Космонавт. Том 4

Глава 10

— Сейчас покажу, где у нас ванная. И найду что-нибудь сухое. Переоденешься, пока твоё платье будет сохнуть.

Я вытащил папку с документами и критически их осмотрел. Папка слегка намокла, но сами документы были в порядке. Вот и хорошо. Я положил её на полку и посмотрел на Наталью.

Она стояла, прислонившись к стене, и пыталась дрожащими пальцами расстегнуть пряжку на своих туфельках. Вода с её платья капала на пол, образуя небольшую лужицу.

На наши голоса из комнаты выглянула мать. Увидев незнакомую девушку, она нахмурилась и перевела свой вопросительный взгляд на меня.

— Здравствуйте, — поздоровалась мать таким ледяным тоном, что мне даже поёжиться захотелось. Не знал, что мать так умеет. Обычно она всегда такая приветливая и заботливая, а тут…

Наталья, услышав голос матери, вздрогнула и обернулась.

— Здравствуйте, — она буквально застыла на месте с одной туфлей в руках.

А вот выражение лица матери начало стремительно меняться. Суровая складка между бровями разгладилась. Взгляд её скользнул по мне, по бледному лицу девушки, по её промокшему насквозь платью, и на лице матери проявилось неподдельное беспокойство.

— Я… я, наверное, не вовремя, — растерянно проговорила Наталья, оглядываясь на меня и делая неуверенный шаг к двери.

— Мам, это Наталья. Вы с ней виделись в училище после моей присяги. У неё случилась неприятность, — проговорил я, разворачивая девушку и взглядом показывая на туфлю. — Снимай вторую и проходи.

— Да как-то неудобно…

Мать, наблюдая за этой картиной, видимо, сделала какие-то выводы, потому что после слов девушки она всплеснула руками и шагнула к нам. Она приобняла Наталью за плечи и мягко, но настойчиво повела её в ванную комнату.

— А ну-ка, милочка, пойдём со мной. В ванную. Согреешься для начала. Куда ты пойдёшь в таком виде? Сейчас я тебе принесу сухую одежду. Всё будет хорошо. Серёжа, не стой столбом, поставь чайник!

Я мысленно поблагодарил мать. Уж она-то наверняка лучше меня знает, как обращаться с расстроенной девушкой. Пока они скрылись в ванной, я пошёл в свою комнату, чтобы, наконец, скинуть с себя сырую одежду. По пути зашёл на кухню и поставил на плиту чайник.

Переодевшись, я вышел из комнаты и почти нос к носу столкнулся в коридоре с матерью. Она приложила палец к губам и жестом показала мне на дверь моей же комнаты. Пришлось вернуться. Мать плотно прикрыла за нами дверь и зашептала:

— Серёжа, что случилось? Девочка вся на нервах и дрожит как осиновый лист.

Делать было нечего, нужно рассказать хотя бы суть проблемы. Не вдаваясь в подробности, в общих чертах рассказал, что у Натальи случились неприятности на работе, а до этого в семье. Вот и сдали нервы.

Мать выслушала, покачала головой.

— Ужас какой… Бедная девочка. Одной в Москве, без поддержки сложно. Ладно, я с ней поговорю.

Она вышла из комнаты, а вскоре из ванной, закутанная в мамин тёплый махровый халат, вышла и Наталья. Мать тут же уволокла её на кухню и усадила за стол, где уже стояли две дымящиеся чашки с чаем и выпечка.

— Ты ела хоть сегодня? — мать скептически посмотрела на Наталью, и сама себе ответила: — Вряд ли. Ну ничего. Сейчас мы тебя чайком с малиновым вареньем напоим, чтобы не расхворалась.

Наталья сначала отвечала односложно, сильно смущаясь, и, казалось, вот-вот снова расплачется. Но мать не умолкала, и постепенно её спокойный голос и забота делали своё дело.

Плечи девушки распрямились, взгляд стал более осознанным. Она начала отвечать развёрнуто, проснулся и аппетит. Даже улыбка стала мелькать на её лице в ответ на шутки матери.

Я стоял в дверях, наблюдал за ними и в очередной раз поражался тому, как моя мать очень тонко чувствует, как нужно повести разговор таким образом, чтобы расположить к себе человека и помочь ему позабыть о своих невзгодах. Я это уже не первый раз наблюдал.

Когда Наталья полностью пришла в себя, мать бросила на меня быстрый взгляд и, сказав, что ей нужно зайти к соседке за чем-то там, покинула нас, дав возможность поговорить наедине.

— У тебя замечательная мать, — проговорила Наталья, когда мы остались одни.

— Согласен. Она такая, — я сел за стол. — Рассказывай.

Наталья взяла в руки краешек пояса от халата и принялась его теребить. А после начала рассказывать. И по мере её рассказа я мысленно начал… мягко говоря, негодовать. Ситуация оказалась не просто не такой серьёзной, какой показалась мне изначально, она была абсолютно иной.

Да, к ней и в самом деле приходили из милиции. Говорили с ней вежливо, корректно. Не угрожали, и ни в чём не обвиняли. Расспрашивали её о Викторе Анатольевиче: когда она его последний раз видела, о чём говорили, не казался ли он ей встревоженным или странным.

Выяснилось, что его нашли в той самой квартире, но не убитым, как я подумал, увидев её, а… мёртвым от сердечного приступа. Естественная смерть, как заключили медики. Верилось мне в это слабо, но… как есть.

Милиция же отрабатывала все версии, опрашивала всех, с кем он контактировал в последнее время. И Наталья для них была просто одним из свидетелей, молодой медсестрой и другом семьи, которая могла что-то знать о его состоянии здоровья. Ни о каком подозрении в её адрес речи даже не шло.

С одной стороны, новость замечательная, но одновременно с этим я ощутил глухое раздражение. Ох уж эти женщины. Умеют же они накрутить и себя, и всех вокруг.

Из-за истерики Натальи я уж было настроился на худшее. Представил допросы, обыски, обвинения и уже стал продумывать план действий, а тут…

Хотя, если честно, я её понимал. На неё за последнее время действительно свалилось столько всего, что нервы, в конце концов, не выдержали. Недаром говорят в народе, что у страха глаза велики.

Вскоре пришла мать, и разговор пришлось завершить. Ну а к тому времени, когда домой вернулся отец, обстановка в квартире была уже совершенно иной. Он застал на кухне идеалистическую картину: мама, рассказывая очередную забавную историю с работы, жарила картошку с грибами, а Наталья, закутанная в халат, стругала овощи для салата, кивая и улыбаясь в такт маминым словам.

Я отвёл отца в комнату и рассказал всё как есть.

— Ну что ж, отлично, что всё обошлось, — философски рассудил он. — А насчёт Натальи мы с Сергеем Павловичем кое-что придумали. Устроим её к нам в бюро на должность медсестры. Начнёт с самых низов, но ничего, справится. Зато территория там контролируемая и никакие Викторы Анатольевичи туда не сунутся. Да и под присмотром будет.

Поблагодарив отца за помощь и участие в этом деле, я спросил, сможем ли мы отвезти Наталью домой. Отец, конечно же, согласился, сказав, что и сам хотел предложить это. Время-то уже позднее, а ночевать у нас негде. При этом он так посмотрел на меня, что я не удержался и хрюкнул от смеха.

За ужином я рассказал Наталье, что с работой всё благополучно разрешилось, и предоставил слово отцу. Тот пересказал ей всё, что ранее сообщил мне. Надо ли говорить, что девушка была на седьмом небе от радости и раз десять поблагодарила отца и ещё раз пять добавила, что ей очень-очень стыдно перед Сергеем Павловичем за то, что пропала без объяснения причин? Услышав это, отец отмахнулся и сказал, что сам давно всё объяснил ему и, чтобы она прекращала выдумывать ерунду. Лучше пусть к работе поскорее возвращается.

После ужина мать снова увела Наталью, но на этот раз в комнату. Платье девушки так и не высохло, поэтому мать предложила своё — не ехать же ей домой в одном халате.

Уже на выходе из квартиры, Наталья в очередной раз тепло и душевно поблагодарила мою мать за гостеприимство и заботу. И вдруг, словно боясь передумать, девушка сделала быстрый шаг вперёд и крепко-крепко обняла её, задержавшись на несколько лишних секунд.

Мать слегка удивилась такому порыву, но тут же мягко обняла её в ответ, погладив по спине. А вот я не удивился. Я её прекрасно понимал. Как понял бы и любой другой ребёнок, который с раннего детства был лишён материнской заботы и ласки.

Следующие два дня прошли спокойно и почти рутинно. Я продолжал проходить медкомиссию в штатном режиме, и всё шло как по маслу. Я уже расслабился немного, думая, что очередной этап моего пути пройден.

Но на третий день, под конец обследования, когда я вышел из кабинета последнего специалиста и довольный направлялся к выходу, меня остановил молодой капитан.

— Товарищ лейтенант Громов?

— Так точно, — ответил я.

— Прошу проследовать за мной. Вам назначена личная беседа.

Не сказать, чтобы это меня сильно удивило или насторожило. Насколько я знал, ничего необычного в этом не было. Стандартная практика при отборе в отряд. Но червячок сомнений где-то глубоко внутри зашевелился.

С перспективными кандидатами могли побеседовать и представители кадровых органов, и члены отборочной комиссии, чтобы оценить не только физические данные, но и морально-психологический облик. Подобные разговоры всегда были конфиденциальными, без свидетелей. Детали, естественно, разглашать запрещалось. Поэтому я без лишних мыслей последовал за капитаном.

Наконец, мы остановились у неприметной двери без названия. Капитан постучал, дождался разрешения, открыл дверь и отчеканил:

— Товарищ подполковник, лейтенант Громов доставлен!

Затем он жестом пригласил меня войти. Сам он заходить не стал, притворил дверь, оставив меня один на один с тем, кто ожидал меня в кабинете.

— Входите, лейтенант, присаживайтесь.

Я вошёл и окинул говорившего быстрым, оценивающим взглядом. Мужчина в летах в форме подполковника авиации с испещрённым оспинами и шрамами лицом. Впрочем, смотрел он на меня дружелюбно. Всем своим видом демонстрировал, что расположен ко мне. Его приветливость, напротив, насторожила меня. Слишком уж он старался выдать себя за доброго дядюшку.

Я сел на стул, расправил плечи и приготовился внимать.

— Я заместитель начальника отдела кадрового управления ВВС, подполковник Прохоров Юрий Николаевич, — представился он.

Ага. Любопытное начало. Что же понадобилось такому человеку от вчерашнего курсанта, который толком и зарекомендовать себя не успел пока? Ведь ещё в конце обучения я подал заявление на вступление в отряд. Хотя в будущем была такая практика, когда за молодыми и перспективными кадрами охотились сызмальства. А я, что ни говори, по всем показателям был перспективный.

Прохоров взял со стола моё личное дело и не спеша пролистал его.

— Итак, Громов… Выпускник Качи. Отличные характеристики. Медалист. Лётные навыки на высоком уровне. Проявили себя… в нештатных ситуациях, — он сделал акцент на последних словах, снова посмотрев на меня. — У нас о вас сложилось самое благоприятное мнение.

— Служу Советскому Союзу! — выпалил я на инстинктах. Что-то в его тоне мне не нравилось. Это не похоже на стандартную беседу. Сначала будет пряник, а затем кнут? Или я дую на воду?

— Именно поэтому, — продолжил с мягкой улыбкой Прохоров, откладывая моё дело в сторону и складывая руки на столе, — я хочу сделать вам одно предложение. В нашем управлении в скором времени освободится очень перспективная должность. Помощник начальника отдела по подготовке и распределению лётного состава. Работа ответственная, бумажная, но… с огромными возможностями для карьерного роста. Через пару лет при вашем упорстве вы легко сможете претендовать на руководящую должность. Зарплата, разумеется, тоже порадует. А там и служебная квартира в Москве не за горами будет.

Я сидел, не двигаясь, а мой мозг в это время лихорадочно обрабатывал поступившую информацию. Это было неожиданно. Такая внезапная забота о карьере какого-то выпускника наводила на определённые мысли.

Да, я был хорош. Но я не единственный такой. В стране ещё масса таких же целеустремлённых, талантливых и умных парней. Что это? Удача? Сомнительно. Я слегка прищурился и посмотрел на подполковника, прикидывая в уме, может ли моё предположение быть правдой.

— Товарищ подполковник, — аккуратно начал я, подбирая слова. Дерзить с ходу я не хотел. В конце концов, этот человек ничего плохого мне не сделал. Он даже не стал говорить со мной свысока или давить авторитетом. — Я очень ценю ваше предложение, но моя цель — попасть в отряд космонавтов. Я хочу летать и участвовать в космической программе.

Прохоров снисходительно усмехнулся и покачал головой.

— Лейтенант, уж поверьте мне, я понимаю ваши романтические порывы. Все мальчишки мечтают о космосе. Но давайте посмотрим правде в глаза. Космическая программа — это лотерея. Строжайший отбор, немыслимые нагрузки, непредсказуемый результат. Вы можете просидеть годы в дублёрах и так ни разу не подняться на орбиту. Это если вам повезёт пройти отбор. А если нет? Вы можете распрощаться даже с карьерой лётчика. У нас же вы получите стабильность, уверенность в завтрашнем дне и реальную власть. Вы сможете по-настоящему влиять на развитие нашей авиации и воспитывать новых лётчиков. Разве это менее достойная цель, чем космос?

Я молчал, обдумывая его слова. Сдаётся мне, что этот человек не просто предлагает мне новые возможности. Он будто пытался мягко, но настойчиво увести меня подальше от космоса. И у меня возник вопрос: почему? Либо это стандартная вербовка талантливых кадров в аппарат, либо это чей-то приказ. А со всей этой кашей, которая варится уже не первый год вокруг меня, такой вариант я не стал бы откидывать.

Да, я не шибко значимая персона в масштабах всей игры, но я уже не единожды путал карты заговорщикам или кем они там являются на самом деле. Мне об этом не только Ершов говорил. Что, если и сейчас я кому-то сломаю все планы своим вступлением в отряд? Вот и пытаются меня «купить», раз напугать не вышло. Хотя надо признать, предложение и правда хорошее. Многие бы согласились. Многие, но не я.

— Товарищ подполковник, — я всё же решил настоять на своём. — Ещё раз благодарю вас за оказанное доверие и столь лестное предложение. Цель действительно не менее достойная. Но я принял решение ещё тогда, когда поступал в аэроклуб. Я буду пробиваться в космос. Это моя единственная цель.

После моих слов у моего собеседника нервно дёрнулась щека, а по его лицу пробежала едва уловимая тень раздражения, но он мгновенно взял себя в руки. Маска добродушного дяди-начальника вернулась на место. Но было поздно. Я успел заметить истинное лицо Прохорова. Не такой уж ты и добродушный, да, товарищ подполковник?

— Что ж, — проговорил он, натянуто улыбаясь. — Ваше право. Но не спешите отвергать моё предложение. Подумайте хорошенько. Ведь на кону будущее не только ваше, но и вашей будущей семьи. Когда передумаете, — он сцепил руки в замок, а его улыбка стала такой загадочной, будто он знал что-то такое, чего не знал я, — приходите к нам. На этом наш разговор окончен. Можете быть свободны, лейтенант.

Я встал, отдал честь и, развернувшись, вышел из кабинета.

Уже на улице до меня дошло то, что царапнуло моё подсознание в словах Прохорова. «Когда передумаете», не «если». Стоит приготовиться к очередной подлянке. Уж слишком уверенно говорил подполковник.

С Катей мы договорились встретиться в Сокольниках. Вышел я с запасом времени, поэтому пришёл первым. Выбрав место у самого фонтана, я принялся ждать. Посмотрел на безоблачное небо. Солнце всё ещё припекало вовсю, но под кронами старых лип тенисто и наверняка прохладно. Можно будет пойти туда, когда Катя придёт. Или отправиться к прудам, покатаемся на лодках.

Перевёл взгляд на фонтан. Струи воды, взмывая вверх, сверкали на солнце и с шумом разбивались о чашу фонтана. Я смотрел на эту игру света и воды и старательно отгонял мысли о Прохорове. Подумаю об этом, когда приеду домой. А сейчас нужно сосредоточиться на разговоре с Катей.

Вскоре я заметил и её. Она шла по аллее, оглядываясь по сторонам в поисках меня. Одета Катя была в лёгкое голубое платье, в руках маленькая сумочка. Идёт, болтает ею, походка чуть ли не вприпрыжку. Выглядела она, как и всегда, очаровательно. Невольно сравнил её с Натальей. Вроде и разница в возрасте невелика, но они такие… разные. Катя всё ещё сохранила какую-то девичью непосредственность, не разучилась искренне радоваться всему вокруг. И это подкупало. А вот Наталья уже избавилась от этого, повзрослела.

Я помахал рукой, привлекая её внимание. Когда Катя меня заметила, она улыбнулась и поспешила ко мне. На этот раз и впрямь вприпрыжку.

— Привет! — чмокнула она меня в щёку, когда подошла. — Прости, что задержалась.

— Ничего страшного. Я и сам не так давно приехал.

— Правда? Тогда хорошо, — Катя осмотрелась. — Чем займёмся?

— Предлагаю прогуляться к прудам, — я уже выбрал, куда мы пойдём. К тому же нам никто мешать не будет. — Там сейчас красиво. На лодке покатаемся.

— На лодке? Ух! Я никогда не каталась! Пойдём скорее, — она взяла меня за руку и потянула в сторону прудов.

Мы пошли по главной аллее парка. Вокруг кипела жизнь. Мимо нас проходили семьи с детьми, которые наперебой просились то на карусели, то в детский городок, шумные компании студентов, пожилые пары, неспешно прогуливавшиеся под руку.

В тени деревьев расположились художники с мольбертами, которые с одухотворённым видом водили кистью по холсту, запечатлевая летнюю зелень и играющих детей.

Мы прошли мимо детского городка. Оттуда доносился заливистый смех и визг. Карусель, раскрашенная в яркие цвета, кружилась, унося в весёлом вихре счастливых малышей. Я улыбнулся, глядя на них. В голове заиграл мотивчик песни Шатунова: «Детство, детство, ты куда бежишь». Не удержался и принялся её негромко насвистывать.

Впереди показалась веранда танцев. Там уже играл духовой оркестр, а несколько пар кружились в медленном танце. Я посмотрел на Катю.

— Зайдём? — предложил я, видя, как загорелись у неё глаза.

Катя шагнула в сторону веранды и уже хотела кивнуть, но в последний момент передумала.

— Не-е, — мотнула она головой. — Давай после лодок. Потанцевать можно и вечером.

Настаивать я не стал. Танцевать я умел, но не шибко любил это дело. Но что-то мне подсказывает, что до танцев у нас сегодня дело не дойдёт.

Наконец, мы вышли к прудам.

— Посмотри, как красиво, — выдохнула Катя, глядя во все глаза на открывшийся вид. — Вода блестит на солнышке, как расплавленное серебро.

— Угу, — согласился я, выискивая взглядом лодочную станцию.

— Серёжа, надо было хлебушек захватить, — сжала мою ладонь Катя.

— Что? Зачем? — я посмотрел на девушку, а потом проследил за её взглядом.

По гладкой поверхности пруда неспешно скользило утиное семейство, оставляя за собой расходящиеся круги.

— А, — проговорил я. — Утки. А ты в курсе, что их не рекомендуется кормить хлебом? — Катя вопросительно наморщила лобик. — Да-да. Лучше уж давать им вымоченные в воде зерновые или даже варёное яйцо.

— Но почему? — удивилась она и обвела рукой пруд. — Все же так делают.

— Делают, — согласился я. — Но это вредит птицам. Ожирение, деформация крыльев и прочие прелести. И это я молчу о том, что водоём загрязняется. К тому же сейчас лето. Рано ещё для прикорма.

— Откуда ты это знаешь, — сощурилась Катя.

— В энциклопедии вычитал, — сказал я и перевёл тему. — Пойдём, а то сейчас очередь ещё больше станет. А уточек покормим осенью, когда это им на пользу будет.

У лодочной станции и правда выстроилась уже небольшая очередь. Видимо, мы были не единственными, кто решил воспользоваться хорошей погодой.

Пока ждали, Катя рассказывала о своей подготовке к занятиям в училище, о подругах, о новых книгах, которые прочла. В общем, обо всём, что её волновало и интересовало. Я же помалкивал. Девушка была в чудесном настроении, и мне становилось гадко от мысли, что его придётся подпортить.

Наконец, подошла и наша очередь. Мы выбрали лодку зелёного цвета, с немного облупившейся краской, но на вид вполне крепкую. Я помог Кате спуститься в неё. Лодка покачнулась, девушка взвизгнула и торопливо присела на лавочку, приложив ладонь к груди.

— Фу-ух, — она перевела свой испуганный взгляд на меня, но тут же рассмеялась, поняв, что струсила на ровном месте.

Я оттолкнулся от причала и взялся за вёсла.

Поначалу я грёб неуверенно, лодка немного виляла. Всё-таки давненько я не пользовался подобным видом транспорта. Но вскоре я наловчился, и мы плавно заскользили по воде. Катя сидела напротив меня, откинув голову назад и подставив лицо солнцу, и довольно жмурилась.

— Как здесь здорово, — она посмотрела на проплывающий мимо берег, заросший деревьями. — Так спокойно.

Она провела рукой по воде, и несколько капель сорвались с кончиков её пальцев, блеснув в лучах заходящего солнца.

— Да, — согласился я, переставая грести. Лодка начала медленно дрейфовать.

Мы замолчали, наслаждаясь моментом.

— Знаешь, я иногда думаю, как всё сложится у нас дальше. Учёба, работа… Всё такое неизвестное.

Катя словно мои мысли прочла и повернула разговор в нужное русло, сама того не зная.

— Неважно, как сложится наша дальнейшая жизнь, я уверен, что всё будет хорошо. Знаешь почему?

Катя посмотрела на меня, ожидая продолжения.

— Потому что я так сказал, — закончил я с улыбкой.

Катя рассмеялась, захватила в горсть воды и брызнула ею в меня.

— Шутник, — проговорила Катя и снова опустила руку в воду, поводила ею.

— А я не шучу, — уже серьёзнее сказал я. — Наше «хорошо» зависит только от нас самих. Как мы будем относиться к жизни, так и будет. Например, я собираюсь приложить максимум усилий, чтобы прожить эту жизнь ярко и максимально насыщенно. И ты такую же жизнь проживёшь. Я в этом не сомневаюсь.

Катя слегка повернула ко мне голову и посмотрела задумчиво.

— А ты не боишься? — спросила она вдруг. — Ведь твой путь… он такой опасный. Космос… полёты.

Я задумался на секунду, глядя на воду.

— Боюсь, — честно признался я. — Кто не боится? Разве что глупцы. Но это того стоит. Это моя мечта. А ради мечты стоит рисковать.

Она улыбнулась и слегка кивнула своим мыслям. Наверное, что-то такое ей самой приходило в голову, поэтому мои слова не стали для неё неожиданностью.

— Я в тебя верю, Серёжа.

— Спасибо, — проговорил я и понял, что просто не смогу сейчас ничего ей рассказать. Не хочу, чтобы этот момент остался в её памяти с червоточиной.

Мы провели на воде ещё примерно около часа, болтая о пустяках, смеясь и просто молча наслаждаясь обществом друг друга. Когда мы вернули лодку, солнце уже начало клониться к закату, окрашивая небо в нежные розовые и золотые тона.

По пути назад мы всё же ненадолго задержались на танцплощадке. Оркестр теперь играл что-то более ритмичное. Народу прибавилось, стало тесновато, поэтому вскоре мы, смеясь, ретировались с площадки.

До дома Кати добрались на трамвае. За день девушка здорово умаялась, раз стоило ей положить голову мне на плечо, как она тут же задремала. Я же думал о том, что оттягивать неприятный разговор больше нельзя. Как бы мне ни хотелось не портить этот чудесный вечер, но решение было принято, и отступить я не мог.

На нашей остановке я легонько коснулся плеча Кати. Она встрепенулась, сонно потёрла глаза и взглянула в окно.

— Уже приехали… Спасибо, — промурлыкала она.

Мы вышли в вечернюю прохладу и пошли в сторону её дома.

Возле подъезда Катя остановилась, посмотрела на тёмные окна своей квартиры и обернулась ко мне.

— Поднимешься? Родителей нет, они уехали к родне на дачу — смутившись, сказала она и зачем-то пояснила: — До утра.

Да бли-ин. Но отказываться я не стал. Мы поднялись в квартиру. Катя щёлкнула выключателем в прихожей и повесила свою сумочку на вешалку.

— Проходи. Чай будешь?

— Не откажусь, — ответил я, хотя чай был последним, чего мне хотелось сейчас.

Мы прошли на кухню. Катя щёлкнула ещё одним выключателем, и над столом зажглась люстра с тремя плафонами. Она подошла к плите, чтобы поставить чайник, потом взяла со стола жестяную баночку с чаем и небольшой заварочный чайничек. Затем достала две чашки и пачку печенья «Юбилейное».

Я сидел, смотрел на её спину, на тёмные волосы, собранные в хвост, на плавный изгиб талии…

— Катя, — позвал я.

— М? — отозвалась она не оборачиваясь.

— Я целовал Наташу.

Спина девушки напряглась, рука дрогнула, и сахар просыпался мимо чашки. Зашипел и захлопал крышкой чайник.

— Зачем ты мне это говоришь? — хрипло спросила Катя, так и не повернувшись ко мне лицом.

Я вздохнул.

— Потому что не хочу врать тебе, Катя.

Катя промолчала. Протянула руку и выключила плиту.

— Зачем ты мне это сказал? — с нажимом повторила она свой вопрос. — Я же об этом никогда не узнала бы, если бы ты промолчал.

Я запустил руку в волосы и взъерошил их. Встал со стула и подошёл к ней, приобнял её. Катя вся напряглась, но не отстранилась.

— Ты бы не узнала, — негромко сказал я. — Но я знал бы. Одна маленькая ложь порождает другую, побольше. Сначала соврёшь тому, кто тебе доверяет, а потом уже начинаешь врать самому себе, что тебе всё дозволено и любой проступок сойдёт с рук. Я не хочу так. Особенно с тобой. Понимаешь?

Катя стояла неподвижно, глядя на чашки. Дёрнув плечиком, она шмыгнула носом и бросила:

— Уходи.

Ожидаемо. Я отошёл к столу и достал из-за пояса тонкую тетрадь, которую захватил из дома для неё.

— Я тут кое-что оставлю, — я положил тетрадь на стол. — Взгляни потом обязательно. Это мой подарок тебе. Я уверен, ты сможешь во всём разобраться и доработать. Это станет отличной темой для курсовой, а потом поможет тебе громко заявить о себе в мире науки в целом и в космической отрасли в частности.

Она снова не ответила. Я подошёл к ней и слегка прикоснулся к её спине. Катя порывисто провела ладонью по щеке.

— Я знаю, что ты сейчас злишься на меня. Но, пожалуйста, не отмахивайся от этого только из-за того, что принёс это я. Катя, ты способна на гораздо большее, чем просто тихо прожить ту жизнь, которую для тебя выбрали другие.

Я наклонился и поцеловал её в щёку. А затем развернулся и покинул квартиру.

Когда я возвращался домой, на душе было гадко. Мне не хотелось обижать Катю и уж тем более не хотелось причинять ей боль. Но умолчать всё было бы ещё хуже.

Да, тот поцелуй с Натальей был спонтанным, и инициатива исходила не от меня. Но сейчас всё это казалось каким-то детским и жалким оправданием. Я взрослый мужчина, и должен нести ответственность за свои поступки.

К тому же не факт, что Катя на эмоциях поверила бы. Позже поговорим с ней, когда успокоится.

С этими мыслями я добрался до своего дома. Но у подъезда меня ждало неожиданное зрелище. Возле скамейки, в свете уличного фонаря, прохаживался мой отец. Он нервно мерил пространство шагами и курил, что было для него редкостью в последнее время.

Почему он здесь, а не дома? Это было на него непохоже. Я огляделся, поискал глазами дядю Борю, с которым отец иногда сиживал вечерами, но двор был пуст.

— Отец? — окликнул я, подходя ближе. — А ты чего тут?

Отец остановился, повернулся ко мне. Он сделал последнюю глубокую затяжку, затем швырнул окурок на асфальт и раздавил его каблуком.

— Тебя ждал. — Голос его был каким-то напряжённым. — У меня новости. Скверные.

— Какие? — спросил я, хотя интуиция уже подсказывала ответ.

Отец посмотрел на меня, затем отвернулся и полез в карман за пачкой папирос.

— Тебя нет в списке тех, кого допустили на второй этап обследования, — проговорил он, прикуривая папиросу.