Космонавт. Том 4

Глава 5

Следующие четыре месяца превратились для меня в одно сплошное поле боя. Каждый день был расписан по минутам, каждая свободная секунда казалась драгоценностью, которую тут же пытались отнять.

Помимо сжатой, как пружина, теоретической программы, мне нужно было налетать большое количество часов. Каждый вылет был испытанием не столько даже мастерства, сколько выносливости и концентрации. После нескольких часов в кабине самолёта голова гудела, а тело ныло и хотелось только одного — лечь спать. Но наступал вечер, и я садился за конспекты, расчёты и тактические схемы для Галкина.

Ну и словно этого было мало, на меня свалилась дополнительная нагрузка от комсомола. Оказалось, что мой кружок со временем превратился в некий неформальный центр для самых упорных и успешных в учёбе курсантов.

В него теперь хотели попасть парни не только из нашей учебной группы, но и со всего полка. Само собой, никто закрывать кружок после моего выпуска не собирался.

Напротив, от меня потребовали расписать детальный план занятий на несколько курсов вперёд и подготовить себе смену. Мотивировали это тем, что я обязан знать программу всех курсов, раз собрался досрочно выпуститься. А если так, то мне не составит труда подготовить план. Вынь да положь. Как? А проблемы рабочих шерифа не волнуют.

Я понимал логику командования. Начинание оказалось удачным, и его хотели сохранить. Но свободного времени у меня от этого не прибавлялось. Впрочем, задача поставлена — нужно было выполнять.

На моё счастье, на роль преемника вызвался Андрей Кольцов. После выписки из госпиталя он не просто догнал остальных по программе, но и перегнал. Теперь он был стабильно вторым по успеваемости, сразу после меня.

Упорство и ясный ум Кольцова делали из него идеального кандидата. Мы с ним провели несколько вечеров, превращая мои наработки и идеи в структурированные программы. Смотреть, как он вникает в суть, задаёт точные вопросы, затем предлагает свои дополнения, было настоящим удовольствием. И в некотором роде, отдыхом. В общем, я видел в нём не просто помощника, а будущего лидера.

Что касается остальных курсантов, то здесь, как и среди преподавателей, произошёл раскол. Большинство, конечно, реагировали внешне спокойно, соблюдая уставную вежливость.

Но, то в столовой, то в казарме, то на плацу я нет-нет, да и ловил на себе чей-то пристальный взгляд. И взгляды эти были далеки от дружелюбных. Зачастую в них плескалась едва скрываемая зависть или даже злость.

Открыто мне, разумеется, никто ничего не высказывал. Слишком свежа была в памяти моя посадка наравне с признанными асами училища, когда я, по общему мнению, сделал невозможное.

Да и к моей теоретической подкованности придраться было невозможно. Я не раз помогал многим из парней готовиться к зачётам и экзаменам, объясняя сложные моменты порой доступнее, чем иные преподаватели.

Ирония судьбы заключалась в том, что чем больше я делал для других, тем, как это ни парадоксально, сильнее разгоралась зависть некоторых. Сам факт, что суровый подполковник Галкин, грозный и непримиримый приверженец традиционных взглядов, взял меня под своё крыло и явно зауважал, был для многих как бельмо на глазу. Но и говорил о многом. Если уж сам Галкин признал, значит, Громов действительно чего-то да стоит. А от этого осознания их собственные неудачи и промахи жгли ещё сильнее.

Я относился к этому… философски. Если им хочется терять драгоценное время на ерунду, то кто я такой, чтобы запрещать им это? Лично у меня не было ни времени, ни желания разбираться с недовольными.

А ещё меня забавляла мысль, что я превратился в этакого «сына маминой подруги». Того самого мифического идеала, на которого указывают со вздохом: «А вот он может, а ты почему нет?»

Чем дальше, тем больше я своими действиями доказывал, что способен дойти до конца, и это, видимо, сводило с ума тех, кто сомневался в обоснованности моего перевода на ускоренную программу.

Как-то раз Зотов отозвал меня в сторонку после занятий по физподготовке и заговорщически зашептал:

— Слушай, Серёга, а ты вообще в курсе, что на тебя ставки делают?

— Какие ещё ставки? — устало переспросил я, поправляя спортивную форму.

— Рублёвые, Серёга, рублёвые. Все гадают, провалишься ты или выдержишь. Целый тотализатор по всем полкам организовали. Даже среди старших. Поговаривают, что даже некоторые инструктора в деле.

Я не сдержался и рассмеялся.

— И какой коэффициент? — поинтересовался я из чистого любопытства.

Зотов усмехнулся, его круглое, добродушное лицо расплылось в хитрой ухмылке.

— Мы с ребятами неплохо так поднимем, когда ты выпустишься в срок, — ответил он и, насвистывая незнакомую мне песню, вышел из раздевалки.

Эта безусловная в меня вера со стороны моих друзей стала для меня самым настоящим подспорьем. Я всё же не железный Арни, а обычный человек, который по счастливой случайности получил право на вторую жизнь и сохранил при этом ценнейшие знания. Да, я многое умею, у меня всё прекрасно с выносливостью и физподготовкой, но и я устаю. И вот в такие моменты друзья и выручали.

Они не просто верили в меня. Они помогали чем могли. Брали на себя мелкие, но отнимающие время организационные хлопоты по кружку, прикрывали меня, когда я засиживался в библиотеке, подкидывали бутерброды, если я пропускал обед. И что самое главное — они, видя мою несгибаемую целеустремлённость, сами стали меняться.

Я всё чаще стал слышать от них что-то типа: «Если Громов смог, то и я смогу. Я не хуже». Они восприняли мой пример не как повод для уныния и зависти, а как вызов, как здоровую конкуренцию. И я был искренне благодарен им за это.

Инструктора, кстати, стали пользоваться возникшей ситуацией на полную катушку. Видя мои результаты, они принялись ставить меня в пример другим курсантам. Мол, вот посмотрите на Громова и учитесь!

Надо ли говорить, что это лишь подливало масла в огонь зависти тех, кто отставал?

Как-либо повлиять на эту ситуацию я не мог. Или не хотел? Не суть. Я сознательно принял роль «белой вороны», которую терпят за её исключительные качества, но не любят. Это была приемлемая цена.

Если бы я начал тратить энергию ещё и на улаживание отношений с обидчивыми однокурсниками, мне бы просто не хватило её на что-то другое, более важное. А на кону было слишком многое, чтобы допускать промашки.

И однажды фатальная ошибка едва не случилась.

Произошло это во время одного из сложнейших полётных заданий: отработка ведения воздушного боя на малых высотах в условиях сильной турбулентности.

Погода была отвратительная, самолёт бросало из стороны в сторону, а я к тому моменту был измотан до предела несколькими бессонными ночами, проведёнными за штурманскими расчётами и тактическими планами для Галкина.

Я выполнял манёвр, требующий ювелирной точности: выход из атаки с резким разворотом и набором высоты. И в самый критический момент, когда перегрузки вдавили меня в кресло, а земля за окном поплыла в радужных кругах, мой мозг на долю секунды просто отключился.

Причиной этому стала чудовищная усталость. Я потерял пространственную ориентацию.

Это было самое страшное ощущение за все месяцы обучения. Да что там, я даже перед своей первой смертью так не испугался. И это здорово прочистило мне мозги и спустило с небес на землю.

На какое-то мгновение я перестал понимать, где верх, а где низ. Перед глазами поплыл туман, а в ушах зазвенело. Руки, действуя на автомате, дрогнули. Штурвал едва не выскользнул из потных ладоней.

— Твою душу, Громов! Соберись! Сейчас подохнешь… — выкрикнул я сам себе.

Честно, не знаю, откуда взялись силы. То ли сработала многовековая память предков, то ли инстинкт самосохранения, то ли отточенные за обе жизни навыки… Не знаю.

Как бы там ни было, но я почти машинально перевёл взгляд на авиагоризонт. Дрожащими пальцами выровнял крен, почувствовав, как самолёт послушно, хоть и с некоторой валкостью, вернулся в расчётное положение. Сердце колотилось так, что мне казалось, будто оно ускакало из положенного места и умостилось где-то в горле. Сделав несколько глубоких вдохов, я доложил на землю хриплым от ора, но достаточно бодрым голосом:

— Задание выполнено. Возвращаюсь на базу.

Когда шасси коснулись взлётно-посадочной полосы и самолёт, покачиваясь, покатился по рулёжной дорожке, до меня докатилась вторая волна эмоций после всего случившегося.

Некоторое время я молча сидел в кабине, не в силах пошевелиться, и пытался переварить мысль о том, что только что я был на волосок от гибели. Не от злого умысла Белоглазова, не от интриг врагов, а от банальной, обыденной человеческой усталости.

Это был жёсткий, но своевременный урок. Грань, на которой я балансировал всё это время, оказалась ещё тоньше, чем мне казалось. После череды побед я как-то позабыл, что одного упорства, везения и знаний мало.

Важно и силы распределять грамотно, и время находить для отдыха. А иначе все мои планы пойдут по известному месту в одно мгновение из-за излишней самоуверенности. Да-да, привет тому старшему лейтенанту, который не так давно меня об этом предупреждал, и я даже важно с этим согласился.

Со злости на самого себя я с силой стукнул кулаком по металлической стенке кабины. Удар отозвался острой болью в костяшках, но сейчас мне было откровенно плевать на это. Только стыд кольнул за собственную слабость. В шлемофоне раздался обеспокоенный голос Максимыча:

— Громов, что там у тебя? Почему молчишь и не докладываешь? Уснул, что ли?

Я выругался сквозь сцепленные зубы и, взяв себя в руки, как можно спокойнее проговорил в микрофон:

— Всё в порядке, товарищ инструктор. Задание выполнено. Завершил посадку.

Когда я, наконец, выбрался из кабины и ступил на твёрдый бетон, ноги мои слегка подкашивались. Я снял шлем, провёл рукой по мокрым от пота волосам и глубоко вдохнул. Воздух показался мне в этот момент самым-самым свежим и чистым.

К командному пункту я шёл, словно выжатый лимон. У самого входа я неожиданно для себя повстречал нашего командира роты — капитана Ермакова. Вот уж кого, а его я здесь не ожидал увидеть сегодня.

Он стоял, по привычке заложив руки за спину, и буквально сканировал меня с головы до ног своим внимательным взглядом.

Вбитые на подкорку рефлексы сработали быстрее мысли. Я мгновенно выпрямился и поприветствовал его.

— Товарищ капитан! Курсант Громов после выполнения полётного задания…

Ермаков кивнул и поднял руку, жестом останавливая меня.

— Выглядишь дерьмово, Громов, — слегка поморщившись, констатировал он.

Я не смог сдержать кривую усмешку. В этом был весь Ермаков. Он особо не церемонился с курсантами. И что тут скажешь? Он прав. Выглядел я и правда паршиво.

— Спасибо, товарищ капитан! — бодро ответил я, несмотря на всю абсурдность ситуации.

— Вольно, — разрешил Ермаков и достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. — Держи. Заслужил.

Я расслабился и взял протянутый листок. Развернул его. Взгляд скользнул по стандартному казённому тексту, но смысл написанного не сразу дошёл до моего уставшего мозга.

Я перечитал: «Курсанту Громову С. В. предоставляется увольнительная сроком на 24 часа…»

В этот момент я почувствовал себя мелким пацаном, который под новогодней ёлкой обнаружил именно тот самый заветный подарок, о котором он писал Деду Морозу в письме.

Волна чистого, ничем не омрачённого восторга накатила на меня. Мне отчаянно захотелось обнять капитана и от души расцеловать его. По-брежневски, в обе щеки, три раза.

Даже не пытаясь скрыть счастливую улыбку до ушей, я проговорил:

— Спасибо, товарищ капитан!

Тот довольно хмыкнул.

— Иди давай. Времени у тебя, считай, нет. — Он махнул рукой в сторону стоянки грузовиков, развозящих личный состав.

Я кивнул, мысленно представляя, как доберусь до мягкой кровати, рухну на неё и провалюсь в сон на ближайшие двенадцать часов. А может и больше.

Я торопливо шагнул в направлении стоянки. Но через пару шагов вспомнил кое о чём важном. Я резко остановился и обернулся.

— Товарищ капитан, а зачёт?

Ермаков, уже повернувшийся было к входу в командный пункт, остановился и отмахнулся.

— Иди, иди. Сдал ты. С остальным разберусь. — Он сделал ещё один шаг, затем щёлкнул пальцами, будто вспомнив о чём-то. — А, да, чуть не забыл. Телеграмма на твоё имя пришла. Зайди на почту, получи.

— Ещё раз благодарю вас, товарищ капитан! — выпалил я и снова отдал честь.

Я начал разворачиваться, но на этот раз уже Ермаков окликнул меня:

— Громов!

Я остановился. В голове даже мысль успела промелькнуть: Неужели увольнительная — это чья-то не очень смешная шутка?

— Ты молодец, — коротко бросил Ермаков.

Сказав это, он развернулся и зашёл внутрь командного пункта.

Нет, не шутка. И это прекрасно! Я пошёл к машине.

Нет, я не просто шёл, я почти летел, едва касаясь ногами земли. Новость окрыляла меня не хуже ред булла. Усталость, что давила на плечи ещё пять минут назад, испарилась и на смену ей пришла лёгкая эйфория.

На душе у меня пели птички. Или ангелочки. Или все вместе. Прямо как у диснеевских принцесс.

Впереди были сутки отдыха! Целые, мать его, сутки! Двадцать четыре часа, которые можно было потратить на сон и ничегонеделание.

— Юху! — не сдержавшись, выкрикнул я совсем уж по-мальчишески и подпрыгнул на ходу, забавно стукнув пяткой о пятку. После этого я ускорил шаг и почти бегом пошёл к стоянке.

Прежде чем отправиться в город, я зашёл на почту. Там, как и обычно, сидела тётя Поля.

— Здравствуйте, товарищ ефрейтор! Курсант Громов, — поприветствовал я её. — Для меня должна быть телеграмма.

— А, Громов! — лицо женщины расплылось в доброй улыбке. — Подожди секундочку.

Она порылась в деревянном ящичке с разгороженными отделениями и через мгновение извлекла оттуда искомое.

— Держи, родимый. Видать, хорошие вести, раз улыбаешься так.

— Надеюсь, ответил я. Спасибо вам большое! — поблагодарил я и вышел на улицу.

Раскрыв телеграмму, я пробежался взглядом по строкам. Писал отец. Уж не знаю, откуда он узнал, что у меня сегодня будет увольнительная, но факт остаётся фактом. Отец в Волгограде.

Он написал, что будет ждать меня в гостинице «Волгоград» и указал в каком номере он поселился. Я присвистнул, глядя на текст.

— Кучеряво живём, — негромко проговорил я сам себе, ведь гостиница была не из дешёвых. Свернув телеграмму и убрав её в нагрудный карман, я направился к КПП, предвкушая каплю относительной свободы.

Добравшись до гостиницы, я вошёл в вестибюль и снова достал телеграмму, чтобы вспомнить нужный этаж и номер. Вскоре я уже шагал по коридору и вглядывался в таблички на дверях. Отыскав нужную мне дверь, я постучал.

Через несколько секунд мне открыл отец. Скорость меня поразила. Будто он всё это время стоял за дверью и только и делал, что ждал меня.

— Здравствуй, сын, — поприветствовал он меня и крепко обнял, похлопав по спине. Отстранившись и удерживая меня за плечи, он принялся рассматривать мою физиономию и пришёл к закономерным выводам: — Неважно выглядишь.

— Весь в отца, — со смехом парировал я, но в шутке была лишь доля шутки. Отец и правда выглядел уставшим не меньше моего.

— Что тут скажешь, — ответил он, закрывая за мной дверь и провожая меня в номер. — Новая должность накладывает некоторые обязательства. Спрос теперь совсем другой.

— Ожидаемо, — кивнул я, устраиваясь в одном из кресел. — Проблемы?

Отец наморщил лоб, сел напротив и тяжело вздохнул, словно подбирая слова.

— Проблемы были, есть и будут, — проговорил он и бросил взгляд на часы. — Скоро пойдём обедать. Так вот, дело не столько в проблемах, сколько в задачах. И их очень много. Ты пока многого не знаешь, но скоро, я надеюсь, узнаешь. — Он с облегчением откинулся на спинку кресла, будто скинув с плеч тяжёлый мешок. — Ох, ты не представляешь, как я жду момента, когда смогу говорить с тобой открыто, без необходимости что-то недоговаривать или увиливать.

— Понимаю, — искренне отозвался я. Вся моя нынешняя жизнь была построена на недоговорённостях. — Так какие всё-таки проблемы, которые не проблемы? — уточнил я.

Отец немного подумал, потирая переносицу, а потом, отыскав подходящие формулировки, сказал:

— Основные две: время и деньги. Мы безнадёжно опаздываем, и нам отчаянно не хватает финансирования.

Я не удивился. Я и сам отлично знал, с какими трудностями сталкивается советская лунная программа. Мало того что СССР включился в Лунную гонку позже американцев, так ещё и ресурсы распылялись между враждующими КБ, а финансирование урезалось.

— Есть какие-то мысли на этот счёт? — спросил я.

Отец бессильно развёл руками.

— Пока нет. Тупик.

— Понял, — сказал я.

— Сергей Павлович говорит, — понизив голос, продолжил отец, — что попробует пробиться к Генеральному. Но, чтобы к нему идти, у нас должно быть что-то существенное. Не просто отчёты и планы, а что-то, что убедит его в целесообразности выделения дополнительных средств. Что-то весомое.

Он помолчал, а потом добавил ещё тише:

— Знаешь, мне кажется, что там, наверху, — он чуть заметно ткнул указательным пальцем в потолок, — немного остыли к космосу. И это меня тревожит больше всего.

Я мысленно добавил, что, возможно, даже и не «немного». После триумфов Гагарина, Леонова и остальных космонавтов из первого набора эйфория схлынула, а ежедневная, рутинная и дорогая работа по покорению Луны не выглядела такой же перспективной, к тому же появились и новые интересы.

— Ну, если надо что-то принести, то принесёте. Я уверен, что вы справитесь, отец.

Отец тяжело вздохнул.

— Справимся, куда мы денемся. Ладно, — он с силой хлопнул себя по коленям и встал. — Хватит о грустном. Пойдём есть. По правде говоря, я сбежал сюда, в том числе и для того, чтобы просто выспаться.

Мы оба рассмеялись. Мысли наши были схожи.

— Не поверишь, отец, но у меня планы ровно такие же.

Когда мы спускались в ресторан, отец неожиданно спросил:

— Слушай, а ты с Натальей давно списывался?

Вопрос застал меня врасплох. Я нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Давно, — кивнул я. — Ещё до моего приезда в Москву в последний отпуск. А виделись в последний раз у Сергея Павловича дома. А что?

— Да так, — ответил отец как бы невзначай, неопределённо поводя рукой в воздухе. — Странная она в последнее время. Месяца три-четыре. Исхудала сильно, ходит вся задумчивая. Если и улыбается, то будто через силу. Думал, ты в курсе. Может, случилось что. Или помочь чем надо.

— Не в курсе, — озадаченно проговорил я, и внутри меня шевельнулось то самое, позабытое было за учёбой, чувство тревоги, связанное с Натальей.

— А ещё мне временами кажется, будто она избегает нашего общества, — продолжил отец. — Раньше всегда охотно беседовала, чай с Ниной Ивановной пила, а сейчас… её будто подменили.

— Я выясню, — коротко сказал я, ощущая, как эйфория от увольнительной начинает потихоньку таять, вытесняемая смутным, но настойчивым беспокойством.

Мы поужинали в почти полном молчании, каждый погружённый в свои мысли. После этого мы вернулись в номер и последовали своему гениальному плану — выспались вволю.

Проснулись мы уже ближе к вечеру. Сходили на ужин, а после, поскольку погода к вечеру наладилась, решили прогуляться по вечернему Волгограду.

Во время неспешной прогулки мои мысли вновь и вновь возвращались к Наташе. Сначала интуиция, потом слова отца. Нет, слишком много совпадений. Нужно было позвонить ей и выяснить, в чём дело. Уж мне-то, я был уверен, она скажет правду.

Глянув на часы и прикинув, что время ещё не позднее, я сказал отцу:

— Отец, я схожу… позвоню кое-кому, раз уж появилась такая возможность. В училище-то с этим туго.

— Конечно, сын, — кивнул он. — Я тут постою, квасу выпью.

Я отыскал на улице телефонную будку, зашёл в неё и по памяти набрал номер Натальи. Трубку не брали долго. А когда взяли, ответ меня сильно удивил.

— Паш-шёл к чёрту! — прокричал женский голос, и на том конце положили трубку.

Услышав гудки, я озадаченно посмотрел на трубку в своих руках.

— И что это сейчас было? — спросил я у неё, но ответа, ожидаемо, не последовало.

Набрав номер повторно, я дождался, когда трубку снова снимут, и, не дав никому и слова сказать, быстро проговорил:

— Наталью Грачёву к телефону позовите.

Несколько секунд трубка безмолвствовала, а затем я услышал протяжное: «На-ату-уси-ик, ик! Тебя-я!» Практически через минуту к трубке, наконец-то, подошла Наталья.

— Ал-ле? — проговорила она в трубку.

— Наталья, здравствуй. Это Сергей.

— О-о-о, — протянула она в ответ. — Сергей! Ну здравствуй, Сергей. Сколько лет, сколько зим. Чем обязана? Снова кто-то приболел, да? — участливо поинтересовалась она.

Я снова озадаченно уставился на трубку. Сарказм? Это было совершенно не похоже на ту Наталью, которую я видел в последний раз у Королёвых. Этот развязный, слегка циничный тон больше подходил той, прошлой Наталье. Да даже тогда… Не похоже.

— Наталья, ты пьяна? — прямо спросил я.

Она хихикнула.

— Чучуточку, — игриво сказала она и продолжила: — Ты не поверишь! Да я и сама не сразу поверила. Но! У подруги жених оказался козлом! Вот, отмечаем чудо такое.

— Понятно, — хмыкнул я. — А ты? — спросил и тут же поморщился от своего косноязычия.

— А что я? Я не козёл, — получил я закономерный ответ на свой вопрос. Я улыбнулся.

— Да, это верно, — проговорил я, чуть смягчив голос. — Ты не козёл.

— Угу, — слегка задумчиво протянула Наталья. — Потому что коза.

Я рассмеялся. Удивительно, но пока мы говорили весь этот вздор, моё беспокойство стало понемногу отступать, сменяясь спокойствием.

— Наташа, — проговорил я уже серьёзно. — Как ты?

Она ответила не сразу. Но когда заговорила вновь, то из её тона исчезла хмельная игривость, словно её и не было.

— У меня всё в порядке, Серёжа. Спасибо, что спросил.

— Точно? — переспросил я.

— Абсолютно, — ответила Наталья.

На заднем фоне послышался тот же женский голос, который настойчиво выкрикивал её имя.

— Ты извини, но мне правда пора. Сам понимаешь, чудо дело такое, непростое.

— Понимаю, — отозвался я. — Ну тогда пока. Рад был тебя слышать.

Я уже собирался повесить трубку, как Наталья внезапно остановила меня:

— Серёжа…

— М?

— Ты… ты мне веришь? — спросила она меня, и в моей памяти всплыло одно воспоминание. Наталья уже спрашивала меня об этом однажды, и причины для того вопроса были не самые приятные.

— Конечно, — практически сразу ответил я.

— Хорошо, — коротко сказала она и положила трубку.

Отступившая было тревога вернулась. Что-то было не так. Однозначно.

Я толкнул дверь телефонной будки и вышел на улицу. В тот же момент над городом грянул оглушительный раскат грома и с неба упали первые тяжёлые капли дождя.

— Ну что, всё в порядке? — спросил отец, вглядываясь в моё лицо, когда я подошёл к нему. Он, кажется, всё понял без слов.

— Да, — сухо ответил я.

— Точно? — переспросил он, положив руку мне на плечо.

— Абсолютно, — так же сухо проговорил я.

Отец тяжело вздохнул. Но больше расспрашивать не стал. Спасибо ему за это. Мне сейчас нужно было подумать.

— Ну, тогда пойдём. Скоро ливанёт как следует.

Кивнув, я пошёл рядом с ним по темнеющим улицам. Теперь я был полностью уверен: Наталья мне соврала.