Космонавт. Том 4

Глава 18

— Ни зги не видать, — хрипло проговорил дядя Гриша, подкидывая в костёр парочку отсыревших за ночь веток. Они шипели, сопротивляясь огню, но пламя постепенно пожирало их, выделяя терпкий дымок.

На мгновение огонь вспыхнул ярче, озарив морщинистое, обветренное лицо дяди Гриши. Он поплотнее запахнул свою тёплую куртку и глянул на окружающий нас лес из-под насупленных, густых бровей. Туман, тяжёлый и влажный, окутал всё вокруг, превращая каждое дерево или куст в неясный силуэт.

— Да уж, погода шепчет, — отозвался Павел Беляев. Он сидел рядом с дядей Гришей и ковырялся длинной корягой в углях. Слова его потонули в негромком шуме дождя, который пробивался сквозь плотный шалаш из лапника. — Но нам не к лицу жаловаться.

Я слушал их, глядя на прыгающие языки огня, и мысленно подводил итоги двух дней. Как ни странно, но в целом всё прошло отлично, если не считать изматывающей, постоянной борьбы с самой местностью. Сложности начались сразу, как только мы углубились в лес.

Вот, взять, к примеру, саму дорогу. Рельеф, бурелом, густой подлесок, поваленные деревья — всё это заставляло нас постоянно лавировать, обходить препятствия, выбирать новые пути. Каждый шаг требовал внимания, каждый метр пути превращался в испытание на выносливость. Иногда казалось, что мы не идём, а продираемся сквозь живую стену. Ноги постоянно вязли в плотном ковре хвои, мха и грязи.

А ещё солнце. Здесь его невозможно было увидеть. Оно словно растворялось в небе. Иногда, когда мы выбирались на небольшие поляны, я видел только равномерное свечение.

Из-за этого определить без компаса, где находится север, а где юг, было крайне затруднительно. Так что прав был дядя Гриша, здесь можно заблудиться, что называется, в трёх соснах. Даже опытному человеку, который привык к ориентированию по звёздам и солнцу.

Когда мы, наконец, добрались до места нашей стоянки, все разошлись по своим делам, согласно распределённым ролям. Я занялся организацией лагеря. Расчистил площадку для костра, заготовил дрова и сходил к ближайшему ручью за водой, который был отмечен на карте. Когда пришло время устанавливать нашу с Митей палатку, я позвал его на помощь. Одному было бы проблематично справиться.

Павел Иванович с Григорием Алексеевичем, установив свою палатку, проверяли периметр. Митя же вернулся к прерванному занятию и продолжил колдовать над рацией, записывая что-то в свой блокнот.

Второй день посвятили отработке различных нештатных ситуаций. Мы по очереди играли роль пострадавшего, накладывали друг на друга шины из подручных средств, тренировались транспортировать «раненого».

Затем приступили к тренировкам по подаче сигналов бедствия. Зажигали дымовые костры, использовали сигнальное зеркало и ракеты. Павел Иванович тщательно следил за каждым нашим действием. Порой он останавливал то меня, то Митю и заставлял переделывать всё до тех пор, пока не добивался от нас идеального результата.

Всё шло хорошо, даже Митя, хоть и был несколько неловок, старался и прилежно выполнял требуемое. Не без помощи, конечно. Но мне начало казаться, что он как-то попривык, освоился в лесу. Дядя Гриша всё ещё ворчал, но к Мите относился с пониманием.

Но под вечер второго дня всё изменилось. Небо, и до этого неприветливое, заволокло тёмными тучами. Зарядил долгий, противный дождь. Сначала он был слабым, моросящим, но постепенно превратился в сплошную стену воды. И без того плохая видимость испортилась настолько, что уже в паре-тройке метров было сложно разглядеть очертания деревьев. Шумел лес, шумел дождь. Слышимость ухудшилась так сильно, что приходилось говорить очень громко, чтобы быть услышанным.

Половину ночи мы провели под шум воды и ворчание дяди Гриши, в то время как он, костеря всё на свете, дежурил у едва тлеющего костра.

Компанию ему составил Митя, который наутро в красках описывал мне все шорохи, крики ночных животных и треск веток под копытами лося, что бродил в ночи возле нашей стоянки. А потом их сменили мы с Павлом Ивановичем.

Под утро дождь, наконец, утих, превратившись в ленивую морось. Ночная тьма сменилась равномерным серым свечением, просачивающимся сквозь тучи. Этого было достаточно, чтобы с трудом и крепким словцом развести новый костёр. Капли по-прежнему с шипением падали в огонь, но уже не тушили его. И это несказанно радовало. За ночь мы все прилично продрогли несмотря на тёплую одежду. Поэтому сейчас мы отогревались у костра, поглощая нехитрый завтрак.

Сбоку от меня завозился Митя. Нос его покраснел, глаза выглядели немного воспалёнными. Кажись, готов, голубчик. Вернёмся в Звёздный, и он сляжет с простудой, как пить дать.

Пока я разглядывал шмыгающего носом Митю, дядя Гриша вытер губы рукавом и обратился к нашему командиру:

— Паша, как там дела с отбором на Луну? Когда начнётся подготовка, не в курсе?

Мы с Митей, услышав это, тут же навострили уши, делая вид, что увлечены своими делами. Но услышанное меня удивило и взволновало одновременно. Не знал, что отбор уже идёт. Отец мне об этом ничего не говорил. Неужели он считает это бессмысленным для меня? Или просто не хочет, чтобы я рисковал?

В любом случае это был тревожный звонок. Если дядя Гриша прав, значит, мне пора переходить к активным действиям. Промедление может стоить мне места в лунной программе.

Единственный реальный шанс, который я видел для себя, — это пойти путём Константина Феоктистова. Я хорошо помнил его историю. У него тоже практически не было шансов полететь в космос. Но он не упустил возможности, когда Королёв сказал ему, мол, хочешь место в корабле? Придумай, как воткнуть в него третье кресло — тогда полетишь. И Феоктистов придумал.

Вот и мне нужно придумать, как втиснуть второе кресло в лунный посадочный модуль, сделать его двухместным. Мысли на этот счёт у меня были. И не только мысли. Над этим я работал ещё с прошлого года. Но это были лишь наброски, требующие проработки и, главное, времени.

Через отца действовать не вариант. После последнего нашего разговора, когда он не без труда уговорил руководство отложить запуск «Союза-1», я не был уверен, что он прислушается к моим новым инициативам. Может случиться и так, что он попросту отмахнётся, сославшись на занятость или надуманные причины. Похоже, он считает, что мне стоит сосредоточиться на базовой подготовке, а не лезть в высокие материи.

Поэтому мне пришла в голову мысль пойти ва-банк. Почему бы не написать напрямую Кериму Керимову, начальнику ЕККП? Наверняка он в курсе моей роли в отмене того злополучного запуска Союза-1. А значит, он как минимум ознакомится с моим предложением.

И даже если он не поверит в саму возможность двухместного лунного модуля, можно попытаться сыграть на его любопытстве и амбициях. Керим Аббас-Алиевич может согласиться на эксперимент, не воспринимая меня всерьёз. Мол, пусть мальчишка пробует, всё равно ничего не выйдет. А я возьму и сделаю. А слово будет дано, и назад его уже сложно будет забрать.

Но для того чтобы мой рапорт дошёл для него, мне нужно будет пройти длинный квест из череды начальников. Если я обращусь к Керимову, минуя их, то потом хлопот не оберусь. Так что придётся действовать поэтапно. Мужики они с головой и адекватные, не думаю, что будут вставлять палки в колёса.

Между тем Павел Беляев вздохнул, покрутил в зубах сорванный стебелёк и задумчиво ответил:

— Ох, не знаю, Гриша. Всё тянется очень долго. Сам знаешь, как оно у нас.

Дядя Гриша понимающе кивнул. Он, прошедший войну и множество штабных учений, прекрасно знал цену бюрократическим проволочкам. Отправь бумагу туда, согласуй здесь, дождись резолюции от третьих — и вот уже месяц пролетел, а дело с мёртвой точки не сдвинулось.

— Хотя, — протянул Беляев, глядя на огонь, — с тех пор, как создали ЕККП, всё немного ускорилось. От некоторых дублирующих проектов отказались, другие заморозили. Благодаря этому разгрузили КБ, инженеры теперь меньше распыляют свои силы. Заметен рост. Этого не отнять.

Он перевёл взгляд на кучу дров, которая стремительно таяла на глазах, потом, подавшись вперёд, глянул на нас с Митей.

— Ковалёв, — повысил он голос. — Хватит уши греть. Дуй за дровами. Надо бы запас сделать. Громов, а ты за водой сходи и обед готовь.

Митя, от неожиданности, аж подпрыгнул на месте, заметался. Не глядя ни на кого, он сорвался с места и поспешил в сторону ближайших зарослей. Я проводил его сочувствующим взглядом. Так и не приспособился он к лесу. А потом я заметил, что он оставил свою рацию на бревне. Вот растяпа. Серьёзное нарушение. Не зря же дядя Гриша с первого дня всё время бухтит про то, что рация должна быть всегда при себе.

— Дима, погоди! — окликнул я его.

Он остановился на краю поляны и обернулся. Я, подхватив рацию так, чтобы не привлекать к ней внимание, подошёл к Мите и протянул её ему.

— Спасибо, Серёга, — смущённо пробормотал он, принимая аппарат. Видно было, что он и сам испугался своей забывчивости.

— Не за что, — ответил я. — Будь внимательней, а? Не витай в облаках.

Митя кивнул, развернулся и опрометью скрылся в серо-зелёной чаще кустарника. Я повернулся к костру и увидел, что всё это время за нами наблюдали дядя Гриша и Павел Иванович. Заметили всё-таки.

Павел Иванович сокрушённо покачал головой, но промолчал. А вот дядя Гриша был куда менее сдержан. Он недовольно плюнул в сторону и проворчал, обращаясь к Беляеву:

— Тьфу ты, каков балбес! А я говорил, нечего пока гражданским делать в космонавтах. Не по Сеньке шапка. В лесу пропадёт как миленький.

— Ты не прав, Гриша, — возразил ему Беляев. — Не все они такие рассеянные. Вон, Вова рассказывал, что в его группе один из гражданских, кажется, Олег Воронов, очень даже хорошо себя проявил на всех тренировках. И руки золотые, и голова на месте. Это просто нам, — он кивнул в сторону скрывшегося Мити, — мечтатель такой достался. Но я доложу обо всём, как есть, без прикрас. А там уж пусть руководство решает, что с этим делать.

Услышав имя товарища, я обрадовался. Приятно было слышать, что у него всё хорошо. Дядя Гриша ещё немного поворчал про «бумажных теоретиков», но в целом успокоился, понимая, что последнее слово всё равно не за ним.

Я же не спеша проверил, хорошо ли закреплена у меня на поясе собственная рация, затем ощупал карман и убедился, что компас и карта на месте. Удовлетворившись, подобрал с земли тару для воды и, кивнув командиру, отправился к ручью в противоположном от Ковалёва направлении. Мысленно я уже составлял черновик письма Керимову.

Первую баклажку с водой я принёс минут через двадцать. Аккуратно поставил её у костра и пошёл за второй, потом за третьей. С каждой ходкой становилось всё легче — тело разогрелось, а сырость уже не так пробирала до костей. Я наслаждался физической работой, давая разгрузку мозгу.

Где-то час спустя я вышел к стоянке с бутылкой и удивлённо уставился на кучу дров — их больше не стало. Это было странно. Митя ушёл раньше меня и уже давным-давно должен был вернуться. У меня неприятно засосало под ложечкой. Что-то было не так.

Я поискал глазами Беляева и дядю Гришу. Они о чём-то негромко разговаривали в стороне и выглядели спокойными.

Обдумывая, куда мог подеваться Митя, я пошёл к палатке за продуктами. Раздвинув полог, пригнулся и шагнул внутрь. Начав перебирать наши припасы, отложил в сторону банку тушёнки, пакетик с гречкой…

И в этот момент с Митиного рюкзака скатился какой-то небольшой предмет. Он звонко стукнулся о землю и затерялся в полумраке среди вещей.

Нагнувшись, провёл рукой по прохладному дну палатки. Пальцы скользнули по складкам брезента, обшарили углы… И вдруг наткнулись на что-то твёрдое и холодное.

Схватив предмет, поднёс его к глазам и не удержался от тихого, но ёмкого ругательства. Да твою ж медь, Митя! Ну как же так, а? В руке у меня был компас. И я абсолютно уверен, что он принадлежит не дяде Грише и не Павлу Ивановичу.

— Товарищ командир! — обратился я к Беляеву, выбравшись из шалаша. — Кажется, у нас ЧП.

— Что случилось? — коротко спросил он, вскинув голову.

— Я так понимаю, это не ваш, и не Григория Алексеевича? — спросил я, когда подошёл к ним поближе. Вытянув руку, раскрыл ладонь, на которой лежал компас.

Рядом грязно выругался дядя Гриша, став мрачнее, чем тучи над нами.

— Не мой, — подтвердил Беляев. Он переменился в лице, осознав всю серьёзность ситуации. — Дмитрий не докладывал, что забыл его. Сколько времени прошло с тех пор, как он связывался с нами в последний раз?

Дядя Гриша взглянул на свои часы, посуровел.

— Полчаса. Если не больше.

Они с Беляевым тревожно переглянулись. Дядя Гриша снова выругался. Даже обычно сдержанный Павел Иванович не удержался и сквозь зубы процедил пару крепких словечек.

— Отправляемся на поиски, — сказал Беляев, бросив взгляд в сторону, куда ушёл Митя. Глаза его потемнели. — Хотя стоп. Громов, — он посмотрел на меня. — Ты остаёшься в лагере на случай, если Ковалёв всё-таки появится.

Сидеть сложа руки и просто ждать, когда на нас с неба свалится или не свалится наш заблудившийся товарищ, я не хотел. Хуже всего сидеть в неизвестности, ощущая беспомощность. Уж лучше действовать, пусть даже и с риском. Поэтому я, нарушив субординацию, решил попросить.

— Товарищ командир, прошу разрешить мне отправиться на поиски Ковалёва.

Беляев скептически поднял бровь, но я продолжил, пока он не отказал:

— Это отличный шанс в реальной, а не учебной ситуации отработать поисковые навыки. К тому же я успел немного узнать Дмитрия за эти дни. Я могу предположить, как он будет мыслить в такой ситуации.

Павел Иванович с нескрываемым сомнением смотрел на меня. Было ясно, что он не хочет рисковать ещё одним новичком. Неожиданно на помощь мне пришёл дядя Гриша.

— Паша, парень прав, — сказал он хрипло. — Ему нужно учиться на своей шкуре, пока мы рядом. А если случится так, что он окажется в такой же ситуации один, без старшего? Или если с его командиром что-то стрясётся, и ему придётся действовать самостоятельно? То-то же. Им надо учиться сейчас, пока есть возможность. Пусть он идёт со мной, а ты оставайся в лагере.

Павел Беляев колебался. Он нервно потёр щетинистый подбородок, взвешивая все «за» и «против». Наконец, он нехотя, с тяжёлым вздохом согласился.

— Хорошо. Я останусь. Но, — он погрозил нам пальцем, — будьте на связи и, Громов, от Григория Алексеевича ни шагу.

— Так точно, товарищ командир! — отозвался я.

— Хватит трепать языком! — ворчливо прервал нас дядя Гриша. — Может статься, что пока мы тут стоим и лясы точим, нашего умника медведь уже дожирает. Идём, паря, — он коротко ткнул пальцем в ту сторону, где час назад скрылся Митя, — а то скоро, гляди, снова дождь пойдёт.

Он недовольно покосился на небо. И был прав. Тяжёлые, свинцовые тучи снова наползали на лес, обещая скорую непогоду.

Первые десять минут поиска не принесли никаких результатов. Мы шли, внимательно вглядываясь в каждый просвет между деревьями, окликали Митю, но в ответ слышали только нарастающий шум ветра и редкие, пока ещё, капли дождя. Но вскоре нам улыбнулась удача. Сначала на глаза стали попадаться свежесрубленные ветки. Потом, ещё через минут десять, я разглядел на стволе сосны свежую зарубку. Сняв с пояса рацию, доложил о находке под одобрительное сопение дяди Гриши.

Я предполагал, что Митя прибегнет к чему-то подобному. Ещё в Звёздном городке мы с ним обсуждали мифы и сказки. Он особенно выделял некоторые из них, говоря, что таким образом можно и сегодня помечать путь.

Поэтому я и подумал, что он воспользуется похожим образом, чтобы не заплутать. Молодец. Я с облегчением выдохнул. Наверное, в этот момент он и обнаружил отсутствие компаса и начал помечать путь. Но почему он не сообщил о компасе? Это оставалось загадкой.

Внимательно осматривая деревья, мы пошли по этим «хлебным крошкам». Дождь, как и предсказывал дядя Гриша, усиливался, превращаясь из мороси в назойливый, промозглый ливень. Вскоре мы увидели то, что заставило моё сердце забиться чаще.

Посреди едва намеченной тропы валялась беспорядочная куча брошенных дров. Насечек на деревьях больше не было видно, как бы мы их ни искали. Зато отыскались примятые ветки кустарника, будто через него кто-то совсем недавно ломился сломя голову, не разбирая дороги. Здесь явно что-то произошло. Что-то недоброе.

Мы с дядей Гришей переглянулись и поспешили в ту сторону, куда вели следы. Мы пробирались сквозь кусты, спотыкаясь о корни и хлюпая по размокшей земле. Особенно тяжело было дяде Грише с его массивной фигурой. Он то и дело цеплялся за что-то.

Вскоре мы услышали какой-то звук, пробившийся сквозь шум дождя. Я замер, затаив дыхание. Вслушался. Показалось? Нет. Звук повторился. Это был выстрел.

Припустив в том направлении, через десяток шагов, я обо что-то споткнулся и растянулся во весь рост, больно ударившись коленом о какой-то скрытый под ветками валун.

— Аккуратней, — шепнул дядя Гриша.

Чертыхнувшись, я начал подниматься, отряхивая грязь с рук. И тут мы услышали новый звук. На этот раз он не был похож на выстрел. Это был… протяжный, тоскливый вой.

Глянув на дядю Гришу, и я хотел предложить побежать первым. Всё же я был мельче и шустрее, чем дядя Гриши, но он понял меня и без слов.

— Беги, — скороговоркой проговорил он. — Я сразу за тобой.

Не став больше медлить, я рванул вперёд. Туда, откуда, как мне казалось, доносились звуки. Вскоре я услышал ещё один, уже отчётливый выстрел и громкий хруст ломаемых веток. Теперь звуки были совсем близко, левее. Я свернул и побежал, расталкивая мокрые колючие ветви. За моей спиной, словно медведь, ломился через кусты Григорий Алексеевич. Но с каждым шагом он отставал всё сильней.

Впереди сквозь деревья показалась небольшая поляна. И в тот же миг с противоположной стороны на неё, спотыкаясь и падая, вывалился Ковалёв. Вид у него был неважный. Весь перемазанный в грязи, одежда порвана, лицо в крови от ссадин и царапин, глаза по пять копеек от страха. А ещё он заметно хромал на левую ногу.

Увидев меня, на его лице мелькнула улыбка облегчения, но быстро пропала, сменившись новым приступом паники. Он кинул быстрый взгляд за спину, открыл рот, чтобы что-то крикнуть, но споткнулся о выступающий корень и, широко раскинув руки, полетел на землю.

Я шагнул к нему, но тут же замер. Следом за Митей на поляну выскочили два волка. Выглядели они, честно говоря, жалко — тощие, с облезлой шерстью, мокрые и грязные. Но даже такие, они представляли смертельную опасность — чувство голода делало их отчаянными и непредсказуемыми. А ещё неизвестно, сколько их. Только двое или там где-то ещё притаились их сородичи, выжидая удобного момента для атаки? Мозг лихорадочно просчитывал варианты.

Всё произошло за доли секунды, но для меня время растянулось. Как в замедленной съёмке я видел, как напружиниваются лапы хищников, как они отталкиваются от земли и взмывают в прыжке в воздух, целясь в Митю. Я не успевал достать пистолет и нейтрализовать обоих, прежде чем один из них доберётся до лежащего беззащитного Мити. Времени на раздумья не было.

Перехватил поудобнее топорик, который я прихватил из лагеря, и изо всех сил метнул его в того волка, что был ближе ко мне. Я не рассчитывал его убить таким броском. Просто хотел отвлечь, сбить с толку. И у меня получилось. Время возобновило свой нормальный ход.

Целился я в морду, но попал скользящим ударом обуха в бочину. Серый сбился с прыжка, отскочил в сторону и коротко, обиженно заскулил. Но второй волк приземлился удачнее и тут же вцепился в ногу парня.

Митя заорал во всю глотку. Он начал извиваться, пытался оттолкнуть зверя, судорожно хватая руками воздух, но только дразнил его, как дразнит собаку хозяин, дёргая палку, крепко зажатую в её пасти.

Не теряя ни секунды, выхватил пистолет, с трудом прицелился в волка, который драл Митю, и выстрелил. Попал, но куда — не понял. Зверь взвизгнул и отскочил, припадая на переднюю лапу.

Митя лежал и не шевелился. Подбежав к нему, кинул на него оценивающий взгляд. Видимо, от шока и боли он потерял сознание. Пистолета при нём не было.

Посмотрев на волков, я поискал глазами топорик. Он лежал неподалёку, но между нами стоял подбитый мной волк, и выглядел он крайне недружелюбно. Он оскалился, прижал уши и, низко рыча, начал медленно, крадучись приближаться. Раненый волк, хромая, подбирался с другой стороны.

В принципе, ситуация не безнадёжная, с двумя я должен справиться, а там и дядя Гриша подоспеет. И будто в насмешку моим мыслям, из глубины леса послышался протяжный вой. Затем ещё один, уже ближе. На мгновение мне показалось, что волки оскалились в торжествующей улыбке. Конечно, это была игра моего воображения, но легче от этого не стало.

Сжимая рукоять пистолета, я проговорил сквозь стиснутые зубы, чтобы хоть как-то успокоить расшалившиеся нервишки:

— Что, серый? Силу почуял? Подмогу свою? Ничего… ничего.

Я пробежался взглядом по тёмному краю поляны. Скоро должен был появиться дядя Гриша. У него на поиски должно уйти меньше времени. Да и мой выстрел наверняка был услышать, даже сквозь дождь.

Наконец, подбитый мною волк не выдержал и ринулся в атаку. Но я был начеку. Вскинул пистолет, прицелился и выстрелил почти в упор. На этот раз выстрел был точным. Зверь свалился на землю и забился в предсмертных судорогах. С другой стороны поляны послышалась возня в кустах, и из них вышел ещё один волк, чуть крупнее первых. Он остановился, повёл носом и коротко рыкнул.

Он отличался от первых двух не только размером. У него был холодный спокойный взгляд… на еду. В этот момент я почувствовал себя окороком или бутербродом. Очень аппетитным бутербродом.

Пока я смотрел на нового участника нашей дискотеки, раненый волк, собрав все силы, прыгнул на меня. Я не успел среагировать и уже готовился почувствовать, как зубы хищника вцепятся в мою выставленную руку. Но прогремел ещё один выстрел. Стрелял не я. Пуля просвистела рядом со мной, и волк, не долетев до меня, рухнул на землю.

На поляну, уверенной походкой вышел дядя Гриша. Тяжело дыша, он быстро оценил ситуацию и шмальнул в волка, который стоял на краю поляны. Не издав и звука, зверь отпрыгнул в сторону, а затем стал пятиться в чащу.

Не опуская оружия, дядя Гриша коротко бросил через плечо:

— Что с ним?

Я убрал пистолет и шлёпнулся на колени рядом с Митей. Пальцы нащупали на его шее слабый, но отчётливый пульс.

— Жив, — доложил я, переводя дух. — Без сознания. Его порвал волк, но не критично. Рана на ноге. Кровотечение небольшое, по всей видимости, крупные сосуды не задеты. И ещё он хромал до этого. Похоже на вывих, но может и перелом.

Дядя Гриша скупо кивнул, принимая мой ответ.

— Доложи командиру. Пусть идёт сюда. Один ты его не утащишь, а я прикрывать буду наш отход и помочь не смогу. Повезло, что стая, видать, небольшая. Или это были просто шатуны-одиночки. Сейчас мы их отогнали, но они могут вернуться с подкреплением.

Достал рацию и, связавшись с Беляевым, коротко и чётко описал ситуацию и сообщил наши координаты. Пока мы ждали командира, я привёл Митю в чувство и постарался оказать ему первую помощь.

Аптечка осталась в лагере, поэтому пришлось обходиться подручными средствами. Рана на ноге была неглубокая, но рваная — несколько проколов от клыков по сантиметру в диаметре и до двух или больше глубиной. Остальные зубы отпечатались на меньшую глубину. А ещё была длинная, кровоточащая ссадина на голени.

Раздевшись до майки, стянул её и порвал на полосы. Кусок побольше скрутил наподобие мотка бинта и приложил к ране. Остальными полосками туго перевязал, чтобы остановить кровь и хоть как-то защитить от грязи. Хорошо бы промыть рану, но воды поблизости не было.

С вывихом или переломом делать было нечего. Остаётся только зафиксировать ногу, подложив под неё свёрнутую куртку, и обложить ветками, чтобы минимизировать движения при транспортировке. Я понимал, что это слабая помощь, но лучше, чем ничего.

Где-то через час на нашу поляну вышел Павел Иванович. Он прихватил с собой носилки, которые мы накануне соорудили из двух жердей и брезента. Митя к этому времени уже окончательно пришёл в себя и лежал с закрытыми глазами, тихо поскуливая от боли. Мы с Павлом Ивановичем аккуратно преложили его на носилки, стараясь не тревожить повреждённую ногу.

— Мить, где пистолет? — спросил я, чуть не забыв о нём.

— Там, — мотнул он подбородком на край поляны.

Дядя Гриша искоса глянул на Ковалёва, но промолчал.

— Иди, прикрою, — скупо сказал он мне.

Я пошёл к тому месту, откуда прибежал Митя. Пошарив взглядом по земле, вскоре нашёл то, что искал. Подобрав его, я вернулся к носилкам и схватился за передние ручки, Беляев за задние. Носилки тяжёлыми не были, но нести их по размокшей, кочковатой земле, продираясь сквозь мокрый подлесок, было делом непростым.

Дядя Гриша шёл чуть поодаль, зорко посматривая по сторонам, с оружием наготове. Волков видно не было, но где-то в глубине леса слышалось отдалённое подвывание.

В лагере мы, наконец, смогли нормально обработать Мите рану. Перелома, к счастью, не оказалось. Он просто сильно подвернул ногу, когда бежал от волков. Даже вправлять ничего не пришлось — обычное растяжение связок, само пройдёт.

К моему удивлению, дядя Гриша не ворчал, не ругался и даже не отчитывал провинившегося. Он словно вычеркнул его из своего внутреннего списка и махнул на него рукой. Такое его равнодушие оказалось хуже привычной ругани.

Когда мы закончили с перевязкой, Павел Иванович спросил у Мити:

— Рассказывай, Ковалёв. Почему не сообщил о компасе и волках?

Митя, заливаясь краской от стыда, отвёл глаза в сторону и начал путано объяснять. Он рассказал, что сперва просто испугался. Он и так сначала забыл рацию в лагере, а потом оказалось, что и компас оставил. Решил, что сможет и так дойти до стоянки — ведь направление вроде бы запомнил.

И, в принципе, Митя был прав, потому что шёл он изначально к лагерю, а не от него. Если бы не волки, то дошёл бы.

Далее он рассказал, как услышал поблизости волчий вой, запаниковал и побежал без оглядки. Именно из-за страха он и не сообразил связаться с нами. А потом, когда споткнулся и упал, и вовсе потерял рацию. Видимо, выронил её в панике или зацепился одеждой за корягу.

Он не сразу заметил, что остался без связи. Так и кружил, отстреливаясь и не зная, сколько прошло времени, надеясь выбежать к лагерю. Но с волками на хвосте у него не было возможности тщательно выбирать дорогу, и, в конце концов, Митя заблудился окончательно.

Беляев, выслушав его, коротко кивнул и сухо бросил:

— Понятно. Отдыхай.

Мы с Митей остались одни. Видя реакцию старших товарищей, я отчётливо понимал, что, скорее всего, его отчислят из отряда. Уж очень плохо проявил он себя в стрессовой ситуации. Да и сам парень, судя по его отрешённому виду, похоже, понимал это.

Мне было искренне жаль его. Митя — умный парень, добрый и отзывчивый, но, видимо, не его это. Пусть лучше его выдающиеся умственные способности послужат стране в другом месте, в кабинете какого-нибудь НИИ, чем он запаникует на орбите.

Из-за травмы Мити нашу тренировку пришлось свернуть досрочно. Беляев связался с базой по своей рации, и вскоре мы, свернув лагерь, уже ждали команду эвакуации.

По приезде в Звёздный городок я узнал, что отчислили не только Митю Ковалёва. Оказалось, ещё один из нашего отряда крупно «накосячил» во время тренировок и его тоже отчислили. Теперь нас, слушателей, осталось всего девять человек. Отбор продолжался, суровый и без сантиментов.

И хоть известие меня огорчило, но я не мог позволить себе рефлексировать. Не откладывая в долгий ящик, написал рапорт нашему командиру в Звёздном городке, где изложил свои соображения по поводу двухместного лунного посадочного модуля, но не вдаваясь в подробности. Так сказать, кинул затравочку. В конце прямо написал, что хотел бы в перспективе претендовать на место в таком экипаже. Теперь оставалось только ждать. Ждать, продолжать грызть гранит науки и тренироваться.

А ещё до нас докатились обрывочные новости из-за океана. Народ говорил о какой-то серьёзной аварии на заводе по производству сжиженного водорода в США, и что теперь американская лунная программа сильно замедлится из-за этого.

Новость, честно говоря, порадовала. Мы остро нуждались во времени, и мы его получили. Но в глубине души у меня отчего-то была уверенность, что эта авария не случайна. Её не было в той истории, которую я помнил из своей прошлой жизни. Видимо, в этой реальности наше руководство решило действовать жёстче и использовать все возможные козыри.

Либо я преувеличиваю, и все совпадения случайны. Вряд ли мне, лейтенанту, кто-то станет рассказывать правду о подобных операциях.

Но главные новости, которые перевернули мою собственную жизнь, ждали меня на выходных в Москве, когда я приехал домой.

Катя встретила меня вся такая загадочная, сияющая, с таинственной полуулыбкой, которая не сходила с её губ. Говорила игриво, намёками, всё к чему-то подводила, но не решалась сказать напрямую. Я, видя её волнение, и сам начал нервничать.

А потом она сообщила, словно между делом:

— Серёжа, а ты скоро станешь папой. Я беременна.

Эти слова прозвучали для меня как гром среди ясного неба. У меня буквально подкосились ноги, и мир на секунду поплыл перед глазами. Несмотря на то что я уже побывал в роли отца, новость была ошеломляющей.

Не уверен, что к подобному когда-нибудь привыкну в принципе. Не потому, что я был не рад. Напротив, очень даже рад. Просто я убеждён, сколько ни готовься стать родителем, а в итоге всегда будешь не готов.

Катя, видя мою реакцию, слегка отстранилась. Улыбка исчезла с её лица.

— Ты… ты не рад? — безэмоционально спросила она, но в глазах её промелькнула обида.

Вопрос встряхнул меня и сбросил оцепенение. Сейчас ещё надумает себе всякого, нервничать начнёт. Я покачал головой, широко улыбнулся, подхватил её на руки и закружил посреди комнаты, смеясь и даже не пытаясь сдержать хлынувшие через край эмоции.

— Рад, конечно, Катюша! Очень рад! — повторял я. — Просто не ожидал, вот и растерялся маленько.

Я аккуратно поставил её на пол и, не в силах усидеть на месте, начал пританцовывать на месте напевая:

— У меня будет сын! У меня будет сын!

Катя рассмеялась.

— А вдруг девочка? — поддразнила она.

Я остановился и посмотрел на неё очень серьёзно.

— Да какая разница! Девочка или мальчик… — И я не лукавил. Мне было без разницы. Главное, он есть. Я подошёл, встал перед ней на колено и поцеловал её ещё совсем плоский животик. — Я вас с мамой люблю… крепче жизни.

Поднявшись, я нежно поцеловал Катю. Потом обнял её крепко и шепнул на ухо:

— Я очень, очень рад.

Когда первые восторги улеглись, я сообщил Кате, что нам непременно нужно поехать к моим родителям и сообщить им эту новость. К тому же мать просила заехать к ним, так как мы уже больше месяца не виделись. Одевшись, мы спустились во двор, где нас уже ждал служебный транспорт, выделенный мне в Звёздном городке на время службы.

Дома, кроме матери, оказался и отец. Но вёл он себя странно и отчего-то не смотрел Кате в глаза, избегая её взгляда. Новость родители встретили с нескрываемым воодушевлением. Мама тут же утащила Катю в комнату, чтобы показать ей целую стопку детской одежды, которую она, оказывается, начала потихоньку собирать сразу после нашей свадьбы. Отец же поманил меня на кухню, сказав, что нам нужно поговорить.

Сначала он спросил, как прошла наша тренировка в лесу. Я вкратце рассказал про историю с Ковалёвым. Отец выслушал и горестно вздохнул.

— Что ж… Хорошо, что это всё вылезло сейчас, а не потом, когда было бы поздно. Среди космонавтов нет места слабым духом. Это жестоко, но это правда.

Он замолчал. Я видел, как он мнётся, вертит в руках незажжённую папиросу и никак не может перейти к главной теме разговора. Не о тренировке он хотел поговорить — это факт.

— Отец, — позвал я, — что-то случилось?

Он собрался прикурить, но, глянув на дверной проём, передумал и сунул папиросу обратно в пачку.

— Ершов провёл своё расследование, — начал он. — Ещё тогда, одновременно с моим, когда я проверял «Союз». Не буду вдаваться в детали, но выяснилось, что брак в парашютной системе не был случаен. Это было целенаправленное вредительство.

Я нахмурился. Новость оказалась не из приятных. Отец продолжил:

— Когда стали копать глубже, то вышли на многих людей, включая тех, кто состоял в верхушке ЕККП.

Я подошёл к отцу и потрепал его по плечу. Я знал, как он ценил свою команду, своих товарищей и переживал за них, как за себя. А тут такое предательство изнутри, да ещё на таком уровне.

— Мне жаль, отец…

— Это ещё не всё, Серёжа, — он покачал головой и сгорбился, словно весь мир давил на его плечи. Говорил он, с трудом, выдавливая из себя слова.

— Во всём этом оказался замешан… и Жора.

Я вскинул голову и уставился на отца, не веря своим ушам. Я понизил голос до шёпота, боясь, что нас услышат в соседней комнате:

— Катин отец?

— Да, — кивнул отец и совсем поник. — Он сам пришёл к Ершову, когда начались аресты, и выложил всё, как на духу. И про твои записи рассказал. Сказал, что успел передать часть информации. Но не всё. А только то, что ты написал в самом начале. Ершов сейчас носом землю роет, выискивает всех заговорщиков. А следы… — он тяжело вздохнул, — следы ведут в самое сердце, Серёжа. В политбюро. Такие дела, сын.

От этих оглушительных новостей голова пошла кругом. Я потёр ладонями лицо, пытаясь осмыслить услышанное. Мозг отказывался принимать и усваивать эту информацию. Предатель страны в семье — это серьёзно.

Катя! Что с ней будет, когда она узнает? Особенно сейчас, в её положении. Неизвестно, как такая чудовищная новость скажется на ней и на ребёнке. Я посмотрел на отца, собираясь предупредить его, чтобы он пока ничего не говорил Кате, что нужно подумать, как бы помягче ей всё это сообщить. Но я увидел, что его глаза были прикованы к чему-то позади меня. И выглядел он очень взволнованно и испуганно.

— Катерина! — выкрикнул он.

Я быстро обернулся и увидел в дверном проёме Катю. Бледная, как мел, губы подрагивают. Она часто-часто дышала, одной рукой держась за живот, а второй — цеплялась за косяк и медленно сползала на пол.