Сегодня четверг, по расписанию должен быть гуляш.

Майор Черпаков же уже завершил записи на доске и обернулся к аудитории.

— Время истекло. Курсант Рогозин, к доске!

Пашка заметно побледнел, но поднялся и направился к доске. Я видел, как предательски дрожат его руки, когда он берет мел.

— Докладывайте решение, — приказал майор.

Рогозин принялся объяснять, но я замечал, что он по-прежнему путается в формулах. К счастью, в последний момент он спохватился и решил внести поправки… Или не к счастью в его случае…

— Дальность полета составляет… э-э-э… шестьдесят пять километров, товарищ майор!

Майор мгновенно прищурился.

— Курсант Рогозин, вы уверены в своих вычислениях? Не кажется ли вам, что шестьдесят пять километров для стандартного артиллерийского снаряда — несколько многовато?

— Разрешите пересчитать, товарищ майор! — Пашка весь покраснел.

— Пересчитывайте. И впредь проявляйте большую внимательность к формулам.

Рогозин торопливо исправил ошибку и получил все же корректный результат — около шести с половиной километров. Майор одобрительно кивнул и разрешил ему занять место.

— Переходим к лекционному материалу, — объявил Черпаков. — Тема занятия — классификация артиллерийских снарядов и их баллистические характеристики.

Майор приступил к изложению материала об осколочно-фугасных, бронебойных и кумулятивных снарядах. Голос его звучал монотонно, но информация представлялась весьма содержательной. Я старался слушать с максимальным вниманием, однако Форсунков за моей спиной вновь начал клевать носом.

— Курсант Форсунков! — внезапно рявкнул майор.

Алексей подскочил, словно его током ударило.

— Слушаю, товарищ майор!

— Какие типы снарядов мы только что рассматривали?

Форсунков растерянно заморгал. Было очевидно, что он не имеет ни малейшего представления о том, что излагал майор последние полчаса.

— Э-э-э… снаряды… различные типы снарядов, товарищ майор!

— Конкретизируйте, курсант Форсунков!

— Большие и маленькие? — с робкой надеждой в голосе предположил Форсунков.

Аудитория замерла… А майор Черпаков медленно обернулся к нему и окинул его таким взглядом, что тот невольно втянул голову в плечи.

— Курсант Форсунков! Вы полагаете, что артиллерийские боеприпасы классифицируются по принципу «большие и маленькие»? Может быть, еще предложите деление на «красивые и некрасивые»?

— Никак нет, товарищ майор! То есть… осколочные! Фугасные! — лихорадочно заметался Форсунков.

— Осколочно-фугасные, курсант Форсунков! Это единый тип боеприпаса! Продолжайте классификацию!

— Противотанковые! — выпалил курсант.

— Бронебойные и кумулятивные, — холодно поправил майор. — Курсант Форсунков, завтра в ноль-шесть-ноль-ноль явиться в мой кабинет с рапортом на тему «Классификация артиллерийских боеприпасов». Десять страниц рукописного текста.

— Есть, товарищ майор! — пискнул Форсунков.

Я сочувственно покосился на товарища. Подъем в училище — ранний, значит, Лехе придется вставать еще на час раньше.

Однако злоключения на этом не завершились. К доске вызвали курсанта Дятлова — вечно сонного увальня, который умудрялся получать взысканий даже больше нашего горе-артиллериста.

— Курсант Дятлов, изобразите траекторию полета снаряда, — приказал майор.

Дятлов взял мел и… начертил прямую линию от орудия до цели. И я остолбенел… Черпаков же уставился на доску, затем на курсанта, снова на доску.

— Курсант Дятлов, — медленно произнес он, — вам известно о воздействии гравитационных сил на летящий снаряд?

— Так точно, товарищ майор, — кивнул Дятлов.

— Тогда объясните, каким образом снаряд способен лететь по прямой траектории?

— А… а он с большой скоростью летит? — Дятлов почесал затылок.

В этот миг я едва не свалился с парты. Пашка издал какой-то сдавленный звук, пытаясь подавить смех. Овечкин же закрыл лицо ладонями — иначе взорвался бы хохотом.

— Курсант Дятлов, — произнес майор тоном, каким объясняют азы малым детям, — на снаряд воздействует земное притяжение. Траектория представляет собой параболу. Садитесь и изучайте курс физики!

Дальше после этой памятной лекции мы направились в столовую. Идя по коридору, мы, естественно, обсуждали происшедшее.

— Ну ты, Лех, и выдал! — смеялся Пашка. — «Большие и маленькие»! Думал, майор тебя на месте в расход пустит.

— А что, логично же, — оправдывался Форсунков. — Есть снаряды крупного калибра, есть малого. Какая разница в терминологии?

— Разница в том, что один пробивает броню танка, а другой поражает живую силу противника, — пояснил Коля. — Слушал бы ты внимательнее на занятиях.

— Я слушаю! Просто живот подвел, вот и отвлекся.

— У тебя живот постоянно урчит, — заметил я. — Словно паровоз — беспрерывно требуешь подпитки.

Мы вошли в столовую — просторный зал с длинными деревянными столами, покрытыми серой клеёнкой. Воздух был пропитан запахами капусты и тушёного мяса, да еще чем-то. За раздачей стояли Клавдия Ивановна и Мария Петровна — две строгие женщины в белоснежных халатах, знавшие почти каждого курсанта по имени и не терпевшие никаких вольностей.

— Товарищи курсанты, сегодня гуляш с макаронными изделиями, — объявила Клавдия Ивановна, накладывая мне в алюминиевую тарелку щедрую порцию.

— А добавка будет? — с надеждой поинтересовался Форсунков.

— Для тебя, Алексей, всегда найдётся, — усмехнулась Мария Петровна. Быстро же они его запомнили. — Только сначала основную порцию доешь.

Едва мы расположились за столом, как Форсунков принялся поглощать гуляш с такой скоростью, словно не видел пищи целую неделю. Рогозин же методично разложил макароны по тарелке и принялся есть, тщательно пережёвывая каждый кусок.

— Ребята, а видели, как Дятлов траекторию чертил? — вспомнил Рогозин. — Прямая линия! Параболу с прямой перепутал!

— Возможно, у него в голове каша вместо серого вещества, — предположил Николаев. — Или опять всю ночь письма родителям строчил.

— Кто его разберёт, — пожал я плечами.

— А ты, Форсунков, как умудрился задремать на лекции? — спросил Рогозин. — Товарищ майор же прямо на тебя смотрел!

— Да я не спал! Я размышлял о баллистических расчётах. Глубоко анализировал материал, — оторвался Алексей от тарелки.

— Конечно, размышлял, — фыркнул Овечкин. — И даже посапывал от глубины анализа.

— Это я так концентрируюсь, — не сдавался Форсунков. — Кстати, кто-нибудь объяснит, что такое кумулятивный боеприпас?

— Тот, который кумулирует, — невозмутимо ответил Рогозин.

— Благодарю за исчерпывающее разъяснение, — буркнул Алексей.

— Это боеприпас с направленным взрывом, — пояснил я. — Он пробивает броневую защиту не за счёт кинетической энергии, а посредством кумулятивной струи расплавленного металла.

— Вот видите, а товарищ майор утверждает, что я невнимателен, — торжествующе заявил Форсунков и потянулся за добавкой.

И наблюдая за товарищами, я размышлял о том, что, несмотря на все казусы и взыскания, судьба свела меня с хорошими людьми. Рогозин с его педантичностью и постоянным беспокойством, Овечкин с его невозмутимостью и надёжностью, Форсунков с его неуёмным аппетитом и талантом попадать в неприятности — все они были верными товарищами.

— Слушай, Алексей, — окликнул я его, когда тот в третий раз направился за добавкой, — не забывай про доклад по артиллерийской подготовке. Хочешь, поможем?

— Не требуется, сам справлюсь, — махнул он рукой.

— Как знаешь.

Такова была наша жизнь в училище — строгая, размеренная, но порой озарённая искренним товариществом. После обеда нас построили на плацу. Ветер трепал красные знамёна на флагштоках, а товарищ майор Черпаков стоял перед строем в полевой форме. По его суровому лицу было ясно, что время шуток закончилось.

— Товарищи курсанты! — прогремел его голос. — Сегодня проводится практическое занятие по баллистике. Будем работать с теодолитами ТТ-5, рассчитывать углы возвышения и определять дальности до целей. Затем — стрельба учебными снарядами на артиллерийском полигоне. Кто недоусвоил теоретический материал — на практике поймёт быстро!

Мы направились к складу геодезического оборудования. Теодолиты — приборы капризные и дорогостоящие, как неустанно напоминали нам преподаватели. Каждый инструмент стоил как половина «Жигулей», и обращение с ними требовалось предельно осторожное. Но я заметил, как Дятлов нервно сглотнул слюну. Курсант и без того не отличался ловкостью, а тут еще подобная ответственность легла на плечи.

Пашка же принял наш теодолит — массивный латунный прибор в деревянном футляре — и мы двинулись на учебное поле.

— Дятлов выглядит бледным, — прошептал мне Коля. — Как бы беды не наделал.

— Да что ты, — отмахнулся я, — что он может натворить? Обычный измерительный прибор.

И как же глубоко я заблуждался… На поле расставили теодолиты на треногах. Майор Черпаков обходил группы, проверял установку приборов, разъяснял правила наведения на цель и снятия показаний.

— Курсант Семёнов! — обратился он ко мне. — Определите угол возвышения для стрельбы на дистанцию полтора километра.

Склонился я над окуляром теодолита значит, навел перекрестие на учебную мишень и приступил к снятию показаний. Пашка записывал цифры в планшет, нервно щелкая костяшками пальцев.

— Угол возвышения семь градусов двадцать минут, товарищ майор!

— Правильно. Теперь рассчитайте поправку на боковой ветер.

Взглянул я на флажок, трепещущий на ветру в пятидесяти метрах от нас. Ветер дул изрядный, справа.

— Поправка вправо полтора тысячных, товарищ майор!

— Верно. Заносите данные для стрельбы.

А тем временем в соседней группе творилось нечто странное. Дятлов суетился возле своего теодолита, бормотал что-то себе под нос, а его товарищи тревожно переглядывались.

— Курсант Дятлов! Что у вас происходит? — окликнул майор, не оборачиваясь.

У майора Черпакова имелось особое чутье — спиной чувствовал он, когда курсант действует неправильно.

— Все в порядке, товарищ майор! — отозвался Дятлов дрожащим голосом.

Но майор уже поворачивался в его сторону. И в тот же миг раздался зловещий звук — нечто тяжелое и металлическое с грохотом обрушилось на землю.

— Курсант Дятлов! — рявкнул майор голосом, от которого мурашки побежали по спине.

Дятлов застыл над поверженным теодолитом, распростертым на боку возле треноги. Окуляр треснул, а один из винтов наведения болтался на честном слове.

Черпаков тут же подбежал к месту происшествия столь стремительно, что я не успел проследить его движения. Склонился над прибором, осмотрел повреждения — лицо его помрачнело, словно осенняя туча.

— Курсант Дятлов, — произнес он так, что слышно стало на весь полигон, — объясните, каким образом теодолит оказался на земле.

— Я… я его не ломал, товарищ майор! — залепетал Дятлов. — Он сам упал! Хотел лишь подкрутить винт наведения, а он…

— Сам упал, — повторил майор. — Понятно. Значит, теодолит обладает способностью к самостоятельному перемещению. Курсант Дятлов, вы открыли новый закон физики.

— Товарищ майор, честное слово, я его не ломал…

— Дятлов! — рявкнул майор Черпаков, и его голос прорезал утреннюю тишину плаца, словно удар кнута. — Завтра наряд вне очереди — кухня. Будете чистить картофель для всего училища. Послезавтра — мытье полов в казарме зубной щеткой. А в субботу — полировка латунных деталей на памятнике у главного входа. До зеркального блеска!

Я украдкой глянул на Дятлова — он бледный, как мел, стоял по стойке «смирно», только желвак на скуле предательски дергался. Чистить картошку на всех курсантов — это настоящая каторга. А мытье полов зубной щеткой… Я поежился, вспомнив собственный горький опыт.

— И еще, — добавил майор, смакуя каждое слово, — рапорт о материальном ущербе. Десять страниц с детальным анализом того, как теодолит ТТ-5 «самостоятельно упал» с треноги.

— Есть, товарищ майор! — прохрипел Дятлов.

— А теперь все — по машинам! — скомандовал Черпаков. — Полигон! Практические стрельбы!

Мы погрузили геодезическое оборудование в кузов ГАЗ и покатили на артиллерийский полигон. Полигон раскинулся в нескольких километрах от училища, за сосновым бором. Обширное поле, расчерченное на квадраты белыми столбиками, усеянное щитовыми мишенями, бетонными блиндажами и наблюдательными пунктами. Здесь нас поджидали две учебные пушки — 76-миллиметровые дивизионные орудия ЗиС-3 образца 1942 года. Ветераны войны, потрепанные, но крепкие, на которых постигали артиллерийскую науку поколения советских офицеров. Рядом аккуратными штабелями лежали ящики с учебными снарядами — болванками без разрывного заряда, но с дымовыми трассерами для фиксации попаданий.

— Товарищи курсанты! — объявил майор Черпаков, расправив плечи. — Стрельба по мишеням в квадрате Б-7. Дистанция — полторы тысячи метров. Каждый расчет — три выстрела. Рогозин — наводчик первого орудия, Семёнов — заряжающий.

Пашка аж засветился — в последнее время он помешался на всякой технике. Мы подошли к орудию, и Рогозин принялся изучать прицельные приспособления с видом знатока.

— Сенька, гляди, какая штука! — восторгался он вполголоса. — Вот панорама ПГ-1, вот механизмы наведения — горизонтальный и вертикальный.

— Паш, главное не напутай, — предостерег я. — А то как с баллистическими формулами на лекции выйдет.

— Да брось ты! — отмахнулся он. — Тут все элементарно. Навел, выстрелил, поразил цель.

Тем временем майор подошел к нашему орудию, держа в руках планшет с данными.

— Рогозин, исходные данные для стрельбы: дистанция — полторы тысячи метров, цель — групповая мишень в квадрате Б-7. Ветер боковой, справа, скорость восемь метров в секунду. Рассчитывайте установки прицела.

Пашка склонился над панорамой, что-то бормотал себе под нос, вращал маховички. Я стоял рядом, наблюдая за его манипуляциями.

— Угол возвышения… семь градусов тридцать минут, — доложил Рогозин. — Поправка на ветер… влево полтора тысячных.

— Стой! — остановил его майор. — Рогозин, ветер дует справа. Куда должна быть поправка?

Пашка замер, лихорадочно соображая.

— Влево… нет, вправо… то есть…

— Рогозин! — рявкнул майор. — Ветер справа — поправка вправо! Снаряд сносит по направлению ветра! Это азы баллистики!

— Понял, товарищ майор! — Пашка торопливо исправил установки.

— К бою! — скомандовал майор.

Мы зарядили орудие учебным снарядом. Рогозин еще раз проверил наводку, глубоко вздохнул и дернул за спусковой шнур. Раздался резкий хлопок выстрела, орудие откатилось назад, а из ствола вырвался густой столб дыма. Я проследил траекторию снаряда и… обомлел.

— Рогозин, — произнес я тихо, — ты попал не в тот квадрат.

— Как не в тот? — Павел схватил бинокль и стал всматриваться вдаль. — Я же точно навел на Б-7!

— Ты попал в А-5, — констатировал я.

В квадрате А-5 действительно поднялся столб дыма от разорвавшейся дымовой шашки. Оттуда доносились возмущенные крики.

— Кто стреляет в наш квадрат⁈

Майор Черпаков схватил бинокль и посмотрел в сторону попадания. Лицо его налилось багровой краской.

— Курсант Рогозин! — заорал он так, что эхо покатилось по полигону. — Куда стреляете⁈

— Товарищ майор, я правильно навел! — Павел побледнел до синевы. — Дистанция полторы тысячи, поправка на ветер учтена…

— Какая поправка на ветер⁈ — Майор подбежал к орудию и взглянул на установки прицела. — Курсант Рогозин, вы забыли учесть направление ветра! У вас поправка влево, а должна быть вправо!

Я понял, в чем дело — Рогозин в последний момент засомневался и поставил поправку влево, как думал изначально. В результате снаряд ушел в сторону на целых два квадрата.

— Товарищ майор, — попытался оправдаться Павел, — я исправил установки…

— Исправили! — рявкнул майор. — В неправильную сторону! Курсант Рогозин, вы попали в соседний расчет!

Павел стоял словно громом пораженный и не знал, куда деваться.

— Курсант Рогозин! — продолжал майор. — Наряд вне очереди! Завтра будете мыть все окна в учебном корпусе. Изнутри и снаружи! А послезавтра — чистка всех латунных гильз в арсенале. До зеркального блеска!

— Есть, товарищ майор! — отчеканил Рогозин.

А мы с товарищами лишь сочувственно посмотрели на друга. Мыть окна учебном корпусе — работы на целый день. А чистить гильзы… В арсенале их сотни.

— А теперь, — произнес майор, немного успокоившись, — курсант Семенов, покажите, как следует правильно стрелять.

Я вздохнул, подошел к орудию, проверил установки прицела, исправил ошибку Рогозина и произвел выстрел. Снаряд лег точно в центр мишени в квадрате Б-7.

— Вот так, курсант Рогозин, — сказал майор. — Учитесь.

Остальные выстрелы прошли без происшествий. Николай попал в мишень с первого раза, Алексей — со второго (первый снаряд лег чуть левее). Дятлов, которого майор к орудию даже не подпускал после истории с теодолитом, стоял в стороне и мрачно записывал результаты стрельбы в журнал. Когда же стрельба завершилась, мы принялись собирать оборудование. А Рогозин ходил понурый, словно побитая собака.

— Не расстраивайся, — сказал я ему. — Все ошибаются. Помнишь, как Деревянкин умудрился зарядить орудие задом наперед?

— Да, но он хотя бы в свой сектор обстрела стрелял, — вздохнул Пашка. — А я чуть соседнюю группу не накрыл.

— Зато теперь точно запомнишь, как учитывать поправку на боковой ветер, — подбодрил его Коля.

— Ага, — буркнул Пашка, — особенно когда буду окна драить.

И мы забрались в кузов и покатили обратно в училище. За бортом уже сгущались сумерки, и в окнах казарменного корпуса один за другим вспыхивали огни, когда мы подъезжали.

— Товарищи курсанты, — сказал вдруг Леха, — а хорошо, что стреляли учебно-практическими снарядами. Представляете, если бы Пашка осколочно-фугасным в соседний сектор угодил?

— Не мели чепуху, — отмахнулся Коля. — На учебных стрельбах всегда применяют инертные боеприпасы. Это элементарные требования безопасности по наставлению.

— А всё равно жуть берёт, — не унимался Леха. — Вот представьте — идёт плановая стрельба, а тут БАХ! — и в соседнем секторе разрыв.

— Леха, завязывай, — попросил Пашка. — Мне и так муторно от того, что натворил.

— Да брось ты, — успокоил его я. — Попал же в пределы полигона, а там по уставу личный состав не находится — запретная зона — никого бы не зацепил, даже если бы выстрелил осколочно-фугасным. И потом, окна драить — не самое страшное взыскание.

— Легко говорить, — вздохнул Пашка. — В нашем корпусе окон — как звёзд на небе.

Что ж, в чём-то он был прав… Такими и были наши будни в училище — суровые, но справедливые.

Временем позже

В квартире Форсунковых

Раиса Владимировна поправила клеёнку на кухонном столе и поставила перед мужем тарелку с картофельным пюре и котлетой. Геннадий Олегович отложил свежий номер «Советского спорта» и принялся за ужин, время от времени поглядывая на жену, которая хлопотала у плиты.

— Гена, представляешь, сегодня в «Ткани» такую удачу поймала! — произнесла она, доставая из авоськи свёрток. — Вельвет настоящий, качественный. Три с половиной метра взяла по два рубля сорок за метр.

— Недёшево, — заметил Геннадий Олегович, намазывая хлеб маргарином. — Но если ткань добротная…

— Отличная! — воодушевилась Раиса Владимировна, разворачивая коричневый материал с мелким рубчиком. — Смотри, какая плотная, мягкая. Завтра с утра в ателье «Элегант» схожу, пусть мерки снимут. Себе юбку сошью и Ваньке брючки. У мальчишки все штаны уже короткие стали — вымахал за лето.

— Мам, а они красивые будут? — оживился Ванька, размазывая по тарелке гречневую кашу с молоком.

— Будут, будут, — улыбнулась мать. — С карманами и на резинке, чтобы удобно было.

Геннадий Олегович одобрительно кивнул, запивая котлету чаем из гранёного стакана в подстаканнике.

— Правильно делаешь, Раиса. В ателье как следует сошьют, по фигуре. Сколько за работу возьмут?

— Тётя Галя из третьего подъезда говорила, что за детские брюки восемь рублей берут, за юбку — десять. Плюс подкладка и пуговицы — ещё рубля два выйдет.

— Ладно уж, — согласился отец, макая в чай кусочек сахара. — Зато носить будете долго. А то ходишь в этих магазинных тряпках — стыдно людям показаться.

Раиса Владимировна аккуратно сложила ткань обратно в свёрток и села за стол, наливая себе чай из алюминиевого чайника.

— Да, и Алёше тоже что-нибудь связать надо. Зима на носу, а у него и свитеров тёплых нет.

— Опять про Алексея, — покачал головой Геннадий Олегович. — Раиса, ты его совсем разбаловала. На прошлой неделе деньги отправила, а парень не маленький уже.

— А что такого? — встала на защиту сына мать, доставая из буфета банку повидла. — Он у нас заслужил. Вот недавно письмо пришло — пишет, как на занятии по баллистике отличился. Майор его перед всем курсом похвалил. Значит, голова у мальчика работает, не зря мы его в училище отправили.

— Работает, — согласился отец, намазывая хлеб повидлом. — Это хорошо. Значит, правильно сделали, что туда поступил. Поумнеет там, мужчиной настоящим станет. А то дома всё у тебя на кухне крутился.

— Помогал мне, — возразила Раиса Владимировна. — Хороший мальчик, заботливый. Только вот боюсь, не исхудает ли там? И не обижают ли его?

Геннадий Олегович рассмеялся и чуть чаем не поперхнулся.

— Рая, что за чушь ты говоришь! Нашему Алексею, наоборот, похудеть полезно. Ты его так закормила дома, что он как медвежонок стал. А в училище его в форму приведут, спортом нагрузят.

— Нормальный мальчик, — с обидой в голосе возразила Раиса Владимировна. — Здоровый, крепкий.

За окном же в этот момент прогрохотал троллейбус. Из соседней квартиры сквозь тонкие стены доносился знакомый голос диктора программы «Время» — размеренно и торжественно он рассказывал о трудовых достижениях металлургов Магнитогорского комбината.

— Мам, а можно мне повидла? — попросил Ванька, не отрывая взгляда от стеклянной банки.

— Можно, только чуть-чуть. А то зубы испортишь, — мать осторожно намазала ломтик черного хлеба тонким слоем густого повидла.

— А Лешка в училище тоже повидло ест? — спросил мальчик, сосредоточенно обгрызая хрустящую корочку.

— Не знаю, сынок, — задумчиво ответила мать. — Наверное, нет. Там столовая курсантская, кормят строго по расписанию. Каша, борщ, гуляш… — Она повернулась к мужу. — Вот поэтому и надо деньги отправлять, чтобы порадовал себя, а то мальчик совсем исхудает. Небось порции там скудные дают.

Муж поднялся с места и включил радиоприемник «Океан». Из потрескивающего динамика полилась знакомая мелодия «Подмосковных вечеров».

— Перестань его опекать как дитя малое. Парню полезно самостоятельным становиться. А ты все нянчишься с ним!

— Он у меня всегда маленький останется, — тихо произнесла Раиса Владимировна, принимаясь собирать со стола тарелки.

— Мам, а когда Лешка приедет? — внезапно спросил Ванька.

— Только на зимних каникулах сможет приехать, недели на две, — вздохнула она и мечтательно улыбнулась.

Ей хотелось, чтобы эти каникулы наступили как можно скорее. Раисе все еще было непривычно в доме без старшего сына. Она всегда радовалась, видя, как он с аппетитом уплетает ее стряпню. И уже сейчас мать думала о том, какие любимые блюда приготовить пусть уже и взрослому, но все еще маленькому в ее глазах Алешеньке…