Кубинец

Глава 17

Погода начала меняться. Небо затянулось серыми тучами, предвещая скорый дождь. Влажный, тяжелый воздух давил на грудь. Я ускорился, стараясь быстрее добраться до нужного адреса. Да уж, не особняк в Ведадо выбрал Педро для места сбора. Наверное, там показываться опасается. Умно, нечего сказать.

Если этого самого Алехандро арестовали, то он может выдать всё, что знает. А потом — и то, чего не знал никогда. И не потому что трус или предатель. Просто рассказы о мужественных борцах, переносящих пытки как легкую щекотку — только фантазии о желаемом. Говорят все, рано или поздно. И не обязательно для этого дергать ногти или сверлить зубы дрелью. Иногда достаточно просто подержать человека стоя достаточное время, и не давать ему отдохнуть ни секунды. Я и сам не знаю, сколько выдержу, если придется. Поэтому лишнего лучше не знать. Сказали этот адрес — собрал вещи и пришел.

Дверь открыл сам Педро. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читалось легкое удивление. Но одет так же, как и утром.

— Луис? Отлично, что пришел. Раньше обещанного даже.

— Не хотел попасть под облаву. У нас в районе почти каждый вечер солдаты и BRACO

Педро на секунду задержал на мне взгляд, словно пытаясь прочитать что-то в моих глазах, но затем пожал плечами.

— Заходи, — сказал он.

Я шагнул внутрь. Дверь за моей спиной закрылась. В прохладном полумраке дома чувствовался запах табака и чего-то жареного.

— С нами кто-нибудь еще поедет? — спросил я, разглядывая обстановку.

— Да. Мигель, ты видел его уже. Пойдем, покажу кое-что — Педро махнул рукой, приглашая следовать за ним.

Я заглянул в кузов и замер на секунду от неожиданности. Там лежал довольно большой бюст Батисты, метра полтора в высоту, крашеный бронзовой краской.

— И вот это надо везти⁇ — развел руками я. — Зачем?

Педро тихонько улыбнулся. Это была не обычная улыбка, а хитрая, довольная, с блеском в глазах. Он сделал шаг вперёд, подозвал меня пальцем к себе. Мы подошли к грузовику.

— Как думаешь, какой там объем внутри?

— Не знаю. Ну литров тридцать, наверное. Или пятьдесят.

— Влезет туда всё?.. Ну, ты понимаешь…

— Затрудняюсь… Возможно…

— Перед тобой — самая большая свинья-копилка на всей Кубе! — с пафосом в голосе произнес Педро.

Неожиданно я начал смеяться. Смех вырвался сам собой, громкий, безудержный, почти истерический. Это было такое абсурдное зрелище, что я не мог остановиться. Ценности, спрятанные в голове самого Батисты!

Педро, дождавшись, пока я успокоюсь, хлопнул меня по плечу.

— Хорошая шутка, Луис, да? — произнес он, и в его голосе прозвучало довольство. — Самое надёжное убежище для того, что мы взяли у врагов народа.

— Вы собираетесь везти это в голове Батисты? — с трудом выдавил я, вытирая слезы смеха.

— А почему бы и нет? — Педро снова улыбнулся. — Кто заподозрит, что мы везём золото и доллары в его бюсте?

— Отлично придумано!

— И безопасно, — поднял палец Педро. — Мы же не бандиты, Луис. Мы возвращаем народу то, что ему принадлежит.

Он похлопал Батисту по голове.

— Это наш капитал для борьбы. Для будущей Кубы.

Я молчал, пытаясь осознать масштаб происходящего. Грабёж банка, бюст диктатора, золото…

— Значит, мы отправляемся сегодня? — спросил я, чувствуя, как адреналин начинает бурлить в крови.

Выехали из Гаваны часов в шесть вечера. Я, Педро, и Мигель, сидевший в кузове вместе с бюстом, который запихнули в ящик, наскоро сбитый из поддонов, обмотали мешковиной и привязали веревками. Грузовик, уже привычно тарахтя и скрипя, медленно полз по улицам, оставляя позади огни Гаваны. Сцепление по-прежнему заедало, требуя от меня постоянного внимания, но вроде приноровился к его капризам.

На выезде из города, едва мы миновали последние жилые кварталы, нас встретил блокпост. Посреди дороги стояла баррикада из мешков с песком, освещенная тусклым светом электрических ламп. Я пересчитал солдат — пятеро. Никакой агрессии во взглядах. Наверняка целый день здесь стоят, устали.

К нам неспешно, будто нехотя, подошел капрал. Два уголка на погоне блеснули в свете фонаря.

— Всем выйти из машины! — вдруг рявкнул он.

Ну да, замучился человек на жаре стоять, а тут ездят всякие голодранцы, приходится задницу отрывать, что-то делать.

Я понимал, что это обычная проверка, хоть и первая, но далеко не последняя, но все равно сердце колотилось где-то в горле, ладони вспотели. Вроде в Одессе прошел через десятки подобных, в привыкнуть так и не смог. Я аккуратно выжал сцепление, включил нейтральную передачу, дернул ручник, и, медленно открыв дверцу, вылез из кабины. Педро последовал за мной, его лицо было невозмутимым, как обычно, словно мы просто ехали на обычную прогулку. Мигель тоже в выпрыгнул из кузова на землю.

— Что везем? Кузов открыть! — потребовал капрал, указывая на грузовик. — Документы показываем!

Два солдата с фонариками в руках подошли к машине, один посветил под кузов, второй — наверх.

— Что там? — спросил тот, что освещал внутренности кузова.

Педро сделал шаг вперёд, его голос был спокойным, уверенным, словно он произносил отработанную годами речь.

— Это памятник нашему президенту. Мы везём этот бюст, сеньор капрал, в Гису, это за Баямо. Городские власти заказали его для установки на центральной площади. Торжественное открытие планируется на следующей неделе.

Он достал из внутреннего кармана пиджака пачку документов, аккуратно сложенных, и протянул их капралу. Тот взял их, недоверчиво развернул, начал читать, время от времени бросая взгляды в кузов.

— Показывайте, — вздохнул капрал, проверяя бумаги под светом фонарика.

Мы с Мигелем быстро распутали верёвки и откинули мешковину. Под светом фонаря блеснуло «бронзовое» лицо Батисты. Капрал поднялся в кузов, постучал по бюсту костяшками пальцев, недовольно хмыкнул:

— Сомнительное сходство. Нос кривой, подбородок короткий. Скульптору бы руки оторвать.

— Это не ко мне вопросы, — ответил Педро, пожимая плечами. — Пусть скульптор разбирается с этим. Нам было велено доставить груз, что мы и делаем.

Капрал ещё раз внимательно изучил бюст, покачал головой, но ничего не сказал. Он вернул документы Педро. Солдаты, стоявшие рядом, пожимали плечами, их лица выражали такое же недоумение. Они быстро обыскали кузов, проверили брезентовые мешки, затем перешли к кабине, но ничего подозрительного не обнаружили. Наконец, капрал кивнул.

— Ладно, катитесь.

Если проверок по дороге много, мы с Мигелем скоро станем крупными специалистами по упаковке бюста. Мы снова накрыли его мешками и зафиксировали. Я быстро запрыгнул в кабину, завел двигатель, и грузовик, тарахтя, тронулся с места, оставляя блокпост позади. Я выехал на Национальное шоссе, чувствуя, как облегчение волной прокатывается по телу. Мы проскочили.

— Откуда этот бюст и документы? — спросил я, когда мы уже ехали по шоссе, оставляя за спиной последние огни Гаваны. Я не мог сдержать любопытства.

— Помогли знакомые товарищи, — небрежно ответил Педро. — Сделали всё быстро, дёшево и надёжно.

Я кивнул. Понятно, что у революционеров связи на заводах. Это не кучка заговорщиков, а реальная сила. Раз правительство празднует договоренности с ними, значит, с ними считаются.

— А теперь о маршруте, — произнес Педро, доставая из кармана карту, — слушай внимательно. Ехать будем всю ночь, будем меняться, чтобы отдохнуть. Отсюда, из Гаваны, наш путь лежит на восток. Первая крупная остановка — Санта-Клара. Там мы не задерживаемся, только заправимся и проверим машину. Затем едем в Камагуэй, там сделаем более продолжительную остановку, возможно, на ночлег.

Он ткнул пальцем в карту, проводя линию.

— Оттуда двинемся дальше, через Баямо. Это уже почти наши места, там дорога будет сложнее. И финальный этап — Гиса.

Педро сложил карту и убрал её обратно в карман.

— На месте нас будет ждать связной, он уже знает, что делать с грузом и куда его доставить. Наша задача — доехать туда целыми и невредимыми.

Дорога до Гисы оказалась долгой и изматывающей. Солнце, немилосердное и жаркое, палило нам в спину. Оно словно преследовало нас, неотступно, день за днем. Мы ехали на стареньком «Форде», и его скрип и дребезжание на разбитой дороге стали постоянным фоном, проникающим до самых костей. Кузов грузовика раскачивался, бросая нас из стороны в сторону, каждый километр превращаясь в проверку на прочность. Я крепко держался за руль, стараясь на кочках не удариться головой о потолок.

Вдоль дороги, насколько хватало глаз, тянулись поля сахарного тростника. Они уходили за горизонт, сливаясь с маревом, и были такими одинаковыми, такими бесконечно монотонными, что взгляд отказывался цепляться за что-либо. Редкие одинокие пальмы, стоящие посреди этих зеленых просторов, казались нелепыми. Это был пейзаж, который выжигал из глаз всякую надежду на разнообразие. Даже небо казалось не таким синим, как в Гаване, а скорее блёклым, выцветшим.

На полях работали мужчины. Из машины они казались похожи на муравьев. И только когда мы остановились возле группы рабочих, то я удивился, до чего они похожи друг на друга: сгорбленные спины, лица покрыты слоем красной пыли, смешанной с потом. Вокруг них вились целые рои всякой мошкары, привлеченной сладким соком тростника. Они отмахивались от них безразлично, привычно, будто это было таким же неизбежным элементом их работы, как и сама жара. У многих работников были повязки на руках, некоторые прятали под тряпками глубокие шрамы, оставленные мачете. У иных не хватало пальцев, обрубленных по неосторожности или усталости.

— Видел их? — спросил меня Педро, когда мы отъехали.

Я кивнул, выжимая сцепление и с хрустом втыкая вторую передачу.

— Вот ради них мы и пошли в Революцию! Чтобы на Кубе больше не было этого рабства.

— Кто же будет убирать сахарный тростник? — удивился я.

— Известно кто, — пожал плечами революционер. — Машины!

Хоть мы и гнали первую ночь, сколько могли, а потом менялись с Педро за рулем, вместо обещанных «пары дней» мы ехали три, каждый из которых был похож на предыдущий. Дорога оставляла желать лучшего. Грунтовка, ухабистая и пыльная, то и дело прерывалась плохими участками с глубокими ямами, заполненными красной глиной или грязной водой. Когда мы наезжали на них, грузовик подпрыгивал, а я с трудом удерживал руль, пытаясь сохранить контроль. От таких поездок уставали не только руки, но и все тело, каждая мышца которого была напряжена в попытке смягчить очередной удар. Плечи гудели из-за тугого руля, мне приходилось привставать на поворотах, чтобы повернуть его.

Проверки документов случались довольно часто, но так, по мелочи — документы проверили, заглянули в кузов, и махнули рукой. А в Санта-Кларе нас второй раз остановили на блокпосту. Он был менее внушительным, чем первый, который мы проехали при выезде из Гаваны. Пара мешков с песком, ржавые бочки, выкрашенные в белый цвет, и двое солдат, которые лениво курили, прислонившись к стене. Один из них, капрал, с сонными глазами и небритым лицом, лениво махнул нам, чтобы мы остановились. От него за версту несло перегаром. Похоже, он только что проснулся после бурной ночи.

— Документы! — прохрипел он, вытирая пот со лба грязным платком.

Педро, ни слова не говоря, выудил из кармана мятую сигарету и протянул её капралу. Тот, не ожидав такого жеста, удивлённо моргнул, принял сигарету, и, видимо, оценив её качество, кивнул, словно благодаря. Затем он лениво заглянул в кузов, покачал в удивлении головой при виде бюста, и махнул рукой, чтобы мы ехали дальше. Даже не взглянув на наши документы. Очевидно, его больше интересовала сигарета, чем проверка сомнительного грузовика. Мы тронулись, оставляя за спиной пыльный блокпост и двух солдат, которые уже оживленно беседовали.

Наша первая большая остановка случилась в Санкти-Спиритусе. Судя по карте, проехали мы всего три с половиной сотни километров, или около этого, но я устал, будто шел их пешком. Небольшой городок, пыльный и сонный, мало чем отличающийся от других таких же, что мы проезжали. Мы заправили грузовик на одной из немногих бензоколонок, где старый, ржавый насос с трудом выдавал топливо. Пока бак наполнялся, я пообщался с Мигелем.

— Как там, в кузове? Не умер еще?

— Да ну, что тут такого? Едем и едем, ничего страшного.

Флегматичный парень, хотя при первой встрече мне казалось, что он живой и раздражительный — наверное, из-за подергивающегося от нервного тика правого глаза. Высокий и жилистый, с тонким лицом, чем-то похож на хищную птицу. Вряд ли он намного старше Луиса — скорее всего, ему чуть за двадцать. Но разговаривает с ленцой, будто считает, что я еще недостоин общения с ветераном движения. Наверное, история с эксом еще не очень-то повысила мой авторитет.

Ночевали мы в дешевом придорожном отеле, оставив Мигеля в кузове — сторожить памятник. Деревянные стены, пахнущие плесенью и сыростью, скрипучие кровати, продавленные до такой степени, что, казалось, ты спишь прямо на полу. Очень скоро я начал думать, что и мне лучше пойти ночевать на улицу. Всю ночь меня атаковали клопы. Тараканы, черные и блестящие, сновали по стенам и полу, деловито шурша. Я почти не спал, ворочаясь с боку на бок, пытаясь найти хоть какую-то позу, в которой можно было бы отдохнуть от назойливых насекомых. Встал я невыспавшимся и раздраженным, голова гудела, а тело ныло от укусов. Вопреки этому, попытался сделать зарядку. Бой с тенью, скакалка, отжимания. Но ломота в теле не прошла, настроение еще больше упало. И зачем я только ввязался в эту авантюру? Ради Люсии? Точно не ради денег. И уж не за идеи социального равенства. У меня теперь была своя цель в жизни, и я точно знал — вся эта революционная возня никак ее не приближала.

За завтраком мы первый раз сцепились с Педро. Сидели в маленькой, прокуренной столовой, где подавали только тортильи с бобами и крепкий, горький кофе. Я, поедая свою лепешку, неосторожно высказал мысль, что революция могла бы раскошелиться на своих защитников. Ведь мы ехали в старом, разваливающемся грузовике, спали в клоповнике, а ели то, что могли позволить себе самые бедные.

— Луис, — резко ответил Педро, — мы не можем жировать, пока народ голодает. Наша борьба — это не ради личной выгоды. Мы сражаемся за всех кубинцев, за тех, кто работает на этих полях, за тех, кто живёт в нищете. Если мы начнем брать себе больше, чем необходимо, чем мы будем отличаться от Батисты и его приспешников? Мы будем такими же паразитами, только с другим флагом.

Ага, сказал парень, который живет в хорошем доме в богатом районе.

— А ваш Фидель? Которого вы мне так расписывали по дороге… Он не станет жить во дворце, если победит революция?

— Да он ради нас в тюрьму пошел! — возмутился Педро. — Команданте ТАКОЙ человек! Раз в сто лет такие появляются. Хосе Марти, Антонио Масео и вот теперь Фидель.

Я хотел что-то возразить, но в дискуссию вступил Мигель.

— Педро прав, Луис. Мы не ради денег здесь. Мы ради Кубы. Только бы добраться до глотки этих из BRACO! Я им кадыки выгрызу!

Было ясно, что мои слова не нашли у них отклика. Я лишь вздохнул и продолжил есть свою тортилью, понимая, что в этом споре я проиграл. Невозможно объяснить слепому цвет восходящего солнца. Кадыки то выгрызть можно, только лучше от этого народ жить почему-то не начинает. Насмотрелся я на такое… И машины, убирающие тростник, вряд ли быстро появятся. Потому что сначала революцию надо защитить, а после враги мешать начнут, вот те бедолаги и продолжат махать мачете еще не один год.

Солнце уже начало клониться к горизонту, когда мы проехали Камагуэй. Очередная точка на карте, городок чуть крупнее других, но не так чтобы и намного. Запомнился он только тем, что только мы выехали за окраину, и сразу прокололи колесо. Резкий хлопок, затем характерный шуршащий звук, и грузовик начало слегка заносить в сторону. Педро выругался, а я лишь усмехнулся. — у нас уже был опыт шиномонтажников. Баллонный ключ, помня туго откручивающиеся гайки, я вручил Мигелю. Сняли пробитое колесо, разбортировали, поставив запаску. Вся операция заняла не больше получаса, и вскоре грузовик снова был на ходу.

В Гису мы прибыли следующим вечером. Город встретил нас тишиной и пустыми улицами. На въезде мы встретили большую военную колонну правительственных сил. Она уходила из города. В центре было пусто, редкие фонари бросали желтые пятна света на тротуары. Я, честно говоря, даже не удивился, когда оказалось, что нас никто не ждёт. Было бы слишком просто, соответствуй всё плану.

Кофейня на Центральной улице, где, как говорил Педро, связник работал барменом, была просто закрыта на висячий замок. Массивный, ржавый, он висел на цепи, перехватывающей две створки двери, словно насмехаясь над нами. Двери были покрыты слоем пыли, а на витринах виднелись следы паутины, будто кофейня была закрыта уже очень давно. Мы заглянули в окно, посветив фонариком. Внутри царила темнота. Ну и чтобы развеять все сомнения, над дверью висела чуть покосившаяся табличка, на которой было написано «Cerrado». Картина художника Репина «Приплыли», кубинский вариант.