Курсант Сенька

Глава 6

Мой товарищ Алексей месяц без выходных оттрубил в нарядах, и чего только ему не приходилось делать. Подметал территорию метлой и красил бордюры в белый цвет. Словом, испытал на собственной шкуре все «прелести» наказания и уборкой в казарме занимался до седьмого пота. Несколько раз мы пытались ему помочь, но наш командир взвода — старший лейтенант Кузеванов — пригрозил, что тогда и нам наряды назначит. Алексей заметно осунулся, ведь его, ради потехи, даже заставляли таскать документы из одного корпуса в другой, и так по многу раз. Вдвойне тяжелее ему стало, когда он понял, что никакого смысла в этих документах не было.

Однажды мы с Колей остановили его и заглянули в папку с бумагами, а там оказались лишь карикатуры на самого Форсункова и переписка между офицерами о том, как «салага» теперь надолго запомнит свою ошибку с самоволкой. И хотя мы его предупреждали об этом, теперь нам стало его немного жаль.

Впрочем, как говорится, и на старуху бывает проруха. Спустя время и на меня с друзьями чуть не повесили наряды. Это над нами решил поиздеваться заместитель командира взвода — курсант третьего курса Деньцов. Ему и остальным «дедам» показалось это забавной идеей. Нарвались мы, короче говоря, на старшекурсников. И что самое нелепое — Деньцов, будучи сейчас нашим непосредственным командиром отделения, вполне мог способствовать тому, чтобы нас ждали наряды за неповиновение. Уж очень ему хотелось посмеяться над «духами» — видно, скучно ему стало в училище. Одним словом, редкостный самодур…

Выстроил он нас на плацу и давай раздавать всем невыполнимые, абсурдные задачи. Рогозину и Овечкину отдал приказ принести компрессор для надувания противомоскитной сетки.

— Товарищ командир отделения, так ведь комаров уже нет! Сентябрь на дворе! И как же сетку надувать? — естественно, спросил его Коля.

— Овечкин, я не понял, ты что, наряды вне очереди захотел получить? — Деньцов прищурился, скривив хитрую физиономию.

— Никак нет, товарищ командир отделения! — отчеканил Овечкин. — Есть принести компрессор для надувания противомоскитной сетки! — а сам косится на меня, будто спрашивая, что делать. Я же стою в лёгком ступоре, хотя ситуация даже забавная.

Теперь нас, как желторотых, гонять будут. А ведь я этому старшекурснику в отцы гожусь, без преувеличения. Хоть стой, хоть падай. Но ничего не поделаешь — влипли мы по полной программе. «Духам» в военном училище никогда легко не бывает — уважение нужно заслужить.

Что касается меня и Форсункова, то нам приказали принести ведро сжатого воздуха. Весело, ничего не скажешь…

— Парни, что делать-то будем? — занервничал Пашка, как только нас распустили.

— Что-что, — почесал я подбородок. — Компрессор надо доставать. Значит, идём к прапорщику, который за хозчасть и автопарк училища отвечает.

— Ну это понятно, — кивнул Овечкин. — А сетку-то как накачать, чтобы через неё ещё и дышать можно было?

— Приклейте к ней полиэтилен и сделайте маленькие дырочки иглой. Сетка надуется, а воздух не успеет весь уйти, и поток будет — считай, задача выполнена, — вздохнул я.

— Вот именно, — медленно кивнул Алексей, машинально потирая переносицу. — У вас задача решаемая, а нам как сжатый воздух в ведро поместить?

Я повернулся к Лёхе и внимательно посмотрел на него.

— А физику мы зачем изучали? — произнёс я с нажимом. — Именно для таких ситуаций. Возьмём обычное ведро, приварим к нему краник, начнём заполнять сжатым воздухом. Замерим давление манометром и заварим закроем еще перед этим сверху, да заварим. Ну и будем следить, чтобы не было перегрузки. Всё необходимое достанем у прапорщика. За мной, шагом марш.

Шагая в автопарк училища с этой троицей, я размышлял — то ли смеяться над абсурдностью ситуации, то ли плюнуть на всё. Свободное время теперь уйдёт на бессмысленную затею. Пусть старшекурсники потешаются сколько угодно, но мы докажем, что соображаем. Рано или поздно это испытание должно было случиться — без этого в училище никак. Заниматься уборкой, как Алексей, и портить отношения со всеми мне не хотелось, да и отчисляться я не планировал. В голове крутилась одна мысль — довести дело до конца. Включаем смекалку, подготовим «подарки» прапорщику, и дело с концом.

На всю же эту операцию у нас ушло несколько часов. А когда мы представили Деньцову и его приятелям-старшекурсникам наши творения, они сначала рассмеялись, но затем, к нашему удивлению, похвалили за находчивость и выполнение задачи. Трудно было долго издеваться над нами — лица у нас были серьёзные, приказ выполнен, старших по званию мы слушались беспрекословно. А это уже первый шаг к уважению.

Ну, правда, на следующий день нас удивил уже сам Кузеванов. Явился в казарму и скомандовал.

— Взвод, подъём! На построение с тумбочками явиться! — и вышел.

Мы переглянулись в недоумении, хотя это был старый как мир розыгрыш. Нам, «духам», предстояло притащить на плац свои тумбочки просто так — проверка на беспрекословное выполнение команд. Я быстро оделся и скомандовал товарищам хватать прикроватные тумбочки. Они были нелёгкими даже после разгрузки, но опаздывать на построение было недопустимо.

И вот стоим по стойке «смирно», лица бесстрастные, с тумбочками в руках, а старший лейтенант усмехается, но одобрительно кивает. Главное — пережить первый год, дальше будет легче. Пока же нас здесь не воспринимают всерьёз и постоянно учат подчиняться старшим по званию.

В общем, учебные будни были насыщенными, я даже пропускал иногда самоподготовку в свободное время. Мы просто сидели с ребятами в казарме, отдыхали и разговаривали. И в один из таких вечеров пока Коля гладил форму, мы лениво переговаривались, уставившись в потолок.

— Знаете, парни, это может странно звучать, ведь мы только недавно начали обучение, а мне уже хочется домой, — задумчиво произнёс Паша. — У меня бабушка совсем одна на гражданке.

— А родители твои где? — спросил я.

— Отец смылся, как только узнал, что мать беременна, — хмыкнул печально Рогозин. — А мать меня сразу после родов бросила и отказалась воспитывать. Вот бабушка мне вместо матери и стала. Вырастила меня, считай, на ноги поставила.

— Хорошая у тебя бабушка — настоящий герой, — вздохнул Лёха.

— Да, она хоть и на пенсии была, а всё равно работала, чтобы одевать меня и кормить, так что я ей всем обязан. Вот даже здесь, получая курсантское довольствие, отсылаю ей каждый месяц по пять рублей, — я одобрительно похлопал его по плечу, а он, слегка улыбнувшись, обвёл нас взглядом. — Ну а вы, парни? Вас кто-нибудь на гражданке ждёт? Может, у кого-то девушка есть?

— У меня мать с отцом в деревне — у них там своё хозяйство и живность своя, — откинулся я на подушку. — Ну об этом я вам уже и так говорил. Девушки же у меня нет. А после выпуска, как и у всех, служба. Дальше же пока не знаю…

— И это все твои планы на жизнь? — удивился Коля, работая утюгом. — Мечта, может, какая есть?

— Да какая уж там мечта — главное, просто домой вернуться для начала, — махнул я рукой.

А что касается планов, то у меня их и правда не было. Я ведь до сих пор с трудом верю в происходящее… И живу словно на автомате, прикидываясь, что всё в порядке, но у меня просто выбора нет — здесь либо так, либо мне сейчас в дурдом ехать.

— Да уж, — оторвал меня от мыслей Форсунков. — А я вот после выпуска служить буду и «копейку» бы потом себе купил или «Москвич» после этого, — сказал он мечтательно. — И возил бы на ней девчонок.

— У тебя, смотрю, губа не дура, — хмыкнул Овечкин. — А дома тебя сейчас кто ждёт?

— Мать с отцом и младший брат Ванька, — пробурчал Лёха, глядя куда-то в сторону.

— У меня только мать да девушка, — улыбнулся Овечкин, не отрываясь от глажки. — Машей зовут. Мы с ней в одной школе учились, она сейчас в медицинский поступила.

— Фото есть? — тут же оживился Пашка, подавшись вперёд.

— А как же, — кивнул Коля и, оставив утюг, метнулся к тумбочке.

Мы все невольно прильнули к снимку — оттуда на нас глядела юная девушка в берете, с двумя длинными косами и комсомольским значком на кофточке. Не сказать, чтобы красавица — самая обычная внешность, но улыбка добрая, открытая. Симпатичная, одним словом.

— Красивая, — произнёс я вслух, и остальные согласно закивали.

— Да, — довольно улыбнулся Овечкин и бережно убрал фото.

А потом вдруг как закричит…

— Гимнастёрку! Я гимнастёрку подпалил! — он одним движением выдернул вилку из розетки. — Как я теперь завтра на утреннее построение пойду? Мне же Гуров потом за испорченное обмундирование не просто по шее даст, а сразу на гауптвахту отправит!

— Может, как-то закрасить? — пригляделся к подпаленному месту Пашка, почёсывая затылок.

— Ага, чтобы я как партизан в маскхалате выглядел! — с горечью выдохнул Коля, разглядывая злополучное пятно.

— Слушай, а если вот так сбоку поглядеть, то не очень-то и заметно, что что-то не так, — прищурившись, прикинул Форсунков. — Если спросят, то просто скажи — свет не так падает.

— Нет, Коля, даже не вздумай, — я решительно мотнул головой. — Не слушай Лёху! У него самого наряды вне очереди были, ты что ли тоже хочешь схлопотать?

— А что ему тогда делать? — встрепенулся Форсунков.

— Сдаваться завтра — взыскание всё равно неизбежно, но так хоть меньше дадут. Оденься пока в полевую форму, да и всё, — предложил я самое разумное решение.

Вот только Овечкину от этого спокойнее не стало — понятное дело, ведь никому не хочется «дождичек ногами отбивать» на плацу. Или картошку на камбузе чистить целыми днями без остановки всё свободное время, пока мозоли не появятся на пальцах. Но делать было нечего — уже вечер и скоро отбой. Так что мы легли спать, и я долго не мог уснуть из-за того, что Колян ворочался на соседней койке, заставляя её скрипеть.

— Что, не спится? — спросил я тихо.

— Неа, — вздохнул он тяжко. — У меня уже в голове крики КУзеванова и Гурова стоят.

— Да, приятного в этом мало, однако, — согласился я с ним. — Но если ты прямо всё скажешь, то не думаю, что сильно разорётся. Так что спи давай, а то завтра у нас много физухи — кросс с полной выкладкой и полоса препятствий, да стрельба — бодрым надо быть.

— Уж постараюсь уснуть.

И я не знаю, как он, но я, не испытывая особого волнения перед завтрашним днём, довольно быстро провалился в сон, едва только глаза сомкнул.

Вот и построение на следующий день. Мы, быстро облачившись в форму, снова выбежали на плац, где началась утренняя поверка. Кузеванов с важным видом осматривал строй, но его зоркий глаз вскоре остановился на Овечкине, и он вызвал его из строя.

— Курсант Овечкин, что с вашей гимнастёркой? — отчеканил старший лейтенант.

Колян немного замешкался и от волнения выпалил.

— Товарищ старший лейтенант, с гимнастёркой всё в порядке! Это свет так падает!

Эх, дурень! Зря он это сказал — я ведь предупреждал…

— Четыре наряда вне очереди, — огорошил его Кузеванов без промедления. — Заодно между мытьём отхожих мест все лампочки в казарме перемоете и на улице фонари тоже, чтобы свет всегда падал как надо, — ухмыльнулся Кузеванов.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! — старался из последних сил не раскиснуть Колян. — Разрешите обратиться! Что мне с гимнастёркой делать?

— Товарищу прапорщику Гурову об этом доложите, что свет в последнее время не так на вашу гимнастёрку падает. Думаю, он «обрадуется», — Кузеванов хищно улыбнулся, и Овечкин совсем поник.

Затем началась физическая зарядка и строевая подготовка. После занятий же я подошёл к товарищу и похлопал его по плечу.

— Держись, Коля! Только сначала с сортиров начинай, а потом уже за лампочки принимайся. Говорят, лучше с самого поганого начинать — мол, так дела спорятся, — сказал я ему.

— Звучит, как издёвка, — вздохнул он.

— Овечкин, я же тебя предупреждал. Сделал бы как я, то одним нарядом бы отделался и фонари бы не драил, — сказал я ему напрямик. — Тебя за язык никто не тянул.

— Это всё ты, Лёха, виноват, — Коля, словно разъярённый бык, покосился на Форсункова.

— А я что? Как лучше ведь хотел, — и Алексей тут же начал отступать.

— Форсунков, а ну иди сюда, колобок недоделанный! — Овечкин уже закатал рукава и понёсся за ним.

А мы с Рогозиным так и стояли, наблюдая, как Алёша удирает от Коляна по плацу.

— Форсункову ещё хвостика спиралью не хватает и хрюкающих звуков, — рассмеялся Пашка, и я вместе с ним.

Однако нам с Рогозиным тоже вскоре стало не до смеха — на следующей неделе под раздачу попал уже Пашка. На строевой подготовке вместо того, чтобы повернуть по команде направо, он, как назло, запутался и повернул налево. Так что Рогозина за такое ждали наряды не лучше, чем у наших товарищей.

И ладно бы, он просто картошку чистил или посуду мыл в столовой. Нет… Бедолагу в первую неделю заставили бесцельно рыть глубокие ямы, а потом засыпать их обратно той же землёй. Никакой цели, никакой логики… Потом он кирпичи таскал с одного места на другое и обратно — ну хоть подкачается немного, думали мы. Ещё противогазы ровно у всех расставлял, и его даже посреди ночи будили и проверяли тумбочку на наличие выдуманных предметов. В общем, за те несколько недель наказания он и старшекурсников повеселил, и командованию запомнился.

А однажды, прогуливаясь вечером с товарищами по территории училища, мы обнаружили его на заднем дворе казармы. Рогозин стоял на коленях, сжимая в руках зубную щётку, словно последнюю надежду на спасение.

— Рогозин, ты чем занимаешься? — спросил я, хотя ответ был очевиден.

— А ты догадайся, Семёнов, — Паша горько усмехнулся. — Территорию подметаю зубной щёткой. Надеюсь до отбоя управиться, иначе ещё нарядов вне очереди добавят, — он тяжело вздохнул, и в этом вздохе слышалась вся тяжесть курсантской доли.

— Слушай, мы бы помогли, — Овечкин неловко потёр затылок. — Но за тобой наблюдают старшекурсники, и тогда нас самих заставят неделями вкалывать.

— А как же делить все тяготы со своими товарищами в бою? — в голосе Паши звучало неподдельное возмущение.

— Так у нас ведь здесь не фронт, — пожал плечами Коля. — И вообще, это закаляет характер. Спать будешь крепче от усталости.

— Ага, как же я счастлив! — Рогозин всплеснул руками. — Просто не выразить словами эту радость!

— Курсант Рогозин! — и тут окрик младшего сержанта Деньцова прервал наш разговор. — А ну прекрати болтовню! У тебя время ограничено до отбоя, а мусора ещё полно! — он не сдержал ехидного смешка, от которого Пашке, судя по его лицу, стало ещё тоскливее.

— Так точно, товарищ младший сержант! — отчеканил Рогозин, вскакивая по стойке «смирно». — Есть работать!

Мы двинулись дальше, чтобы не мешать ему. Правила были просты и жестоки — поможешь товарищу с наказанием, сам получишь наряд вне очереди. А нас четверо, и если каждый раз выручать друг друга, то все годы учёбы проведём в нарядах.

— Ну что, Семёнов, — Овечкин положил мне руку на плечо, — ты у нас следующий на очереди. Мы все уже по первому наказанию отхватили. Значит, и тебе не избежать этой участи.

— Возможно, но ты лучше не каркай, — я решительно мотнул головой. — И вообще, что ты тут разгуливаешь? Тебе разве не пора фонари драить? Твои новые подружки-вороны на высоте уже заждались.

— Умеешь ты настроение испортить, Сенька, — вздохнул товарищ. — Пошёл я на склад за тряпками. Бывайте!

— Давай, — мы с Форсунковым помахали ему вслед.

А я теперь надеялся продержаться как можно дольше без наказаний и даже усмехался про себя — возможно ли такое вообще в военном училище? Что ж, предстояло проверить…

Временем позже

Время летело незаметно, и я, к собственному удивлению, начал привыкать к новой жизни. В моём времени училище казалось каторгой — я бредил спортом, мечтал о соревнованиях. А здесь всё складывалось проще, хотя логика подсказывала обратное. Странное дело — будто я оказался именно там, где и должен был быть. Душа словно сбросила груз лет, помолодела.

Очередное же утро началось с команды «Подъём!». Все вскочили, кроме Дятлова, который дрых без задних ног после ночной самоволки. По крайней мере, он не застрял в форточке, как Форсунков неделю назад. Мы торопливо натягивали гимнастёрки, заправляли койки по уставу — одеяло в три сложения, простыня натянута так, чтобы монета отскакивала.

И надо же было именно сегодня товарищу Деньцову нагрянуть с проверкой! Он чиркнул спичкой и объявил.

— Кто не успеет собраться, пока горит спичка, отправится в наряд вне очереди!

Разумеется, Дятлова он заметил сразу.

— Товарищ командир отделения, — доложил дневальный по роте, — курсант Дятлов находится в постели.

— Вижу, — оборвал Деньцов и кивнул старшекурснику. — Ведро воды, живо!

Через минуту ледяная вода обрушилась на спящего.

— Химическая тревога! — гаркнул Деньцов.

Перепуганный Дятлов, с выпученными от ужаса глазами, судорожно зашарил в поисках противогаза. А казарма грохнула хохотом.

Так что день начался со смеха, но продолжился тяготами практических занятий. Нас доставили на полигон, где под бдительным оком товарища старшего лейтенанта Кузеванова мы отрабатывали стрельбу. Сентябрьский ветерок пробирал до костей — гимнастёрки уже не спасали от осенней прохлады. Мы с ребятами, как обычно, расположились рядом на огневом рубеже.

Лежим на плащ-палатках, постреливаем. Вдруг слышу восторженный возглас Форсункова.

— Попал! Прямо в яблочко! Глядите, парни!

— Быть такого не может, — покачал головой Паша. — Ты же мазила известный.

— Он прав, — вздохнул Коля. — Это я в его мишень попал.

— Так ты, выходит, тоже мазила? — расхохотался Рогозин.

— Да иди ты, дрищ, — огрызнулся Овечкин. — Я, в отличие от тебя, в центр попал.

— Так мишень-то не твоя!

— А какая разница? — парировал Овечкин. — Все эти мишени — наши враги! Какая разница, кого я из них завалил?

— Сомнительный аргумент, — вмешался я. — А если это был не враг, а мирный житель — заложник возможно?

— Ой, да ну вас! — отмахнулся Коля, и мы продолжили стрельбу.

— Зато теперь мне твой выстрел зачтут, хе-хе, — ухмыльнулся Форсунков.

— Нашёл чему радоваться, — недовольно поморщился Коля.

А после короткого перерыва стрельбы возобновились. Мы уже все прицелились и произвели по выстрелу, а вот у Рогозина ничего не получалось.

— Ребята, у меня что-то не стреляет! Только не говорите, что я что-то сломал, — он побледнел, словно первый снег. — Меня же тогда Кузеванов приклада отведать заставит.

— Паш, — легонько толкнул я его в плечо, — предохранитель-то снять надо.

— А, так я знаю, просто как-то упустил из виду сейчас, — смутился он.

— Ну конечно, — я только глаза закатил, но тут снова окликнул Рогозин.

— Сень, а Сень, всё равно не стреляет!

— Дай-ка взглянуть на рожок, — попросил я.

Оказалось, он вставил вместо боевого учебный магазин, оттого и не стреляло. Что тут скажешь… Хорошо хоть товарищ старший лейтенант этого не заметил. Зато он увидел другое, когда мы начали стрелять из автоматов стоя. Наш Рогозин из-за неправильно прижатого к плечу автомата опрокинулся навзничь от отдачи. И товарищ старший лейтенант Кузеванов с досадой хлопнул себя ладонью по лбу.

— Рогозин, ты не курсант, а ходячее недоразумение! — рявкнул он на Пашку, а Овечкин с Форсунковым давились от смеха. И только я помог бедолаге подняться.

К счастью, со стрельбой вскоре закончили, и нас перевели к окопам с бруствером. Там нас обучали метанию учебных гранат по целям. После тренировки же предстояло сдать зачёт. Оценивалась техника броска, дальность, точность попадания и соблюдение мер безопасности.

Мы все дисциплинированно ждали команды, тренируясь сначала на болванках. Но вдруг к нам подбежал Форсунков с гранатой в руке.

— Ребята, я чеку случайно выдернул. Что делать? — он нервно улыбнулся.

И мы с товарищами мгновенно отступили от него подальше, хоть граната и должна быть учебной, но мало ли что. Да и не факт, что учебная — кто знает откуда этот горе-воин умудрился ее достать. Ведь здесь и боевые есть неподалёку для проверки. Вообще с такими вещами надо быть осторожнее — не зря мы все действуем строго по команде и нам ещё не давали команду брать снаряды.

— Слушай, Лёх, ты к нам лучше не приближайся, — предостерёг его Овечкин.

— Алёша, он и в Африке Алёша, — вздохнул Пашка, прячась за моей спиной.

— По-хорошему, тебе нужно бросить её в мишень, подальше от нас, — начал я, сохраняя хладнокровие. — Но для этого надо дождаться команды, чтобы всех предупредили и на полигоне точно никого не было. Только не дёргайся и главное — не разжимай руку! Дыши ровно! Всё обойдётся!

— Я тогда к товарищу старшему лейтенанту, — с ужасом в глазах он помчался к Кузеванову.

Что ж… Скоро я начну выражаться покрепче, а когда в армию снова попаду, то, наверное, опять перейду полностью на трёхэтажный мат. Ох, и начнётся сейчас…

Вскоре раздалась команда «Граната!», затем прозвучал хлопок — мы все пригнулись. А вслед за хлопком мы оглохли от криков товарища старшего лейтенанта Кузеванова. Такого виртуозного владения русским языком я ещё никогда в жизни не слышал. Форсунков, должно быть, от страха чуть сознание не потерял. И это при том, что судя по звуку — граната и правда была учебная. Но кажется Лёхе всё равно влетит…

А нет — смотрю дальше, Лёха бежит к нам целёхонький, без гранаты, и штаны сухие. Только на глазах уже слёзы наворачиваются. Он вцепился руками мне в плечо и выдохнул.

— Прости, Сенька!

— За что? — недоумевал я.

— Я товарищу старшему лейтенанту сказал от волнения, что… — Форсунков не успел договорить.

И словно материализовавшийся из воздуха, появился сам товарищ старший лейтенант Кузеванов. Выглядел он зловеще — глаза метали молнии, казалось, готовые испепелить меня на месте.

— Курсант Семёнов! — рявкнул он, сверля меня взглядом. — Это ты Форсункову сказал ко мне с гранатой бежать без предохранительной чеки? А если бы она была боевой? Я, между прочим, ядрёна вошь, ещё пожить хочу! Ты об этом не подумал?

— Так точно, товарищ старший лейтенант, не подумал! — отчеканил я, внутренне проклиная Лёху за его длинный язык.

— А ты случайно на парашюте без парашюта не прыгал? А то соображаешь медленнее, чем «тридцатьчетвёрка» задним ходом ползёт! — процедил Кузеванов сквозь зубы.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант!

— А что у вас сейчас на башках? — его усы угрожающе шевелились, когда он указал на нас пальцем с обкусанным ногтем.

— Пилотки, товарищ старший лейтенант!

— Пилотки, значит, — оскалился Кузеванов. — Снимите их к чёртовой матери и выбросьте — пусть вам в них галки насрут! Зачем носить головной убор, если мозгов у вас ни у кого нет⁈

— Есть снять пилотки! — гаркнули мы в унисон и сдёрнули головные уборы.

— Ядрёный корень! — мотнул головой старший лейтенант. — За какие грехи вы только мне достались! — сплюнул он себе под ноги.

И дальше мы снова продолжили занятия, будто ничего не произошло, только теперь мне уже влепили пять суток наряда вне очереди, а Форсункову — семь суток. Не пронесло, как я ни надеялся…