Озеро горных духов. Кукла наследника (СИ)

Пролог. Не надо слов …

Не так уж важно, что вы выросли, и лето перестало означать каникулы, священное ничегонеделание, книги под яблоней и полное отсутствие страхов перед завтрашним днем. Лето осталось. Черную смородину никто не украл. Драконы все так же живут на чердаках. Просыпаться рано утром и ловить солнечных зайчиков на подушках, сложенных уголком, не запрещено ни возрастом, ни законом. Меняться не страшно, страшно перестать видеть волшебство.

Открываем глаза на раз, два, три? совсем-не-тетя Хель.

Я люблю барахолки. Всегда любила.

Нравится мне всё, что связано со старыми вещами. Люблю в них копаться и брать в руки. Мне кажется, так я прикасаюсь к истории и могу почувствовать тех людей, что уже давно покинули этот мир. Вот так, представляя, через сколько рук прошли эти старые вещи.

‒ … рептилоиды! ‒ донеслось до меня сбоку.

‒ Да, Зинаида Мафусаиловна, разумеется. Во всём виноваты рептилоиды! ‒ привычно подтвердила я и продолжила путь.

Только вот времени и сил ходить на барахолки становилось всё меньше и меньше с каждым годом. И если с нехваткой сил и времени ещё как-то можно было бороться, то что делать с постепенно пропадающим желанием к этому моему единственному оставшемуся удовольствию, я не знала.

‒ … технологии пять джиии!

‒ Верно, Зинаида Мафусаиловна, и это тоже зло! ‒ привычно подтвердила я.

Да, увы. Приходилось признавать, что с каждым днём у меня пропадает даже это желание. И если бы не открывшийся почти рядом с моим домом магазинчик, вообще не знаю, как бы я умудрялась хоть немного радовать себя. Нет, не могу сказать, что я была старой. Вот Зинаида Мафусаиловна, она и в самом деле была старой. Хотя нет. Наверное, она была древней. Как её отчество. Я уже сто раз слышала про Мафусаила, одного из праотцов человечества и деда самого Ноя. Да-да, того самого Ноя, что собрал в своё время огромный непотопляемый фрегат с кучей тварей. Кто вообще способен назвать ребёнка Мафусаилом? Нет, даже если делать скидку на то, что отец Зинаиды Мафусаиловны родился в прошлом веке. Или позапрошлом? Здесь ведь и не угадаешь.

‒ … летающие тарелки!

‒ Я не била в последнее время! А-а-а-а, ‒ потёрла я лоб. ‒ Да! Инопланетяне тоже зло!

Так вот, этот самый Мафусаил прославился тем, что прожил неприлично долго. Даже по тем временам неприлично. Да и по нашим. Да в любые времена это было неприлично долго! Он считался старейшим из людей, и его имя стало нарицательным для обозначения долгожителя. Довольно известное выражение «мафусаилов век». Хотя кого я обманываю? Кому известное? Мне? Так у меня соседка Зинаида Мафусаиловна, которая, видимо, решила перещеголять этого самого прародителя.

‒ Даже на картинах Себастьяно Майнарди есть летающие тарелки! А он жил в эпоху Возрождения!

‒ Так разве не Доменико Гирландайо? Ему же вроде бы все время приписывали эту мадонну с летающей тарелкой за спиной? ‒ неосторожно спросила я.

‒ Не морочь мне голову, Марина. Что я, Майнарди от Гирландайо не отличу? ‒ фыркнула Зинаида Мафусаиловна.

Я вот не отличу, подумала я, но вовремя прикусила язык. Только лекции об искусстве эпохи Возрождения мне и не хватало. Я юрист, а не искусствовед. Но Зинаида Мафусаиловна считала, что эти знания необходимы всем. А я с ней не спорила. У меня в голове много своих тараканов и чужих я старалась не пугать. В конце концов, сама же Зинаида Мафусаиловна всегда любила повторять, что у каждого свои проблемы. У кого-то хлеб черствый, а у кого-то брильянты мелкие. И там, и там скрыта трагедия и неудовлетворенность жизнью.

‒ … масоны!

‒ Верно, Зинаида Мафусаиловна! Ещё иллюминаты и тамплиеры!

‒ Да господь с тобой, Мариночка! Ну какие тамплиеры? Хотя да! Ты права! Проклятье старого главы ордена Тамплиеров Жака де Моле, которое он произнес на костре, наверняка всё ещё действует! Так вот… ‒ сказала она таким тоном, как будто лично была знакома со стариком Жаком, или сама поджигала его костёр.

Магазин, в который мы двигались, медленно, но верно приближаясь к своей цели, продавал не совсем антиквариат. Но и по-настоящему старинные вещи там иногда попадались. Просто часто так бывало, что продавались квартиры с вещами бывших владельцев. Или умер пожилой человек, и куда всё это девать родственникам, порой было совершенно непонятно. А чаще в бешеном ритме большого города новым владельцам с этим и не хотелось возиться. Сумасшедшая скорость обязывала и навязывала свои реалии. Мало кто мог приспособиться. Это только кажется, что большой город ‒ это много возможностей. На деле же выдержать могли единицы, а остальных он перемалывал. Так и с вещами. Легче нанять ребят, которые приедут и все заберут. А потом рассортируют и то, что можно, ещё и продадут. Ну например, вам совершенно не нужен старый бабушкин хрусталь из серванта. А для кого-то он будет к месту. Я вот перебила половину рюмок. А в том магазине совершенно случайно нашла такие же две штуки. Кто-то, видимо, тоже разбил. Я принесла рюмки домой, отмыла и быстро стало непонятно, где мои и где купленные.

‒ … подземные жители! Все эти люки!

‒ Глюки! Эмм… В смысле, что там бункеры! Вы, как всегда, правы, Зинаида Мафусаиловна!

Но всё же больше всего мне там нравились книги. В этом отделе я могла долго ходить и всё рассматривать. Я с детства люблю книги, и хотя прекрасно понимала, что книги, особенно бумажные, уходят в прошлое, но всё равно не могла отказать себе в удовольствии взять в руки книгу. Вот например, было советское издание знаменитой трилогии Дюма о гугенотских войнах. Такое в бежевом переплёте и с тонким чёрным рисунком на обложке. У меня в детстве был только роман «Королева Марго» и «Сорок пять». А второй книги не было. Наверное потому, что «Графиня де Монсоро» пользовалась всегда гораздо большой популярностью, и ее так просто было не достать. И вот совсем недавно я купила себе именно это издание в бежевом переплёте. Поставила на полку и успокоилась, как будто закрыла и перевернула эту детскую страницу.

‒ … двойники!

‒ Точно! Начиная со Лжедмитрия! Ничего не поменялось, Зинаида Мафусаиловна!

Я бы ни за что не поддерживала этот разговор с Зинаидой Мафусаиловной, но она регулярно стучала в мою квартиру своей клюкой, так как не могла дотянуться до моего звонка. По причине «скрученности и сгорбленности». Ну… Это она так мне объясняла. Я всегда видела её с прямой спиной, как будто она проглотила оглоблю и аршин одновременно. А потом она с царственным видом сообщала, что мы с ней идём в антикварный магазин. Это не был антикварный магазин. В моём понимании, антикварный магазин ‒ это место, где за сумасшедшие деньги лежат гравюры, перламутровые прихватки для бальных юбок, чернильницы из чистого хрусталя и серебряный бюст Командора с носом Мефистофеля. А не советские плакаты с профилем вождя всех времён и народов.

‒ … интернет!

‒ Вот, главное из зол, Зинаида Мафусаиловна! И ещё электричество. Вот и его вместе с лампочкой Ильича нужно скинуть в чёрную дыру пространственно-временно́го континуума.

Я не была старой. Как совсем недавно заявил мой старший сын: «Фраза «после сорока лет жизнь только начинается», уже неактуальна. После пятидесяти, мам!». Я только вздохнула. Мне порой казалось, что возраст как понятие тоже весьма условно и относительно. Как та теория знаменитого физика, который не знал, что изобрели расчёску. Когда я приходила на работу, казалось, что мне все восемьдесят и давно пора на пенсию. А когда я вот так волочила ноги вместе с Зинаидой Мафусаиловной, то мне было все сто. Когда бежала с работы домой, резко становилось тридцать. А когда садилась с книжкой на диван, мне становилось снова двадцать, а то и восемнадцать. А вообще, я считала, что у женщины бесполезно спрашивать о том, сколько ей лет, потому что у неё каждый год будет по-разному.

‒ … микроволновки!

‒ Точно! Это излучение губительно для мозгов. Вот молодёжь и деградирует! Богатыри не мы! В смысле они не богатыри. Эм… ну не нынешнее племя!

Я юрист. И, увы. Порой казалось, я умудрилась выработать все черты, что, обычно приписывают людям этой профессии. Да, да. Именно приписывают. Потому что все знакомые мне юристы были самыми обычными людьми. Со своими радостями и горестями. Весёлые, грустные, юморные или даже развратные. Я же собрала буквально всё. Я была мрачной, нелюдимой, не любила шумные компании и ненавидела гостей. У меня плохо получалось радоваться, я почти не понимала юмора и шуток. Терпеть не могла стендаперов и все эти сборища студентов на сцене. Они вызывали у меня стойкое неприятие. Даже классические юмористы не могли вызвать у меня интерес. Я была сухарём. Я бы даже сказала, сухарём в квадрате. Засушенным сухарём!

‒ … шапочка из фольги!

‒ Да! Чудесное изобретение, Зинаида Мафусаиловна, только шапочка и спасает. Я вот думаю, может нужны медные? Или золотые? Может, они лучше помогут?

‒ Я старше тебя!

‒ Ненамного, ‒ вздохнула я, чувствуя, как ещё сто лет приземлились мне на плечи и сейчас мне лет двести, по самым скромным подсчётам.

‒ В моё время физику и химию преподавали не так, как сейчас! В противном случае ты бы знала, что клетка Фарадея работает при любой толщине металла. А на высоких частотах от неё вообще электромагнитные волны отражаются, ‒ и Зинаида Мафусаиловна, стукнув клюкой по асфальту, продолжила движение и свою поучительную речь. ‒ К тому же у алюминия степень окисления выше, а значит, он лучше заряд на себя оттягивает.

‒ Последнее особенно бесценно, ‒ покорно согласилась я.

Мой муж умер от старости несколько лет назад. Не могу сказать, что его смерть произвела на меня такое уж сильное впечатление. Мы поженились, когда мне было двадцать, а ему уже сорок пять. Но мне всегда нравились мужчины опытные, сильные, со сложившимся характером и имеющие за плечами серьёзный багаж. Багаж не только материальных благ, но и знаний. И с тех пор мои предпочтения не изменились. Жалела ли я когда-нибудь о том, что не выбрала в своё время ровесника? Нет, ни разу. Я почти сразу родила двоих детей, сыновья купались в отцовской любви, и то, что они у меня такие замечательные ‒ полностью его заслуга. И то, что они завели свои семьи и подарили мне внуков, тоже. Я же училась, получала диплом, потом строила карьеру. Любила ли я мужа? Не знаю. Уважала безусловно, он мне был близок и духовно, и физически, с ним было очень интересно, потому что он был кладезь знаний. Но вот любовь…

‒… третий глаз!

‒ Открылся! В смысле закрылся! В смысле всегда у нас… у вас был, Зинаида Мафусаиловна!

С любовью в моей жизни было вообще всё сложно. Кроме мужа, в моей жизни других мужчин не было. Просто не хотелось. Не потому, что я ждала его, одного-единственного. Нет, студенческая жизнь ‒ она во все времена студенческая жизнь. Мне даже попробовать не хотелось. Меня вообще физическая сторона отношений не привлекала. Я всегда ценила в муже другие его качества. Он до самой смерти был весьма моложав и подтянут, и я вообще не чувствовала рядом с ним разницы в возрасте. Он был стар телом, а вот я стара во всех остальных смыслах. И я такой, увы, родилась. Ещё в пять лет я понять не могла, какой смысл вот в этой игрушке? Что мне, собственно говоря, с ней делать? Играть я тоже не умела. Мне порой казалось, что я некий эмоциональный инвалид. Нет, чувства у меня были. Но увы, весьма и весьма скудные. А чем старше я становилась, тем палитра желаний и эмоций становилась всё беднее. И я знала, что у древней Зинаида Мафусаиловны радостей в жизни гораздо больше. И эмоций тоже. Одна злость на рептилоидов чего стоит!

‒ Мы пришли, Зинаида Мафусаиловна! ‒ возвестила я.

‒ В мои времена чемоданы были другие, ‒ произнесла в который раз Зинаида Мафусаиловна свою традиционную фразу, обыграв название магазина.

И в магазине мы привычно разделились. Я пошла смотреть на новые поступления посуды и книг, а она устремилась к бижутерии и прочим драгоценностям. Зинаида Мафусаиловна напоминала мне ворону, старую и чёрную, что любит всё блестящее. И чем ярче, тем лучше. Главное, то, что это порой была самая простая дешёвая бижутерия, Зинаиду Мафусаиловну совершенно не волновало. Она всё равно с упоением эти сокровища перебирала. Потом что-то обязательно выбирала. Ходила с этой безделушкой по магазину, а потом возвращала обратно. Редко когда она доходила с чем-то до кассы.

Я стояла и мучительно вспоминала, есть ли в моей «Библиотеке приключений» именно вот этот роман Майна Рида. Или я что-то путаю. Точно помню, что держала эту книгу в руках. Но «Библиотека приключений» была на верхних полках, и я туда уже очень давно не залезала. Незачем было. Те книги, что там стояли, я не перечитывала.

Ко всем моим прочим «достоинствам», я ещё была буквоедом. Книги поглощала с огромной скоростью и часто без разбору. Но вот по-настоящему нравилось что-то редко. А уж к прочитанному возвращалась вообще крайне редко. Но уж если книга понравилась, то могла зачитать её до дыр.

‒ Милочка! Нам срочно нужно вернуться!

‒ Куда?

‒ Зачем ты спрашиваешь?

‒ А, ну да. Я же решила, что больше никогда не буду с вами спорить! ‒ и я прикрыла глаза.

‒ Нет, вы посмотрите на неё, она решила… А у меня ты спросила?!

‒ Мы же только пришли? ‒ вопрос был риторический.

Я положила на полку книгу, решив её не покупать. И дело было не в цене. Просто книг у меня было много, а места мало. И я не была уверена, что у меня такой нет. Но всё равно ситуация была странной. Обычно мы в магазине зависали долго. А здесь что? Но, может, ей плохо? Всё же она не старая, а древняя?

Мы двинулись не на выход, а к кассе. Учитывая то обстоятельство, что я ничего не купила, это было странным. Зинаида Мафусаиловна себе что-то брала редко, почти никогда. На кассе Зинаида Мафусаиловна очень долго кряхтела и скрипела. Она теребила пурпурную шаль артритными пальцами, неизменно унизанными серебряными кольцами, и то и дело поправляла немыслимую шляпку на голове. Потом обязательно нужно было потрогать проеденную и заштопанную в нескольких местах горжетку и подвинуть на носу огромные роговые очки.

Я была уверена, что зрение у неё отменное, и очки она носит только чтобы подчеркнуть собственную значимость. Потому что она смотрела и сквозь них, и сдвинув их на самый край длинного носа, и задвинув их к самой переносице, при этом отчего это зависело, было совершенно непонятно.

Наконец она выложила на кассу перед милой девушкой что-то бело-чёрное. Я лично не поняла что, пока Зинаида Мафусаиловна не принялась рыться в своём ридикюле, напоминавшем огромный старинный кошелёк с двумя металлическими блестящими шариками в качестве замочка. Она всегда громко ими щёлкала, когда открывала и закрывала.

Перед милой и, на мой взгляд, очень терпеливой девушкой лежало колечко с большой, явно пластмассовой перламутровой искусственной жемчужиной. Пока Зинаида Мафусаиловна старательно искала кошелёк в ридикюле, я успела её рассмотреть. Ничего необычного и явно дешёвая бижутерия.

‒ Зинаида Мафусаиловна, давайте, я оплачу? ‒ не сильно рассчитывая на успех, спросила я.

Моя единственная подруга никогда не разрешала за себя платить. Будь то простенькая бижутерия в любимом магазинчике или пирожное в кафе, или стаканчик с кофе, что мы брали у метро. Всегда она платила за себя сама, чётко высчитывая каждый рубль, поэтому сейчас моя челюсть чуть было не выпала, как у скелетообразного Кощея Бессмертного при разговоре. Да, я всегда придерживалась твёрдого убеждения, что как только Кощей открывал рот, так тут же терял свою челюсть. Ну потому что не может эта часть черепа, потеряв все сухожилия, не выпадать. Правда, мне возражали, что он скелет, обтянутый кожей. Но тогда это больше похоже на древний Египет с его мумиями.

‒ Да, Мариночка. Вы не могли бы заплатить за эту безделушку? Сегодня это важно, ‒ ответила Зинаида Мафусаиловна и с громким щелчком захлопнула свой ридикюль.

Я протянула девушке, имеющей ангельское терпение, карточку, и расплатилась.

А потом сама забрала покупку, потому что Зинаида Мафусаиловна с царственным видом, прямой спиной и очками, держащимися на кончике её носа, двинулась к выходу. Я зажала в руке дурацкую вещицу и побежала догонять Зинаиду Мафусаиловну, потому что старушка вдруг развила нешуточную скорость.

Почему я терпела все эти выкрутасы древней, как сами пирамиды, женщины? Причин было много. Она не принимала отказы. Мне было почему-то неловко отказывать ей. Не могла я смотреть в эти глаза. И неважно, где в этот момент были её очки. А ещё она единственная, кто был готов терпеть и мою не сильно дружелюбную особу. Дружить я тоже, увы, не умела. Дружба, как и любовь, на мой взгляд ‒ это дар, данный нам от рождения. Я считала это чудом, заложенным куда-то глубоко в нас. Может быть, даже в нашу генную память? Это выработанный интуицией навык, что мамонта легче завалить с друзьями. Но увы. Мамонтов стало всё меньше встречаться на пути, и этот ген как будто атрофировался. Так что она была моя и в самом деле единственная подруга. А ещё она была той, кто был способен пробудить во мне хоть какие-то эмоции. Я нервничала, злилась, раздражалась последнее время исключительно только в её присутствии. И это немного пугало.

‒ Итак, мы достигли этой отправной точки. И отсюда у меня, всё же возвращаясь к нашему предыдущему разговору, очень важный вопрос. Мариночка, милая моя. Так что же вы выбираете? Кто у нас наибольшее зло? ‒ вдруг спросила она.

‒ Рептилоиды? ‒ не очень уверенно ответила я.

‒ Отлично! Пусть будут рептилоиды! ‒ не совсем логично, но очень довольно ответила Зинаида Мафусаиловна.

Я даже уточнять не стала. Спросишь что-то и тебе мало того, что не ответят по существу, так ещё наговорят такого, что уши свернутся в трубочку и с них будет свисать лапша быстрого приготовления.

‒ Знаете, Зинаида Мафусаиловна, после общения с вами утверждение, что совместимость по психическим расстройствам важнее, чем по гороскопу, приобретает всё больше новых нюансов. Вы мы с вами однозначно совпадаем, ‒ вздохнула я.

‒ Вот как?

‒ Да. Моя затяжная депрессия и ваша вера в то, что кто угодно виноват во всех бедах человечества, кроме собственно самого человека, ‒ ответила я.

‒ Ну если тебе нравится так думать, то почему бы и нет? Но давай лучше вернёмся к рептилиям во всём их разнообразии. Вот, например, Тинторетто? ‒ села она на своего любимого конька.

‒ А что с ним?

‒ Его рептилоид? Как тебе?

‒ Это не рептилоид. Согласно мифу, на этой картине человек, превращённый в лягушку. Они дали богине Лето тухлую воду, а в наказание она превратила крестьян в лягушек. Это лягушка, ‒ твёрдо возразила я.

‒ Глупости не говори. Если бы Тинторетто хотел нарисовать лягушку, он бы и нарисовал лягушку. А он на своей картине изобразил рептилоида! ‒ непререкаемым тоном заявила Зинаида Мафусаиловна.

‒ Ну, может быть, он не знал?

‒ Что не знал? ‒ изогнула она бровь.

‒ Что-нибудь не знал? ‒ протянула я.

‒ Да, бывало так, что художники не знали некоторых, например, африканских животных и рисовали всякую ересь. Но лягушка? ‒ хмыкнула она.

‒ Ну… Он рисовал человекоподобную лягушку?

‒ Иными словами, рептилоида? Чешуйчатую тварь, которую победил Георгий Победоносец. Кстати, о нём!

Дальше разговор тёк неспешно и довольно интересно. Правда, я опять слушала, то и дело погружаясь в собственные мысли. Так мы добрались до дома, и Зинаида Мафусаиловна полезла в почтовый ящик, гремя связкой ключей.

‒ Жировки, ‒ пробормотала она, доставая из ящика квитанции.

Да, да. Именно вот так: «жировки»! Только она их так называла. Я ни от кого больше не слышала этого странного слова. Какая-то абракадабра. Смесь толстого человека и не самого приятного кожного высыпания.

‒ Мариночка, давайте, я вас чаем напою? Индийским. Вам с колотым сахаром или рафинаду? ‒ предложила, как обычно, она.

Ответ ей был не нужен. Мы стали медленно подниматься на третий этаж пешком. Лифт Зинаида Мафусаиловна тоже не выносила, считая механизмом от лукавого. Или от рептилоидов? Здесь уж как пойдёт.

Мы вошли в её квартиру, и я в который раз поразилась, как у неё там всё было просто замечательно обустроено. И вот что главное, не было этого запаха пожилого человека. И пыли. Пыли и грязи тоже не было. А вот хлам был. Но какой-то чистый хлам. Наверное, вот такой абажур уже совершенно точно ни у кого на кухне не висит. Ну ладно торшер. Он, наверное, у многих есть. Но абажур на кухне? Тканевый? На кухне? Нет, у меня отказывалось всё это помещаться в голове.

‒ Чай должен быть индийский. Или очень хороший китайский. Но последнее время китайцы привозят одни рептилоиды знают что вместо чая. А вот индийский ещё можно купить хороший, ‒ привычно сообщила в который раз она и начала священнодействовать и сажать куклу на заварочный чайник.

Я слушала ее, как обычно погруженная в свои мысли. На работе еще столько всего. А конец месяца уже все ближе. Завалы с документами и договорами необходимо разгрести в ближайшее время.

‒ Тебе пора! ‒ вдруг выдернуло меня из моих мыслей.

‒ Чай? ‒ удивленно спросила я.

Обычно меня выпроваживали, когда я допью чашку.

‒ Мариночка? Вы знаете детскую игру, в которую играют родители со своими младенцами? Мама закрывает ладошками лицо и говорит: «Ку-ку»? ‒ совершенно на мой взгляд не к месту сказала Зинаида Мафусаиловна.

‒ Да, ‒ кивнула я. ‒ Можно еще спрашивать: «Где мама? Где папа? Где договор с последней редакцией?» На последнее младенцы обычно не отвечают, ‒ совершенно серьезно ответила я.

‒ А знаете, почему эта игра так веселит и одновременно так пугает младенцев? Потом она становиться им совершенно не интересна и даже вызывает недоумение.

‒ И почему? ‒ вздохнула я.

‒ Потому что дети подсознательно чувствуют, что только наблюдатель в состоянии осуществить редукцию квантового состояния вселенной, переводящую ансамбль возможных состояний в одно, реальное, ‒ ответила Зинаида Мафусаиловна.

Я открыла рот и закрыла. Ответа не требовалось, как это часто бывает с Зинаидой Мафусаиловной.

‒ Так вот. Вы тот младенец, Мариночка. И вам пора.