Кубинец

Глава 9

Вот так неожиданность! Я, если честно, остолбенел на секунду. Даже во рту пересохло. Внезапно всё как бы сдвинулось, сосредоточилось вокруг Сьюзи, стало фоном для нее. Отель, богачи, шикарные машины — всё выстроилось вокруг её улыбки. Мой новый костюм, купленный всего несколько часов назад, уже не казался таким идеальным рядом с её нарядом, этими бриллиантами… Но её взгляд не был осуждающим, в нём была лишь искренняя, непритворная радость узнавания.

— Господа, познакомьтесь. Это Луис! — воскликнула она, еще шире улыбаясь.

А зубы у девушки словно жемчуг!

Её сопровождающие разом повернулись ко мне. Их лица, до этого полные самодовольного безразличия, мгновенно приобрели настороженное, даже неприязненное выражение. Не знаю, в каком они статусе — братья, приятели, может, даже один из них в женихах числится, но я только что стал досадной помехой в их жизни. Камешком в туфле. Мухой, упавшей в суп.

Ближе ко мне стоял высокий, широкоплечий, с коротко стриженными светлыми волосами и квадратной челюстью. Его костюм из тонкой шерсти сидел на нём так, будто был частью его самого, а на руке поблёскивали массивные золотые часы. Он просто-таки излучал уверенность и неприкрытое превосходство. Его глаза, серые и холодные, скользнули по мне с головы до ног, остановившись на моих новых туфлях, словно пытаясь понять, сколько стоит одежда на мне.

Второй был полной его противоположностью: невысокий, щуплый, с жиденькими рыжеватыми волосами, щедро набриолиненными и тщательно причёсанными на косой пробор. На его лице, усеянном веснушками, играла снисходительная улыбка, а в руке он держал стакан с чем-то прозрачным. Костюмчик тоже не из дешевых, но сидит мешковато, будто он его одолжил у кого-то. Этот изображал скуку. Всюду-то мы были, всё-то мы видели.

Рыжий что-то буркнул по-английски, тоном, которым обращаются к прислуге.

— Луис не говорит по-английски, — заявила Сьюзен. — Будьте добры разговаривать по-испански.

— Спаситель? — пробасил широкоплечий, обращаясь к Сьюзен, но его глаза не отрывались от меня. В его голосе прозвучала нотка насмешки. — Дорогая, ты преувеличиваешь, как всегда. Неужели этот дрыщ может кого-то спасти?

Сьюзен слегка нахмурилась.

— Мастер Уилли, вы забываетесь, — произнесла она, и в ее голосе прозвучала сталь. — Этот молодой человек помог мне, когда вы, — она бросила взгляд на широкоплечего, — предпочли в шторм бросить меня одну.

Блондин, казалось, пропустил её слова мимо ушей. Он сделал шаг вперёд, остановился очень близко ко мне. Будто в разборках с уличными «орлами». Сейчас по всем правилам он должен сказать что-нибудь обидное, а потом толкнуть меня. Этот Уилли на полголовы выше меня, смотрит сверху вниз. Но отступать нельзя. Оглядываться тоже. Остаётся только смотреть прямо в глаза и не показывать испуг.

— Не припомню, чтобы среди ваших знакомых числился кто-то вроде… — он сделал паузу, явно подыскивая слово, — … такого. Вы, молодой человек, здесь что-то продаёте? Или, быть может, вас прислали с поручением?

Рыжеватый парень рядом со Сьюзен тихонько хихикнул в свой стакан, и покачнулся. Похоже, он был уже прилично подшофе. Я почувствовал, как мои кулаки невольно сжимаются, а тело напрягается. Плевать, что он сильнее — я был готов. Мои мысли метались, пытаясь найти достойный ответ, который бы не вызвал скандал, но при этом поставил этих индюков на место.

— Я здесь, сеньор, как и вы, — сказал я, стараясь говорить спокойно, — пришел на концерт.

Уилли усмехнулся.

— И где вы слушали музыку? В партере на галерке? — он смерил меня взглядом. — Билет, полагаю, вы выиграли на радио? Или нашли на дороге?

— На дороге вас нашли, — пошел я на обострение. — С такими манерами… может, даже и в канаве.

Улыбка сошла с лица Уилли, он сжал кулаки. Рыжеватый парень перестал хихикать. Сьюзен я не видел, она только что шагнула чуть в сторону, а мне приходится смотреть в глаза блондину.

— Ты, кажется, не понял своего места, парень, — прорычал он. — Тут не принято хамить людям, которые…

— Достаточно, мастер Уилли! — Сьюзен шагнула между нами, причем я остался на месте, а здоровяку пришлось сдвинуться назад. — Я не потерплю такого обращения с моим другом. Если вы не можете вести себя прилично, я прошу вас оставить нас. И вы, Роули!

Досталось и рыжеволосому — девушка кивнула на его стакан, спросила:

— Это уже третий! Вы что же, надеетесь, что я вас буду тащить в гостиницу⁈

Оба парня выглядели ошарашенными. Они явно не привыкли к тому, чтобы им указывали.

— Но, Сьюзен… — начал было Роули, но она лишь махнула рукой.

— Мне нужно поговорить с Луисом. Если вы хотите подождать, вы можете это сделать в баре. Или идти домой.

Её голос был вежливым, но непреклонным. Уилли, помявшись, понял, что проиграл. Он бросил на меня испепеляющий взгляд, развернулся и, не сказав ни слова, направился к бару. Рыжеватый парень, бормоча что-то неразборчивое, поспешил за ним.

Сьюзен обернулась ко мне, и её лицо озарилось улыбкой.

— Какой же ты… — она покачала головой, смеясь. — Острый на слово. А ведь семья Уилли действительно, поднялась в Чикаго с самого низа. Жили рядом с неграми в гетто.

— Он американец?

— Как и я. А ты?

— Я родился в Гаване.

— У тебя странный испанский…

Я почувствовал, как щеки мои наливаются краской.

— Совсем недавно я заикался, сеньора.

— Какая я тебе сеньора? — рассмеялась она. — Сьюзен. Спасибо, что поставил этих двоих на место. Они… они так утомляют. Мой отец надеется, что я выйду замуж за кого-то из их круга. Но они такие… одинаковые.

Она сделала жест рукой, выражающий скуку. Я посмотрел на неё, пытаясь понять, было ли это просто выражение вежливости или что-то большее. Но в её глазах была искренность.

— Концерт тебе понравился? — спросила она.

— Очень!

— Да. Очень. Это… было потрясающе. Во мне до сих пор живет эта музыка

— Во мне тоже, — я глубоко вздохнул, произнес. — Могу ли я тебя угостить чем-нибудь в баре? Или, может быть, прогуляемся? Ночная Гавана — это очень романтично.

— О! Мы дошли до романтики! Как все стремительно, — Сьюзан мне мило улыбнулась, я почувствовал, как краснею.

— Что же… Пойдём, мой спаситель!

Она взяла меня под руку, снова тесно прижавшись, как тогда, под дождем, и мы пошли по Малекону. Слева — чёрная гладь океана, рокочущего свои вечные песни. Справа —вывески казино и отелей мерцали, освещая прохожих разноцветными огнями. Люди гуляли, танцевали прямо на тротуарах под музыку мелких оркестров, доносившуюся из дверей открытых настежь баров. Сколько же здесь было небольших дансингов! Почти в каждом дворе.

— Сьюзен, — начал я, — что тебя привело в этот город?

Она улыбнулась.

— Мой отец, — ответила она. — Он крупный сахарный оптовик. Делает на острове, по его выражению, большой бизнес. А я… я здесь, чтобы учиться.

— Учиться? — удивился я. На Кубе с учебой было не очень — сюда богатые американцы приезжали развлекаться и наслаждаться жизнью.

— Да. Я мечтаю танцевать. Профессионально. Здесь, в Гаване, есть замечательная танцевальная академия. Я занимаюсь классическим балетом, но также изучаю кубинские танцы. Это… это совсем другое. Здесь столько страсти, столько ритма. Я даже выступаю в одном варьете в кордебалете, чтобы набраться опыта. Мой отец не очень этим доволен, он считает, что это не подобает его дочери. Но мне нравится.

Её глаза сияли, когда она говорила о танцах. Я чувствовал, как её энергия передаётся мне.

— Варьете? — сказал я, и вдруг в моей голове возникла шутка. — Надеюсь, мне найдется место в первом ряду на премьере.

Сьюзен рассмеялась, её смех был звонким и искренним.

— Ну, теперь-то ты точно достоин первого ряда, Луис, — сказала она, слегка подталкивая меня локтем. — Ты так изменился с нашей последней встречи. Тогда выглядел… как оборванец из гаванских трущоб. Не в обиду, конечно.

Я улыбнулся, но внутри у меня все сжалось. Я ведь так и оставался тем самым оборванцем из гаванских трущоб. Фактически, бездомным.

— Я, как и ты, попал под удар стихии. Не суди меня строго.

Мы шли дальше, и Гавана обволакивала нас своими звуками и запахами. Из открытых дверей баров, где неоновые огни бросали разноцветные блики на лица танцующих, доносились ритмы сальсы и мамбо. Мелкие оркестры, состоящие из пары гитаристов, контрабасиста и перкуссиониста, играли зажигательные мелодии, и люди не могли устоять на месте. Пары кружились в вихре танца, их тела сливались в едином движении, полном страсти и чувственности.

— Ты любишь танцевать? — спросила Сьюзен, её глаза блестели от огней.

— Какой же кубинец не любит? — честно соврал я.

Мы прошли мимо небольшой площади, где под раскидистыми фикусами раскинулось несколько уличных кафе. За столиками сидели люди, потягивая ром и пиво, оживлённо беседуя. Над площадью витал аромат жареных бананов и свинины. Пригласить девушку перекусить? Или… Я просто взял Сьюзан за руку и как оказалось, она была не против.

— У такой красавицы, наверное, нет отбоя от поклонников…

Девушка слегка покраснела.

— Ну… они есть. Но… они все такие… предсказуемые. Ищут выгоду, понравится даже не мне, а моему отцу. А мне хочется… чего-то другого.

Она не договорила, но я понял. Ей, дочери богатого человека, нужны были искренние чувства, а не расчёт. Что ж, этого я мог предложить ей в избытке.

Мы подошли к большому дому, стоявшему за кованой оградой, увитой бугенвиллией. Фасад был светлым, с колоннами и широким балконом. Из окон лился мягкий свет.

— Мы пришли. Я тут живу.

Ничего себе поместье… Нечего даже сравнивать с моей разрушенной лачугой.

— А гостиница? Там тебя знают…

— Мы там жили первое время, и я захожу иногда встретиться с друзьями, — улыбнулась девушка.

Мы остановились у ворот. Ночная Гавана шумела вокруг нас, но здесь, у её дома, звуки были приглушёнными, будто за толстой стеной.

— Когда мы увидимся вновь?

Неожиданно мой голос прозвучал хрипло. Слова вырвались сами собой, будто не я их произнес, а тот, прежний Луис, чье тело я занял.

Сьюзен слегка склонила голову, наморщив лобик, как будто обдумывала сложную задачу.

— Завтра я занята, — ответила она, — репетиции допоздна. Но… послезавтра вечером? Хочешь пойти потанцевать?

Я почувствовал, как сердце у меня забилось чаще. Это был вызов.

Я набрался смелости, осторожно, едва касаясь, я положил руку ей на щеку. Её кожа была нежной и теплой. Её зрачки расширились, но она не отстранилась. Я наклонился и нежно, почти невесомо, коснулся её губ. Поцелуй был сладким, как кубинский сахар, и обжигающим, как местный ром. Сьюзен вздрогнула, но затем, к моему удивлению, её губы ответили. Она подалась вперёд, её мягкие, тёплые ладони легли мне на шею, притягивая ближе. Её тело прижалось ко мне, и я почувствовал её лёгкое, едва уловимое дрожание. Поцелуй становился глубже, страстнее.

Затем она резко отстранилась. Её дыхание стало прерывистым, глаза горели, но в них появилось и что-то похожее на испуг.

— Это был мой ответ, — я облизал губы, с трудом сглотнул.

— Послезавтра, — прошептала она, её голос был еле слышен. — В восемь.

И прежде чем я успел что-либо ответить, она развернулась и, подхватив подол платья, бросилась через ворота, скрывшись в тенистом саду. Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Я стоял один посреди ночной улицы, ощущая на губах привкус её поцелуя.

Вчера я зашел и купил много вкусной еды. Утром осталось только разогреть. После сытного завтрака, немного отдохнув, я вышел на зарядку. Все через черный ход, не дай бог запалят соседи. На пустыре неподалеку сделал комплекс упражнений, что мне показал Сагарра, попрыгал через скакалку. Отжимания и бой с тенью. После зарядки, мокрый и выжатый как лимон, так же втихаря вернулся в дом аптекаря. И сразу в душ. Боже! Хорошо жить, как белый человек… А не эти трущобы с летающими тараканами и цикадами. Никогда не был падок на внешний комфорт, всегда ценил внутренний. Но после оккупации и «лагеря смерти» кое-что четко понял. Все эти разговоры про внутренний мир — они для тех, кому есть что кушать на завтрак, кого не рвет на части овчарка.

Посмотрев на часы, я понял, что надо бы навестить Люсию. Вчера не пошел, хоть и обещал. А девчонка, небось, ждала, что принесу ей лекарства.

Я зашел в аптеку, убедился, что тут все спокойно. Достал из шкафа еще одну ампулу морфина и несколько таблеток дипирона. Взял с полок связку бинтов, мазь для синяков.

День уже перевалил за полдень, солнце стояло высоко, и привычная гаванская жара обрушилась на меня с новой силой. Контраст между прохладой внутри дома Альвареса и уличным пеклом был разительным.

Дом Люсии находился в таком же бедном квартале, что и мой, недалеко от нашей аптеки. И домик у них был ненамного лучше моей хибары. Но его пощадил ураган. Крыша цела, окна все тоже на месте. На веревках, натянутых между домом Люсии и соседней лачугой, сушилось бельё, едва прикрывая полуголых детей, играющих в пыли. У входа лежала старая соломенная циновка, зато у двери висел звонок на веревочке.

Я даже не успел к нему протянуть руку, как дверь чуть приоткрылась и в проёме показалось женское лицо. Старое и морщинистое. Кожа такого же тёмного оттенка, как у Люсии, но с примесью какой-то сероватой землистости. Глаза, глубоко посаженные, были мутными и настороженными, а седые волосы туго стянуты платком. Дверь открылась чуть шире, и я увидел, что женщина одета в старое, застиранное хлопчатобумажное платье, с заплатой на подоле. Я мгновенно понял — это мать Люсии. Лицо очень похожее — такой же подбородок, скулы.

— Что вам нужно, юноша? — спросила она, её голос был хриплым, будто она долго не разговаривала. В её взгляде сквозила подозрительность, привычная для обитателей этих трущоб. Меня не узнала. Моя новая одежда, видимо, сбивала с толку.

— Добрый день, сеньора, — ответил я, стараясь говорить спокойно — Я… я Луис. Мы с Люсией работаем у сеньора Альвареса. Пришёл проведать её. Она… она вчера плохо себя чувствовала. Я принёс лекарства.

На лице женщины мелькнуло что-то похожее на узнавание. Её глаза, до этого настороженные, слегка расширились. Она явно вспомнила худого, заикающегося парня из аптеки.

— Луис? — пробормотала она, и в её голосе появилась тёплая нотка, смешанная с удивлением. — Как ты вырос! Ты… ты так изменился. Я тебя и не признала.

Она приоткрыла дверь шире, приглашая войти. Я шагнул внутрь, и меня тут же обволокло запахом старого жилья, смешанным с ароматом горячей фасоли и чего-то сладкого. Внутри было так же тесно и бедно, как в моей бывшей лачуге. Одна комната, разделённая пополам натянутой простынёй, служившей ширмой. Вторая была спальней с двумя кроватями. На одной кто-то лежал.

— Лусия! К тебе Луис пришёл. Из аптеки.

Позвала она тихо и нежно, будто боялась повредить громким звуком.

Простыня слегка зашевелилась, и через мгновение из-за неё появилась Люсия. Увидев меня, она поправила ворот ночной сорочки. Её волосы были распущены, и это придавало ей более уязвимый, домашний вид. Лицо… на левой щеке расплывался синяк, окрашенный в оттенки тёмно-синего и жёлтого, а под глазом виднелась припухлость. Губа была разбита, и вокруг неё уже образовывалась засохшая корочка.

— Луис! — Она попыталась улыбнуться, но уголки губ дрогнули от боли. — Что ты здесь делаешь?

Она явно смутилась, провела рукой по распухшей щеке, будто пытаясь скрыть следы побоев. Её взгляд на мгновение метнулся к матери, потом обратно ко мне.

— Ох, я, наверное, ужасно выгляжу, — прошептала она, опуская глаза. — Ты… ты не должен был меня такой видеть.

Я покачал головой, подошёл ближе и опустился на колени рядом с кроватью. Её мать молча отошла в сторону, прислонившись к стене, наблюдая за нами.

— Извини, что не зашел вчера, как обещал. Мой домик… его нет. Развалился во время шторма.

— Какой ужас! — охнула Люсия. — Как же ты теперь?

— Как-нибудь устроюсь, — махнул я рукой и показал глазами на стоящую у двери мать.

— Мама, извини, мне с Луисом надо посекретничать немного, — сразу поняла намёк девушка. — По работе кое-что обсудить.

— Ладно, мне всё равно во дворе надо поработать, — сказала сеньора и ушла.

— У тебя такой красивый костюм, Луис. Откуда? Рассказывай! — зашептала Люсия. — И прическа модная!

— Я решил изменить свою жизнь. Кардинально.

Я положил свёрток с лекарствами на край кровати.

— Я принёс тебе кое-что из аптеки, — объяснил я. — Обезболивающие. И мазь для синяков, чтобы быстрее сошли. А это… — я достал из свёртка ампулу морфина, — повторюсь, это на самый крайний случай, умоляю — только не злоупотребляй, ты же знаешь, что это опасно.

Она взяла ампулу, повертела её в пальцах, а потом её взгляд упал на мазь. Лёгкая улыбка тронула её губы.

— Спасибо, Луис — сказала она, и погладила мою руку. — Ты… ты единственный, кто позаботился обо мне.

— Как рёбра? — спросил я. — Сильно болят? Морфин вчера помог?

— Сегодня боли меньше, — она осторожно прикоснулась к забинтованной груди. — Бандаж держит хорошо. Но вчера пришлось делать укол, никак не могла уснуть. Стоило пошевелиться, сразу адская боль. Но ты так и не ответил, где взял деньги. Альварес? — еще тише прошептала она.

— Нашел у него кое что, — помолчав, сказал я. — Ты не это искала? — и я вытащил из кармана расписки из дома аптекаря.

Она быстро начал перебирать бумаги, пока не остановилась на одной. Её она внимательно перечитала, потом резко скомкала.

— Спасибо, Луис, — прошептала она.

— Свобода?

Она кивнула.

— Где же ты все-таки будешь жить теперь?

— Пока не знаю.

— Ты мог бы в аптеке поставить раскладушку. Вода там рядом, еду можно на спиртовке готовить.

— Может, так и сделаю. Спасибо, что заботишься обо мне.

— После всего этого? — заплакала Люсия, продолжая комкать расписку в руке. — Я думала, мне конец, Как вспомню…

— Не думай об этом, — я погладил ее по волосам.

— Луис, — начала Люсия, её голос понизился до едва слышного шёпота. — Пока я была в больнице… приходили полицейские.

Я почувствовал, как напрягся, но постарался не показать этого.

— Они говорили с мамой, — продолжила она, её взгляд метнулся к матери, которая лишь слегка кивнула, подтверждая её слова. — Они сказали… Сказали, что сеньор Альварес… умер.

Я кивнул. Для меня это точно не новость.

— Будет расследование? — спросил я.

— Пока не ясно. Ждут результаты вскрытия.

— Они ничего не найдут! — твердо произнес я.

Мы опять помолчали, каждый думая о своем.

— У меня к тебе опять будет просьба — Лусия полезла под подушку, достала оттуда сложенный листик. — Надо еще раз сходить к дону Педро. Поможешь?

Ну как я мог ей отказать?