Кровавая весна 91-го продолжается

Глава 9

«Икарус» летел, пожирая километры трассы. Лера сидела рядом, привалившись к плечу Андрея. Вадик рассказывал о поездке с отцом на очередную рыбалку. Вернер, Русин и Цыганков слушали, изредка кидая реплики.

Максимов прикрыл глаза, вспоминая, с какими мучениями прошла подготовка Гринченко. Не мог рыжий переломать себя. Все так же мямлил, отводил глаза. Не помогла не сделанная знакомым парикмахером Валерии по последней американской моде прическа, ни джинсовая одежда. Гринченко по-прежнему чувствовал себя неуверенно. Стараниями Валерии и Максимова, с грамотно подобранными модными вещами, несмотря на некоторую дрыщавость выглядел Олег неплохо, но всё портила, прорывающаяся мягкость и робость.

У Вернеров Максимов поставил на видео несколько американских боевиков с брутальными героями, крошащими злодеев налево и направо. Заставил Гринченко два раза пересматривать «Укрощение строптивого» с Андриано Черентано, детально объяснил, почему сорокалетний и лысоватый главный герой был интересен молодой красивой девчонке. Напомнил: кино не всегда отражает реальность, но определенные моменты подмечены верно. Посоветовал учиться общаться как Черентано: легко, красиво, иронично и искренне, без лицемерных словесных кружев. Бесполезно — парень оставался деревянным.

Андрей психанул и прибегнул к крайнему средству. Дал Гринченко легкую пощечину, чтобы растормошить и вызвать злость. Не помогло. Тогда велел убираться.

У самой двери расстроенного Олега остановила выбежавшая следом Лера. Девушка отвела багрового и чуть не плачущего рыжего к себе в комнату. Валерия общалась с ним сорок минут: убеждала, успокаивала, настраивала. Обратно Олег вышел другим человеком: злым, полным решимости измениться, готовым рвать и метать. Всё-таки изначально характер у него присутствовал, под слоем мягкости и бесконфликтности, привитыми матерью. Сразу полностью поменяться Гринченко было тяжело. Но Лере удалось найти подход, нащупать ключик к душе, желанию стать другим человеком. Олег даже тренироваться и подтягиваться на турнике стал с ожесточением, выжимая из себя все соки. В спаррингах пер вперед, пропуская, но изо всех сил стараясь задеть противника.

Андрей даже поинтересовался у подруги, что такого она ему сказала. Валерия хитро улыбнулась и ответила:

— Подняла ему самооценку. Сказала: он симпатичный и приятный парень и если бы не встречалась с тобой, вполне могла бы быть с ним. Пояснила, что Олегу не хватает жесткости и силы, а женские чувства, основанные на жалости, не могут держаться долго. Разговаривала с ним как с другом, и Олег это оценил…

Лера участвовала в операции, шутливо названной Максимовым, «Перевоплощение унылого Пьеро» со всем азартом деятельной юности. Ей нравилось чувствовать себя вершительницей судеб, разыгрывать комбинации как за шахматной доской. Максимов поймал себя на мысли, что Лерка, с её фантазией, энергией, умом, умением договариваться и заводить нужные знакомства, будет незаменимой помощницей в будущем лихолетье девяностых и предвыборных баталиях.

Валерия договорилась со своими знакомыми москвичами, гостившими у родственников, — яркой брюнеткой Миленой и её старшим братом Сашей, охотно согласившимся помочь незадачливому любовнику. Родители Вернеров дружили с семьей Измайловых много лет, дети общались и играли вместе с самого рождения.

Контрольная прогулка с красавицей-москвичкой, под наблюдением Андрея и Вернеров, сопровождающих парочку сзади, прошла отлично. Проинструктированный Максимовым и Валерией, Гринченко отыграл отлично: держался уверено, поддерживал разговор, сперва немного стеснялся, потом расслабился. Сыпал выученными на все случаи жизни остротами, общался на разные темы и под конец чувствовал себя абсолютно свободно, даже улыбаться начал. Обнаглел до такой степени, что пару раз приобнял улыбающуюся Милену за талию.

Максимов мысленно ему поаплодировал. Перевоплощение дрыща и ботаника в уверенного в себе парня шло быстрыми темпами. К поездке на ВДНХ Олег уже выглядел совсем по-другому. Чтобы завершить образ модного парня Рудик выделил из старых запасов лаковые немецкие туфли. Когда-то в ГДР мама купила их для отца, но главе семейства, как и Рудику они жали, да и не понравились — слишком блестящие и вычурные. После контрольной примерки дома отец их забраковал, а поменять не успели, пришлось срочно возвращаться в Союз. С тех пор лаковые черные туфли так и лежали в шкафу. Гринченко после примерки они оказались впору. Правда, сочетались не сильно идеально, в двухтысячные политтехнолог такое под джинсовый костюм уже бы не надел, а для советских непритязательных времен начала девяностых, вполне зашло. Туфли Максимов забрал, выбив у Гринченко обязательство, постепенно выплатить за них сто рублей.

Постепенно роль самоуверенного циничного парня, на контрасте с робким зашибленным дрыщом, начинала нравиться Олегу. Естественно, Андрей понимал, что это игра, Гринченко не мог так сильно измениться за короткое время. При столкновении с суровой реальностью, беспардонным хамством или жестокостью гопников, тщательно выстраиваемый имидж мог дать сбой, и сквозь маску хладнокровного и циничного парня, проявится прежнее лицо испуганного интеллигента. Поэтому на первых порах Максимов договорился с ребятами, подстраховывать «безумно влюбленного».

Не забывал Андрей о намерении комсорга и Лесина сделать пакость. Регулярно перезванивался с Колокольцевой и Аус. Девчонки рассказывали о новостях, как проходит подготовка к поездке, пытались аккуратно узнать, какую подлость задумали Хомяков и Лесин. К сожалению, безрезультатно. Зато сообщили: Тамара Владимировна в Москву не едет. У неё заболел ребенок, договориться с другими учителями не получилось, слишком мало времени. «Русичка» назначила комсорга старшим, попросила Надежду Федоровну, отвечающую за выпускников девятнадцатой школы, дополнительно присматривать за своими и помогать Хомякову. Классный руководитель Лериного класса ехала в другом автобусе, что намного упрощало задачу «воспитания» Хомякова. Парней и Леру Андрей предупредил — возможны провокации, попросил быть внимательными: подмечать и предупреждать о любых подозрительных действиях окружающих, особенно комсорга и Лесина. В заначке у Андрея имелся один сюрприз для Хомякова, который должен принести начинающему комсомольскому функционеру незабываемые впечатления…

Андрей глянул на циферблат «Луча», отметил: «Уже полчаса едем. Пожалуй, можно начинать».

Повернулся к Вернеру и скомандовал:

— Рудик, вытаскивай.

Блондин злобно ухмыльнулся и потянулся к сумке. Из сумки была извлечена компактная клетка, маленькая мохнатая зверушка сначала испуганно заметалась, почти сразу успокоилась и, поблескивая черными бусинками-глазками, начала деловито точить выданный Вернером кусочек яблока.

Вот опять ты всё обосрал хомяк толстопузый, — с чувством, громко на весь автобус возмутился Рудик.

— У тебя же Толик брюхо уже до земли свисает — производитель говна в промышленных масштабах, — сочувственно добавил Андрей, повернувшись к хомяку. — Всё вокруг какашками закидал. Как ты вообще живешь в дерьме по уши?

Шум и гам в автобусе моментально затих. Заскрипели кресла, на Вернера и Максимова уставились десятки удивленных лиц. Резко повернувшийся Хомяков, увидел зверька. Лицо комсорга побагровело, в горле возмущенно заклокотало, пухлые пальцы стали массировать судорожно дернувшийся кадык.

— Тебя твой полный тезка, увидел, обрадовался, — весело заявил Максимов. — Толик, не будь букой, помаши ему лапкой.

По салону волной прошелестели первые смешки. Лена и Инга давились, закрывали себе рты, прыскали сквозь сомкнутые ладошки. Киреев со своим соседом Игорем Лапицким корчились на сиденьях, пытаясь удержать рвущийся наружу хохот. Сидевший на последних рядах Гринченко, на секунду забыв о своем новом имидже, несмело хихикнул. Даже Ивченко,героически пытавшаяся сохранить серьезный вид, не удержалась и улыбнулась. Высокая Клёнова откровенно заразительно заржала на весь автобус.

Набычившийся комсорг, злобно сопя, побежал на противоположный конец автобуса, хватаясь руками за поручни. Пушистый зверек, увидевший несущего на него как скоростной экспресс гиганта, тоненько заверещал, отбросил очередной кусок яблока, метнулся в противоположный конец клетки и снова обделался.

— Ты чего Хомяков несешься так, что весь автобус трясется? — удивился Максимов. — С тезкой поздороваться захотел? Или прибежал яблочка куснуть? А нема уже — Толик всё съел. Хотя, подожди.

Андрей бережно взял из рук Вернера последний кусочек яблока и сунул в ладонь комсоргу. — Один остался, Рудик разрешил тебе отдать. Грызи на здоровье, Хомячков.

Растерявшийся и потерявший дар речи Толик автоматически принял фрукт.

— Только до туалета дотерпи, пожалуйста, — серьезно попросил Максимов. — Твой маленький мохнатый брат уже полную клетку фекалий наложил. И часть из-за тебя, между прочим. Учитывая твои слоновьи размеры, если организм захочет избавиться от переработанных продуктов, такую пирамиду Хеопса возведет, что все семь чудес света померкнут. Придется всем нам по дороге резиновые сапоги покупать. Если раньше не умрём от удушья.

Первой снова, извиваясь на сиденье, заразительно заржала во весь голос Кленова. Через секунду громовой хохот сотряс стены «икаруса». Водитель автобуса дернулся и затравлено глянул в зеркало. Ребята и девчонки, раскачивались как припадочные, катались по креслам, вытирали пальцами выступающие слезы, ухали и ахали от избытка переполняющих эмоций.

Комсорг злобно швырнул кусок яблока на землю, вызвав новый взрыв хохота.

— Скотина, ты же обещал Марии Алексеевне, — прохрипел Хомяков. — Больше не провоцировать и хомяка не приносить!

— Так я его и не приносил, — пожал плечами Максимов. — Это Вернера хомяк, говорил же. В пятницу его предки опять уехали на дачу, и Рудику пришлось взять Толика с собой. Не бросать же маленькую зверушку одного в холодной пустой квартире. Скажи, Рудик?

Вернер согласно кивнул, подтверждая слова товарища.

— Ах ты… — разозлившийся комсорг разразился чередой матерных ругательств.

— Ай, яй, яй Хомяков, — укоризненно покачал головой Андрей, терпеливо выслушавший вопли комсомольского функционера. — А мы ещё боремся за почетное звание дома высокой культуры быта, тьфу, высокий уровень самосознания членов комсомольской организации. Тебя же Тамара Владимировна старшим поставила, а ты материшься как сапожник. Какой пример ты подаешь молодым комсомольцам нашей школы?

Анатолий напыжился, побагровел ещё больше, открыл рот, но вместо очередного набора ругательств, вылетел сдавленный всхлип. Секунду постоял с перекошенным лицом, сжимая кулаки до побелевших костяшек. В какой-то момент Максимову показалось, что Хомяков на него бросится. Но комсорг оказался умнее.

Прошипел:

Я этого так не оставлю.

Резко развернулся и быстро пошел обратно на своё место. От темно-багровой физиономии главного комсомольца школы можно было прикуривать.

— Ты Рудик спрашивал, почему хомяки так много гадят, — громко на весь автобус заявил Андрей и сделал многозначительную паузу. Хохот и смешки, бушевавшие в салоне «икаруса» притихли, парни и девушки заинтриговано замерли, ожидая продолжения.

— В этом они очень похожи на своих человекообразных старших братьев, разожравших пудовые задницы и пихающих в себя всё до чего могут дотянуться, — Максимов с иронией посмотрел на красный затылок, трясущегося от ярости Анатолия.

Хихиканье и смешки стали громче.

— В день мохнатые обжоры пожирают около семидесяти процентов от собственного веса. Представляешь⁈ Смысл жизни Толика — производство говна. Он работает как конвейер, принимая в одно отверстие всевозможную жрачку, и выпуская из другого заднего конечную вонючую продукцию. Останавливается, только когда спит. Даже когда заботливый хозяин бережно берет питомца на руки, Толик может подло насрать в протянутую ладонь — такова его звериная натура. Дерьмо — это естественная среда его обитания. Возле него оно везде, в домике, на песочке, прогулочной площадке. Хомяк даже его пожирает с удовольствием. Но у него есть одно хорошее отличие от старших братьев — он не пробует накормить собственными экскрементами других. Хотя, не факт. Был бы наш хомка человеком, точно бы политинформации и собрания проводил.

Смешки и хихиканье стали громче. Хомякова передернуло. Он истерически взвыл.

— Воронов, замолчи уже, или я за себя не отвечаю!

— Почему? — невинно поинтересовался Андрей. — Тебе неинтересно слушать о братьях наших меньших? А ведь я ещё о щечках не рассказал. Они у хомяков пухлые, прямо точь-в-точь как у тебя. Там специальные мешочки имеются. Используются для хранения и переноса собранной жратвы. Кстати, Хомяков, у меня вопрос возник. Я заметил, у тебя щечки всегда надутые, как паруса на ветру. Это от собственной важности или ты в них тоже еду на будущее запасаешь?

Смешки переросли в веселое ржанье. Народ веселился, разглядывая заалевшие тугие щеки комсорга.

— Он просто жрёт много, потому и брюхо, как у беременной бабы, — задорно выкрикнули из передних рядов.

Комсорг резко обернулся, гневно раздувая ноздри:

— Гущин, тебе тоже проблем захотелось?

— Так я вообще-то о хомяке говорю, Толике, — весело отозвался одноклассник, Коля Гущин, бойкий невысокий паренек с карими живыми глазами. Учился он на четверки-тройки, после школы собирался поработать в отцовском кооперативном СТО, ремонтировать машины и угроз комсорга абсолютно не боялся.

— А ты что, на себя подумал, Хомяков? — невинно поинтересовался Максимов. — Вы же с Толиком абсолютно не похожи, он вон какой толстый, ты не такой. Это у тебя не пузо, а, можно сказать, показатель значимости, трудовой мозоль, нажитый в тяжелой работе по воспитанию молодежи. И вообще, избавляйся от комплексов, находи преимущества в своих недостатках. Например, тебе кажется, что ты жирный как беременная свинья. Взгляни на это с другой стороны, не толстый, а солидный и максимально упитанный.

— Но невоспитанный, — тихонько добавил расплывшийся в улыбке Саня Русин. — И характер — говнецо.

Смешки и хихиканье усилились. Хомяков насупился, злобно процедил:

— После каникул готовьтесь, я вам устрою веселую жизнь, остряки.

Пошел обратно, задержался возле сиденья удрученно молчащей Ивченко.

Сухо бросил:

— Остаешься за старшую. Присмотришь за порядком.

Таня молча кивнула.

— Интересно, почему она за комсорга не заступилась? — прошептал на ухо Максимову Саня. — Всегда же такая активистка была, грудью на амбразуру бросалась.

— Потому, что поняла — он моральный урод, — так же тихо ответил Максимов.

— Притормози, — приказал бледный Хомяков водителю.

— Зачем? — удивился тот. — До Москвы ещё километров тридцать ехать.

— Надо, — отрезал комсорг. — Мне нужно в автобус к Надежде Федоровне пересесть.

— Ты ей на меня пожалуешься или на своего мохнатого друга? — невинно поинтересовался Максимов. — Правильно. Пусть ребятам из девятнадцатой школы тоже будет весело.

«Что он может сделать? Сидеть и молча терпеть издевательства — не вариант. Так его до конца поездки кондрашка хватит. Поднимать скандал и жаловаться на меня и Рудика сейчас — тоже навряд ли. Тогда, та гадость, которую они приготовили для меня в Москве, не факт, что сработает. Что сделает Надежда Федоровна предсказать невозможно. Может держать меня под рукой возле себя, оставить в автобусе. Домой она, конечно, меня не отправит, но оставить в салоне с водителем, и лишить прогулки по ВДНХ, чтобы не издевался над комсоргом — вполне. А Хомякову очень надо, чтобы я был вместе со всеми, для подставы. Предположу, все события развернутся именно в кафе — очень удобное место. Да и договорились о банкете заранее, что как бы намекает на знакомство Лесина или Хомякова с персоналом или директором. Сейчас раздувать скандал и подключать „классуху“ из девятнадцатой школы Хомяков точно не будет. Понадеется отыграться на мне в Москве. Сейчас проверим, насколько я прав».

— Мы же не одни, вон за нами второй автобус едет, — попробовал отмазаться водитель. — Может лучше до Москвы дотерпеть?

— Посигналь, и уменьшай скорость, он тоже остановится, — сквозь зубы проскрипел бледный от ярости комсорг.

— Ладно, — вздохнул водитель.

Когда автобус остановился, а дверь с тихим шипением открылась, Хомяков, уже стоящий возле неё, обернулся. Окинул ненавидящим взглядом Максимова, Вернера, остальных ребят, клетку с зверьком и выпрыгнул на обочину.