Курсант Сенька

Глава 11

Арматура в руках жгла ладони нестерпимо — мороз собачий стоял, а железо словно раскалённое. Валенки по снегу скрипели мерно, дыхание паром валило густым. Те подонки, что избивали впятером одного, снова прокричали мне, чтобы проваливал отсюда.

— Сами проваливайте! — бросил я.

— Ишь ты, защитничек объявился! — злобный коротышка заржал по-звериному. — Сейчас и тебе накостыляем как следует!

— Попробуйте только, — сплюнул я, перехватывая арматуру поудобнее.

И понеслось… Кинулись на меня все разом — думали, легко справятся. Как бы не так! Первому — коротышке — заехал арматурой по рёбрам, тот завыл и согнулся пополам. Второму — спортсмену — успел в челюсть врезать, пока он стойку принимал. Но остальные уже навалились всей массой.

Дрался я отчаянно — арматура свистела в воздухе, кулаки работали чётко. Но понимал — слишком долго не продержусь против пятерых. Силы вскоре таяли, дыхание сбилось. Я получил удар ножом по куртке — хорошо, что толстая была. Потом кто-то сзади по почкам еще врезал — аж в глазах потемнело. Арматура тут же выскользнула из рук и упала со звоном на промёрзшую землю. Согнулся пополам, кровь из носа потекла от очередного удара. А Андрюха — главарь их — подошёл и схватил за воротник.

— Ну что, герой? Нахватался по полной?

И тут из кармана у меня четки выпали — янтарные, с нарезками на бусинах. Андрюха аж глаза вытаращил.

— А это у тебя откуда? Отвечай, сука!

— Суку ты в зеркале увидишь, — прохрипел я сквозь кровь.

И получил ещё раз кулаком в лицо. Губа лопнула, а про нос и говорить нечего. Стоял уже на коленях в снегу рядом с Пчелой, который калачиком свернулся.

— Ещё раз спрашиваю — откуда четки? — рычал Андрюха, наклонившись ко мне.

— Это моё напоминание о таких, как ты, — сплюнул кровью и закашлялся. — Что с вами бороться надо! Не боюсь я вас, плевать мне на всё!

Но я рассказал ему, где взял эти четки и при каких обстоятельствах — пусть знает. Андрюха прищурился, задумался на мгновение, а потом почему-то широко улыбнулся — улыбка была хищной, волчьей.

— Так ты, значит, отделал моего старого врага! Этот урод — Костыль его кличут — мне дорогу серьёзно когда-то перешёл. Товар мой спёр, подставил под ментов. Видать, с зоны откинулся и теперь молодую шпану гоняет — больше ни на что не способен.

Смешно было это слышать от человека, который сам только что семнадцатилетнего с толпой избивал.

— Слушай, — продолжал Андрюха, голос его стал вкрадчивым, — вижу, парень ты крепкий. Боксом занимаешься — по технике видно. Давай к нам приходи — будешь долги выбивать, порядок наводить. На Тихого работать — человек он уважаемый в наших краях. Я с ним договорюсь о тебе. Будешь иметь триста рублей в месяц для начала — это лучше, чем на заводе за сто пятьдесят горбатиться, как остальные неудачники. А потом, глядишь, и больше получать станешь, если хорошо себя покажешь.

Я же тем временем приложил снежок к разбитому носу — тот мгновенно окрасился кровью. Взглянул на Андрюху и произнес твердо.

— Я учусь в военном училище, а после — в армию. Но даже если б не это — ни за что к вашему Тихому не пошел бы. Ни при каких обстоятельствах!

И достал из кармана свои пятьдесят рублей и протянул ему.

— Это за Пчелу. Больше при себе нет. Пусть до зарплаты его не трогают, а там он сам рассчитается.

Они, естественно, поинтересовались — зачем заступаюсь за незнакомца и знаю ли его вообще. Я покачал головой отрицательно — впервые вижу мол, а прозвище случайно услышал.

Дружки Андрюхи усмехнулись презрительно и принялись переговариваться между собой.

— Ну даёт! Странный тип — в героя играет!

Андрюха же посмотрел на деньги, буркнул, что маловато, но деньги забрал. Затем подошел к Пчеле, наклонился над ним.

— Повезло тебе — живи пока. В последний раз отсрочку даем.

И наконец эти отморозки направились к своим «Жигулям», но перед отъездом крикнули мне.

— Если после армии работы не найдешь — Тихого ищи. А сейчас не добили только потому, что в военном учишься. С курсантами связываться — себе дороже.

Уехали… Я же с трудом поднялся и помог подняться перепуганному избитому Пчеле.

— Мужик, как дела? Можешь идти?

Тот кивнул — весь забитый, запуганный. И сразу принялся благодарить меня со слезами, причитая — какой же он дурак, что занял у Тихого столько денег, но больше неоткуда было взять, никто не давал. Жена, говорит, заболела, работать не может, а он с тремя детьми один остался. Да еще и другие долги есть — вот и влип. Веселая жизнь, ничего не скажешь…

Посоветовал я ему больше в долги не лезть — а то в следующий раз дети без отца могут остаться. И предложил довести до больницы или до дома, но он отказался — дойдет сам, недалеко живет. Зато поинтересовался — может, это мне в больницу надо? Я отмахнулся — нос не сломали, да и домой торопиться пора.

Распрощался с ним в общем, подобрал пакет с продуктами и поковылял к автовокзалу. Хорошо хоть пакет подальше убрал — а то бутылка шампанского разбилась бы. Впрочем, из осколков можно было бы розочку сделать, но это оружие опасное — мне такое не нужно…

Когда я вернулся домой с покупками, родители само собой сразу заметили мое избитое лицо. Мать, увидев разбитую губу и синяк под глазом, всплеснула руками.

— Сенька! Что с тобой стряслось⁈

Отец же молча осмотрел меня, нахмурив брови. Ну и я рассказал все как было, и мать тут же принялась причитать.

— Зачем ввязался, дурья твоя голова! Мало ли что могло случиться! Ведь убить могли!

— Правильно поступил, сын, — отец тяжело вздохнул, но положил руку мне на плечо. — Как настоящий мужчина.

С трудом мне удалось потом успокоить мать — она еще полдня ходила, вздыхая и качая головой. Но через пару дней все вошло в привычное русло.

И вот наступил Новый год. В нашей избе в Березовке началась настоящая предпраздничная суета. Мать с утра тридцать первого декабря носилась по дому как угорелая — то в погреб за соленьями сбегает, то на улицу за мясом.

— Петр! — кричала она отцу. — Сходи к Ивану Семенычу за самогонкой, а то одной водкой не управимся!

И отец, покряхтывая, натягивал валенки.

— Зина, да у нас и так полдома выпивки стоит! Куда еще?

— А гости как же? А соседи? Новый год — раз в году праздник!

К вечеру наш стол уже ломился от угощений. Мать наготовила всего, что душа пожелает. В центре стола красовался поросенок, которого мы сами откормили — румяный. Рядом — домашняя колбаса, которую мать делала еще в ноябре, селедка под шубой (мать называла ее «селедочкой под шубкой» и всегда гордилась, что у нее получается лучше всех в деревне), салат оливье с настоящей докторской колбасой.

— Сенька, неси икру красную! — распорядилась мать. — Обе баночки ставь, не жалей!

Рядом с икрой стояли мандарины, пахнущие далекими южными краями. А в центре стола, словно царица, возвышалась бутылка советского шампанского «Советское».

— Петр, включай «Голубой огонек»! — скомандовала мать, вытирая руки о фартук.

Отец включил наш телевизор, и по экрану поплыли знакомые лица артистов. Мать присела на минутку, но тут же вскочила.

— Ой, а капусту-то забыла! Сенька, беги в погреб за квашеной!

Я спустился в погреб и вынес банку квашеной капусты — хрустящей, с морковью, какую только мать умела заготавливать. На столе уже красовались соленые огурцы и помидоры, маринованные грибы, сало с чесноком, которое отец нарезал тонкими ломтиками.

В одиннадцать же к нам пожаловали соседи — дядя Вася с тетей Клавой, Витька, Иван Семеныч с самогонкой и еще человек пять с нашей улицы. Каждый принес что-то к столу — кто пирожки, кто домашнее вино.

— Ну что, мужики, за что пьем? — поднял рюмку дядя Вася.

— За мир! — хором откликнулись все.

— За урожай будущий! — добавил Иван Семеныч.

— За здоровье! — подхватила тетя Клава.

Мать разливала всем по рюмочке, а мне налила лимонада в граненый стакан.

— Зина, а твоя селедка под шубой — это просто песня! — расхваливала тетя Клава.

— Да ладно, обычная, — скромничала мать, но было видно — ей приятно.

Отец тем временем травил анекдот.

— Значит, приходит мужик в магазин — «Дайте колбасы докторской». А продавщица ему — «Нет докторской». — «А какая есть?» — «Любительская». — «Не надо, я не любитель, я доктор!»

Все покатились со смеху, дядя Вася даже поперхнулся самогонкой. А когда часы стали отбивать полночь, мы поднялись с рюмками. Отец торжественно откупорил шампанское — пробка выстрелила и угодила прямо в потолок.

— С Новым годом! С новым счастьем! — кричали мы, чокаясь.

— Господи, какая же я счастливая! И семья здорова, и на столе всего вдоволь! — мать даже прослезилась.

После потом полуночи, когда гости изрядно повеселели, а дядя Вася затянул «Катюшу», за мной заехали друзья. Мишка недавно получил права и прикатил на мотоцикле с коляской.

— Сенька! — заорал он с улицы. — Выходи, поехали в клуб на танцы!

Я выскочил на крыльцо — Мишка сидел довольный, в новой куртке. В коляске уже устроились Боря и Максим — оба в шапках-ушанках и изрядно подвыпившие.

— Мам, я поехал! — крикнул я в дом.

— Осторожно! И не пей много! — донеслось из избы.

— Сенька, а у вас икра есть? — спросил Боря, высовываясь из коляски.

— Есть, одна банка осталась!

— Тащи! В клубе девчонок угостим!

Я забежал в дом, схватил банку икры и пару мандаринов. Мать только головой покачала.

— Молодежь… В мое время на танцы с пирожками ходили!

Мы же втиснулись в коляску, а Мишка, гордый как павлин, завел мотоцикл. Тот чихнул, заурчал и понес нас по заснеженной деревенской дороге к Дому культуры, где уже гремела музыка и мигали цветные лампочки.

— Эх, хорошо-то как! — кричал Максим, подставляя лицо морозному ветру. — Новый год, друзья, мотоцикл, танцы! Чего еще надо для счастья?

И правда — чего еще надо было нам, деревенским парням в тот момент… Мишкин мотоцикл с ревом подкатил к ДК. Здание светилось всеми окнами, а из распахнутых дверей валил пар от дыхания танцующих и доносились ритмичные звуки музыки.

— Слышите? «Бони М» играют! — закричал Боря, выбираясь из коляски. — «Распутин»!

Действительно, из клуба неслось знакомое «Ра-ра-Распутин». Мы оставили мотоцикл у крыльца рядом с велосипедами и санками и ввалились в клуб. Внутри царил настоящий праздник. Зал украшали гирлянды из цветной бумаги, на стенах висели плакаты «С Новым годом!». В углу стояла живая елка, увешанная игрушками и мишурой. Но главное — народу было битком! Молодежь из окрестных деревень собралась здесь.

— Сенька! Мишка! — замахала нам рукой Светка Петрова, наша одноклассница. — Идите сюда!

Диджей — местный учитель физкультуры Николай Иванович — крутил пластинки на проигрывателе «Вега». Сейчас заиграла «Мани-мани» группы «АББА», и весь зал взорвался от восторга. Мы же протолкались к импровизированному бару — столу, где тетя Галя, буфетчица, разливала лимонад и продавала пирожки. И Мишка достал из кармана флягу.

— Парни, по маленькой? За встречу!

Мы отошли в сторонку, и Мишка плеснул всем в стаканы с лимонадом самогонки. Выпили, поморщились.

— Ну что, в пляс? — предложил Боря.

Заиграла «Чао, бамбина» в исполнении Дина Рида, и мы ринулись на танцпол. Я никогда особо не умел танцевать, но в такой атмосфере это было неважно. Все прыгали, размахивали руками, девчонки крутились в своих лучших платьях.

— Сенька, ты как дерево двигаешься! — смеялась Светка, показывая мне движения.

Потом заиграла медленная «Подмосковные вечера», и пары стали обниматься. Я пригласил Светку, и мы закружились в медленном танце.

— Как дела в училище? — спросила она, положив голову мне на плечо.

— Нормально, служба есть служба, — ответил я. — Скучаю по дому.

А после танца мы с парнями уселись за столик в углу. Николай Иванович поставил «Калинку», и весь зал снова взорвался.

— Слушай, Сенька, — сказал Борька, отпивая из своего стакана, — расскажи, как там у вас в училище? Правда, что муштра жесткая?

Я откинулся на стуле.

— Да жесткая, конечно. Подъем ранний, строевая подготовка, стрельбы, изучение техники. Но ничего, привыкаешь. Зато дисциплина железная, и товарищи хорошие. Недавно на учениях с учебными гранатами работали.

— С гранатами⁈ — восхитился Максим. — Вот это да! А я в своем торговом только кассы изучаю да товароведение. Правда, практику в райцентре проходил — в универмаге работал. Там такие истории были!

— Какие? — заинтересовался Мишка.

— Приходит как-то бабка в магазин, покупает трусы мужские, размер пятьдесят шестой. Говорю ей — «Бабуля, да это же мужские!» А она мне — «Знаю, внучек, знаю. Зато какие половые тряпки славные выходят!»

Заржали мы с этого, а Борька подлил всем еще по глотку самогона.

— А у меня в техникуме вообще представление! — подхватил разговор Максим. — Изучаем свиноводство, привезли хряка-производителя показывать. Зверюга такая — килограммов под триста потянет. Преподаватель наш, Семен Петрович, вздумал лекцию прямо в загоне читать. Подошел к хряку поближе, а тот как треснет его рылом! Семен Петрович в навоз — бух! Поднимается весь перемазанный, а хряк довольно похрюкивает. Теперь только через ограду науку преподает!

— Ха-ха-ха! — Максим со стула чуть не свалился.

Мишка тоже историей поделился.

— А у нас на заводе недавно случай вышел! Работаю в механическом цехе, детали вытачиваю. Прислали к нам нового мастера — из областного центра, важный весь. Вздумал показать, как правильно работать надо. Подходит к станку, запускает, а про защитные очки позабыл. Как стружка ему в глаз попадет! Носится по цеху, вопит — «Глаз! Глаз!» А мы сперва подумали — хвастается, мол, глаз-алмаз у него. Потом сообразили, в медпункт потащили.

Но тут заиграла «Чунга-чанга» с пластинки, и девчонки снова потащили нас плясать. Светка схватила меня за руку.

— Сенька, давай кружиться!

Ринулись мы на самую середину. Атмосфера разгорелась нешуточная — все пели, плясали, хохотали. Николай Иванович то и дело пластинки менял. А в самый разгар веселья Толька Сидоров, парень из соседней деревни, вздумал перед девчонками покрасоваться — стал вприсядку плясать. Приседал-приседал, да как врежется в елку! Игрушки посыпались, мишура в волосах запуталась, а сам под елкой лежит, глазами хлопает.

— Толька, живой? — подбежала Ленка Васильева.

— Ничего, — отвечает, мишуру изо рта выплевывая. — Это я так задумал!

Хохотали мы минут пять наверное. Потом Витька Громов, местный силач, вздумал сразу двух девчонок на руки поднять — Машку с Наташкой. Поднял, покрасовался, да поскользнулся на мокром полу. Все трое кучей свалились — Витька снизу, девчонки сверху. Машка встает, платье измятое, коса растрепанная.

— Витька, дурак! Платье праздничное испортил!

А Витька из-под Наташки отзывается.

— Маш, а мне понравилось! Давайте повторим!

Под утро же, когда уже медленные песни играли и парочки по углам обнимались, Гришка Петухов, что всю ночь за Олей Кузнецовой ухаживал, наконец решился на танец ее пригласить. Подходит, весь красный, руку протягивает.

— Оля, потанцуем?

А Оля как даст ему по руке.

— Гришка, с ума сошел? Руки-то грязные!

Посмотрел Гришка на ладони — и впрямь черные от машинного масла.

— Ой, — говорит, — сейчас отмою!

Рванул в уборную, наскоро ополоснул руки и кинулся назад. А Оля уже кружится в объятиях Сережки Волкова!

— Эх, — протянул Гришка с горечью, — видать, не судьба…

Ну а к четырем утра гости начали понемногу расходиться. Мы с ребятами тоже собрались домой. Втиснулись в коляску мотоцикла, и железный конь понес нас по укутанным снегом проселкам.

— Эх, славно оторвались! — орал Боря, прижимая к груди банку красной икры, так и оставшуюся нетронутой.

— Да уж, ночка что надо! — вторил ему Максим. — Давненько так не гулял!

Мишка высадил меня у родного крыльца. В окнах дома давно погас свет — родители почивали. Я осторожно прокрался в сени, разделся и рухнул на свою постель. Лежу и размышляю — вот оно, настоящее счастье! Верные товарищи, музыка, пляски, беззаботный смех… Но скоро снова придется возвращаться в училище — к строгому распорядку и зубрежке. Впрочем, эта новогодняя ночь врежется в память надолго.

За окном уже занималась заря, а я все никак не мог сомкнуть глаз — переполняли чувства. Но в конце концов дрема одолела меня, и я провалился в сладкий сон под неспешные звуки пробуждающейся деревни.

Время спустя

Зимние каникулы близились к завершению, и я решил выехать в город на пару дней раньше срока — хотелось повидать товарищей из училища. После деревенской тишины тянуло к друзьям, в кинотеатр, просто пройтись по городским улицам. В город прибыл к обеду. Автовокзал гудел, словно растревоженный улей — народ возвращался с каникул. Стоял у входа, высматривая знакомые лица, когда услышал окрик.

— Сенька! Эй, Семёнов!

Обернулся — навстречу шагал Овечкин, следом тащились Лёха с Пашкой.

— Ребята! — обрадовался я. Принялись с ними обниматься, хлопать друг друга по плечам.

— Как дела? Как каникулы прошли? — спросил Коля, сжимая мою ладонь своей медвежьей лапой.

— Отлично! Дома гостил, в деревне. С семьёй время провёл, с местными на танцы в клуб ездили. А у вас как?

— У меня всё замечательно! — неожиданно заявил Лёха, и в голосе его прозвучала особенная нота. — Девушку себе нашёл!

Мы с Колей и Пашкой переглянулись.

— Ничего себе! — присвистнул Пашка. — Какой ты расторопный! За две недели каникул встретил свою судьбу?

— А где познакомился? — поинтересовался Коля, ухмыляясь.

— В столовой… — Лёха покраснел.

И мы расхохотались.

— Что, в котлету влюбился? — подколол Коля, держась за живот.

— Да не смейтесь! — Лёха надулся. — Девушка настоящая, красивая! Вот, глядите!

Полез в карман, достал фото. На ней — симпатичная девушка с тёмными волосами.

— Действительно хорошенькая! — признал я. — Поздравляем, Лёха!

— Красавица, — согласился Пашка. — Только жалко её бедную — замучается кастрюлями греметь, чтобы тебя прокормить!

— Да ладно вам! — отмахнулся Лёха, но видно было — доволен нашим вниманием.

— А ты, Коля, как провёл? — спросил я.

— Со своей Машей все каникулы проводил. В кино ходили, на каток, в театр даже сводил. Она у меня культурная, всё время образование моё повышает, — рассказывал Коля с гордостью.

— А ты, Пашка? — повернулся я к Рогозину.

— У меня пока девушки нет, как и у Сеньки, — пожал плечами Пашка. — Зато бабушку свою все праздникам водил — и в цирк, и в филармонию. Она у меня любительница искусства.

— Правильно, — одобрительно кивнул Коля. — Стариков уважать надо.

— Ну что, парни, куда направимся? — спросил я. — Может, в кино сходим? Или в парк?

— Давайте сначала в кинотеатр, — предложил Лёха.

— Согласен, — поддержал Пашка.

Мы дошли до кинотеатра, приобрели билеты и расположились в зале. Посмотрели картину в тепле, и после сеанса еще долго обсуждали наиболее яркие эпизоды.

— А теперь куда держим путь? — поинтересовался Коля, когда мы вышли на улицу.

— Давайте в кафе заглянем, — предложил Пашка.

Мы быстро добрались до большого, популярного среди молодежи кафе, где звучала музыка. За столиками располагались компании, а официантки разносили мороженое и лимонад. Мы заняли столик у окна и заказали по порции пломбира. Леха, разумеется, взял двойную.

— Эх, хорошо-то как, — протянул Коля, откидываясь на спинку стула. — Скоро опять учеба, строевая подготовка, политзанятия…

— Ничего, дотянем как-нибудь до следующих каникул, — утешил его Пашка.

Я же рассеянно слушал разговор товарищей, когда внезапно взгляд мой упал на девушку, сидевшую за соседним столиком. Сердце екнуло и на мгновение замерло. Она была поразительно похожа на Ларису. Те же темно-каштановые волосы, тот же изящный профиль, те же выразительные глаза. Даже манера держать голову — точь-в-точь такая же. Девушка смеялась чему-то, что говорила ее подруга, и этот смех… Господи, до чего же он напоминал Ларисин!

— Сенька, что с тобой? — услышал я голос Коли словно сквозь вату. — Побледнел весь.

Но я не ответил — словно загипнотизированный, поднялся и направился к столику девушки. Сердце колотилось так, что казалось — его слышно всему кафе.

— Извините, — обратился я к ней, подойдя. — Можно с вами познакомиться?

Девушка подняла на меня глаза — и я едва не задохнулся. Те же зеленые глаза с золотистыми искорками, те же длинные ресницы…

— Можно, — улыбнулась она. — Меня зовут Аля.

— Семен, — представился я, протягивая руку.

Но в тот же миг меня словно окатило ледяной водой. Нет, это была не Лариса. Похожа — да, очень похожа, однако все же иная. Голос другой, улыбка несколько иная, и что-то неуловимое в чертах лица… Я стоял, держа ее руку, и понимал, что веду себя как полный дурак. Что я делаю? За чем гоняюсь?

— Извините, — пробормотал я, отпуская ее руку. — Я… ошибся. Простите за беспокойство.

А девушка смотрела на меня с недоумением.

— Как это — ошибся? Вы же сами подошли знакомиться…

— Да, простите, — повторил я и быстро отошел к своему столику.

Ребята смотрели на меня с изумлением.

— Сенька, что творишь? — спросил Пашка. — Подошел к девчонке, а теперь сидишь как в воду опущенный.

— Ничего, — буркнул я. — Показалось, что знакомая.

Но мысли мои были совершенно о другом. Я быстро прикидывал в уме — родился я в самом начале восьмидесятых, Лариса была старше меня на пять лет. Сейчас, значит, она родится только через два года. А когда ей исполнится восемнадцать, мне уже будет почти под сорок…

Стоит ли разыскивать в этой жизни её родителей? А будет ли вообще всё так, как прежде? Родится ли она? Я не мог быть в этом уверен — как действует этот перенос во времени, понятия не имел. И даже если отыщу её, когда подрастёт… Зачем я ей, такой старый? Почти на двадцать лет старше! А что, если она даже не полюбит меня? Ведь это совершенно иная жизнь, иные обстоятельства…

Я поник головой, ощущая, как накатывает свинцовая тоска. Все эти грёзы о том, чтобы отыскать Ларису вновь, внезапно показались наивными и бесплодными. Довольно… Хватит терзать себя этими мыслями! Пока что нужно жить здесь и сейчас.

— Парни, — обратился я к товарищам, стараясь придать голосу бодрости. — Может, ещё куда-нибудь заглянем? День-то не кончился.

Но настроение уже было не то. И хотя мы ещё побродили по городу, заглянули в книжный, посидели в сквере, я всё время размышлял о том, что иные потери невосполнимы, а иные встречи случаются лишь однажды в жизни…