Кубинец

Глава 22

Несмотря на предложение, Пиньейро не спешил меня ни привлекать к каким-то делам, ни обучать. Я-то думал, что мне как минимум будет выдано какое-то количество учебной литературы. Не полагается ведь Барба Роха на одну революционную сознательность? Или ему просто некогда? Занятие я себе нашел — по знакомой дорожке отправился к Ортеге. Здесь имитировать бурную деятельность можно бесконечно — крутить салфетки, снаряжать солдатские аптечки, мерить температуру с давлением. Или, сидя в углу, учиться игре в конкиан у Мигеля. Знание лишним не бывает. Никогда не знаешь, когда пригодится. Вечером пошел искать Сантьяго. Уж он точно знает все новости. А то по какой причине, начиная со вчерашнего дня, некоторые зашевелились больше обычного, непонятно. Казалось, весь лагерь готовился к чему-то важному, но что именно должно было произойти, мне, новичку, конечно, никто не объяснял.

Я нашел Сантьяго под навесом. Он сидел на корточках, сосредоточенно затачивая мачете на плоском камне. Металлический скрежет разносился по округе, смешиваясь с шумом лагеря. Его лицо было серьезным, что уже необычно для Яго, который обычно фонтанировал шутками и анекдотами. Увидев меня, он лишь коротко кивнул и продолжил работу.

— Что-то случилось? — спросил я, присаживаясь рядом на небольшой ящик.

Сантьяго отложил мачете, провел пальцем по лезвию, проверяя остроту. Затем поднял на меня свои проницательные, чуть насмешливые глаза.

— Случилось, Луис, — ответил он, его голос был низким, почти шепотом. — Большие люди приехали. И большие дела решаются.

Я напрягся. «Большие люди» — это всегда тревожно. Особенно когда они прибывают в военный лагерь глубоко в горах.

— Какие люди? — спросил я, стараясь говорить как можно более небрежно.

Сантьяго лишь пожал плечами.

— Придут — увидишь. А пока… Принеси воды, если не трудно, надо камень полить

Спустя где-то час народ начал стекаться к штабной палатке.

Мы тоже встали и пошли. В лагере было скучно, любые новые люди привлекали внимание. Возле нее, на открытом пространстве, обычно заставленном джипами и грузовиками, паслось несколько лошадок. Рядом с ними, чуть в стороне, стояла небольшая группа людей. Их было четверо. Все в военной форме армии Батисты. Один, судя по погонам, целый полковник. Даже если бы они были в гражданском — выдавала выправка. Но даже стой они в расслабленных позах, приехавшие держались так, как умеют только кадровые военные. Прямые спины, уверенные движения, цепкие, оценивающие взгляды. В их глазах читалась та же самая смесь высокомерия и усталости, что я видел у офицеров БРАКО на улицах Гаваны.

— Кто это? — прошептал я Сантьяго.

Он лишь неопределенно махнул рукой.

— Армейцы, — сказал он, понизив голос до едва слышного шепота, — Хотят договариваться с нами о зонах влияния

— Не опасно их в лагерь привозить?

— Уже нет. Поверь мне — Батисте недолго осталось. Уже никто не хочет за него воевать. Поднялась вся Куба. Ну им еще глаза завязали, перед тем, как сюда доставить.

Мы подошли ближе к штабной палатке. Возле входа стояли двое повстанцев с автоматами, их лица были напряжены. Они не пускали никого внутрь. Сначала в палатку быстро прошел Борода. Потом «Аргентинец». Собирается вся верхушка.

Мы отошли к толпе партизан, я услышал обрывки фраз. Они говорили о «перемирии», о «зонах контроля», о «гарантиях безопасности». Слова были общими, но их смысл был предельно ясен. Это были переговоры. Переговоры между повстанцами и представителями правительства Батисты. Или армейского руководства, что не одно и то же. Долго они не продлились. Спустя час военные с невозмутимыми лицами вышли из палатки. Им опять завязали глаза, помогли сесть на лошадей. «Аргентинец» лично повез их прочь в сопровождении семерых повстанцев.

Народ разошелся, а я остался сидеть в тени кустика. И невольно стал свидетелем, как их палатки вышли покурить Фидель с Бородой. Команданте раскурил сигару, выпустил густое облако дыма, а затем повернулся к Мануэлю.

— Ну, что, — произнес он, его голос был тихим, — как ты думаешь, они клюнули?

— Не знаю, шеф, — пожал плечами Борода. — Надеюсь. Иногда приходится отпускать одну небольшую рыбу, чтобы вся рыбалка оказалась успешной.

Я, слушавший этот разговор, усмехнулся. Политика! Что эти вояки пообещали Фиделю? И что взамен получили?

На следующее утро я проснулся раньше обычного, ещё до того, как солнечные лучи пробились сквозь плотно закрытый полог палатки. Воздух был свежим и прохладным, напоенным запахом утренней росы и далёкого дыма от костров. Я быстро оделся, натянул свои поношенные брюки и рубашку, которые, кажется, навсегда пропитались запахом лагерной жизни. Не успел я толком привести себя в порядок, как в землянке появился Сантьяго.

— Собирайся, Луис, — сказал он, его голос был бодрым, как всегда. — Красная Борода тебя ждет.

Голому собраться — только подпоясаться. Я поспешно последовал за ним. Мы вышли из землянки и направились к тому самому джипу, который стоял у штабной палатки. У него уже сидел Пиньейро, в своей привычной рубашке хаки, с сигарой в зубах. Он кивнул мне, и я забрался на пассажирское сиденье. Сантьяго исчез где-то в лагере, я не стал спрашивать, куда.

— Доброе утро, Луис, — произнес Красная Борода, его голос был спокойным и уверенным. — Сегодня у нас с тобой важная поездка.

— Куда, сеньор? — спросил я, принюхиваясь к запаху кухни. Неужели останусь без завтрака?

— В Баямо, — ответил он, усмехнувшись. — И у меня для тебя есть сюрприз. Очень приятный.

Он подмигнул мне, и в его глазах блеснуло озорство. Я внутренне напрягся. Сюрпризы от Красной Бороды могли быть самыми разными и я не мог придумать ни одного, который был бы приятным.

— И что это? — не удержался я.

Пиньейро лишь покачал головой.

— Сюрпризы не рассказывают, Луис. Их показывают. Сам всё увидишь. Но могу сказать одно — ты будешь очень доволен.

Он завел машину, и джип, чихнув, ожил. Мотор зарычал, и мы медленно двинулись по пыльной дороге. Я оглянулся на лагерь. Десятки повстанцев уже собирались, сворачивая палатки. Повсюду сновали грузовики, загруженные припасами и людьми. Казалось, весь лагерь пришел в движение. Кому-то в Гаване тоже можно ожидать сюрприза.

— Мы переезжаем? — спросил я.

Красная Борода кивнул.

— Да. Весь лагерь переезжает в Баямо. Город наш. Вчера жители восстали, выгнали администрацию Батисты.

Я удивлённо поднял брови. Баямо. Неделю назад, когда мы проезжали его с Сантьяго, он был ещё под контролем правительственных войск. Теперь он «наш». Это означало, что революция продвигается вперёд, что победа, которую предрекал Яго, становится всё ближе.

Дорога до Баямо оказалась на удивление короткой. Мы ехали по довольно приличной грунтовке, петляющей между невысокими холмами, поросшими густым лесом. Джип, несмотря на свои почтенные годы, резво бежал по дороге, обгоняя редкие телеги и грузовики. По пути нам попадались небольшие группы повстанцев, идущих пешком или на лошадях, их лица были радостными, они махали нам, что-то кричали. Я чувствовал, как в воздухе витает атмосфера эйфории. Похоже наш лагерь не был единственным.

В какой-то момент, когда мы проехали мимо небольшой, но довольно глубокой реки, через которую был переброшен старый, деревянный мост, я вдруг понял. Сантьяго, наш проводник, когда мы ехали из Гаваны, специально водил нас по каким-то невероятным кругам, по самым глухим и труднопроходимым тропам. Это было сделано для того, чтобы максимально скрыть наш маршрут, запутать следы. Или, может быть, чтобы избежать встреч с правительственными войсками? От этой мысли по спине пробежал холодок. Сколько раз мы могли погибнуть? Сколько раз наша маленькая экспедиция могла быть обнаружена? Я посмотрел на Красную Бороду. Он сидел, невозмутимый, словно ничего не произошло.

— Сантьяго водил нас по очень сложному маршруту, — произнес я, стараясь говорить спокойно.

Пиньейро лишь усмехнулся.

— Работа такая, Луис. У разведки всегда свои дороги. Чем сложнее, тем безопаснее.

Я кивнул. В этом была своя логика. Но всё равно, чувствовалось легкое раздражение.

Спустя еще час, мы въехали в Баямо. Город встретил нас шумом, пылью и неразберихой. Улицы были заполнены людьми — повстанцы, местные жители, крестьяне из окрестных деревень. Все смешалось в единую, пульсирующую массу. Над головой, на самодельных флагштоках, развевались красно-черные флаги «Движения 26 Июля». Были и транспаранты — я успел прочитать один: «Родина или смерть». Из открытых окон доносились звуки музыки, смех, громкие разговоры.

Джип медленно пробирался сквозь толпу. Красная Борода вел машину уверенно, нисколько не обращая внимания на хаос вокруг. Его взгляд был сосредоточен, он, казалось, видел сквозь толпу, прокладывая путь к своей цели. Время от времени он давил на клаксон и даже покрикивал на людей. Мы проехали несколько кварталов, минуя обломки баррикад. И наконец, остановились перед массивным зданием, украшенным колоннами и широкой лестницей. Это была мэрия. Над входом висел большой, красно-черный флаг.

— Приехали, — сказал Красная Борода, выключая двигатель. — Посиди здесь минутку, я сейчас вернусь.

Странно, обычно он не отчитывается. Но всё бывает в первый раз. Я сидел в джипе и вертел головой во все стороны. Конечно, большинство здесь, на площади — повстанцы. Мирные жители предпочитают в такое время куда-нибудь спрятаться и без особой нужды на улицу не высовываются — пока ситуация не успокоится, самая дружественная армия может причинить неудобства.

Задумался и пропустил как вернулся Пиньейрою

— Теперь иди внутрь. Твой сюрприз тебя ждет.

Я вылез из джипа, огляделся. На лестнице, ведущей в мэрию, стояла группка переговаривающихся между собой повстанцев. Вход в здание охраняли двое солдат с винтовками. Я пошел к ним, не совсем понимая, что именно меня ждет. Но на меня даже не посмотрели, и я прошел внутрь, озираясь по сторонам. За столом прямо у входа сидел молодой парень с каким-то гроссбухом перед ним. Наверное, для солидности взял — ни ручки, ни карандаша не видно. Я уже шагнул к нему, спросить, куда мне — и тут понял, какой сюрприз имел в виду Барба Роха.

Она стояла у входа, чуть в стороне, прислонившись к одной из колонн. В лёгком, ситцевом платье с турецкими огурцами, которое ей было слегка тесновато в груди, её волосы были собраны в высокий хвост. Люсия! Без следа синяка на щеке, с зажившими губами, да еще с ярким макияжем!

Моё сердце, до этого колотившееся в ожидании неизвестного, вдруг замерло, а затем забилось с удвоенной силой. Я не мог поверить своим глазам. Она была здесь. Живая и невредимая.

— Люсия! — воскликнул я, и бросился к ней.

Она обернулась, её глаза расширились от удивления. Затем на её лице появилась широкая, счастливая улыбка. Она тоже бросилась мне навстречу. Мы обнялись крепко, так, будто не виделись целую вечность. Я чувствовал её тело, её запах, её тепло. И в этот момент все тревоги, все опасности, все проблемы, казалось, отступили на задний план. На нас, наверное, все глядели, но мне было все равно. Пусть смотрят. И завидуют!

— Луис! — прошептала она, её голос был прерывистым от волнения. — Я так рада тебя видеть!

— И я тебя, — ответил я, нежно целуя её в щеку. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?

Она отстранилась, её лицо стало серьёзным.

— Мне пришлось бежать, Луис, — сказала она. — Через пару дней после того, как ты уехал. БРАКО… Они приходили в мамин дом. Слава Богу, я была в аптеке, мне тут же сообщили.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. БРАКО. Наверняка Алехандро раскололся, и они пошли по адресам.

— С мамой все в порядке? Они её не забрали вместо тебя? Я слышал, БРАКО начал брать заложников.

Люсия покачала головой.

— Нет, Луис. Она успела уехать — поехала в деревню, к родственникам. Будто знала, накануне… Там ей будет безопасно.

Я облегчённо вздохнул. Хотя бы одна хорошая новость.

— И что ты теперь будешь делать? — спросил я.

— Здесь пока чем-нибудь займусь. Еще ничего не известно. Но мне выделили комнату в одном доме. Здесь, недалеко. Там есть… там даже есть ванна! — она улыбнулась. — И я так давно не принимала горячую ванну.

Я рассмеялся. Кто о чем, а Люсия о чистоплотности. Ванна. Горячая вода. После всех этих недель в лагере, с его холодными умывальниками и отсутствием элементарных удобств, это казалось раем и мне тоже.

— А я ужасно голоден, Люсия, — сказал я. — Ты не знаешь, где здесь можно пообедать?

Она взяла меня за руку.

— Пойдем ко мне, — предложила она. — Я приготовила рис с фасолью.

Я почувствовал, как в животе заурчало. Рис с фасолью. Простая еда, но сейчас она казалась мне самой желанной на свете.

— Хорошо, — сказал я. — Только мне надо отпроситься у Пиньейро.

Я нашел Красную Бороду, который всё ещё стоял рядом с джипом, что-то объясняя молодому повстанцу. Он повернулся ко мне, подмигнул.

— Что, Луис? Уже нашел свой сюрприз? — спросил он, и в его глазах блеснуло озорство.

— Да, сеньор. Очень приятный сюрприз. Могу я отпроситься до утра?

Мануэль лишь усмехнулся.

— Иди, Луис. Отдыхай. Ты это заслужил. В восемь утра жду здесь.

Слишком легко он согласился. Чует моё сердце, аукнется это мне.

— Спасибо, сеньор Пиньейро, — сказал я, и бросился обратно к Люсии.

Дом, где жила Люсия, оказался довольно скромным, но чистым и уютным. Небольшой, одноэтажный, с внутренним двориком, засаженным цветами. Очень похож на тот, что я купил в Гаване. Внутри — две комнаты, кухня и санузел. И, самое главное, ванна.

— Ну, что, Луис, — сказала Люсия, входя в комнату, — сначала ванна, а потом еда. Или наоборот?

— Ванна! — не раздумывая, ответил я. — Горячая. Я так давно не мылся по-настоящему.

Она засмеялась.

— Да уж… Пропах ты костром сильно. Хорошо. Тогда я пойду разогрею еду. А ты… наслаждайся. А я после тебя.

Я зашел внутрь. Уборная была небольшой, но чистой. В углу — старая чугунная ванна, с облупившейся эмалью, которую я быстро наполнил горячей водой. Она пахла хлоркой. Я сбросил с себя одежду, которая уже, казалось, приросла к телу, и погрузился в тёплую воду. Боже! Это было блаженство. Горячая вода обволакивала тело, снимая усталость, смывая пыль и грязь лагерной жизни. Я закрыл глаза, наслаждаясь каждым мгновением, каждой каплей. Это было такое простое, такое земное удовольствие, о котором я мечтал все эти недели. Быть чистым — это такая привилегия по нынешним временам… Впрочем, я помнил и другие времена, похуже этих.

Я долго лежал в ванне, почти не двигаясь, лишь изредка пошевеливая пальцами ног. Казалось, что я растворяюсь в этой воде, что все мои проблемы, все мои страхи уходят, уносятся прочь. Время остановилось.

Спустя некоторое время я услышал голос Люсии.

— Луис? Ты не уснул там? Еда уже остывает.

Я открыл глаза. И в этот момент почувствовал, как она подходит к двери. Она чуть приоткрыла её, и я увидел её лицо. Красивое, смуглое, с чуть припухшими губами. В её глазах играли и беспокойство, и смущение, и что-то ещё, неуловимое, но притягивающее.

— Нет, не уснул, — ответил я, стараясь говорить спокойно, хотя никакого покоя уже не чувствовал.

Девушка протянула мне полотенце. Я привстал в ванной, потянулся за ним, и в этот момент наши руки соприкоснулись. Легкое, едва уловимое касание. Но оно было как искра. Я поднял глаза, и наши взгляды встретились. В её глазах читалось то же, что и в моих: желание, вырвавшееся на свободу.

Я, роняя капли воды на пол, перешагнул бортик ванной, Люсия подалась навстречу. Мы столкнулись в дверном проёме, и мои губы, не спрашивая разрешения, коснулись её губ. Поцелуй был долгим, жарким, наполненным всем тем, что мы пережили, что скрывали, что хотели. Её руки обхватили мою шею, притягивая ближе. Я почувствовал тепло и мягкость прижавшегося тела.

Мы не могли остановиться. Поцелуи становились всё жарче, всё глубже. Люсия толкала меня, кажется, в спальню. Ну точно, я уперся ногой в кровать, и мы упали, не разрывая объятий. Я стягивал с Люсии платье, не понимая, как можно запутаться в такой простой вещи. Наконец, она освободилась от одежды, и тут же еще теснее прижалась ко мне, пытаясь обхватить ногами. Я забыл обо всём на свете, так меня пленила копившаяся страсть.

Сколько это длилось — не знаю. Кто в такие минуты смотрит на часы? Когда всё кончилось, мы лежали рядом, прижавшись друг к другу. Люсия положила голову мне на плечо, поглаживая мне рукой живот.

И тут, в этот момент, в моей голове возникло странное сравнение. Сьюзи. Американка. С её утончённостью, с её красотой, с её, казалось бы, идеальным телом. Я вспомнил её запах, её прикосновения. Но всё это было… другим. Сьюзи была словно далекая звезда — красивая, но недоступная. Её любовь была игрой, лёгким флиртом, развлечением. Она не знала моего мира, не знала моей боли, не знала моих страхов. А Люсия… Люсия была здесь. Рядом. С ней я чувствовал себя не просто мужчиной, а живым человеком. Её тело было чуть тяжеловатым, а голос — не таким нежным. Но в ней было что-то настоящее, земное, что-то, что было созвучно моей собственной душе, моей собственной боли. Выходит, Сьюзи проигрывала Люсии по всем статьям. Не было в ней этой глубины, этой силы, этой непоколебимой верности. Люсия была той, кто поднял меня, кто кормил, кто заботился. И теперь она была здесь, рядом, даря мне не только тело, но и душу.

— Луис, — прошептала Люсия, приподнимая голову. — Ты почему такой задумчивый? Тебе было хорошо со мной?

Я глубоко вздохнул. На какое-то мгновение мне захотелось ей все рассказать. Об Аушвице, об учебнике с моим лагерным номером, о жрице. Но я почему-то не рассказал. Просто не было нужных слов. Поверит ли девушка в такую фантастическую историю с путешествием моей души во времени? Вряд ли…