Крылья Тьмы

ГЛАВА 18

Горец пришел в себя в огромном пространстве, полном ошеломляющей черноты, от которой цепенели мозги, и чудовищной тяжести, сокрушающей кости. Он почуял запах пыли и песка, смешанный с терпким ароматом изорванной листвы и земли. Сначала он не мог вспомнить, что случилось, где он, и паника острыми когтями впилась в его сердце. Однако он взял себя в руки, усилием воли заставив себя проявить терпение и дождаться, когда в голове прояснится.

Когда это произошло, он вспомнил про лавину. Он вспомнил, как его смело в бездну, как он летел, кувыркаясь в граде камней и обломков, судорожно хватаясь за что-то, потом путаясь в зарослях кустарника, и все это время его сопровождал безумный грохот, по сравнению с которым самый яростный шторм, который ему когда-либо довелось перенести, казался ласковым ветерком. Затем волна темноты накрыла его, и все исчезло.

Постепенно к нему вернулось зрение, и он осознал, что лавина похоронила его под грудой веток и корней деревьев. Сквозь маленькие отверстия он видел тяжелые серые облака, несущиеся по темнеющему небу. У него не было никакого представления о том, сколько прошло времени. Он лежал без движения, уставившись на далекие облака и пытаясь собраться с мыслями. По всему, он должен был умереть. Но корни и ветки, заключив его в деревянную клетку, спасли его, укрыв от камней, которые в противном случае раздавили бы его.

При этом он все-таки пострадал. В ушах у него звенело, рот и ноздри были забиты пылью. Каждая кость и каждый мускул отчаянно болели, и он пока еще был не в состоянии определить, сломано у него что-нибудь или нет.

Квентин попытался пошевелиться и обнаружил, что пригвожден к земле.

Он прислушался к тишине, которая окутала мягким покрывалом и его заваленную камнями тюрьму, и весь прилегающий мир. Не было слышно ни малейшего шороха, ни самого тихого шелеста, ничего, кроме звуков его неровного дыхания. Придет ли кто-нибудь искать его, если кто-нибудь вообще в состоянии это сделать? Могло быть и так, что его просто некому искать. Обрушилось полгоры, и неизвестно, кого она забрала с собой. Он надеялся, что Панакс и ринджи спаслись, а мвеллреты и их ищейки — нет. Но он не мог быть в этом уверен.

Квентин пытался не слишком задумываться над этим, сосредоточившись на более актуальной проблеме. Он заставил себя расслабиться, глубоко дышать, собраться с силами. Тщательно, осторожно он проверил пальцы рук и ног, чтобы убедиться, что все на месте и еще действуют, затем проверил руки и ноги. К его удивлению, ничто, казалось, не было сломано, несмотря на то, что все страшно болело.

Воодушевленный тем, что остался цел, Квентин принялся искать способ выбраться. В его тесной тюрьме было очень мало места, чтобы двигаться, но он успешно воспользовался этой возможностью. Ему удалось высвободить левую ногу и обе руки, затратив немного времени, проявив терпение и настойчивость, но правая нога прочно застряла под большим камнем. Она не была раздроблена, но придавлена к земле. Как он ни старался, он не мог ее освободить.

Квентин снова откинулся назад, весь мокрый от пота. Внезапно он осознал, как ему жарко, заживо похороненному под слоем камней и обломков. Он был весь покрыт пылью и грязью. Горец решил, что уже точно знает, каково это — быть мертвым, и ему это не нравится.

Медленно и осторожно поворачиваясь, он слегка изменил положение тела, но недостаток пространства и неподвижность зажатой ноги препятствовали более значительным переменам. «Глубокие вдохи, — сказал он себе. — Сохраняй спокойствие». Квентин ощутил на своем лице капли дождя, попавшие через зазоры в стенах его тюрьмы, и увидел, что небо потемнело. Дождь был несильным и равномерным, тихое бормотание в безмолвии. Квентин слизывал редкие капли, падавшие на его губы, благодаря небо за эту влагу.

После этого он потратил много времени, пытаясь приспособить кусок ветки в качестве рычага. Если бы он смог переместить камень хотя бы на дюйм, ему удалось бы вывернуться и освободиться. Но из положения лежа на спине он не мог применить рычаг, и ветка была слишком длинной, чтобы расположить ее как надо. Несмотря ни на что, он продолжал возиться с этим, пока не стемнело настолько, что он уже не мог видеть, что делает.

Он уснул, а когда проснулся, было еще темно, но дождь перестал, и вернулась тишина. Квентин вернулся к возне с веткой, и наступило утро, когда он бросил это дело как бесперспективное. Его охватывало отчаяние. Никто не искал его, иначе он бы уже услышал их. Если он собирается выжить, то должен сделать это своими силами. Чего это будет стоить? Отрежет ли он себе ногу, если не будет никакого другого выхода? Откажется ли он от части самого себя, чтобы спасти свою жизнь?

Сон сморил его во второй раз, и он проснулся при дневном свете, лучи солнца, изливавшиеся с чистого голубого неба, проникли в его клетку. Квентин не стал тратить время на размышления о возможных мрачных перспективах своего положения и вернулся к попыткам освободиться. На сей раз он использовал заостренную палочку, чтобы откидывать в сторону камни и землю из-под своей ноги. Если удастся подкопаться под свою ногу, то он смог бы обеспечить достаточное пространство, чтобы вытащить ее. Дело шло очень медленно, часто ему удавалось извлечь лишь один камешек, один плотный комок земли за раз. Он начал копать у своего колена и продвигаться вниз, один мучительный дюйм за другим. Ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не задеть что-либо, подпирающее камень. Если он сместится, то раздавит ему ногу и навсегда захлопнет этот капкан.

Он работал весь день, не обращая внимания на голод и жажду, на боль в теле, на жару в этой клетке. Он зашел слишком далеко и перенес слишком много, чтобы послушно умереть. Он не сдастся. Квентин повторял эти слова снова и снова, превратив их в песню, которую распевал как мантру.

Снова стемнело, когда он наконец высвободил свою ногу, оставив под камнем большую часть штанины и много собственной кожи. Горец тут же начал копать проход наружу, ход через обломки наверх, к угасающему свету, к свежему воздуху и свободе. Он не мог позволить себе остановиться и отдохнуть. Он чувствовал, что им овладевает паника.

Опустилась ночь, бархатистая мягкая тьма под звездным небом, когда он вылез из-под камней и земли и оказался на свободе. Ему хотелось рыдать от радости, но он не позволил себе этого, опасаясь, что не сможет потом взять себя в руки. Это суровое испытание переполнило его бурными чувствами, и к нему еще не в полной мере вернулась возможность рассуждать здраво. Он посмотрел вокруг, на мешанину из камней и торчащих тут и там деревьев, затем взглянул наверх, на темнеющие утесы. В темноте он не мог определить место, откуда упал. Но он понял, где находится сейчас: в конце долины, которая лежала в тени двух огромных гор, в центре массива Алётра Арк.

Было холодно, и он заставил себя отправиться вниз по склону, в деревья, за границей лавины, чтобы поискать убежище. Он нашел его в хвойном лесу, улегся там и сразу же заснул.

В ту ночь ему приснился сон о пропавшем мече Ли, и он проснулся с решимостью найти его.

При свете дня он смог лучше разглядеть, где оказался и что произошло. Оползень, который увлек его вниз, унес с собой большую часть горы, лишив ее деревьев и кустарников, выровняв пласты и уступы и оторвав огромные куски крутых склонов; все это лежало внизу, образовав огромную груду обломков. Взглянув наверх, он понял, где стоял перед тем, как рухнуть вниз. Не было видно никаких следов — ни тех, с кем он спасался бегством, ни тех, от кого он бежал.

Он принялся за поиски пищи и воды, обнаружив маленький ручеек неподалеку от того места, где спал, но так и не нашел никакой еды. Даже его знание леса не помогло ему обнаружить ничего съедобного так высоко в горах. Он вернулся к оползню, чтобы поискать меч Ли. У него не было никакого представления о том, где же следует искать, поэтому все утро он слонялся без определенной идеи. Оползень занимал почти полмили. Квентин не переставал думать о своем невероятном везении: выжил, серьезно не покалечился, выбрался из-под завала, не сошел с ума… Он вновь и вновь повторял себе: «То, что я выжил, — это знак, я не умру на чужой земле, я вернусь домой, в родные горы».

К полудню солнце палило так, что долина просто дымилась. У Квентина начались галлюцинации, он видел движение там, где его не было, слышал голоса, ощущал присутствие призраков. Он вернулся под деревья попить из ручья, затем улегся отдохнуть. Когда он проснулся через несколько часов, его мучила лихорадка, все тело болело, но он возобновил поиски.

На сей раз призраки приняли узнаваемый вид. Пробираясь через скалы, он обнаружил, что они поджидают его за каждым поворотом. Первой появилась Тамис, целая и невредимая, коротко стриженые волосы зачесаны назад, а в глазах, устремленных на него, вопрос: зачем ты здесь? Он произнес ее имя, но она не отвечала. Она глядела на него лишь мгновение, затем исчезла в мареве полуденной жары, в путанице образов из прошлого.

Следующим появился Ард Патринель, выскользнувший из дымки в образе покрытого металлом ронка, преображенный из человека в нечто кошмарное. Он уставился на Квентина, его глаза, пойманного в ловушку обреченного существа, умоляли об избавлении, даже тогда, когда он поднимал свое оружие, чтобы пронзить горца. Даже понимая, что это — видение, Квентин уклонился от него. С губ капитана гвардии слетали какие-то слова, но их не было слышно из-за прозрачного щитка, прикрывавшего лицо, лишенные звучания и значения, они были так же иллюзорны, как и его призрак.

Образ замерцал и утратил четкость, а Квентин закрыл глаза, чтобы привести в относительный порядок разум. Когда он вновь открыл их, Ард Патринель исчез.

«Оба они мертвы», — напомнил себе Квентин. Тамис и ее возлюбленный — призраки, затерянные во времени, которые могут вернуться лишь как воспоминания. Он ощутил себя близким к ним, почувствовал, что он все меньше является частью окружающего, чем прежде, что он становится бесплотным. Он терял себя в этой жаре, уходя в мир, созданный воображением. Он нуждался в отдыхе и пище и в чем-то надежном и прочном, за что можно держаться. В удаче. В надежде.

Поиски были безрезультатны, ни малейшего признака пропавшего талисмана. Шла вторая половина дня, и он все больше изнемогал. Ему не суждено найти меч, он понимал это. Он только терял время. Ему следовало покинуть это место и идти. Но куда? Была ли у него другая цель теперь, когда он остался один и без сил? Предназначено ли ему выполнить еще что-то?

Его мысли унеслись в прошлое, в горы Ли, где он так беззаботно проводил свою юность, к тем временам, которые он проводил, охотясь, ловя рыбу и изучая окрестности с Беком. Лицо брата возникло перед ним в воздухе. Где он сейчас? Что стало с ним после той бойни у Погребенного Замка? Он был жив, когда Тамис видела его в последний раз, но бесследно исчез. Бек был таким же призраком, как и Тамис, и Патринель.

«Но живым», — тихо поклялся Квентин Ли. Даже исчезнув, Бек был жив!

Квентин обнаружил, что стоит на коленях среди скал, рыдая, закрывая лицо руками, плечи трясутся. Когда он начал плакать? Сколько времени он простоял так, скорчившись в этих камнях?

Он вытер глаза, обозленный и пристыженный. Хватит. Больше ни за что.

Когда он опустил правую руку на землю, чтобы оттолкнуться и встать, его пальцы сомкнулись на рукояти меча.

Он был так ошеломлен, что какое-то мгновение думал, что вообразил себе это. Но меч был столь же реален, как тот камень, на котором он преклонил колена. Он заставил себя посмотреть вниз, увидеть клинок, лежащий рядом, пыльный и грязный, эфес был в царапинах и зазубринах, но несравненный клинок был столь же гладким и нетронутым, как в тот день, когда был выкован. Пальцы Квентина сжались, и он поднял оружие так, чтобы видеть его более отчетливо, чтобы обрести уверенность. Ошибки не было. Это был его меч, его талисман. И надежда возродилась вновь.

Было, разумеется, просто невероятно, что он нашел его. Реализовался один шанс из миллиона. Квентин не очень верил в провидение, в руку судьбы, но не было никакого другого объяснения этому чуду.

— О боги, — прошептал он, и это слово прошелестело в глубокой тишине послеполуденной долины. Горец принял предложенный ему дар как знак и поднялся на ноги, воодушевленный новой целью. Слишком упрямый, чтобы отправиться в страну мертвых, Квентин Ли тронулся в путь.

День быстро уступил место сумеркам, солнце плавно опускалось за западную кромку Алётра Арк, окрашивая горизонт в блистающий пурпурный и малиновый, покрывая долину длинными, глубокими тенями. Жара спала, и воздух стал свежим и бодрящим. Неожиданная смена температуры означала приближение очередной бури. Квентин съежился и опустил голову, пробираясь по долине и начиная подъем туда, где горы, сблизившись, образовали высокий перевал. Облака, невидимые прежде, спустились и затянули все небо густой пеленой. Поднимался ветер, сначала несильный и почти незаметный, затем ставший порывистым, ледяным и секущим.

Впереди, там, где проход сужался и заворачивал, исчезая из поля зрения, царила глубокая темнота.

Квентин спешил. Вокруг не было места, чтобы остановиться, и никакого резона это делать. На склонах он был слишком уязвим, чтобы решиться на отдых, а убежище мог отыскать себе только на другой стороне прохода. Он нуждался в пище и воде, но вряд ли ему удастся найти и то и другое до наступления утра. Темнота покрывала землю, вздымающиеся штормовые облака затягивали небо. Пошел дождь со снегом, кусочки льда жалили лицо, он наклонял голову, пытаясь защитить глаза. Ветер, жутко завывая, срывался с гор, скатываясь вниз по пустым склонам, и, набирая силу, несся в долину с перевалов и ущелий. Стараясь не думать о том, как долго ему еще идти, чтобы достичь безопасного места, Квентин сгибался и содрогался под ударами ветра.

К тому времени как он добрался до высшей точки перевала, мокрый снег сменился просто снегом, и земля была покрыта белым ковром двенадцатидюймовой толщины. Квентин привязал меч Ли за спиной, использовав кусок веревки, который нашел в кармане, и это приспособление позволило ему оставить руки свободными. Он шел, главным образом, в гору, по неровной земле, ветер набрасывался на него со всех сторон. В хлопьях летящего снега свет играл шутки с Квентином, который испытывал головокружение и лихорадку, галлюцинировал от обезвоживания и голода, но ничего не мог с этим поделать.

Призраки из его прошлого приходили и уходили, шепча слова, в которых не было смысла, используя язык жестов, которого он не знал. Казалось, они чего-то хотели от него, но он не мог понять, чего именно. Может быть, они просто хотели быть рядом с ним. Возможно, они ожидали, чтобы встретить его, когда он перейдет из мира живых. Подобный исход был более чем вероятным. Если ситуация не изменится, им не придется долго ждать.

Он потерял свой плащ, и ему нечем было защититься от холода. Его бил сильный озноб, и он опасался, что окончательно замерзнет, прежде чем найдет убежище. Годы, проведенные в горах, сделали его сильным и закаленным, но его выносливость была не безграничной. Он обхватил себя руками, упорно продвигаясь вперед сквозь снег, слякоть и холод, пытаясь сплотить тело и дух, зная, что ему нужно продолжать идти.

В высшей точке перевала он обнаружил нечто поджидавшее его.

Сначала он не был уверен в том, на самом ли деле он видит нечто большое и угрожающее, поднимающееся из скал впереди, смутное и неразличимое в вихре бури. По форме оно было похоже на человека, но также и на что-то еще, его конечности и тело были не вполне человеческими с точки зрения пропорций. Оно явилось перед ним сразу во весь рост, когда он достиг вершины перевала и шагал, объятый ветром, завывающим с неимоверной яростью, угрожающим сорвать с него всю одежду до исподнего. Квентин видел, как нечто плавно движется сквозь пелену снега. Затем оно исчезло. Горец направился в его сторону, его инстинктивно тянуло к нему, он испытывал страх и в то же время был заинтригован. У него есть меч, сказал он сам себе. Он не был неподготовлен.

Фигура появилась вновь, несколько дальше, подождала, пока он приблизится, затем опять исчезла.

Эта игра в прятки продолжалась по всему перевалу и на другой его стороне, где горы были покрыты густыми зарослями хвойных деревьев, и сила бури сдерживалась этой преградой. Квентин покинул ту гору, с которой сорвался, и начал подниматься на соседнюю с ней. Тропа была узкой, идти по ней было трудно, но появление призрака впереди поддерживало его сосредоточенность. К этому времени он уже был уверен, что его ведут, но повода для беспокойства не было. Этот призрак не угрожал ему и, казалось, не желал ему зла.

Квентин долго взбирался в гору, держа путь на запад по склону сквозь бесконечные заросли огромных старых деревьев, поляны, усыпанные сосновыми иглами, припорошенными снегом, мимо скалистых холмиков, скользких от сырого мха. Буря несколько поутихла. Снег все еще шел, но ветер больше не швырял ему в лицо подобные иглы и холод казался уже не столь пронизывающим. Призрак впереди стал более отчетливым, почти узнаваемым. Квентин уже где-то видел его прежде, это лесное видение двигалось точно так же, правда в другое время и в другом месте. Но разум его изнывал от усталости, и ему не удавалось вспомнить.

«Уже не так далеко, — сказал он самому себе. — Уже не так долго».

Он ставил одну ногу перед другой, при этом переводя глаза с земли под ногами на кружащуюся белизну впереди. Глядя то на свои ноги, то на движения призрака, он с трудом продвигался вперед.

— Помоги мне, — крикнул он однажды, но ответа не последовало.

«Уже не так далеко, — повторял он себе вновь и вновь. — Просто продолжай идти».

Но силы его были на исходе.

Он несколько раз упал, ноги просто подгибались под ним. Каждый раз он с трудом поднимался, не останавливаясь, чтобы передохнуть, зная, что если он остановится, ему конец. День принесет с собой свет и тепло, отдых и сон. Но нельзя рисковать, останавливаясь здесь.

На поляне, окаймленной густыми зарослями кедра, он замедлил движение и остановился. Он испытал такое ощущение, будто покинул свое тело, воспарив в ночи подобно пару изо рта. Это был конец. Все.

И тут темный призрак впереди, казалось, превратился в нечто другое, это был уже не один, а два призрака, поменьше и не такие грозные. Они вышли из ночной мглы вместе, шагая рука об руку, направляясь к нему, — и как только они оказались здесь, Квентин с недоверием уставился на эти новые фигуры, вновь сомневаясь в том, что видимое им реально, что это не горячечный бред.

Фигуры также застыли в нерешительности, увидев его. Горец направился к ним, вглядываясь сквозь пелену снега, сквозь пространство, и время, и видения, сквозь усталость, испытывая растущее чувство узнавания, до тех пор, пока не оказался достаточно близко, чтобы быть уверенным в том, что видит.

В горле у него пересохло, и в голосе звучала бесконечная усталость, когда он крикнул тому, кто стоял ближе и смотрел на него во все глаза, не веря себе:

— Бек!