Космонавт. Том 4

Глава 15

Я проснулся от негромкого стука, будто что-то упало на пол. Открыл глаза и увидел сидящего на соседней кровати Власова. Он как раз зашнуровывал ботинки, а возле его тумбочки на полу валялся тюбик зубной пасты. Видимо, его падение и разбудило меня.

— Подъём, товарищ Громов! — бодро бросил он, заметив моё пробуждение. — Пора вершить великие дела!

— Ага, — пробормотал я, протирая глаза. Глянул на циферблат часов. Пять тридцать. До официальной побудки ещё полчаса. Но раз уж проснулся, решил вставать. Лучше собраться без суеты, чем полчаса проваляться без дела.

Сбросив одеяло, я встал, потянулся, почувствовав, как хрустят позвонки, и сделал несколько разминочных упражнений. Из коридора доносился нарастающий гомон: звук открываемых дверей, шаги, приглушённые голоса. Народ потихоньку готовился к первому дню в Звёздном городке.

Я подошёл к тумбочке и взял свой тюбик с пастой. О, разработка профессора Фёдорова. Эта паста отличалась от обычной. Она не пенилась, была абсолютно безопасна при случайном проглатывании, а её особый состав надёжно защищал эмаль от кариеса в условиях повышенных нагрузок. Именно эта формула легла в основу знаменитой пасты «Жемчуг», которой космонавты будут пользоваться уже на орбите.

Мой взгляд скользнул к стулу, на который я ещё вчера вечером сложил спортивную форму. Вообще, форма мне нравилась. Добротная, практичная, удобная. В ней всё было продумано до мелочей, с учётом суровых правил подготовки. На спинке стула висел сам тренировочный костюм из плотной ткани, а сверху я повесил футболку. На сидушке я сложил спортивные брюки с мягким начёсом внутри, который, я уверен, отлично справится с утренним морозом.

На полу стояли новенькие спортивные ботинки с нескользящей протекторной подошвой — незаменимая вещь на мокрой после осенних дождей беговой дорожке или в снежный период. Заниматься мы будем при любой погоде, никаких исключений на дождичек или снежок — всё серьёзно.

Схватив щётку, я пошёл умываться. Когда вернулся в комнату, я надел форму, натянул носки, обулся. Стянул с вешалки ветровку. Надел и засунул в карман носовой платок, чтобы смахивать пот во время тренировки. Надел шапку. «Мама была бы довольна,» — пошутил я сам с собой. Хотя в этом случае я полностью солидарен — ноябрьский ветер коварен и хитёр. Оглянуться не успеешь, как сляжешь с температурой после активной тренировки.

Ещё раз пробежался взглядом по комнате, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Всё при мне, я готов. Глянул на часы — пора. Вместе с остальными парнями из нашего отряда, я вышел на улицу. Снаружи было свежо и морозно. Я приостановился на пороге и вдохнул полной грудью. Тысячи ледяных иголочек тут же впились в лёгкие. Мне нравилось это ощущение. Оно бодрило и заряжало энергией на весь день. Я довольно улыбнулся и сбежал по ступенькам.

В полумраке раннего утра мы добрались до стадиона. Вернее, это был не совсем стадион, а добротный такой спортивный городок: беговая дорожка, посыпанная гравием, несколько турников, брусья, полоса препятствий. Никаких ярких огней здесь не было. Был только тусклый свет фонарей, которые порождали длинные, пляшущие тени, шелест опавшей листвы под ногами и запах мокрой земли. Красота и благолепие.

Как оказалось, нас уже ждал инструктор. Высокий, подтянутый мужчина с глубокими морщинами вокруг глаз и сединой на висках, но с осанкой, которой позавидовал бы любой молодой парень. Он стоял, заложив руки за спину, и с прищуром смотрел на наше приближение. Явно оценивал фронт работ.

— Здравия желаю, товарищи будущие покорители космоса! — поприветствовал он нас, когда мы подошли. Его голос прозвучал раскатисто и громко, эхом прокатившись над спортивными снарядами. Но, несмотря на командирские нотки, в нём слышалось какое-то отеческое тепло. — Меня зовут майор Степанов. А теперь забудьте про звания, товарищи! Давайте знакомиться. По одному: имя, фамилия.

Инструктор мне сразу понравился. Мужик, что называется, со стержнем. Но интуиция подсказывала, что просто с ним не будет. Обычно такие инструктора, хоть и справедливые, но гоняют до седьмого пота. А потом ещё немного сверху.

— Налево по одному! Бегом марш! — скомандовал Степанов, и вся наша группа рванула по дорожке.

Моя интуиция не подвела. Инструктор оказался суров. Каждое упражнение он показывал сам — безупречно, без единой помарки. И очень зорко следил за правильностью их выполнения, чтобы никто из нас не отлынивал.

— Раз-два! Ноги выше! Прыгаем, не ленимся! — гремел его голос. — Тяжело? А в невесомости ещё тяжелее будет, там и чихнуть не сможете спокойно!

Иногда он подшучивал над нами, но глаза его оставались серьёзными. Парням с военным опытом за плечами, вроде меня и Власова, было проще, а вот нашим «светлым головам» — инженерам и учёным — приходилось туго. Они с трудом выдерживали заданный темп и интенсивность упражнений. Краем глаза я заметил, как Олег и ещё пара парней страдальчески морщатся при выполнении очередного упражнения на пресс. Да-а, завтра им будет непросто. Мускулы заболят так, что любое движение будет даваться с трудом. А это только начало, лёгкая разминка по словам Степанова.

После тренировки мы, вспотевшие и раскрасневшиеся, но окончательно проснувшиеся, вернулись в свои комнаты. Быстро умылись, переоделись и отправились в столовую.

Когда мы вошли, пахнуло свежим хлебом и молоком. На столах уже были расставлены тарелки, от которых поднимался лёгкий пар. Завтрак был сытным и хорошо сбалансированным: горячая овсяная каша на молоке, бутерброды с маслом и ломтиками сыра, а также варёные яйца всмятку, в качестве незаменимого источника белка. Вместо сахара к чаю подали мёд. На десерт — фрукты. Довольно потерев руки, я сел за стол. После тренировки принялся за еду с большим аппетитом, так как организм требовал энергии в больших количествах.

— Степанов лютует, будь здоров! — проговорил Власов, с не меньшим аппетитом уплетая свою порцию. — Я думал, что уж мне-то точно что угодно будет нипочём, а вот же ш…

— Тяжело в учении — легко в бою, — усмехнулся я, не отрываясь от процесса. Власов наставил на меня указательный палец и согласно кивнул, молча говоря: «Ты прав».

В столовой наш отряд уселся за один длинный стол. Помимо Олега и Миши Волкова, инженера-конструктора, в наш отряд по специальной программе прошли ещё два инженера. Остальные все лётчики, как я и Коля. Мы то и дело оглядывались по сторонам, надеясь увидеть членов первого отряда. Тех самых первопроходцев, настоящих героев. Но их нигде не было видно. Либо они завтракают в отдельной столовой с офицерами, либо у них свой, отличный от нашего, распорядок дня.

После завтрака нас ждало очередное построение. Небольшой плац к этому времени уже заливало бледное осеннее солнце. Почти у самой кромки леса я рассмотрел несколько готовых пятиэтажек, которых не видел ранее. Возможно, в скором времени именно эти дома наполнятся нашими семьями и детским смехом.

Когда наша группа выстроилась на плацу, к нам вышел… Юрий Гагарин. По строю пронёсся сдержанный, но всё же различимый вздох удивления. Парни едва сдерживали радостные улыбки. Все разом как-то подобрались, приосанились. Юрий Алексеевич окинул наш строй взглядом и тепло улыбнулся. Когда его взгляд дошёл до меня, он слегка кивнул. Видимо, узнал, что стало для меня полной неожиданностью, ведь с того дня в аэроклубе я здорово изменился внешне. Я же стоял и напрягал память в попытке вспомнить, почему здесь именно Юрий Гагарин, а не другой офицер.

Ну, конечно, вспомнил я. К этому времени Юрий Алексеевич уже должен был занимать должность заместителя начальника ЦПК по подготовке. Его авторитет и опыт сделали его идеальным кандидатом для проведения первых инструктажей с новичками.

— Товарищи, приветствую вас в Центре подготовки космонавтов! — начал он размеренно, с особой, свойственной только ему одному теплотой и деловитостью. — Сегодня вы начинаете новый этап своей жизни. Вы прошли серьёзный отбор, и это только начало вашего большого пути. Впереди вас ждёт серьёзная учёба и упорная работа. От каждого из вас потребуется максимум усилий, дисциплины и самоотдачи. Помните: космос не прощает ошибок, и только добросовестный труд поможет вам достичь высот, о которых вы мечтаете. Добро пожаловать в отряд!

Мы слушали его, затаив дыхание, ловя и впитывая каждое слово. Затем нам озвучили внутренний распорядок, требования к внешнему виду и поведению. Снова напомнили о секретности. Она была во всём. Особо подчеркнули, что нам строжайше запрещено даже мельком говорить о том, что происходит внутри городка, кому бы то ни было извне. Никаких подробностей о тренировках, распорядке, оборудовании. Я, как и все члены отряда, понимал это. Мы осознавали важность этой тайны, которая была частью большой борьбы за превосходство в космосе.

После инструктажа на плацу нас повели в большой актовый зал. При входе я слегка замедлился, чтобы осмотреться. Стены были обшиты тёмным деревом, ровные ряды кресел с откидными сиденьями, на сцене виднелась трибуна. Но главное, мы, наконец, увидели тех, чьи имена, лица и даже позывные знала вся страна. Тех, кто уже побывал там, куда мы только стремились.

Члены первого отряда космонавтов стояли небольшой группой слева от сцены. Немного особняком расположился Алексей Леонов, чей прошлогодний выход в открытый космос стал мировой сенсацией. Он о чём-то беседовал с Павлом Беляевым. Рядом с ними стояли жизнерадостный Павел Попович и более сдержанный Андриян Николаев. Чуть поодаль остановились Валерий Быковский и Юрий Гагарин, который, закончив своё выступление на плацу, присоединился к товарищам.

И снова среди новичков прошла волна тихого возбуждённого шёпота, ведь эти люди были для всех не просто старшими коллегами, они были живой легендой, воплощением мечты. Я же заметил то, чего не видели другие. Все, без исключения, космонавты были немного на взводе. Да, они сохраняли внешнее спокойствие, улыбались и в целом держались расслабленно. Но в их мимике и позах проскальзывало некое беспокойство.

— Смотри-ка, — Власов легонько пихнул меня локтем в бок и едва заметно кивнул в сторону Леонова. — Говорят, у него характер — огонь.

Я кивнул в ответ. Да, у меня сейчас тоже было странное чувство. Словно я был студентом исторического факультета и внезапно оказался среди своих учебных пособий, которые внезапно ожили.

Знакомство с руководством ЦПК прошло довольно сухо и официально. Нам ещё раз подробно разъяснили правила и требования. А ещё нас заверили, что программа нашей подготовки составлена с учётом самого передового опыта, накопленного в предыдущих полётах, и новейших научных разработок.

Затем на сцену стали подниматься «старички». Их речь была краткой, лишённой пафоса, но от этого слова не стали менее весомыми для нас.

— Не бойтесь трудностей, — говорил Попович. — Бойтесь безделья. Космос любит упрямых и трудолюбивых.

— Вы теперь не просто лётчики или инженеры, — более строго добавил Николаев. — Вы звено в одной цепи. Доверие к товарищу и взаимовыручка здесь не пустые слова.

Леонов, на которого многие из нас глазели с нескрываемым восторгом, сказал совсем коротко:

— Готовьтесь. Работа предстоит адская. Но она того стоит.

И, судя по тому, что я видел на лицах парней, это действительно работало. Простые, искренние слова от тех, кто прошёл через всё, с чем вскоре столкнёмся и мы, действовали сильнее любых возвышенных напутствий. Создавалось ощущение, что нас принимают в большую, требовательную, но сплочённую семью. Я, конечно, понимал, что в любом коллективе, особенно таком уникальном и амбициозном, как у нас, хватает своих подводных камней, интриг и сложных характеров. Люди есть люди. Но в тот момент чувство общего дела, общей цели перевешивало все возможные сомнения.

После актового зала нас, новичков, разделили на группы. Наша, экспериментальная, получила название «Союз». Нас провели в учебный класс, стены которого были увешаны схемами, чертежами, а на полках стояли миниатюрные макеты кораблей. Первым предметом у нас шли «Основы космической техники. Конструкция корабля и небесная механика».

Преподаватель, убелённый сединами профессор, начал лекцию неторопливо, но с огромной, ощутимой любовью к своему делу. Он водил указкой по детальным схемам, показывая нам компоновку корабля: бытовой отсек, спускаемый аппарат, приборно-агрегатный отсек. Объяснял принципы работы двигателей, системы жизнеобеспечения, терморегуляции. Говорил об орбитальной скорости, об атмосфере, о поведении корабля в вакууме.

Для меня всё это не было новостью. В моей голове, благодаря знаниям из будущего, существовали идеальные трёхмерные модели нынешних кораблей во всех их модификациях, со всеми достоинствами и, что важнее, недостатками. Я мысленно видел те узкие места, которые предстояло устранить, те решения, которые можно было бы оптимизировать. Но сейчас я сидел с каменным лицом и внимательно слушал, как и полагается новичку.

Совсем иначе вёл себя Миша Волков, сидевший рядом. Он буквально светился от счастья. Парень попал в свою стихию. Он ловил каждое слово профессора, то и дело задавал тонкие, продуманные вопросы, касающиеся конкретных инженерных решений. Профессор, видя такой искренний интерес, отвечал ему с явным удовольствием, разжёвывая сложные моменты.

Совершенно противоположную картину представлял собой Колька Власов, устроившийся через ряд. Как только он увидел перед собой внушительных размеров стопку листов, он издал тихий страдальческий стон. Сзади него сдавленно хохотнул Лёня Потапов, который секундой ранее так же, как и Власов, вздыхал над листами. Вообще, Коля был человеком действия, и эта сугубо теоретическая нагрузка давалась ему тяжело. Я видел, как его взгляд блуждает по классу, как он подавляет зевок и с надеждой поглядывает на часы. Ему не терпелось окунуться в практику — в тренажёры, в центрифугу, в реальные задачи, а не в схемы и формулы.

Я понимал его чувства, но не разделял. Теория — это фундамент. Без неё космонавт наверняка наломает дров на практике. Хотя я по опыту знал, что истинное мастерство рождалось именно на практике, в условиях, максимально приближённых к реальным.

За обедом в столовой за нашим столом образовалась оживлённая атмосфера. Когда мы расселись, Власов с тяжёлым вздохом выдал:

— У меня к концу лекции голова трещать начала от всех этих формул и схем. Я ж лётчик, мне бы в кабину, а не в конспекты смотреть.

Олег, всё ещё находившийся под впечатлением от лекции, с лёгким упрёком посмотрел на него:

— Каждый космонавт должен это знать, Коля. Без понимания теории мы будем просто пассажирами, а не специалистами. Теория — это основа.

Его поддержал Гриша Тихонов, ещё один из наших гражданских:

— А потом ещё экзамены сдавать придётся, — он понизил голос. — Говорят, принимать будет сам Главный Конструктор.

По столу пробежал сдержанный ропот. Мысли о предстоящих экзаменах мало кого радовали.

Чтобы разрядить обстановку, парни переключились на анекдоты и байки. В основном они крутились вокруг курьёзов, случившихся во время медицинских обследований. Рассказывали про товарища, который в барокамере так усердно дышал, что у него заложило уши на три дня, или про того, кого на центрифуге так раскрутили, что он потом полдня ходил по стеночке.

Я тоже не остался в стороне и, выбрав момент, вставил пару безобидных шуток из прошлой жизни, которые хорошо вписывались в общий тон беседы.

Постепенно разговор перешёл на более возвышенные темы. На то, что хочет увидеть каждый из нас там, наверху.

— Представляете, как Земля выглядит с орбиты? — мечтательно проговорил кто-то. — Говорят, вида такого ни в одном кино не увидишь и фотографии не передают все ощущения.

— И Луну вблизи увидеть хочется, — подхватил другой. — Чтобы своими глазами…

Пользуясь моментом и всеобщим настроением, я с наигранной таинственностью понизил голос и сказал:

— Первое правило клуба космонавтов: никому не говорить, что Земля плоская.

Сначала шутку не поняли, озадаченно стали переглядываться, а потом Тихонов рассмеялся первым.

— Международное общество плоской Земли, — выдавил он, сквозь смех. Я с улыбкой кивнул и вернулся к еде.

Вот теперь шутку оценили, и за столом снова послышался смех. Но он стих так же быстро, как и начался, когда дверь в столовую открылась и в помещение вошли Владимир Комаров и Юрий Гагарин в сопровождении ещё нескольких космонавтов из первого отряда. На этот раз на лицах старших товарищей не было улыбок. Они прошли к столу в углу, сели и продолжили тихий, но явно напряжённый разговор.

Олег, проводив их взглядом, наклонился к нашему столу и зашептал, хотя в общем гуле его и так бы не услышали:

— А вы слышали? Поговаривают, что Комаров будет пилотировать «Союз-1». А дублёром назначили Юрия Алексеевича.

— Да ты что? — донеслось сбоку.

— Ага, — кивнул Олег, глянув на спросившего. — А ещё говорят, корабль сырой, не готов ещё, но сверху давят, гонят…

За нашим столом повисло тягостное молчание. Олег хотел ещё что-то сказать, но его перебили.

— Ты, Олежа, давай лучше ешь, — довольно серьёзно, без обычного своего балагурства, проговорил Власов и впихнул ему в руку кусок чёрного хлеба, — а не болтай. И готовься к встрече со Степановым. Ты у него теперь любимчик.

Парни фыркнули, припомнив утренние страдания Олега, и переключились на другую тему. Олег же что-то пробормотал вроде «не поминай лихо, пока оно тихо» и вернулся к еде.

А я бросил быстрый взгляд на угловой стол, за которым сидели два первых советских космонавта. Один — первый человек, который побывал в космосе, символ эпохи. И второй… человек, который станет первым космонавтом, побывавшим дважды в космосе и погибшим в ходе полёта.

В моей памяти всплыли детали того трагического дня 23 апреля 1967 года. Совсем скоро… Новый корабль «Союз-1», на который наши возлагали большие надежды, отправился в полёт, несмотря на то, что три предыдущих беспилотных запуска закончились неудачно. Сразу после старта начались проблемы: не раскрылась одна из панелей солнечных батарей, что потянуло за собой череду других отказов. Было принято решение о досрочном возвращении.

А дальше случился фатальный отказ парашютной системы. Основной парашют не вышел из контейнера, запасной запутался в его стропах. Спускаемый аппарат на огромной скорости врезался в землю. Позже конструкторы признают, что пустили его в полёт слишком рано, не доработав систему, не учтя всех нюансов. Спешка, желание успеть к юбилейной дате, технологические просчёты… Всё это привело к печальным последствиям. Такова была официальная версия, но некоторые считали, что эта история мутная и было там что-то ещё.

Поговаривали, что Комаров и сам предчувствовал недоброе, но всё равно полетел, потому что долг и дисциплина были сильнее. И глядя сейчас на его лицо, я видел, что это, скорее всего, было правдой, потому что выглядел он неважно.

Эта новость неприятно резанула моё нутро. Я полагал, что те изменения, которые уже произошли благодаря моим действиям, могли бы сместить и эту трагическую точку. Но, видимо, инерция истории была ещё слишком велика, а может, я что-то упустил.

Атмосфера за нашим столом заметно поостыла. Попытки шутить и рассказывать байки продолжались, но уже без былого огонька. Доели мы молча и так же молча отправились на послеобеденные практические занятия, где нас уже ждал майор Степанов.

— Ну что, будущие покорители космоса! Наелись? — спросил он, стоило нам появиться. — Теперь будем калории сжигать! — его глаза блеснули озорным огоньком, а губы растянулись в предвкушающей улыбке. Олег, стоявший рядом со мной, едва заметно поёжился.

Физическая подготовка началась незамедлительно. Бег, прыжки, упражнения на выносливость. Степанов выжимал из нас все соки. Мне, человеку, который знал ощущение невесомости не понаслышке, было понятно, зачем нужны все эти изматывающие тренировки. Каждая мышца должна быть готова к перегрузкам при старте и посадке, к работе в скафандре, к возвращению в земную гравитацию, которая после полёта обрушится на тело со всей своей мощью. А вот парни, как мне казалось, не все понимали важность тренировок. Ну ничего, ещё поймут.

После часа интенсивной физподготовки, когда даже крепкий Власов начал выдыхаться, настал черёд вестибулярных тренировок. Эти занятия у нас одновременно и любили, и ненавидели.

А ждали нас качели Хилова и вращающиеся кресла. Меня крутили в разных плоскостях, с разной скоростью, заставляя терять ориентацию в пространстве. Цель была одна: научить подавлять тошноту и головокружение и сохранить при этом ясность мысли. Мой прошлый опыт давал мне небольшое преимущество, потому что я уже знал, как дышать, на чём концентрировать взгляд, чтобы побороть неприятные ощущения. Другие же, особенно наши гражданские специалисты, мучились сильнее. Некоторых прямо на занятиях начинало рвать.

— Держимся, держимся! Задачу никто не отменял! — подбадривал Степанов, сам регулируя скорость вращения. Он зорко следил за каждым, отмечая наши реакции, и безошибочно определял, кто честно старается преодолеть себя, а кто просто пытается проскочить.

После вестибулярных испытаний, в наспех застиранных от рвоты комбинезонах (не все смогли сдержать порывы) нас повели на тренажёры. Это были ещё не полноценные сложные комплексы, а их упрощённые версии — макеты систем управления, где можно было отработать последовательность действий при запуске, манёврах, посадке. Ручное управление, множество тумблеров, датчиков. Я погрузился в работу с головой, на время отогнав мрачные мысли о предстоящем полёте «Союза-1».

Следующим этапом стали текущие медицинские обследования. Они отличались от отборочных и должны были проводиться ежедневно по расписанию. Медсестра внимательно измерила мой пульс, давление, проверила реакцию зрачков. Мы сдали анализы, нас взвесили, замерили все возможные параметры. Ни одна мелочь не должна была ускользнуть от внимания врачей. Вот она, настоящая работа космонавта. Это только кажется, что она состоит только из полётов в космос. На самом деле девяносто процентов времени — это вот такая рутина: подготовка, тренировки, учёба и бесконечные медосмотры.

Была у нас и работа с психологом, которая тоже теперь станет нормой нашей жизни. Но это пока были не те сложные многочасовые тесты, что появятся в будущем. Они были попроще, но не менее эффективные. Мне показывали карточки с абстрактными изображениями, просили быстро описать, что я вижу, рассказать о своих ассоциациях. Психолог, сухонькой комплекции мужчина с клиновидной бородкой, чем-то смутно напомнивший мне Чехова, внимательно слушал, изредка что-то записывая в свою тетрадь. Это была очередная проверка на стрессоустойчивость и на адекватность реакций. В космосе не место паникёрам. Любая неверная реакция может стоить жизни не только тебе, но и всему экипажу. И я понимал это лучше, чем кто-либо другой на Земле.

В конце сессии психолог посмотрел на меня поверх очков и задал очередной вопрос:

— Скажите, а почему, по-вашему, так важны полёты в космос?

Я откинулся на спинке стула, собираясь с мыслями. Вопрос был интересный. Не столько проверка знаний, сколько попытка заглянуть поглубже, прощупать ход моих мыслей.

— Мне доводилось слышать рассказы тех, кто уже бывал на орбите, об атмосфере Земли, — начал я медленно. — Говорят, что если смотреть на неё из космоса, то это всего лишь тонкий, почти незаметный слой. Хрупкая плёнка, отделяющая жизнь от безжизненной пустоты. А когда мы находимся здесь, внизу, то нам кажется, что она бесконечная и нерушимая, — я сделал паузу, давая понять, что всё не совсем так, как нам кажется. — Всё зависит от точки наблюдения. Я не могу точно сказать, какие именно открытия ждут нас впереди, но я уверен, что мы изучаем космос не просто ради самого процесса познания. Возможно, это позволит нам наконец-то разглядеть то, что мы должны были увидеть давным-давно, но не могли, пока не поднялись достаточно высоко.

Психолог несколько долгих секунд молча смотрел на меня, его лицо при этом оставалось совершенно невозмутимым. Потом он моргнул, что-то аккуратно записал в свою тетрадь и, не поднимая глаз, проговорил:

— Что ж, молодой человек, вы можете быть свободны. Пригласите следующего, — это он уже сказал своему ассистенту.

Я встал и вышел из кабинета, обдумывая взгляд психолога. Мне было любопытно узнать, что он там в конечном итоге написал. Но об этом нам никто не скажет, если, конечно, не будет повода для исключения. Тогда да, всё расскажут, а потом попросят на выход.

День подходил к концу, но впереди было ещё много дел. После ужина мы вернулись в свои комнаты. Наступило время для самостоятельной подготовки.

Коля, хоть и стенал весь день по поводу теории, первым сел за стол и принялся зарисовывать схемы приборной панели «Союза». Потом он откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и начал бубнить себе под нос последовательность включения систем. Наверное, мысленно начал представлять себя внутри корабля, на орбите. Я одобрительно кивнул. Да, это не было настоящим тренажёром. Но это была та самая мысленная тренировка, которая помогала космонавтам из моей прошлой жизни в работе, и я знал, что такой подход был весьма эффективен. А Власов об этом догадался сам, интуитивно. Молодец.

Я же достал совершенно другие записи. Раскрыв свою тетрадь, которую вёл ещё со времён Качи, я принялся записывать свои идеи по поводу второго кресла в лунном модуле. Я так увлёкся, что внешний мир перестал для меня существовать.

Очнулся я лишь тогда, когда Власов легонько похлопал меня по плечу. — Серёг, ты чего? Уже спать пора, — сказав это, он пошёл к своей кровати и улёгся под одеяло, громко зевнув.

Я вскинул голову и посмотрел в окно. Сквозь белую, с мелким рисунком штору пробивался лунный свет. Снаружи была глубокая ночь. Часы на тумбочке показывали без двадцати минут двенадцать. Я с удивлением понял, что просидел за работой часа три.

— Да, Коля, пора, — пробормотал я, с силой потерев лицо ладонями, чувствуя, как затекли шея и спина. — Спасибо.

Я убрал свои записи подальше в тумбочку. Погасив настольную лампу, я оказался в полумраке, освещённом лишь узкой полоской лунного света на полу. В висках от напряжения стучало. Зевнув, я разделся и тоже лёг в кровать. Вот и прошёл мой первый день в Звёздном городке, а впереди таких будет ещё очень много. Но, как сказал сегодня Алексей Архипович, оно того стоит.