Кубинец

Глава 23

Я проснулся рано утром от прикосновения к лицу. Прядь волос щекотала мне щеку. Где-то вдалеке кричали петухи. В комнате было прохладно, но уютно. Похоже, по соседству кто-то уже готовил, и не просто бобы, а жарили мясо. Такое не перепутаешь. Даже если аромат смешивается с какими-то особо пахучими цветами. Люсия лежала рядом, ее распущенные волосы касались моего лица, дыхание ровное, спокойное. Точно, спит еще, посапывает немного. Я погладил девушку по щеке, потом моя рука скользнула к груди. Проснется? Нет, спит. В этом мягком утреннем свете она выглядела особенно нежной и беззащитной.

Я осторожно сполз с кровати. Хорошее настроение, сейчас потренироваться — вообще в радость. Я потянулся, размял плечи. Вышел в дворик, начал свою обычную зарядку: приседания, отжимания, потом бой с тенью. Кулаки мелькали в воздухе, ноги отбивали ритм, тело извивалось, уклоняясь от воображаемых ударов.

Вдруг послышался лёгкий скрип двери. Обернувшись, я увидел Люсию. Она вышла сонная, потирая глаза, волосы растрёпаны. На ней не было ничего, и утренний свет ложился на её кожу мягким сиянием. На мгновение мне показалось, что всё это сон: слишком красиво это выглядело, чтобы оставаться явью.

— Луис… — сказала она, улыбнувшись так, будто и не заметила своей наготы. — Доброе утро.

— Люсия, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Прикройся. Или я за себя не отвечаю!

Она вздрогнула, будто только сейчас поняла, что стоит передо мной раздетой, и, смущенно улыбнувшись, поспешно спряталась за дверь.

— Доброе утро, Луис! — повторила она. — Я еще не проснулась толком. Пойдем, приготовлю тебе что-нибудь на завтрак.

Но когда мы вернулись в дом, то услышали грохот посуды. Первым делом я подумал о крысах, но шагнув вперед, увидел Пиньейро. Он уже хозяйничал у плиты. Стоял, облокотившись на столешницу, в своей неизменной рубашке хаки, с сигарой в зубах, и насвистывал какую-то мелодию. Услышав нас, он улыбнулся, его рыжая борода блеснула в свете лампы.

— Ну ты и выдал боксерский поединок, — произнес он, кивая в сторону кухонного окна, что выходило во дворик.

Позади меня Люсия ойкнула и бросилась в спальню.

— Я сейчас! — крикнула она, и дверь с легким стуком закрылась за ней.

— Откуда вы здесь, амиго Пиньейро? — спросил я, стараясь говорить непринужденно. — Как нас нашли?

Барба Роха усмехнулся.

— Это моя работа, Луис. Всегда знать, где находятся нужные люди. И что они делают. Или могут сделать. Адрес сеньориты Люсии известен, да и ты вроде сбегать не собирался.

В его словах не было угрозы, лишь констатация факта, но мне все равно стало не по себе. Я вдруг почувствовал себя под колпаком, будто каждый мой шаг был записан и проанализирован. Сплошной контроль, и никакой свободы.

— Что будем есть? — спросил я Пиньейро. Он хоть и мой начальник, но увольнительная еще не закончилась, и к тому же он начал готовить.

— Кофе и тосты, — ответил Барба Роха. — Ты жаришь гренки.

Вернулась Люсия, одетая во вчерашнее ситцевое платье с турецкими огурцами. Она выглядела смущенной, но постаралась сохранить невозмутимый вид. Мы сели за стол, и принялись завтракать. Тосты были хрустящими, кофе горячим и крепким.

— Хорошо посидели, — произнес Пиньейро, доедая последний тост. — Но дела не ждут. Нам надо срочно выдвигаться.

Я увидел как напряглась Люсия. Ей явно не понравился приказ Бороды.

— Куда? — спросил я, не глядя на него.

— В Гавану, — ответил Мануэль, его голос стал серьезным. — Время пришло.

Я перевел взгляд на Люсию. Она сидела молча, лицо было грустным. В ее глазах читались и тревога, и решимость. Она понимала, что это значит. Мнда… Недолго продлился наш «медовый месяц».

— Зачем?

— Слышал выражение «падающего — толкни»? — спросил Борода и сразу же продолжил: — Режим Батисты вот-вот рухнет. Мы знаем, как ускорить его крах.

Мне-то это зачем⁇ Я в революционеры не записывался. Но похоже меня записали «явочным порядком». Сразу как явился к партизанам с Педро… Или вместо Люсии записочку понёс, так вернее.

— До встречи, Люсия, — сказал я, вставая из-за стола. — Адрес ты мой знаешь. Если что — оставлю записку у двери.

Девушка поднялась. В глазах у нее были слезы. Она обняла меня крепко, прижавшись всем телом.

— Будь осторожен, Луис, — прошептала она. — Пожалуйста!

Я лишь кивнул. Слова были не нужны.

Мы вышли из дома. Джип Пиньейро уже ждал у калитки. Сантьяго стоял рядом, его лицо было серьезным, он сосредоточенно дробил челюстями жевательную резинку. Я забрался вперед, Пиньейро сел за руль, Сантьяго прыгнул на заднее сидение. Джип, чихнув, тронулся с места, оставляя позади дом Люсии и ее печальный взгляд.

Мы ехали на запад от Баямо по узкой, ухабистой дороге, петляющей между холмами, поросшими густым лесом. Дорога становилась все уже, превращаясь в еле заметную тропу, и я невольно думал о том, как легко здесь заблудиться. Примерно через час мы приехали в маленький поселок. Как он называется, неизвестно — никаких указателей на дороге не было. Мы проехали его почти насквозь, и остановились не то на заросшей травой площади, не то на вытоптанной поляне. Мы загнали наш джип поближе к другим, их в рядок под деревом стояло уже пять штук. Кучкой собрались такие же, как и мы, сопровождающие. А основные фигуры — шагах в десяти.

Фиделя я узнал — трудно не запомнить, если почти каждый день видишь. Остальных мне показал Яго. Он, кажется, вообще всех знал. Лохматый симпатичный молодой человек лет тридцати с жидкой бородкой — Че Гевара. Тоже аргентинец, разговаривает со своим земляком, недоброй памяти Фунесом. Тот, правда, больше меня не доставал. Может, передумал. Или ждет удобного момента — кто ж его знает, психа этого. Улыбчивый здоровяк, чуть не на голову возвышавшийся над остальными — Камило Сьенфуэгос. Гладковыбритый скромняга, стоящий чуть поодаль — Рауль, младший брат Фиделя.

Видать, командиры недавно пили кофе — в воздухе витал его запах, смешанный с сигарным дымом. Я, стараясь не привлекать к себе внимания, вышел из джипа и встал чуть в стороне, прислонившись к стволу раскидистого баньяна. Все понятно — собрание партизанских командиров.

Фидель подошел к краю поляны, где стоял ветхий сарайчик, облупившийся от солнца и дождей. Совсем рядом с нами. Он что-то оживленно рассказывал Сьенфуэгосу, жестикулируя сигарой. Внезапно раздался резкий хлопок. Я инстинктивно пригнулся. Пуля с сухим звуком впилась в деревянную стену сарая, буквально в паре сантиметров от головы Фиделя. На дереве над нами закричали птицы, вспорхнули с веток. Я замер, ожидая реакции. Но Фидель даже не обратил на это внимания. Он лишь слегка повернул голову, бросил короткий взгляд на пулю, затем снова повернулся к Камило и продолжил говорить, словно ничего не произошло. Его голос не дрогнул, а лицо оставалось абсолютно невозмутимым. Сразу начался переполох. Повстанцы бросились в сторону, откуда предположительно прозвучал выстрел. Кто-то крикнул команду, и десятки вооруженных людей начали прочесывать лес. Я услышал шум шагов, шелест листвы, приглушенные голоса. Искали снайпера, который, кажется, растворился в воздухе.

Команданте докурил сигару, бросил ее на землю, и спокойно шагнул назад. Я был поражен. С каким пренебрежением он относился к опасности, с какой будничной обыденностью воспринимал угрозу смерти. Будто не в него стреляли, а в кого-то другого, незнакомого.

Спустя полчаса поиски прекратились. Стрелка не нашли.

Меня, понятное дело, не пригласили на совещание. Я, как и другие рядовые повстанцы, стоял снаружи, прислушиваясь к обрывкам фраз, доносившимся из небольшого домика. Окна там открыли, чтобы собравшиеся не задохнулись в сигарном дыму, и кое-что было слышно. Голоса были приглушенными, но я уловил несколько ключевых слов: «Гавана», «наступление», «координация». Стало ясно: Фидель задумал наступление на столицу. Наверняка он собирался штурмовать город, а не вести переговоры.

Вскоре совещание закончилось. Командиры, с серьезными лицами, выходили из палатки, что-то быстро обсуждали. Фидель, его взгляд был сосредоточен, коротко переговорил с Пиньейро, что-то указал на карте. Затем Барба Роха подошел к нам.

— Идемте, Луис, Яго, — сказал он, его голос был низким, но в нем чувствовалась энергия. — Сначала нам заехать в одну колонну. Выходим с ним на позиции.

Мы сели в джип. Я рядом с водителем, Сантьяго опять на заднее сидение. Пиньейро повел машину по другой дороге, петляющей между деревьями. Через полчаса мы добрались до небольшой колонны, которая уже готовилась к выдвижению. Человек тридцать, не больше, в основном вооружены винтовками, но пара человек были с автоматами. У них имелся даже один ручной пулемет. Зато почти все одеты в американскую форму без знаков различия. Наверняка повстанцы закупили где-то по дешевке.

Вот так, с корабля на бал попали. Ехали по какому-то ерундовому поводу, а попали в самый замес. И Барба Роха, недолго думая, решил поучаствовать в веселье. Нас спрашивать никто не стал.

Командир колонны по имени Карлос, совсем молодой, лет двадцати с небольшим хвостиком, явно бывший военный, скептически посмотрел на мой кольт, и велел выдать винтовку. Лучше бы спросил, сколько раз мне доводилось из нее стрелять до этого. Думаю, ответ «ни разу» его вряд ли вдохновил бы. Мне дали старый, но ухоженный карабин Маузер. Подергал затвор, пересчитал патроны. Самое последнее дело идти в бой с не пристрелянным оружием. Сердце забилось быстрее. Страх. Я никогда не был на войне. Но я видел ее последствия.

Сантьяго, заметив мое состояние, подошел ко мне, хлопнул по плечу.

— Не бойся, Луис, — сказал он, его голос был спокойным и уверенным. — Это нормально. Только дураки ничего не боятся. Главное — хоть что-то делать. Просто иди вперед, смотри по сторонам, поддерживай ребят огнем. Стреляй в ту же сторону, что и остальные, и не высовывайся. А то у меня сегодня никакого настроения копать тебе могилу нет.

Я кивнул, пытаясь взять себя в руки. Дышать глубже. Не показывать страха.

Мы двинулись вперед, медленно, осторожно, пробираясь сквозь густой подлесок. Ночь уже опустилась, и в лесу царил полумрак. Я крепко сжимал карабин, прислушиваясь к каждому шороху, каждому звуку. Через час мы вышли на опушку леса. Впереди, в свете редких фонарей, виднелись позиции правительственных войск. Два блокпоста перед въездом в небольшой городок — колючая проволока, мешки с песком, часовые.

Карлос отдал приказ, и несколько повстанцев, рассредоточившись, открыли огонь. Залп, еще один… Я тоже нажал на спусковой крючок. Отдача больно толкнула в плечо, ухо заложило. Как-то я забыл, что приклад надо посильнее прижимать. Я увидел, как пули впиваются в мешки с песком, поднимая облачка пыли.

Но сражения практически не было. После нескольких выстрелов с нашей стороны, один из солдат, стоявший на посту, вдруг поднял руки. Затем другой, третий. Над баррикадой показались белые тряпки. Солдаты сдавались. Только офицер, что-то крикнув своим подчиненным, бросился бежать в сторону, но никто не стал его преследовать.

Мы вошли на позиции. Солдаты, большинство из которых были совсем молодыми парнями, стояли с поднятыми руками, их лица были бледными, испуганными. В их глазах читалась усталость и нежелание воевать. Повстанцы, не церемонясь, начали собирать оружие.

Попробуй, пойми, какие районы контролируют повстанцы, а какие — Батиста. Мы ехали в сторону Гаваны, но нас нигде не останавливали. Пару раз на обочине мелькнули блок-посты, но джип проезжал мимо, не притормаживая. Будто у нас был универсальный пропуск для всех.

К вечеру мы были в Санкти-Спиритусе. Такое впечатление, что мимо этого городка мне не проехать. Чуть-чуть осталось до Санта-Клары, и вроде бы стемнело не совсем, но Пиньейро решил остановиться. Похоже, на какой-то конспиративной квартире. По крайней мере, он уверенно проехал мимо халуп, в одной из которых мы ночевали по дороге на восток. Заехали на узенькую улочку, даже тупик, и остановились у небольшого домика. Как оказалось, пустого.

Перекусили всухомятку, только кофе вскипятили на спиртовке. И легли спать — я рядом с Сантьяго на полу, постелив джутовые мешки, а Пиньейро — на топчане.

Я думал, что утром двинемся дальше, и готов был предложить свои услуги водителя, если Барба Роха устал накануне. Да и Сантьяго тоже способен шоферить. К тому же джип намного удобнее «Форда ББ». Но Пиньейро скомандовал сидеть и не высовываться. А сам собрался и ушел. Естественно, докладывать, когда собирается вернуться, не стал.

Вскоре Пиньейро возвратился. В руках у него был чехол с костюмом. Он молча разложил его на топчане, расправил, а потом примерил. Костюм сидел неплохо, выглядел очень дорогим, но чуть великоват в плечах и свободен в талии.

— Пуговицы переставить, и будет в самый раз, — заметил я. — Или просто носить расстёгнутым.

— Это несущественно, — отмахнулся Пиньейро. — И так пойдет.

Зато он вынул из кармана несколько удостоверений и раздал нам. Мне досталось на имя Хосе Ареаса, Сантьяго стал Диего Моралесом, а сам Барба Роха превратился в Виктора Гонсалеса. Бумажки выглядели так, словно их делали на коленке. Даже эти новые документы производили жалкое впечатление: размытые фотографии, криво поставленные штампы, бумага серого оттенка. Я в очередной раз поразился, насколько низкого качества все эти «официальные» удостоверения личности. Интересно, а кредит в банке по такой макулатуре можно получить? Вот было бы раздолье для всяких аферистов.

Я посмотрел на Пиньейро в костюме и невольно усмехнулся: при всей дороговизне одежды, он всё равно оставался барбудо, только в хорошем костюме.

— Тебе бы ещё прическу и бороду подровнять, — сказал я. — Тогда совсем другой вид будет. А так сразу видно, кто ты и откуда. Любой полицейский стойку возьмет, не говоря уже о BRACO.

Он кивнул:

— Хорошо. Тоже думал об этом. Пойдемте-ка все в парикмахерскую.

— Поесть бы неплохо для начала, — буркнул Яго. — А то в животе урчит уже.

— Это ненадолго. Потом пообедаем, потерпи.

Первой жертвой парикмахера, флегматичного старого негра, стал Сантьяго. Пиньейро велел подстричь его и сбрить бороду.

— Зачем⁈ — возмутился Яго. — Я же как Самсон, ни разу не брил ее.

— Самсон, юноша, не стриг волосы на голове, — сказал негр. — Послушайте своего старшего, вам только лучше будет. В конце концов отрастите новую, это недолго.

— А, ладно, — махнул рукой Сантьяго. — Надо так надо.

Когда всё закончилось, я с трудом узнал его. Помолодел лет на пять, с оставшимися усами стал выглядеть как какой-то мелкий чиновник.

Потом настала очередь самого Пиньейро. Парикмахер подровнял волосы, оформил бороду, и когда Пиньейро посмотрелся в зеркало, я не удержался:

— Теперь ты похож на бизнесмена. Из тех, что летают в Майами по делам.

Он усмехнулся криво:

— Да, мне самому противно на себя смотреть.

— За свои мучения я требую королевский обед! — заявил Сантьяго, когда мы вышли из парикмахерской.

— Не знаю, ел ли вон в той закусочной хоть один король, но пахнет оттуда очень неплохо, — кивнул Барба Роха в сторону.

— Согласен и на такую! — зарычал Яго. — Быка готов сожрать!

С быками было не очень, но вот жареная курица имелась. И арроз конгри тоже оказалась очень вкусной. А пиво, которым мы это дело запили — и вовсе нектар, смешанный с амброзией. Так что на улицу мы не вышли, а выползли.

А затем снова погрузились в джип и выехали в сторону Гаваны.