Курсант Сенька

Глава 3

Утром следующего дня я, потягивая парное молоко на кухне, бросил взгляд в окно. У калитки стояли родители, а рядом с ними — почтальонша с объёмной сумкой на плече, придерживающая видавший виды служебный велосипед. Отец, устроившись на скамейке, выпускал сизые клубы дыма из сигареты «Стюардесса», а мать оживлённо беседовала с почтальоншей, то и дело поглядывая на конверт в руках.

Они ведь даже не подозревают, что их сын погиб, захлебнувшись в речке, и что в его теле теперь совершенно другой человек. Я-то знаю, что значит потерять ребёнка… Такой участи не пожелаешь и врагу. Теперь моя задача — сделать всё, чтобы они никогда не узнали правду и не потеряли меня снова, раз уж я по какому-то непостижимому стечению обстоятельств занял место их сына. Пусть это будет милосердная ложь. Я готов начать здесь с чистого листа — по крайней мере, мне необходимо понять, для чего я здесь оказался.

Почтальонша укатила, а мать, выкрикивая моё имя, поспешила в избу. Я обернулся, встретив её с вопросительным выражением лица.

— Сенька, — запыхавшись, обратилась ко мне мать, размахивая раскрытым письмом, — тебе из военного училища написали.

Любопытно. Неужели отказали? Тогда даже не знаю, радоваться или огорчаться… Странное совпадение с этим военным училищем — здесь явно что-то не так.

— Что пишут? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

— Говорят, ты не все документы сдал! — она постучала пальцами по письму.

Отец, с дымящейся папиросой в зубах, уже стоял позади неё и, нахмурив густые брови, прохрипел:

— Как не все? Мать, что ты такое говоришь? Я лично всё проверял. Заявление Сенька подал, характеристику из школы отправил, аттестат зрелости им предоставил, свидетельство о рождении, медицинскую справку тоже, фотокарточки шесть штук я ему оплатил и справку с места жительства, — перечислил отец, загибая заскорузлые пальцы. — Чего им ещё надобно?

— Петр, дай мне хоть слово молвить, — всплеснула руками мать. — Тут чёрным по белому написано — автобиография ещё нужна и положительная характеристика из комсомольской организации. А ещё ему надо успеть пройти военно-врачебную комиссию для проверки состояния здоровья. И за две недели до сентября приехать сдавать вступительные экзамены на месте — математику, физику, русский язык и литературу.

— Сенька! — сразу же гаркнул батя. — А ты чего мне не сказал? Время-то ведь идёт! Дуй сегодня в райцентр и проходи комиссию, автобиографию заодно отправишь в училище. И чтобы к экзаменам потом подготовился как следует. Не дай бог не сдашь — зашибу!

— Сделаю, — кивнул я. — А характеристику что же?

— Не переживай, сынок, я сама схожу возьму — попрошу, чтобы тебе хорошую написали. Ты у нас мальчик правильный, честный — настоящий комсомолец.

Насчёт честного я бы поспорил.

— Ну чего встал? — выпучил на меня глаза батя. — Одевайся! Автобус в город скоро отправится, пропустишь ещё. Машину я тебе нанимать не собираюсь.

Я особо не тревожился насчёт всего этого — воспоминания Сеньки явно не дадут мне пропасть. В школе я хорошо учился, да и сам Сенька к поступлению готовился основательно, так что проблем с экзаменами не предвиделось. А что касается города, полагаю, воспоминания должны вернуться — главное хорошенько осмотреться по сторонам, и сориентируюсь.

Отправился я в свою комнату и надел выглаженную клетчатую хлопковую рубашку, хлопчатобумажные брюки да кеды «Старт». И уже собрался было выходить, да только на что же поеду? Деньги нужны, но родители это предусмотрели. Мать протянула мне четыре рубля.

— Это тебе на автобус и на продукты. Купи килограмм макарон, килограмм сахара и палку варёной колбасы «Докторской», — и ещё вручила мне сорок три копейки сверху. — А это тебе, Сенечка, чтобы в кино сходить и перекусить — пирожки возьмёшь себе да квас. Всё равно ведь, пока в районе будешь, проголодаешься. Только отцу не говори, а то опять ворчать начнёт.

— Спасибо, мам, — я убрал деньги во внутренний карман рубашки.

— Ну всё, с Богом! Иди, а то опоздаешь, — улыбнулась мать и подала мне авоську — сетчатую сумку, которую все так называли.

Свернув её и убрав в карман брюк, я направился на остановку, откуда должен был отправиться автобус ПАЗ-672 в районный центр. Солнце сегодня пекло нещадно, но дул лёгкий ветерок, а потому погода стояла вполне сносная. Но вот только стоило мне свернуть на Майскую улицу, как я заметил Кирилла — того самого оборзевшего шкета, который так любит за ножи хвататься. Он шёл один, с соломинкой во рту, глядя себе под ноги. Вскоре он заприметил меня и окликнул:

— Семёнов, а я как раз к тебе!

— Что, снова подраться захотел? — я остановился, глядя на него серьёзным взглядом, без тени страха. — Вчерашнего не хватило?

— Да нет, как раз наоборот, — замялся он. — Я это… извиниться перед тобой хотел. Может, забудем всё? Ты так-то пацан ровный оказался и заяву на меня не накатал. Не настучал, в общем!

— А смысл мне что-то катать? Доказательств-то нет — ты же меня не пырнул ножом, — пожал я плечами. — Да и твои дружки бы всё отрицали.

— Это да, — хмыкнул желтозубый. — Но всё равно ты никому ничего не сказал. Мог хотя бы моему отцу сообщить, а промолчал. Хотя я весь вечер прождал и утром думал, что рано или поздно участковый притащится.

— Делать мне больше нечего, — невозмутимо произнёс я. — А ты, выходит, с извинениями пришёл ко мне? Тогда давай, приму их, — и я резко впечатал ему кулак в живот. Кирилл согнулся пополам, выдохнув из себя чуть ли не весь воздух разом. — Вот теперь я тебя прощаю, — похлопал я его по плечу.

— Больно же, — проскрежетал он зубами сквозь боль.

— Верно — больно, — кивнул я. — Но зато надолго запомнишь. Ты же не подумал вчера о том, что стало бы с моими родителями, если бы ты меня пришил. А вот представь, если ты в какой-нибудь из драк сам погибнешь, каково будет твоим матери и отцу? Что они почувствуют? Кирюх, убить человека всегда просто, а вот из могилы его уже не вернуть никак — хоть разбейся. Так что заканчивал бы ты уже дурью маяться и за голову брался, — посоветовал я ему напоследок.

— Да понял я всё! — Кирилл с трудом выпрямился и поправил свою кепку-восьмиклинку. — Мог бы и не бить лишний раз. Одного только понять не могу, как ты так хорошо драться научился? Раньше вроде на деревенских сходках не особо отличался.

— Так я к военному училищу готовлюсь, — ответил ему просто и пошел дальше, чтобы не опоздать.

Выхожу за околицу на главную дорогу, а там обшарпанная остановка с облезлой краской, где даже скамеек нет. Уже столпилась кучка деревенских разных возрастов — видимо, тоже по делам в райцентр собрались. Но среди знакомых лиц я приметил и физиономию друга.

— Здорово, Мишка, тоже дела какие в центре? — протянул я ему руку.

— Здорово, Сенька. Свечи зажигания надо для «Явы» купить. Да еще вон тетке своей ведро картошки отвезти, — кивнул он на ведро возле его ног. — Ну а тебе туда зачем?

— Да медкомиссию перед поступлением пройти и за продуктами зайти.

— Так давай, что ли, потом встретимся возле ДК и в кино сходим? Освободишься ведь до вечера? — предложил Миша.

— Надеюсь, успею — мне как раз мать рублевку с собой на кино дала.

— Ну всё, тогда договорились, в шесть сеанс начинается, там и встретимся ближе к этому времени, — обрадовался друг.

А вскоре к остановке подъехал пазик. Из-за ржавчины он больше рыжий, нежели белый. Мы с Мишаней, заплатив за проезд по пятнадцать копеек, уселись на заднее сиденье и покатили в райцентр. Автобус собирал по пути чуть ли не все ухабы на дороге, так что у друга часть картошки высыпалась, ведь ведро было с горкой. Он потом ползал и собирал её по полу, с ворчанием отзываясь о матери, что она так его нагрузила. Ехали мы недолго — до района было километров двадцать от силы. Там мы с Мишкой разошлись в разные стороны.

Я, не теряя времени, двинул прямиком в местный военкомат — воспоминания помогали искать нужное место. В военкоматах проходят как раз военно-врачебные комиссии перед поступлением в военные училища. Он располагался в самом центре, в двухэтажном здании довоенной постройки с красным флагом над входом, и я решил идти к нему через парк по аллее. Кустарники там были красиво подстрижены, и в такую погоду гуляло много народу.

Но мой взгляд остановился на женщине в чёрно-белом платье в горошек. Оно чем-то походило на платье моей жены. Женщина в панамке катила перед собой коляску. Я так пристально смотрел на неё, что она, заметив это, поспешила пройти мимо. Вот же я осёл — напугал её, наверное. Подумала явно, что какой-то ненормальный.

Однако мне мою семью уже не вернуть, как бы я ни старался. А остаётся мне только закончить училище, потом после него точно в армию отправят, как это обычно бывает, ведь здесь я ещё не служил, а лишь школу окончил. Ну и войну, наверное, застану — в Афганистане дела неспокойные…

Вздохнув, я побрел дальше и увидел передвижную тележку-холодильник с мороженым. Подошел, окинул взглядом ценники — не по карману мне такая роскошь, ведь надо еще оставить на кино и перекус. Но соблазн оказался сильнее. Самым дорогим было эскимо на палочке в шоколаде за двадцать восемь копеек. Я же выбрал «Ленинградское» — за двадцать две копейки.

Усевшись на скамейку, принялся за лакомство. Солнце, пробиваясь сквозь листву, било прямо в глаза, заставляя щуриться. Вокруг разливалась симфония городского парка: цокот женских каблуков по асфальту, заливистый детский смех, басовитые мужские голоса и редкий собачий лай. Где-то вдалеке играло радио — доносились звуки популярной песни «Надежда» в исполнении Анны Герман. В глазах плясали ярко-желтые солнечные зайчики. Я прикрыл веки и представил свою дочку Аленку — словно она рядом, словно всё, что случилось потом, — лишь дурной сон, не более.

Вот она сидит на скамейке, улыбается, болтает ножками. Её пухлые щёчки при улыбке делают её похожей на забавного хомячка. Сидит нарядная, с бантами на голове, в платьице с пышным подъюбником, какие Лара ей часто покупала. Я щекочу её подмышками, а она хохочет до упаду, даже прихрюкивает от смеха. Удивительная она была — один взгляд на неё поднимал настроение. От мороженого Аленка сейчас точно не отказалась бы — та еще сладкоежка.

А что, если открою глаза, а она рядом? Я ведь каким-то образом оказался в прошлом, почему бы и этому не случиться? Тогда куплю ей самое вкусное мороженое и поеду с ней встречать Ларису с работы, как делал когда-то.

— Папа, посмотри, как я умею! — раздался звонкий девичий голос, и я открыл глаза.

Но это была не моя дочка… Какая-то девочка на велосипеде окликнула своего высокого отца в кепке, чтобы показать, как ловко и быстро катается.

— Молодец, Катюшка! — улыбнулся ей отец. — Придем домой, похвастаемся маме, какой мы тебе велик красивый раздобыли.

— Да, ей понравится! — девчушка светилась от счастья, старательно крутя педали.

А мое мороженое уже подтаяло, но я, не планируя его доедать, выбросил в урну. Понурив голову, зашагал к военкомату. Им оказалось серое здание с красной звездой и гербом СССР над входом. На проходной висел устав внутренней службы, распорядок дня и выцветшие плакаты вроде «Служба в армии — почетная обязанность советского гражданина» и «Воин Советской Армии — защитник завоеваний Октября». Рядом красовался свежий плакат, посвященный 40-летию Курской битвы.

Дежурный с усталым видом проверял повестки и командовал из узкого окошка.

— Фамилия? Паспорт давай, чего встал? Тебе на второй этаж в восемнадцатый кабинет — регистратура! Следующий.

Вскоре дошла очередь и до меня. Я подал документы и объяснил, что мне нужно пройти комиссию перед поступлением в военное училище. Он также отправил меня в регистратуру. В коридорах стоял характерный запах хлорки и табака. Молодые парни переминались с ноги на ногу в ожидании своей участи. Кто-то выглядел бодрым, кто-то заметно нервничал. И что примечательно — почти у всех были одинаковые картонные папки с документами, точь-в-точь как у меня.

В регистратуре меня встретила женщина в накрахмаленном белом халате. На её голове красовался седой начёс, напоминающий причёску Пугачёвой с недавних концертов в «Лужниках».

— Семёнов? — она бросила холодный взгляд на мои документы. — Карточку и анкету заполняй! — сунула мне листы и шариковую ручку с потёртым корпусом.

Пристроившись на краешке стула, я быстро заполнил бумаги и вернул ей.

— И чего мы стоим? Чего стоим? — она нервно захлопала накрашенными ресницами. — Марш в двадцать пятый кабинет к терапевту! А потом по списку! — отчеканила регистраторша тоном, не терпящим возражений.

Медлить я не стал — хотелось поскорее разделаться с этой бюрократической волокитой. Терапевтом оказался пожилой мужчина с усталым лицом и въевшимся запахом табака. Весь его арсенал — ртутный тонометр, потёртый стетоскоп — говорил о десятилетиях практики. На стене висел плакат «Здоровье — наше богатство».

— Жалобы есть? Нет? Дыши. Не дыши. Дыши, — командовал он, прикладывая холодную мембрану к моей груди. — Чем болел? Операции какие были? Раздевайся до пояса. Быстрее, не в театре!

Всё прошло стремительнее, чем я ожидал. В таком же темпе я перемещался между кабинетами. Хирург — мужчина с квадратными плечами и руками, похожими на клешни, — осмотрел меня на наличие шрамов и проверил на плоскостопие. Заставил присесть десять раз и безапелляционно объявил.

— Годен.

Хотя служба мне светила только после училища. Или он имел в виду годность к поступлению? Ладно, чёрт с ним…

Невропатолог — сухонький старичок с профессорской бородкой — методично стучал по моим коленям молоточком с потрескавшейся резиновой насадкой. На его столе лежала свежая «Медицинская газета» с заголовком о борьбе с алкоголизмом.

— Руки вытяни. Пальцем до носа достань. Глаза закрой и на одной ноге постой. Жалобы на головные боли имеются? Нет? Тогда следующий!

Схватив анкету с печатями, я помчался к окулисту. Там меня встретила дородная женщина в очках с линзами толщиной в палец. Она заставила читать таблицу с буквами, висевшую на стене ещё со времён Брежнева, спрашивала, вижу ли нижнюю строчку. Потом вставила в громоздкую оправу линзу и снова допытывалась. Проверила, различаю ли цвета по выцветшей таблице Рабкина. В общем, ничего нового — всё почти так же, как в прежнем мире, где я проходил подобные комиссии дважды: перед поступлением и перед самой службой.

Без проблем оббежав почти всех врачей, я оставил напоследок ЛОРа и психиатра. Отоларинголог — интеллигентного вида мужчина в очках с металлической оправой — интересовался, нет ли проблем с дыханием, а потом отошёл подальше и начал тихо шептать, проверяя мой слух. Его я тоже прошёл на «отлично».

А вот самым неприятным, как всегда, оказался психиатр. Он смотрел прямо в глаза пронизывающим взглядом, задавал странные вопросы и загадки. Напоследок спросил:

— Мысли о самоубийстве были? — его голос звучал буднично, словно интересовался погодой. — Спишь как? Алкоголь употребляешь? Наркотики? Нет? Точно нет?

На этом я был свободен. Пришлось только подождать минут десять, пока председатель комиссии — грузный мужчина с орденскими планками на лацкане пиджака — поставит печать в мою карту.

Забрав документы, я побрёл на почту. Там толпился народ — получали пенсии, отправляли телеграммы, стояли в очереди к переговорному пункту. А на стене висел плакат «Слава труду!». Заплатив же за конверт и лист бумаги, я устроился на подоконнике в углу. Набросал краткую автобиографию: кто я, где живу, где учился — всё в таком духе. Особо не распространялся, поскольку далёкое прошлое Сеньки мне было известно лишь в общих чертах. Это письмо вместе с документами о прохождении медкомиссии я отправил в город по адресу училища. Благо адрес отпечатался в памяти — Сенька уже отправлял туда заявление.

Пересчитав мелочь в кармане, я понял, что финансы поют романсы — мороженое и письмо изрядно облегчили карман. Придётся ограничиться одним пирожком и стаканом кваса. Нужно ведь ещё продукты домой взять, да и с Мишкой в кино договорились. Интересно, что сейчас крутят? Хотя ладно, чего об этом думать — вот приду и увижу.

Время подходило к сеансу, и я направился к ДК. По пути взял пирожок с капустой за пятак и кружку кваса за три копейки — вот и весь нехитрый перекус. Мишка уже топтался у входа с кульком семечек и запасным — для шелухи.

— Ну что, удачно комиссию прошёл? — расплылся в улыбке друг. — А я вот эти чёртовы свечи купил.

— Прошёл-прошёл, — кивнул я. — Для военного училища — экземпляр первосортный.

Отстояв немалую очередь, мы приобрели билеты по двадцать пять копеек. Фильм оказался «Будьте моим мужем». Я его уже видел когда-то, но с удовольствием посмотрел снова. Щёлкая семечки в полутёмном зале, мы с Мишкой от души смеялись в некоторых моментах.

А после сеанса я заторопился — нужно было ещё в гастроном забежать и на автобус успеть. Мишка предложил срезать путь через переулки. Сумерки уже сгущались, народ расходился по домам. И вот, когда мы шли по одному из таких переулков, из подворотни вынырнули два крупных типа с наглыми физиономиями.

— Сенька, давай-ка отсюда сматываться, — шепнул мне Мишка. Я не стал спорить, но, развернувшись, мы увидели ещё двоих — зажали нас, гады, с двух сторон.

Ясное дело — местная шпана. Самый высокий перебирал янтарные чётки. Остальные трое — все как на подбор: кирзачи, клёши, у одного майка-алкоголичка под расстёгнутой рубахой, у другого золотой зуб поблёскивает.

— Э, пацаны, куда путь держите? — процедил высокий, преграждая дорогу. Чётки в его руках мерно постукивали. — Чё, мелочь, гуляем? А гулять, знаешь ли, денежки нужны.

Мишка напрягся, я почувствовал, как он придвинулся ближе.

— Слышь, — подключился второй, с фиксой, — карманы выворачивайте. По-быстрому.

Деньги я им не отдам — мать ждёт с продуктами, и не поймёт, если вернусь с пустыми руками. А в очереди за мясом она уже третий час стоит.

— Не дождётесь, — процедил я сквозь зубы. — Идите лесом, понятно?

Главный с чётками аж поперхнулся от неожиданности.

— Ты чё, салага, борзый самый? — он сделал шаг вперёд. — Щас мы тебя научим Родину любить.

Мишка тут же засучил рукава своей клетчатой рубашки, я последовал его примеру.

— Сенька, бей левого, я правых возьму, — шепнул друг.

Я кивнул. Вспомнились слова тренера по боксу — «Серёга, ты не только силой бери, а хитростью. Мозгами работай». Пришло время применить его науку. Первый, с чётками, кинулся на меня. Я нырнул под его руку, как на тренировке, и врезал коротким боковым в печень — он охнул, согнулся. Не теряя времени, крутанулся и встретил второго, в майке, прямым в нос. Хрустнуло смачно, кровища хлынула на его застиранную «алкоголичку».

— Ах ты, гнида! — заорал третий и попытался схватить меня за шиворот.

Я поднырнул, ушёл в сторону и, развернувшись, провёл свой коронный приём — обманное движение справа и тут же хук слева. Тренер Михалыч точно бы одобрил! Кулак врезался точно в челюсть, и этот шпанюга покачнулся, а затем рухнул на асфальт. Но первый, тот, что с чётками, уже очухался и снова полез в драку. Я отскочил, пропустил его мимо себя, и когда он пролетал рядом, добавил коленом по рёбрам. Он взвыл и рухнул на колени.

— Сенька, берегись! — внезапно крикнул Мишка.

Я обернулся — тот, что в майке, заляпанной кровью, замахнулся на меня обрезком водопроводной трубы. Еле успел увернуться — труба просвистела в сантиметре от уха. Я присел и сделал подсечку — он грохнулся на спину, а труба отлетела в сторону. Но если сейчас не добью, они опомнятся, и нам крышка. Прыгнул на него и провёл серию коротких ударов в голову — он обмяк. Первый с чётками пытался подняться, но я встретил его апперкотом — кулак вошёл точно в подбородок, голова запрокинулась, и он растянулся на асфальте.

Оглянулся на Мишку — тот методично обрабатывал четвёртого, самого здорового. Мишка бил редко, но сокрушительно. Один хороший удар, и его противник осел, как мешок с картошкой.

В итоге мы стояли, тяжело дыша, среди поверженных врагов. Костяшки пальцев саднило, рубашка прилипла к спине. Вокруг — ни души, только серые панельные пятиэтажки молчаливыми свидетелями обступили наш импровизированный ринг. Где-то из окон доносилась «Маяковка» — радиостанция играла что-то советское.

— Ну ты даёшь, Сенька! — восхищённо выдохнул Мишка. — Здоровы ты кулаками отработал!

Я улыбнулся, хотя губа уже начинала опухать — видно, всё-таки зацепили меня.

— Пошли теперь в гастроном, а то мать с ума сойдёт. И это… никому ни слова, понял? А то распереживается ещё.

— Спрашиваешь тоже, — хмыкнул Мишка. — Я могила.

И мы пошли дальше, оставив позади стонущую шпану. В кармане по-прежнему позвякивали монеты — копейки и рубли с профилем Ленина. Мать будет довольна — сахар, макароны «Экстра» и докторскую колбасу куплю, если повезёт достать в гастрономе. А чётки я всё-таки прихватил как трофей на память — это будет моим напоминанием, что нельзя останавливаться на достигнутом. Надо вкалывать до седьмого пота, чтобы чего-то стоить в этом мире развитого социализма. В прежней жизни я упорно шёл к цели — вот и здесь посмотрю, как далеко смогу зайти, если выложусь по полной, как настоящий строитель коммунизма…