Космонавт. Том 4

Глава 2

— Курсант Громов, исходные данные: высота пять тысяч, приборная скорость семьсот километров в час. Выполняете плановый полёт. Внезапно происходит отказ гидросистемы номер два. Давление падает до нуля. Ваши действия? — голос инструктора, доносящийся из репродуктора, был ровным и бесстрастным, как у диктора, зачитывающего сводку новостей.

Сидел я в тесной кабине тренажёра и готовился к выполнению упражнения. Передо мной была панель приборов, тускло освещённая матовыми зелёными лампами. Спиной я ощущал немного жёсткое кресло. Монотонный гул вентиляторов, имитирующих шум двигателя, заполнял собой всё пространство.

Я принялся анализировать ситуацию. Отказ второй гидросистемы. Ага. Эту неисправность мы тщательно изучали и отрабатывали до седьмого пота. Я мысленно усмехнулся, скользнув взглядом по щитку с гироскопическими приборами. Авиагоризонт начал медленно, но неуклонно крениться.

— Докладываю: отказ гидросистемы номер два, — сказал я чётко, без волнения и суеты, которые даже в тренировочной кабине навредят, а уж в небе, так вообще — верная смерть. Одновременно с докладом мои руки начали действовать, отрабатывая доведённый до автоматизма алгоритм. — Отключаю вторую гидросистему, проверяю работу первой. Усилие на ручке управления возрастает значительно, особенно на малых скоростях. Перевожу самолёт в режим прямого управления с учётом ухудшения характеристик. Начинаю контролируемое снижение для выхода из зоны оживлённого воздушного движения, сохраняя безопасную скорость.

— Первая гидросистема работает нестабильно, — тут же парировал инструктор, явно пытаясь вывести меня из равновесия. — Давление скачет. Предупредительная сигнализация «Опасное сближение»: справа по курсу, на встречном, транспортный самолёт. Ваши действия?

Ну конечно, одного отказа мало, надо ещё и «воздушного хулигана» подсунуть. Впрочем, это я просто ворчу из-за недосыпа. На самом деле это стандартная методика. Курсантам намеренно создают максимальное давление, чтобы проверить на прочность психику.

Я мысленно поблагодарил весь свой опыт и всевозможные тренажёры, на которых мне довелось поработать. По сравнению с некоторыми из них, эта кабина казалась уютным, почти домашним уголком. Да и практический опыт тоже имелся.

— Докладываю: продолжаю снижение, визуально и по приборам контролирую воздушную обстановку, — мои пальцы легли на рычаг управления двигателем, мысленно я скорректировал траекторию. — Готовлюсь к уборке закрылков и тормозных щитков для увеличения скорости снижения в случае необходимости. На встречном курсе транспортник наблюдаю, расхождение будет безопасным.

— Принято, — сухо ответил инструктор.

Пауза затянулась. Я продолжал вести свой «неисправный» истребитель, следя за тем, чтобы не допустить критического снижения скорости или выхода на закритические углы атаки.

Без гидроусилителей самолёт становился своенравным, его приходилось буквально «тащить» на себе, прикладывая заметное физическое усилие. Хорошо, что здесь это лишь условность. Хотя даже так мышцы предплечий ощутимо напряглись. Но в реальности было бы в разы тяжелее. Это факт.

— Внимание, аварийная ситуация, — голос инструктора вновь приобрёл металлический оттенок. — Пожар в хвостовом отсеке. Сработала сигнализация «Пожар». Дым поступает в кабину.

Перед моим мысленным взором тут же всплыла картинка: едкий, удушливый и ядовитый дым, заполняющий кабину. Паника. Потеря ориентации. Смерть.

Я слегка улыбнулся. Не в мою смену. Эту ситуацию я тоже прорабатывал и не раз.

— Докладываю: пожар в хвостовом отсеке, — действовал я на автомате. Правая рука потянулась к нужному тумблеру. — Включаю систему пожаротушения, первая очередь. Закрываю противопожарные краны. Увеличиваю скорость снижения. Начинаю экстренное приготовление к покиданию самолёта.

Я мысленно представил себе холодный воздух за бортом, свист в разгерметизированной кабине, необходимость дёрнуть за кольцо катапульты. Здесь, в этой неподвижной коробке, это было просто игрой. Но игра, отточенная до рефлексов, могла спасти жизнь в будущем.

— Сигнализация пожара продолжает гореть. Дым усиливается, — не унимался инструктор. — Видимость в кабине ухудшается.

— Активирую кислородную маску, — доложил я, имитируя движение рукой к лицу. — Включаю вторую очередь пожаротушения. Продолжаю экстренное снижение. Осматриваю местность для вынужденной посадки. Впереди, в трёх-четырёх километрах, просматривается поле, пригодное для посадки «на брюхо».

Шансы при таком отказе и пожаре — пятьдесят на пятьдесят. Если не сработает катапульта или её слишком поздно применить — всё, пока этот мир, привет новый.

— Пожар ликвидирован, — наконец-то прозвучало долгожданное сообщение. — Продолжайте полёт к аэродрому на оставшихся системах. Погода ухудшается, нижняя кромка облаков четыреста метров.

Ну вот, теперь самое интересное: посадка с отказавшей гидравликой. Рулить нужно, как на старом поршневом Яке, только в разы быстрее и жёстче. Я мысленно представил полосу, огни подхода. Здесь, в симуляторе, её заменяли лишь схематичные огни на экране.

— Выполняю заход на посадку с учётом особенностей управления при отказавшей гидросистеме, — мои руки крепче сжали ручку управления и рычаг дросселя. Вся моя концентрация была направлена на плавность и своевременность действий. При отказе гидросистемы критически важно соблюдать регламент выпуска механизации. — Выпускаю шасси аварийным механизмом от баллона сжатого воздуха, контролирую индикацию. После подтверждения выпуска шасси выдерживаю необходимую паузу и только затем выпускаю закрылки на посадочный угол, строго следуя временной циклограмме.

Выравнивание. Выдерживание. Плавная, почти невесомая просадка…

— Касание, — проговорил я, убирая тягу до малого газа и аккуратно беря ручку управления на себя для предотвращения опускания носовой части, при этом внимательно контролируя положение самолёта относительно ВПП

— Полоса занята! Аварийная техника на ВПП! — неожиданно рявкнул инструктор, явно желая добить меня последним, самым подлым сюрпризом.

Вот же дерьмо… Но тело уже начало само действовать.

— Уход на второй круг! — чётко доложил я, одновременно увеличивая тягу двигателей до взлётного режима, и плавно потянул ручку управления на себя с учётом ухудшенных характеристик управления. Тренировочный нос самолёта начал подниматься с задержкой из-за отсутствия гидроусилителей. — Начинаю уборку шасси согласно временной циклограмме аварийного режима. Контролирую процесс по световой индикации и времени.

Мой пульс участился. Не от страха, а от адреналина. Я так погрузился в работу, что буквально позабыл, что я на земле, а не в небе. Да и осознание того, что последнюю провокацию, я парировал чисто, без сучка и задоринки, грело душу.

Через несколько минут после идеального захода и посадки, в кабине воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляторов. Когда инструктор заговорил, его голос звучал уже без прежней бесстрастности. В нём слышалось нескрываемое одобрение.

— Тренировка завершена. Зачёт сдан. Оценка — «отлично». Выйдите из кабины, курсант Громов.

Я отщёлкнул привязные ремни, снял с головы шлемофон и провёл рукой по лицу. Было жарко. Несмотря на всю искусственность происходящего, тело отреагировало по-настоящему: ладони были слегка влажными, мышцы немного ныли.

Люк тренажёра с шипением открылся, впуская в кабину прохладный воздух. Я выбрался наружу, ощутив лёгкую слабость в ногах.

Инструктор сделал несколько пометок в журнале и подошёл ко мне.

— Ну, Громов, — сказал он, глядя на меня с лёгким любопытством. — Как ощущения?

— Вполне комфортно, товарищ старший лейтенант, — ответил я, расправляя плечи. — Ситуация штатная, всё отработано на теориях, — немного слукавил я, чтобы поддеть тех, кто это всё затеял.

— Штатные? — инструктор хмыкнул. — Для кого как. Для большинства курсантов пожар в кабине — это чуть ли не конец света. А вы… вы как будто на прогулку сходили.

— Благодарю, товарищ старший лейтенант. Учат нас хорошо, вот и справляемся с задачами на отлично, — поблагодарил я инструктора и безмятежно улыбнулся.

— Свободны, — махнул головой инструктор в сторону выхода. — И да, Громов. Хладнокровие — это хорошо. Только смотрите, чтобы оно в излишнюю самоуверенность не переросло.

— Принял, товарищ старший лейтенант, — ответил я и внутренне согласился с его замечанием.

Для всех остальных наших парней, всё это — шаг в неизвестность. И если они начнут мыслить, как я… Может случиться непоправимое. Но для меня это скорее возвращение в знакомую, хоть и видоизменённую реальность. Хотя и мне не стоит забывать об осторожности. Просто у меня эта планка завышена за счёт прошлого опыта.

— Разрешите идти?

Получив кивок, я развернулся и направился к выходу. Зачёт был сдан. Ещё одна галочка поставлена.

Дверь с лёгким скрипом закрылась за моей спиной. Я сделал несколько шагов и остановился, давая глазам привыкнуть к яркому освещению ламп в коридоре после приглушённой зелёной подсветки кабины. В ушах ещё стоял гул вентиляторов, поэтому я не сразу сообразил, что кто-то меня зовёт.

Повернув голову, я отыскал взглядом своих. Они стояли у дальнего окна, сбившись в небольшую стайку. Звал меня как раз Кольцов. Он выкрикивал мою фамилию и махал рукой.

Стоило мне подойти, как тут же последовал вопрос:

— Ну что, Серёга? Сдал?

Кольцов тут же весело фыркнул и влез с возражением.

— Толя, ну что за вопрос такой, «Сдал?» — сказал он это без злобы, но с видом человека, услышавшего вопиющую глупость. — Конечно же, сдал! Это же Громов! Он на тренажёре как дома. Спрашивать у него, сдал ли он — это всё равно что у восходящего солнца спрашивать, взойдёт ли оно.

Я улыбнулся его горячности, но тут же возразил:

— Ну не скажи, Андрей. Инструктора нынче лютуют. Намеренно сильно усложняют задачи. Подкидывают нестандартные ситуации одну за другой. Эти зачёты дались мне непросто, по правде говоря. Местами я думал, что не вывезу.

И я даже знаю источник этих трудностей. Вот она, расплата за дерзость. Белоглазов не стал бездействовать и выжидать. Он принялся наглядно демонстрировать, как сильно может подпортить мне жизнь, если я и дальше буду отвергать его «предложения».

Никаких явных нарушений не было, всё в рамках устава и методик. Но интенсивность, сложность и постоянные провокации, вне сомнений, были частью изощрённого давления. Он хочет, чтобы я сломался, устал, совершил ошибку. Или просто почувствовал, на чьей стороне власть. Но нет, товарищ полковник, мы ещё поборемся.

— Но да, Толя, — продолжил я вслух, выкидывая из головы козни Белоглазова. — Андрей прав, я сдал. На «отлично», если кому интересно.

На лицах ребят расплылись радостные улыбки. Зотов довольно хмыкнул, Абакиров сдержанно поздравил, Кольцов же, сияя так, будто это он сам только что сдал зачёт на «отлично», похлопал меня по плечу одной рукой, а второй принялся рыться в нагрудном кармане. Выудив оттуда несколько ирисок, он протянул их мне:

— На, держи конфетки. Я для каждого из нас припас сладенького в качестве награды за старания.

Я рассмеялся, глядя на его сияющее лицо.

— Спасибо, дружище, — искренне поблагодарил я, принимая «награду» за старания.

Я развернул обёртку и закинул в рот ириску. Пока я смаковал конфету, мои мысли плавно перетекли к более интересным вещам. Этот зачёт был последним в череде зимних сессий. Последний рубеж, который нужно было взять перед зимним отпуском. Ну как перед зимним…

Сессия закончилась в феврале, а сам отпуск выпал на начало марта и продлится он всего две недели. Мало, конечно, но для нас, курсантов, изголодавшихся по дому и воле — целая вечность.

Новый год с его курьёзами остался позади. Зачёты, с нервотрёпкой и прессингом со стороны Белоглазова — тоже. Впереди, перед отправлением домой, остались лишь общественно полезные работы. Ничего серьёзного, обычные субботники. Почти отдых после штурма наук.

Кстати, о доме. В конце января я получил от отца письмо. Очень странное и необычайно туманное, даже для него.

Вначале он, как обычно, интересовался учёбой, здоровьем и передавал привет от матери. Но затем тон письма изменился. Он настоятельно рекомендовал мне не завалить ни одного зачёта, сделать всё возможное и невозможное, чтобы точно, без всяких отсрочек и дополнительных занятий, приехать в отпуск домой.

Формулировки были настолько размытыми, что я до сих пор ломал голову, чего же мне ждать, когда приеду домой. Первой, но самой маловероятной мыслью было: не ждёт ли меня брат или сестра дома? Ну а что? Мать была ещё не в том возрасте, чтобы подобное исключать совсем. Вторая версия, более вероятная — карьерное повышение отца. Или всё вместе? Любой из вариантов был возможен. Мне остаётся только продержаться недельку и я всё узнаю.

Поезд неспешно подошёл к перрону с привычным шипением тормозов и лязгом сцепок. Я, стоя у окна в проходе вагона, ждал окончательной остановки состава. На этот раз я предупредил родителей о своём приезде. И потому, протиснувшись между других пассажиров к выходу и спустившись на привокзальную площадь, я стал оглядываться в поисках знакомых лиц. И почти сразу же встретился взглядом с отцом.

— Здорово, отец, — поздоровался я с ним и пожал его руку.

Матери с ним не было, что немного удивило меня, но задавать вопросов я пока не стал. В автобусе спрошу. Мы бодро зашагали на выход.

Но у выхода отец меня снова удивил. Вместо того, что пойти к остановке, мы пошли к парковке для автомобилей. Я уже собирался спросить, зачем мы сюда пришли, как отец вдруг остановился возле новенького тёмно-синего москвича.

— Запрыгивай, — скомандовал он, открывая дверцу со стороны водителя.

— Это чья красавица? — полюбопытствовал я, закидывая свои вещи на заднее сидение.

— Служебная, — коротко пояснил отец, заводя двигатель. — Выдали на время. Но, знаешь, глядя на неё, я всерьёз задумался о приобретении чего-то подобного для семьи, если подвернётся.

Я присвистнул, усаживаясь рядом с отцом на пассажирское сиденье. Если появились мысли о машине, значит, дела на работе действительно пошли в гору. Ну или нет.

— А где мать? — спросил я, пока мы выруливали с парковки.

— Дома, — ответил отец, глядя на дорогу. — Чувствует себя неважно. Решила не выходить.

Эти слова вызвали у меня новый всплеск подозрений. Неужели мне и правда ждать брата или сестру? Не в силах терпеть неизвестность, я решил задать прямой вопрос.

— Слушай, отец, насчёт того письма… Ты там так загадочно писал про какой-то сюрприз.

Отец на секунду оторвал взгляд от дороги и с хитрым, каким-то мальчишеским прищуром посмотрел на меня. Ах ты ж! Да он же наслаждается моим нетерпением и совершенно не скрывает этого!

— Всему своё время, Сергей, — сказал он, возвращая своё внимание на дорогу. — Ты всё узнаешь. Но позже. Не торопи события.

Я вздохнул, откинувшись на спинку кресла. Что ж, придётся подождать. По крайней мере, стало ясно, что сюрприз всё-таки есть, и он явно положительный.

Подъезжая к нашему дому, я заметил знакомый ларёк и попросил отца остановиться.

— Минуточку, я быстро, — сказал я отцу.

Я выпрыгнул из машины и подбежал к ларьку с цветами. Купив небольшой, но яркий букет, я поёжился и так же быстро вернулся в салон автомобиля. Погода сегодня не радовала, шёл мелкий, противный не то снег, не то дождь. К тому же дул пронизывающий ветер.

— Для мамы, — пояснил я, усаживаясь поудобнее. Отец одобрительно кивнул, и мы поехали дальше.

Вскоре мы уже поднимались по лестнице нашей пятиэтажки. Дверь открылась, и я прошёл в прихожую. Пока стягивал сапоги и снимал верхнюю одежду, я втягивал носом аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. Живот предательски заурчал, напоминая, что ел я ещё на подъезде к Москве. Да и то, всего лишь пару бутербродов.

Отец, снимая пальто, шутливо подтолкнул меня в сторону ванной.

— Марш руки мыть и приводить себя в порядок. А после шуруй на кухню, обедать будем.

Когда я зашёл на кухню, то первым делом окинул мать оценивающим взглядом. Она сидела за столом и перебирала гречку, отделяя зёрна от случайных камешков и соринок. Выглядела она, как обычно, может, чуть более уставшая, и нос слегка покраснел и припух, а в целом никаких видимых изменений я не обнаружил.

Никакого пополнения в семействе не предвидится. Просто мать, судя по всему, простудилась. С удивлением я осознал, что эта мысль меня расстроила. Я всегда мечтал о братьях и сёстрах. Причём именно во множественном числе. Мне хотелось иметь большую и дружную семью.

— Мам, привет! — подошёл я к ней, обнял её за плечи и чмокнул в щёку. — Это тебе, — я протянул ей букет.

— Серёженька! — на лице матери появилась нежная улыбка. Она обняла меня в ответ, на секунду прижалась щекой к моей груди, потом взяла цветы и принялась суетиться и благодарить. — Спасибо! Ой. Сейчас, я только гречку досмотрю и сразу на стол накрою. Хотя чего это я? Ты ж с дороги голодный поди…

Она попыталась вскочить, но в этот момент подошёл отец. Он спокойно положил руки ей на плечи, не давая подняться, и нежно чмокнул в макушку.

— Успокойся, Лена. Сиди. Я сам всё сделаю.

С этими словами он взял у неё из рук букет, вышел из кухни, чтобы поставить цветы в вазу, и через пару минут вернулся. Подойдя к плите, отец снял крышку с кастрюли и принялся деловито греметь половником, разливая по тарелкам душистый мясной суп с лапшой.

Я, в свою очередь, сел рядом с матерью и принялся помогать ей с гречкой. Это не заняло у нас много времени, и вскоре на столе уже красовались тарелки с супом, миска с квашеной капустой и с солёными помидорками, а в духовке разогревалось жаркое в горшочках.

За столом о делах мы не говорили. Мать, как и в прошлый мой приезд, с интересом расспрашивала о моей учёбе, о том, как прошли зачёты, как питаюсь, как здоровье. Я отвечал, опустив, разумеется, историю с Белоглазовым и прочие неприятные моменты. Отец в основном молчал, внимательно слушая, и лишь изредка вставлял короткие реплики или что-то уточнял.

Когда вопросы у матери иссякли, я принялся расспрашивать её. Обмен новостями становился нашей доброй традицией. Мать с энтузиазмом принялась рассказывать о событиях на работе, о том, что соседка тётя Шура наконец-то получила ордер на новую квартиру, о том, какие ткани они с мамой Кати урвали в универмаге на костюм, о новых постановках в театре. Словом, обо всей той кипучей, повседневной жизни Москвы, которой мне так не хватало в стенах училища.

После обеда, мы с отцом мягко, но настойчиво отправили мать отдыхать. У неё снова поднялась температура и начался лёгкий озноб. Она немного посопротивлялась для вида, но, в конце концов, сдалась и удалилась в комнату. Ну а мы быстро убрали со стола и вымыли посуду.

Я снова попытался выведать у отца хоть что-то о «сюрпризе», но он лишь покачал головой, вытирая тарелку.

— Позже, Сергей. Всё в своё время, — услышал я то же, что и в машине.

Пожав плечами, я вышел из кухни. До вечера ещё было далеко, а дел никаких не было, поэтому я решил позвонить Кате. Она ответила почти сразу, но голос её звучал глухо.

— Серёжа? Ты уже в Москве? — спросила она после приветствия.

— Да, недавно приехал. Хотел предложить прогуляться, в кино, может, сходить.

Катя чихнула, затем ещё раз и ещё. Ага, понятно. Прогулка отменяется.

— Я простыла, — грустно проговорила она и тяжело вздохнула.

Мы договорились, что я приеду к ней в гости и привезу чего-нибудь вкусненького. Положив трубку, я стал одеваться. В этот момент из кухни выглянул отец.

— Куда собрался? — спросил он, вытирая руки.

— К Кате. Она тоже, как выяснилось, болеет.

— О! Я с тобой. Мне как раз нужно Жоре кое-какие документы завезти. Минуту, мать предупрежу, что мы уходим, и портфель с документами заберу.

Вернулся отец действительно быстро, с коричневым портфелем в руке. Не прошло и десяти минут, как мы снова колесили по Москве, на этот раз в направлении дома Кати.

По пути мы сделали несколько остановок. Сначала у магазина, где я купил небольшой тортик и фрукты, потом снова у цветочного, где приобрёл уже два небольших букета: для Кати и её матери.

Отец, наблюдая за моими приготовлениями, посмеивался. А когда я уселся в машину, закинув покупки на заднее сидение, показал мне большой палец. Мол, правильно, сынок, одобряем-с. Цокнув языком и закатив глаза, я сказал:

— Поехали уже.

Вскоре мы стояли перед дверью квартиры Кати. Я переложил цветы в одну руку, отец держал торт и фрукты. Мысленно приготовившись к встрече, я нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла мама Кати, Нина Павловна. Увидев нас, она сразу же заулыбалась и принялась приглашать нас в дом. Катя, закутанная в тёплый домашний халат, с носовым платком в руке, выглядывала из гостиной. Увидев меня, она радостно улыбнулась, но тут же чихнула несколько раз подряд.

— Прости, я не в форме, — хрипловато проговорила она, обнимая меня в ответ. Мы прошли в гостиную, а через несколько минут на столе уже стояли чайник с чаем, пять чашечек на блюдцах и торт, который мы принесли.

Минут через двадцать отцы наши поднялись из-за стола и, сказав, что им необходимо обсудить важные рабочие вопросы, удалились на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

Оставшись в гостиной с Катей и Ниной Павловной, мы перешли к беседе на отстранённые темы. Разговор был лёгким, ни к чему не обязывающим, но я видел, что Кате тяжело даётся даже эта неспешная беседа. Она стойко пыталась поддерживать беседу, кивала, улыбалась, но её неумолимо клонило в сон.

Вскоре вернулись и наши отцы. На лицах обоих читалась лёгкая озабоченность, но при виде нас они тут же сменили выражение на более безмятежное.

Долго в гостях мы не стали задерживаться. Я рассудил, что лучшим лекарством для больной девушки будет тишина и отдых. А встретиться с ней мы ещё успеем, ведь отпуск мой только начался.

Поблагодарив за гостеприимство и пожелав Кате скорейшего выздоровления, мы с отцом отправились домой. На обратном пути отец был задумчив и молчалив. Да и мне беседовать особо не хотелось. Поэтому я решил немного вздремнуть, устроившись поудобнее.

Сон сработал, как телепорт: вот я сел в машину, а вот уже пора выходить. Дома было тихо, мать уже спала. Я прошёл в свою комнату, достал с полки первую попавшуюся книгу и плюхнулся на кровать. Чтение всегда помогало мне упорядочить мысли, отвлечься от суеты. Но долго насладиться чтением у меня не вышло. Усталость от дороги, вкусная еда, отсутствие жёсткой дисциплины сыграли свою роль, и вскоре книга выпала у меня из рук, а я сам, незаметно для себя, погрузился в глубокий, безмятежный сон.

Утром я проснулся привычно рано. Я проделал свой привычный утренний ритуал: короткая, но интенсивная зарядка, пробежка, контрастный душ. Чувствуя себя бодрым и готовым к новому дню, я вышел на кухню завтракать.

Мать хлопотала у плиты, помешивая в кастрюле овсяную кашу. Она выглядела заметно бодрее, чем вчера. За столом, попивая крепкий кофе и углубившись в свежий номер газеты, сидел отец. Услышав мои шаги, он посмотрел на меня поверх газеты.

— Доброе утро, — поздоровался я.

Отец кивнул, сделал последний глоток кофе и, отложив газету, спросил деловым тоном:

— Ну что, какие планы на день?

Я развёл руками, затем сел за стол и принялся основательно намазывать сливочное масло на хлеб.

— Да в общем-то, никаких, — сказал я, откусывая кусок. — Думал, с Катей сходим куда-нибудь. Но ты вчера видел её состояние. Так что прогулка отменяется.

Отец слушал меня, а на его лице играла едва уловимая, загадочная улыбка. Он снял очки, аккуратно сложил их и положил в футляр.

— Отлично, — сказал он, вставая из-за стола. — Тогда заканчивай завтрак побыстрее. Нам пора выезжать.

— Выезжать? Куда это? — неподдельно удивился я, пережёвывая бутерброд и делая глоток чая.

Отец, в свою очередь, сделал вид, что крайне удивлён моим вопросом. Он даже вскинул брови с самой искренней непосредственностью.

— Как куда? — воскликнул он, всплеснув руками. — Сюрприз показывать! Или ты, — он сделал паузу, лукаво улыбнувшись, — передумал?