Курсант Сенька

Глава 13

Февраль. 1984 год

Афганистан

Козлов Кирилл затянулся сигаретой, прищурившись от едкого дыма. И его зубы сами собой стиснулись, когда за перевалом просвистела знакомая песня мины. Февральское утро в Панджшере встречало их очередным «добрым утром».

— Козлов! Живо к «бэтээру»! — рявкнул старшина Петренко, поправляя «калаш». — Сегодня идем прочесывать кишлак Рохи. Разведка докладывает — духи там окопались после вчерашнего замеса.

Кирилл молча затушил сигарету и подхватил свой АКС-74. Еще полгода назад он косил траву возле дома в Березовке, а теперь… Теперь каждое утро начиналось с одной мысли — доживешь ли до отбоя.

— Слышь, Козлов, — окликнул его Димка Макаренко, земляк из соседней роты, — не дрейфь. Я уже четвертый месяц здесь мотаюсь, все тропы знаю. Главное — за мной держись и башку не высовывай.

И БТР-80 натужно завелся, выплевывая черную гарь. Внутри, в тесноте и духоте, разместились восемь человек. Кирилл примостился рядом с пулеметчиком Гришей Захаровым — парнем из Новосибирска, который уже успел обрасти бородой и приобрести тот особый, усталый взгляд.

— Вчера душманы накрыли колонну у Чарикара, — тихо проговорил Гриша, проверяя ленту ПКМ. — Двоих наших упаковали. Командир говорит, Масуд готовит что-то серьезное к весне.

Кирилл кивнул, стараясь не выдать волнения. О командире Ахмад Шахе Масуде — «панджшерском льве» — он уже наслышался. Неуловимый полевой командир, который уже не первый год держал в напряжении целые дивизии.

БТР же вдруг резко затормозил. Люк распахнулся, и в лицо ударил колючий горный воздух.

— Выходим! Кишлак в двухстах метрах! — скомандовал лейтенант Романенко, молодой офицер, который сам прибыл сюда месяц назад прямо из училища.

Они двигались цепью по каменистому склону. Кирилл шел третьим, не спуская глаз с Димки, который показывал рукой, куда ставить ноги. Афганские камни были предательски скользкими — один неверный шаг мог стоить жизни всей группе.

Кишлак Рохи встретил их мертвой тишиной. Глинобитные дувалы, узкие улочки между домами, запах дыма и овечьего помета. Женщины и дети попрятались по домам — только изредка мелькали любопытные глаза в щелях ставен.

— Козлов, Макаренко — прочесываете левый фланг, — приказал Романенко. — Остальные — за мной в центр.

Кирилл и Дима осторожно продвигались между глиняными заборами. В одном из двориков копошились куры, в другом — привязанный козел жевал сухую траву, недоверчиво поглядывая на незваных гостей.

— Тихо, — шепнул Дима, поднимая кулак. — Слышишь?

Кирилл замер… Где-то впереди раздавался приглушенный разговор на дари. Макаренко кивнул на плоскую крышу дома — там мелькнула тень.

— Стой! Руки вверх! — крикнул Дима по-русски, потом повторил на ломаном дари, — Даст бала! Даст бала!

С крыши спрыгнул подросток лет пятнадцати в грязной тюбетейке. В глазах плескалась ненависть, но руки он поднял покорно.

— Обыскивай, — кивнул Дима. — Только осторожно — у этих в кармане может что угодно оказаться.

Кирилл неловко обшарил паренька — никакого оружия. Только завернутая в грязную тряпицу кукурузная лепешка да горстка мелких афгани.

— Чисто, — коротко доложил он, отступая на шаг.

— Отпускаем, — махнул рукой Дима. — Мелочь пузатая. А вот если б «калаш» нашли…

Так что все обошлось и к вечеру операция благополучно завершилась. Никого серьезного не зацепили — разве что тайник с патронами в одном из глинобитных домишек. Обычная рутина, каких десятки. А уже в расположении части Кирилл сидел у костра, заваривая крепкий чифир в потемневшей алюминиевой кружке. Рядом пристроился радист Толик Усевич — веселый псковский парень, который умудрялся ловить «Маяк» даже в этих горах.

— Слушай, Козлов, — протянул Толик, колдуя над приемником «Океан», — а ты домой-то пишешь?

— Пишу, — буркнул Кирилл, затягиваясь сигаретой.

— И что строчишь? Про красоты местные? Про горы да закаты?

Кирилл криво усмехнулся, выпуская дым в холодный горный воздух.

— Пишу, что служба идет своим чередом. Что кормят сносно и что по дому скучаю.

— Дело говоришь, — одобрительно кивнул Толик. — Пусть старики спят спокойно.

Из приемника вдруг прорезались знакомые позывные «Маяка», а следом — размеренный голос диктора — «Говорит Москва. Передаем последние известия…» А Кирилл допил остывший чай и поплелся в палатку. Завтра опять подъем в пять утра, опять патруль по этим бесконечным кишлакам и тропам. А пока можно вздремнуть — если, конечно, духи не вздумают ночью пошуметь. Он рухнул на жесткую армейскую койку и прикрыл глаза. За брезентовой стенкой кто-то негромко наигрывал на губной гармошке до боли знакомую мелодию. И Кирилл подумал о родной Березовке, о родителях и о том беззаботном времени, когда самой большой проблемой была плохая оценка по математике… Да провалился в тяжелый сон.

Тем временем

Снег скрипел под ногами, когда студенты медицинского института торопливо покидали главный корпус после лекции по анатомии. Мороз нещадно жег щеки, и каждый кутался в свое зимнее пальто или добротную шубу. Маша поправила вязаную шапку и потуже обмотала шею шарфом. Две аккуратные косички выбивались из-под шерстяного убора, а на лице играла та самая обворожительная улыбка, что сводила с ума половину курса. Девушка спешила к выходу, но знакомый голос заставил ее остановиться.

— Маша, погоди!

Обернувшись, она увидела Андрея Викторовича — высокого, статного парня с проницательными карими глазами и всегда безукоризненно уложенными темными волосами. Отец его служил в министерстве, мать — врач в элитной поликлинике для номенклатуры. Сам Андрей щеголял в добротном драповом пальто и качественных кожаных ботинках — все выдавало в нем отпрыска партийной семьи.

— Андрей, — вздохнула Маша, — опять преследуете меня?

— Не преследую, а хочу проводить до общежития, — улыбнулся он, догоняя девушку. — На дворе такая стужа, одной небезопасно.

— Да бросьте, — Маша покачала головой, — сколько можно повторять? У меня есть жених — Коля. Познакомились мы с ним еще в школе, он парень что надо — живой, веселый. Сейчас в военном училище учится, офицером будет.

— Знаю, — Андрей не отступал, — ты с ним все каникулы зимние провела. Но он же в училище, а я здесь. И потом, чем я хуже твоего Кольки? Он военную стезю избрал, а мы с тобой врачами станем — людей лечить будем.

Маша вдруг замерла и взглянула на него с укором.

— Андрей, не надо — неправильно это. Я же объяснила — не стоит за мной ухаживать.

Но он уже извлекал из кожаного портфеля небольшую коробочку.

— Это тебе. Просто так, по-товарищески.

— Что это? — Маша смущенно приняла коробку.

— Духи «Красная Москва». Мама в ГУМе доставала, говорит, отличные.

— Андрей, не могу принять, — Маша протянула коробочку обратно.

— Да что ты! — он отступил. — Это просто знак внимания. Между товарищами можно.

На прошлой неделе он уже и так преподнес ей томик Есенина в изящном переплете, а позавчера принес коробку конфет. Маша неизменно отказывалась, но он упорствовал, утверждая, что это лишь дружеские знаки внимания.

— Пойдём в кино сегодня, — предложил Андрей.

— Нет, — покачала головой Маша, поправляя сбившийся платок.

— Тогда в театр? Я достану билеты, — в голосе Андрея звучала едва скрываемая надежда.

— И в театр нет.

— Ну хотя бы в кафе? Там такие пломбиры подают — пальчики оближешь…

— Нет, и ещё раз нет! — Маша ускорила шаг, каблучки её зимних сапожек застучали по заледенелому тротуару.

Но Андрей догнал её и осторожно коснулся рукава пальто.

— Маша, ну что ты упрямишься? Я же не на свидание зову, а просто по дружбе. Мы товарищи, однокурсники. Разве нельзя просто время провести вместе?

Маша остановилась у витрины гастронома, где за стеклом красовались банки тушёнки и пачки «Геркулеса». В его словах действительно была логика. Они учились на одном курсе медицинского, и ничего предосудительного он не предлагал…

— Ну ладно, — неуверенно кивнула она, — но только по дружбе, как товарищи.

— Конечно! — обрадовался Андрей, и лицо его озарилось такой искренней улыбкой, что Маша невольно улыбнулась в ответ.

И они направились на каток под открытым небом. Мороз крепчал, но на катке царило оживление. Из репродукторов лилась музыка, пары кружились по льду, дети с красными от мороза щеками гоняли шайбу, а воздух был пропитан запахом горячего чая.

— Ты умеешь кататься? — спросил Андрей, когда они получили коньки в прокате за двадцать копеек.

— Немного, — призналась Маша, неуверенно ступая на лёд.

Андрей же оказался превосходным конькобежцем. Он легко скользил, выписывая изящные восьмёрки, затем подкатил к Маше и протянул руку.

— Держись за меня — не упадёшь.

Поначалу Маша стеснялась, но постепенно расслабилась. Андрей был не только искусным на коньках, но и замечательным рассказчиком.

— А знаешь, — говорил он, помогая ей удерживать равновесие, — у нас в группе Токмаков вчера на анатомии такое выдал! Профессор Иванович спрашивает его про строение сердца, а он отвечает — «Сердце — это мышца, которая качает кровь и влюбляется». Вся группа покатилась со смеху!

— Не может быть! А что профессор? — Маша тоже рассмеялась.

— А Иванович невозмутимо так говорит — «Молодой человек, если вы будете изучать анатомию по романам Тургенева, то пациентов наверное еще лечить станете и стихами Есенина!» — Андрей изобразил строгое лицо преподавателя, и Маша снова засмеялась.

— А ещё, — продолжал он, — помнишь, как на прошлой неделе Сидорова упала в обморок на практике? Оказывается, она перед занятиями ничего не ела — решила к весне похудеть. Представляешь — будущий врач, а сама не понимает, что голодать вредно!

— Бедная Лена, — посочувствовала Маша. — А я думала, она просто вида крови испугалась.

И за разговорами время растворилось, словно сахар в горячем чае. А когда дежурный объявил о закрытии катка, Маша не поверила, ведь казалось будто только что зашнуровала коньки.

— И не заметили, как пролетели часы, — проговорила она, расстегивая ботинки.

— Значит, душа радовалась, — отозвался Андрей, и в голосе его звучала такая теплота, что у Маши защемило в груди.

До общежития же шли молча, утопая в свежем снегу. У подъезда Андрей остановился и долго смотрел на нее — так пристально, что Маша почувствовала, как румянец разливается по щекам.

— Маша… — он помедлил, подбирая слова. — У тебя глаза… как васильки в июльском поле. Честное слово…

Она опустила ресницы, сердце забилось где-то в горле.

— Андрей, что ты…

— Правду говорю, — перебил он мягко. — Послушай, не составишь ли компанию завтра? В консерватории дают — симфонический концерт.

Маша помолчала, теребя варежку.

— Ну… пожалуй. Только как товарищи, конечно.

— Разумеется, как товарищи, — согласился Андрей, но глаза его лукаво блеснули в свете фонаря.

Поднимаясь же после по скрипучим ступеням общежития, Маша чувствовала, как сердце отбивает какой-то новый, незнакомый ритм. Перед глазами всплывали картинки — как Андрей смеялся, подхватывая ее на льду, как галантно подавал руку, как называл ее глаза васильками…

«Господи, что же со мной творится?» — думала она, укладываясь на узкую казенную койку. За окном кружил снег, а в голове никак не унимались мысли о его глазах и о том, что товарищи так не смотрят друг на друга.

Никогда не думал, что обычные занятия по тактической подготовке могут превратиться в такой балаган, что даже полковник будет держаться за живот от хохота. И я конечно не думал, что сам влипну в этот балаган. Но что поделаешь — я всего лишь обычный человек. А началось всё с того, что нашей четвёрке — мне, Кольке Овечкину, Лёхе Форсункову и Пашке — поручили отработать на практике тему «Маскировка и скрытное передвижение в зимних условиях».

Стоял лютый февральский мороз — градусов под тридцать и снега навалило по пояс. Старший лейтенант Кузеванов построил нас в спортзале и объявил задание.

— Товарищи курсанты! — голос его эхом отдавался под сводами зала. — Сегодня отрабатываем элементы зимней маскировки. Задача — незаметно проникнуть к условному объекту, обозначить его и вернуться, не будучи обнаруженными. Объект — сарай за учебным полигоном. Время выполнения — два часа. Средства маскировки — подручные. Вопросы есть?

— Товарищ старший лейтенант, а что значит «подручные средства»? — поднял руку Паша, как всегда стремящийся всё выяснить до мелочей.

— Рогозин, это значит — что найдёте, то и используете. Проявляйте смекалку! — отрезал Кузеванов.

И мы переоделись в зимнюю форму, да вышли на улицу. Мороз сразу ударил в лицо, словно плетью хлестнул. Лёха недовольно заворчал, втягивая голову в плечи.

— Эх, сейчас бы в столовой борщец горячий хлебать, а не по сугробам ползать…

— Форсунков, хватит о жратве думать! — одёрнул его Колька, поёживаясь от холода. — Давайте лучше план составим. Сенька, ты как главный стратег, что предлагаешь?

Я осмотрелся вокруг… До сарая было метров четыреста по открытой местности. Снег искрился на солнце, переливаясь миллионами алмазных крупинок, и любое движение было бы заметно издалека.

— Слушайте сюда, — сказал я, щурясь от слепящего блеска. — Нужно замаскироваться под местность. Снег белый, значит, и мы должны быть белыми.

— А где взять белое? — спросил Лёха. И тут его глаза вдруг загорелись хитрым огоньком. — А давайте простыни из казармы возьмём! Накроемся и поползём!

— Форсунков, ты что, совсем крышей поехал? — возмутился Колька, замахав руками. — За самовольное изъятие государственного имущества под трибунал загремим!

— Не изъятие, а временное использование в учебных целях, — хитро прищурился Лёха, потирая озябшие руки.

Я же подумал и кивнул — в его словах была своя логика. Так мне тогда показалось…

— Идея неплохая. Только не возьмём тайком, а попросим у дежурного по роте — скажем, что для занятий нужно.

Мы вернулись в казарму, где пахло сапожным кремом. Дежурным был курсант Зыков с третьего курса — добродушный сибиряк с широким лицом.

— Товарищ курсант, — обратился к нему Лёха, вытянувшись по стойке «смирно», — разрешите обратиться!

— Обращайтесь, Форсунков, — кивнул Зыков, не отрываясь от журнала дежурств.

— Нам для занятий по тактике нужны четыре простыни. Временно — для маскировки.

— Простыни? — Зыков почесал затылок и недоверчиво покосился на нас. — Ну ладно, только смотрите — не порвите. А то с меня шкуру спустят.

Получив же заветные простыни, мы снова вышли на плац. И накинув простыни на головы, поползли по снежной целине цепочкой — я впереди, за мной Колька, следом Пашка, замыкал Леха.

Первую сотню метров прошли как по писаному. Ползли неспешно, стараясь не нарушить тишину зимнего дня. Но вдруг начались неприятности… Леха проваливался в снег по самые уши и безнадежно отставал от группы.

— Форсунков, шевелись! — сипел на него Колька, оборачиваясь. — Отстаешь от графика!

— Не могу быстрее! — пыхтел Леха. — Простыня за что-то зацепилась!

Я обернулся и едва сдержал смех — Лехина простыня намертво зацепилась за торчащий из-под снега сухой куст, и он волочил за собой целую ветвь.

— Отцепись, болван! — прошептал я.

— Стараюсь! — Леха дергал ткань, но только глубже запутывался в колючих объятиях.

В этот момент Пашка, который полз следом за Колькой, внезапно провалился в снежную ловушку. Под белым покровом оказалась водосточная канава.

— Да как так-то! — взвизгнул Пашка и скрылся под простыней.

Колька кинулся его выручать, но поскользнулся и рухнул прямо на него. Они принялись барахтаться в снегу, словно два призрака, сцепившихся в смертельной схватке.

— Тише, олухи! — зашипел я. — Нас рассекретят!

Но было поздно… Из-за заснеженных елей показался Кузеванов с биноклем наперевес. Остановился, поднес оптику к глазам и принялся изучать нашу «маскировку».

— Все, крышка, — пробормотал я себе под нос.

Но тут случилось невероятное — Леха, который все это время бился с проклятым кустом, резко рванул простыню. Ветка отпустила добычу, и Леха покатился по склону огромным белым комом. Простыня развевалась следом, превращая его в гигантский одуванчик на февральском ветру.

— А-а-а-а! — вопил Леха, несясь прямиком на Кузеванова.

Старший лейтенант увидел мчащийся на него белый снаряд и в панике отскочил в сторону. Леха же пронесся мимо и с грохотом врезался в сугроб у самого сарая — нашей заветной цели.

— Есть контакт с объектом! — радостно заорал Леха, высунув голову из снежного плена.

Мы с Колькой и Пашкой тоже покатились вниз, забыв о всякой скрытности. Простыни полоскались на ветру, снег взметался фонтанами. Мы походили на три белых смерча, сошедших с ума. Кузеванов же стоял с отвисшей челюстью, а затем вдруг разразился хохотом.

— Курсанты! Что за представление⁈

— Товарищ старший лейтенант! — отрапортовал я, выкарабкиваясь из сугроба и отряхивая снег. — Задание выполнено! Объект достигнут!

— Каким образом достигнут⁈ — Кузеванов не мог сдержать смех, хватаясь за бока.

— Методом… э-э-э… скоростной маскировки! — выпалил Колька, пытаясь сохранить серьезность.

— Скоростной маскировки⁈ — старший лейтенант согнулся пополам от хохота.

— Так точно! — подхватил Пашка. — Мы разработали новый тактический прием! Условное наименование — «Белые торпеды»!

Леха тем временем отряхивался от снега, выковыривая его из-за воротника.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! — Леха вытянулся по стойке «смирно». — А обратно тоже применяем скоростную маскировку?

— Форсунков, ты что, хочешь меня до инфаркта довести? — Кузеванов утирал выступившие слезы.

В этот момент к нам приближался полковник — начальник курса. Мы мгновенно замерли в стойке «смирно», но вид имели еще тот — закутанные в белые простыни, перепачканные снегом и с пунцовыми от мороза носами.

— Кротов, что здесь происходит? — строго поинтересовался полковник.

— Товарищ полковник, курсанты отрабатывают элементы зимней маскировки! — с трудом сдерживая смех, отрапортовал старший лейтенант.

А тот окинул нас внимательным взглядом.

— Ну и как успехи?

— Объект достигнут, товарищ полковник! — бодро доложил я.

— Каким способом?

— Новаторским, товарищ полковник! — не растерялся Колька.

Полковник подошел к Лехе, который все еще выковыривал снег из-за воротника.

— Курсант Форсунков, доложите о сути новаторского метода!

Леха же с самым серьезным видом отрапортовал.

— Товарищ полковник! Суть метода заключается в использовании естественных природных условий для достижения максимальной скорости передвижения при сохранении маскировочных свойств!

— То есть? — полковник прищурился.

— То есть катимся с горки — и никого не видно! — простодушно пояснил Леха.

Полковник помолчал секунду, а затем разразился таким раскатистым хохотом, что даже вороны с заснеженных елей сорвались в испуге.

— Курсанты! — произнес он, отсмеявшись. — За изобретательность — зачет! За выполнение боевой задачи — зачет! За то, что развеселили старого служаку — дополнительный зачет!

— Товарищ полковник, а взыскание? — робко поинтересовался Пашка.

— Какое взыскание? Задачу ведь выполнили! Объект достигли! — он снова рассмеялся. — Правда, методы у вас… скажем так, нестандартные.

— Товарищ полковник, — осмелел Колька, — а можно этот способ в наставление внести? «Скоростная маскировка по методу снежного кома»?

— И в конце надо добавить было мою фамилию, что по моему методу! — возмутился Лёха, глаза его сверкнули обидой. — Это же я придумал!

— Ты не придумал, ты просто шлёпнулся! — возразил Пашка, отряхивая снег.

— Не шлёпнулся, а применил законы физики! — гордо выпрямился Лёха, словно защищая диссертацию.

— Какие ещё законы физики? — недоумённо почесал затылок Колька.

— Закон всемирного тяготения! — торжественно возвестил Лёха, воздев палец к небу. — Все тела стремятся к земле!

И мы снова покатились со смеху — даже полковник не выдержал — уголки его губ предательски дрогнули.

— Форсунков, вы у нас ещё и физик-теоретик оказались! — покачал головой. — Ну что ж, курсанты, марш в казарму. И простыни верните в том виде, в каком получали.

Мы выстроились в колонну по два и зашагали по протоптанной дорожке. Лёха же не унимался, размахивая руками.

— А что, метод рабочий! Быстро, эффективно, с огоньком!

— Форсунков, ты настоящий самородок! — восхищался Колька. — Только в следующий раз предупреждай, когда собираешься законы физики применять.

— А я что, знал, что покачусь кубарем? — оправдывался Лёха, разводя руками. — Сам не ожидал такого эффекта!

— Зато как лихо получилось! — подхватил Пашка.

А я шагал и думал — вот они, эти мгновения, что врезаются в память навсегда. Когда через годы мы будем собираться вместе на встречах, обязательно вспомним, как Лёха изобрёл «скоростную маскировку» и как полковник давился от смеха. В казарме же нас поджидали сокурсники, которые тоже уже сдали все. Дневальный по роте, увидел наши простыни и присвистнул.

— Вы что с ними творили? На санках катались?

— Не на санках, а на заднице! — радостно доложил Лёха.

И мы снова разразились хохотом, наперебой рассказывая подробности нашего «боевого крещения». А байка про «белые торпеды» ещё долго гуляла по училищу — старшекурсники при встрече непременно нас подкалывали.

— Ну что, «торпеды», как успехи в маскировке? — улыбался Лосев.

— Всё по науке! По методу Форсункова! — И мы с гордостью отвечали.

А вечером, когда мы уже переоделись и готовились к отбою, к нам подошёл старшина. Завидев его каменное лицо, мы четверо мгновенно соскочили с коек.

— Товарищ старшина! — рявкнули хором.

— Так-так, герои-маскировщики, — протянул он, окидывая нас тяжёлым взглядом. — Дошли до меня слухи про ваши подвиги. Простыни казённые в снегу валяли, говорят?

— Товарищ старшина, простыни целы! — бодро отрапортовал Пашка, демонстрируя аккуратно сложенное казенное белье.

Старшина взял простыню в руки, развернул и принялся внимательно осматривать каждый сантиметр ткани.

— Форсунков, а это что такое? — он ткнул указательным пальцем в небольшую дырочку размером с копейку.

— Товарищ старшина, это… это от сучка зацепилось… — Леха мгновенно побледнел, словно вся кровь отхлынула от лица.

— От сучка? — грозно переспросил старшина, прищурив глаза.

— Так точно! — подтвердил он. — Я за куст зацепился, когда по-пластунски полз на тактических занятиях!

— А потом что делал?

— Отцеплялся, товарищ старшина!

— Как отцеплялся?

Леха замялся, понимая, что загнал себя в угол.

— Ну… дергал…

— Дергал? — старшина поднял бровь, и в его голосе послышались опасные нотки.

— Так точно! А потом покатился…

— Покатился?

— Ну да, с горки… как снежный ком…

Старшина секунду молчал, переваривая услышанное, а потом вдруг фыркнул и едва сдержал смех.

— Форсунков, ты у нас, оказывается, лыжник-экстремал! Ладно, курсанты, на этот раз прощаю. Но чтобы больше казенное имущество по сугробам не катали!

— Есть, товарищ старшина! — хором отрапортовали мы, едва сдерживая облегченные вздохи.

Когда же тот скрылся за дверью казармы, к нам тут же сбежались остальные ребята из взвода.

— Ну, выкладывайте! — потребовал Дятлов, глаза его горели любопытством. — Как вы умудрились полковника до слез довести?

— Да ничего особенного, — скромно отвечал я. — Просто маскировку отрабатывали.

— Маскировку под привидений! — добавил Леха, и вся казарма взорвалась смехом.

— Слушайте, а правда, что вы новый способ изобрели? — спросил Толик Воронов, наш комсорг взвода, с неподдельным интересом.

— Не мы, а Форсунков, — указал на Леху Пашка. — Он у нас теоретик.

— Какой я теоретик? — возмутился Леха, размахивая руками. — Я практик! Я на собственной шкуре все проверил!

— На собственной попе, ты хотел сказать! — поправил его Колька.

Все снова расхохотались, и казарма наполнилась тем особым духом товарищества, который рождается только в стенах военного училища. Но тут в помещение вошел старший лейтенант, и смех мгновенно стих.

— Отбой через десять минут! — объявил он четким командным голосом. — Курсанты Семенов, Овечкин, Форсунков и Рогозин — ко мне!

Мы подошли к нему, гадая, что еще могло случиться, и в душе каждого поселилась тревога.

— Товарищи курсанты, — произнес Кузеванов, глядя на нас серьезным взглядом, — завтра в восемь ноль-ноль явиться к начальнику курса — в парадной форме.

— Товарищ старший лейтенант, а по какому поводу? — осторожно поинтересовался я, стараясь не выдать волнения.

— Полковник желает лично побеседовать с изобретателями нового способа маскировки, — ответил он, и в уголках его глаз мелькнуло что-то похожее на усмешку.

А когда дверь за ним закрылась, мы обменялись тяжёлыми взглядами. В казарме повисла гнетущая тишина…

— Всё, приплыли, — глухо пробормотал Пашка, опускаясь на койку. — Завтра точно вылетим отсюда.

— С чего бы это? — запротестовал Колька. — Задание ведь выполнили!

— Выполнили-то выполнили, да вот только как… — тяжело вздохнул я. — Небось хочет разнести нас в пух и прах за легкомысленное отношение к боевой подготовке.

— А может, наоборот, отметить? — робко предположил Лёха. — Он же говорил, что за находчивость зачёт поставит.

— Форсунков, ты неисправимый мечтатель, — покачал головой Пашка. — За подобные выкрутасы обычно по полной программе разбирают.

Но Лёха не сдавался.

— Да что мы такого натворили? Ползли, как положено по уставу. Маскировались, как на занятиях учили. Разве я виноват, что законы природы сработали?

Да уж… Не виноват, но это мало что меняло. Легли мы поздно, но сон не шёл. Ворочались на скрипучих койках, мысленно прокручивая завтрашний разговор с полковником. Лёха даже вызвался заготовить научное обоснование своего метода.

— Слушайте, а что если я расскажу про физические законы? — шептал он в полутьме казармы. — Про силу тяжести, про ускорение свободного падения…

— Форсунков, заткнись и спи! — зашипел Колька. — И без того неприятностей по горло!

Утром же поднялись ни свет ни заря. Тщательно выгладили парадно-выходную форму. Пашка даже предложил провести репетицию.

— Давайте отработаем, как станем докладывать, — сказал он, поправляя ремень.

— А что докладывать-то? — спросил Колька.

— Ну… что мы не при чём, что так вышло…

— Рогозин, да мы и правда ни при чём! — горячился Лёха. — Честно выполняли приказ!

— Честно-то честно, да только результат… — протянул я.

Ровно же в восемь утра мы застыли перед дверью кабинета полковника и я негромко постучал.

— Войдите! — донёсся знакомый властный голос.

Мы вошли и замерли словно вкопанные.

— Товарищ полковник! Курсанты Семенов, Овечкин, Форсунков и Рогозин по вашему приказу прибыли! — чётко отрапортовал я.

Полковник сидел за массивным письменным столом и пристально нас разглядывал. На его лице блуждала едва заметная улыбка — то ли добрая, то ли зловещая.

— Вольно, — произнёс он наконец. — Присаживайтесь.

Мы опустились на деревянные стулья перед столом, держа спины прямо и не отводя взгляда от полковника.

— Так, товарищи изобретатели, — начал он, поправляя очки и откидываясь на спинку казённого стула. — Расскажите-ка мне подробнее про ваш метод. Особенно интересует теоретическое обоснование.

Мы переглянулись — в кабинете пахло свежей краской — стены недавно подновили к очередной проверке. И Лёха откашлялся и начал тараторить, как по писаному.

— Товарищ полковник, суть метода заключается в использовании естественных природных факторов для достижения максимальной эффективности при выполнении боевых задач…

— Форсунков! — резко перебил его полковник, и мы все вздрогнули. — Говорите по-человечески — без этой канцелярщины.

Лёха сглотнул, покраснел и выдал честную правду.

— Ну… зацепился я за куст, дёрнул посильнее, отцепился и покатился с горки вниз головой.

— И что же, по-вашему, в этом революционного?

— А то, что я быстрее всех добрался до цели! — гордо заявил Лёха, и в глазах его заблестел азарт.

— Быстро — дело хорошее, — кивнул полковник, и в уголках его глаз заиграли смешинки. — А управляемость процесса как обстоит?

— Какая ещё управляемость? — искренне не понял Лёха.

— Ну, могли вы изменить направление движения? Затормозить в нужный момент? Ускориться?

— Не мог, — Лёха почесал затылок.

— То есть метод совершенно неуправляемый?

— Получается, что так…

— А если бы на пути оказался противник?

— Я снес бы его, нанеся урон! — находчиво ответил Лёха.

Полковник не выдержал и расхохотался так, что аж погоны затряслись.

— Форсунков, да вы у нас стратег! Поражать противника собственным телом — это что-то новенькое в военной науке!

— Эффективно же! — не сдавался Лёха, воодушевляясь.

— Эффективно, спору нет, — согласился полковник, утирая выступившие слёзы. — Но применение строго одноразовое. После первого боевого использования боец гарантированно выходит из строя.

— Почему? — удивился Лёха.

— Потому что намертво застревает в сугробе! — полковник снова прыснул.

Мы все не выдержали и заржали в голос. Даже Пашка, который обычно трясся от страха перед начальством, захихикал. Напряжение спало, как с плеч.

— Ладно, курсанты, — сказал полковник, успокаиваясь и промокая глаза платком. — Скажу честно — давно так не смеялся. Вчера вечером рассказывал супруге про ваши подвиги, так она до самого утра посмеивалась.

— Товарищ полковник, — робко подал голос Пашка, — а наказание будет?

— Какое наказание? За что? — искренне удивился полковник. — Вы же задание выполнили. Правда, способом весьма нестандартным, но выполнили. А то, что при этом всех развеселили — так это только в плюс. Здесь без смеха — никуда.

— Товарищ полковник, — встрял Колька, осмелев, — а можно вопрос? А если мы ещё что-нибудь такое изобретём?

— Овечкин! — засмеялся полковник. — Только предупреждайте заранее! А то сердце у меня уже не молодое, могу не выдержать таких сюрпризов.

— Есть, товарищ полковник! — грянули мы хором, как один.

— Всё, идите. И запомните — армия любит смелых и находчивых. Но в разумных пределах!

Мы вышли из кабинета с облегчением на душе. В коридоре уже толпились ребята из взвода — лица напряжённые, глаза полны любопытства.

— Ну что, отчислили? — первым не выдержал Дятлов.

— Нет, премировали! — радостно выпалил Лёха.

— Как это премировали?

— Полковник сказал, что мы молодцы! — добавил Колька, сияя от счастья.

— И что жена его всю ночь хихикала! — не удержался Пашка.

— Рогозин, ты что мелешь? — одёрнул его я.

— А что? Правда ведь!

Весь день нас в общем поздравляли курсанты из других взводов. История про «белые торпеды» разлетелась по всему училищу быстрее радиоволн. А к вечеру к нам подошел старший лейтенант — лицо серьёзное, но в глазах плясали чертики.

— Ну что, «изобретатели», — произнёс он с едва заметной улыбкой, — завтра у нас снова тактика. Только на этот раз без простыней!

— Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос? — спросил Лёха.

— Говори, Форсунков.

— А если погода будет подходящая для… эксперимента?

— Форсунков! — голос Кузеванова стал строже, но глаза по-прежнему смеялись. — Если ты ещё раз покатишься с горки во время занятий, я тебя самого в сугроб закопаю по самые уши!

— Есть, товарищ старший лейтенант! — бодро отрапортовал Лёха.

А когда тот ушел, я лёжа на казённой койке, размышлял о том, как удивительно устроена наша жизнь здесь. Несмотря на железную дисциплину и строгий устав, здесь находится место для смеха и настоящей дружбы. И какое счастье, что у нас такие командиры — умеют не только требовать по всей строгости, но и понимать курсантские души. Ну да ладно об этом… Всё, спать…

Уважаемые читатели, спасибо, что вы со мной! Ставьте лайки, подписывайтесь и пишите комментарии. Приятного чтения!